The Shark Heart

— Нет, Дэрил, послушай… нет, послушай меня, пожалуйста, — произносит Иисус. Он закатывает глаза и продолжает. — Дэрил. Не закатывай истерику, тебе не три года, и это не мило. Вылезай оттуда давай. Дэрил ворчит из шкафа, скрещивает руки на груди и не вылезает. Он не закатывает истерику. Не закатывает! Ему просто страшно, и он не хочет об этом говорить, потому что Иисус был злым, а Дэрил не знает, как справляться с людьми, злящимися на него. Особенно если он думает, что не заслужил этого. Да, может быть, отправлять Иисусу сообщение со словами о том, что это «критическая ситуация», с учётом того, что весь чёртов институт знал, что Дэрил был на свидании с Риком — фактически, полным чужаком — было небольшой ошибкой. И возможно, время тоже было не очень подходящее, и он должен был подумать о том, что для человека, который практически закончил дипломную работу на тему брачного поведения белых акул, было довольно-таки важно понаблюдать за реальным процессом спаривания белых акул. Но он не подумал. Когда Иисус прибежал к нему в комнату, с растрёпанными волосами и искренним беспокойством на лице, он ожидал, что Дэрил каким-то образом серьёзно пострадал. Он думал, что над ним надругались, может, заставили сделать что-то, чего он не хотел, потом думал, что он убил кого-нибудь, а потом… Потом оказалось, что ничего такого не случилось. Вместо приветствия Дэрил произнёс: — Мне надо спрятать мои зубы. Так что, если честно, может, Иисус, кричащий на него и говорящий «ты что, нахуй, отсталый, Дэрил, чёрт возьми», имел кое-какие основания так сделать, но… что ж. Сейчас Дэрил знает, что большую часть своего детства его подвергали домашнему насилию. Папочка его просто ненавидел, и выражал это самыми разными и весьма изобретательными способами, включающими в себя регулярные побои, неожиданные нападения из-за угла, и, конечно же, постоянные крики за каждый реальный и выдуманный проступок, который Дэрил когда-либо совершил. Физическое насилие было не так страшно, благодаря своей природе Дэрил всегда был чертовски крепким. Но постоянные крики сделали с ним что-то, с его психикой, что-то плохое. Он не какой-нибудь там тепличный цветочек, но когда люди рядом с ним повышают голос, это пробуждает в нём плохие воспоминания, и Дэрилу хочется просто спрятаться, и ничего больше. Вот он и прячется. В шкафу. Потому что Иисус на него накричал, и он медленно начинает осознавать, что, возможно, это было заслуженно. Но всё равно. — Ладно, ладно, — бормочет Иисус. — Прости, что я накричал на тебя, — извиняется он. — Просто я бросил все свои дела ради тебя, потому что запаниковал. Это не оправдывает то, что я разорался, я понимаю, так что, пожалуйста, вылезай оттуда, чтобы я смог это исправить, ладно? Дэрил чуть-чуть выглядывает из шкафа. — И каким образом ты это исправишь? — подозрительно спрашивает он. Иисус вздыхает и облизывает губы. — Можем начать с той твоей важной проблемы. Ты сказал что-то про свои зубы, да? — Мне нужно от них избавиться, — отвечает Дэрил и вылезает из шкафа. — Зачем? — недоумённо спрашивает Иисус. От большей части друзей Дэрила он отличается тем, что справившись с первоначальным шоком, он решил, что зубы Дэрила — крутейшая вещь на свете, и что он бы не моргнув обменял свои «пустячные человеческие жевалки» на акульи зубы. Честно говоря, пока в их с Риком отношениях дело не дошло до практики, Дэрилу тоже нравились собственные челюсти. Он может есть мясо сырым и приготовленным, с костями или без, проблем в любом случае не возникнет, и… Ох, блять. — Люди едят куриные крылышки целиком? — очень, очень осторожно спрашивает он. Он уже знает, что ответом будет «нет», но в нём ещё теплится слабая надежда. Может, куриные крылья как-нибудь по-особенному готовят. Может, из них убирают кости, а тот хруст на зубах был просто панировочными сухарями. Пожалуйста, пусть это будут панировочные сухари. — Эммм, нет, — медленно произносит Иисус, хмурясь. — Разумеется, мы оставляем кости. Для тебя это, правда, не проблема, так ведь? Только если ты… — он замирает и широко распахивает глаза. — О, Господи, ты забылся и съел крылья с костями перед своим любовничком? Бляяять. Пожалуйста, скажи мне, что они хотя бы не сырые были. — Жареные, — бормочет себе под нос Дэрил. Рик видел, что он съел курицу с костями. И ничего не сказал. И всё равно захотел его после этого поцеловать. Так что, может, некоторые люди так делают? Может, кто-то и ест куриные крылья целиком, с костями и всё такое, и это не так уж и ненормально? В конце концов, люди едят много чего странного. Дэрил слышал, что некоторые едят пауков. И змей. Или лакрицу, хрен знает зачем. Это уж точно хуже, чем куриные кости. Ещё, конечно, есть вероятность, что Рик просто не заметил. Он не особо смотрел на Дэрила, пока они ели, так что шанс есть. — Надо проверить соц.сети, — выдыхает Иисус. — Посмотреть, нет ли каких-нибудь постов про парня-чудовище из Вирджиния Бич. — Мне нужно от них избавиться, — решает Дэрил. — Не знаю как, но с зубами надо покончить. Проблема заключается в том, что с его зубами практически ничего нельзя сделать. Есть процедуры обточки и шлифовки зубов, которые, может, и дали бы какой-то результат, но он сильно сомневается, что любой стоматолог сделает это без вопросов. Только если в Голливуде. Наверное, можно было бы сделать протез, но выглядело бы неестественно, потому что пришлось бы надевать его на настоящие зубы. — Честно, мне уже кажется, что тебе надо просто ему всё рассказать, — выдаёт Иисус после часа безрезультатных поисков решения. — Но… вы всё постоянно говорите, что это надо держать в секрете, — возражает Дэрил. Он не может отвести глаз от рекламы стоматологии, где предлагается заточка зубов под что-то, напоминающее его собственные клыки. Выглядит слегка жутко. И несомненно болезненно. Даже для него. Он не уверен, настолько ли он этого хочет, если честно. Да кого он пытается обмануть. Если они не найдут другого решения, он попросит Кэрол записать его к зубному. Боль это небольшая цена за удовольствие быть рядом с Риком. С другой стороны… если бы он мог просто рассказать обо всём Рику, было бы намного лучше. — Ну, я не знаю, как спрятать такое от человека, которого ты хочешь трахнуть, — произносит Иисус, чуть наклоняя голову набок. — Ты ведь серьёзно насчет него, не так ли? — Не знаю, о чём ты, — ворчит Дэрил. Иисус в ответ вздыхает. — Я о том, что ты хочешь быть с ним, а не просто один раз заняться с ним сексом и забыть о его существовании, да? — Я хочу его укусить, — растерянно говорит Дэрил. — И чтобы он укусил меня. Это отвечает на твой вопрос? — Честно, понятия не имею. У акул это значило бы просто желание потрахаться и завести детёнышей. У них всё сводится к брачному периоду и тому, подходят ли партнёры друг другу. Но вне зависимости от того, какая у тебя челюсть, ты всё равно не совсем акула. Да из того, что мы знаем, может вообще получиться, что твой вид находит себе одну пару на всю жизнь, — Иисус пожимает плечами. — Это бы объяснило, почему ты ни в ком, кроме своего писателя, не заинтересован. Обычно самцы акул соревнуются, чтобы заполучить внимание самки, но ты просто вцепился в этого одного мужчину и никого другого даже видеть не желаешь, да? — Я и не самка, — хмыкнув, возражает Дэрил. Иисус усмехается, хотя особого веселья на его лице не видно. — Поверь мне, я в курсе, — заверяет он его. — Я достаточно видел, чтобы в этом убедиться. Но я немного поговорил с Эриком, и твоё поведение не подходит и под самца белой акулы. Значит, мы должны относиться к тебе как к отдельному виду, что, в принципе, разумно, потому что так и есть. Но в этом и заключается проблема. Мы ни в чём не можем быть уверены, ведь прецедентов ещё не было. Если только ты не знаешь кого-то такого же, как ты, кто мог бы помочь? — Только мой брат ещё жив, наверное, — качает головой Дэрил. — Но он не поможет. Не знаю, где он вообще. Но… смысл в этом есть, — вздыхает он. — В том, что мой вид находит одну пару на всю жизнь. Это объясняет, почему моя мама не ушла от отца. Почему она позволила ему, — он затихает. Он помнит, как когда ему было девять, он проснулся посреди ночи от того, что его ноздри заполнял запах крови. Он не мог исходить от трупа какого-нибудь человека, которого Мерл опять убил, потому что Мерл на тот момент с ними не жил, а шлялся неизвестно где. Дэрил позвал маму, но она не пришла. Обычно она уходила в лес по ночам, так что он не стал беспокоиться. Вместо этого, он попытался самостоятельно найти источник запаха. У него всегда была лёгкая поступь, ходить бесшумно он научился благодаря постоянным попыткам папочки отколошматить его. Направившись на кухню, он задействовал свои умения, надеясь, что может быть, маме удалось поймать оленя, и следующие пару дней они будут есть как следует… Он нашёл её лежащей на полу, истекающую кровью и ещё тёплую, хоть и мёртвую. Её широко распахнутые, остекленевшие глаза казались почти удивлёнными, а на лице застыло извиняющееся выражение. Его папочка не стал бить Дэрила той ночью. Нет, он вручил ему лопату и заставил его копать могилу на заднем дворе их разваливающегося дома. Дэрил сделал, как ему было велено. В благодарность он всё равно получил два сломанных ребра и синяк под глазом. Он всегда думал, что она могла бы отбиться от него. Его мама была акулой. Она могла бы легко защитить себя от пьяного, злого человека с ножом. Но не защитила. Она позволила Уиллу Диксону убить себя в его очередном приступе ярости, вызванной всей той выпивкой, которую он поглощал. И она ничего не сделала. На нём не было ни царапины. Если гипотеза Иисуса правдива… если такие, как Дэрил, выбирают себе одного партнёра на всю жизнь, значит ли это, что они скорее умрут, чем причинят вред своей паре? Это довольно тревожная перспектива. Дэрил и раньше думал о том, как некоторые люди стремятся найти себе одного партнёра на всю жизнь, но он, всё же, не полный идиот. Он знает, что для людей оставаться верными — это осознанный выбор. В то время как он потенциально окажется под воздействием чисто биологической нужды остаться преданным своему партнёру и сделать всё для поддержания его счастья, даже в ущерб собственному физическому и ментальному здоровью. Дэрил не уверен, готов ли он к таким обязательствам перед человеком, которого он знает всего пару дней, хотя он и чувствует, что мог бы выполнить любую просьбу Рика Граймса, несмотря на то, что никто ещё никого не кусал. Но опять-таки, Мерл занимался сексом с целой кучей разных девушек. И ни с одной из них он не казался настоящей парой. Они ему даже не настолько нравились. Так что, может, Дэрил себя накручивает. — Ну, в любом случае, если ты серьёзно насчёт него, нужно ему сказать, — подытоживает Иисус. — Удивительно на самом деле, насколько легко с этой херней примириться. В плане… ну да, признаю, когда я узнал, я, по сути, заперся в комнате и дёргался от каждого шороха, ожидая, когда же ты придёшь меня сожрать. Но довольно быстро я осознал, что вообще-то, мне нравится мысль о том, что ты можешь мной полакомиться, если ты понимаешь, о чём я… нет, конечно, не понимаешь, — Иисус закатывает глаза и мягко улыбается, будто смирившись. — Я имею в виду, что тебе надо рассказать ему, а потом оставить его в покое на какое-то время. Скорее всего, поначалу он распсихуется, но потом привыкнет к мысли о том, что его ухажёр не человек, и, закончите вы, скорее всего, тем, что наделаете кучу акульих детишек. — Мы оба мужчины, — опять возражает Дэрил, запутавшийся ещё больше. Иисус усмехается. — Ну да, мы это уже выяснили, — соглашается он. — Но это не значит, что ты не попытаешься. Поверь мне, как только ты узнаешь, каково это, заниматься сексом с другим человеком, ты поймёшь, о чём я. Дэрил не сомневается, что ему понравится секс, как только они с Риком до этого дойдут. Он не уверен, правда, произойдёт ли это. Вдруг его зубы окажутся слишком отталкивающими? Его зубы, и грубая кожа, и тот факт, что он не умнее какой-нибудь губки в делах любовных. И он, возможно, пожизненно моногамен, а люди такое обычно не практикуют. — Хочу поплавать, — заявляет Дэрил. В ответ Иисус тут же напоминает ему, что вход в «аквариум зубастиков» ему запрещён, и Дэрил недовольно надувает губы. — Генри сейчас может посчитать тебя за соперника, — объясняет Иисус, хотя Дэрилу это и не особо нужно, он не глупый. Он знает, что его гормоны его погубят, если любая белая акула их почувствует. Всё-таки, он не так давно чуть не загремел к Лидии на обед. Но в институте есть и другие аквариумы, и, помимо них, ещё целый океан. У берегов уже несколько месяцев не видели акул, так что даже для людей там должно быть относительно безопасно. И ему очень нужно поплавать, просто чтобы в голове прояснилось. — Ладно, можешь пойти, — наконец соглашается Иисус. — Только дай мне секунду, я захвачу свою работу и пойду с тобой. Присмотрю за твоей одеждой. Так что они выходят на тот же самый пляж, где Дэрил до этого ел курицу на роскошном свидании с Риком. Иисус очень вежливо притворяется, что не пялится на то, как Дэрил раздевается догола. Он аккуратно складывает в стопку одежду Дэрила и усаживается за стол с ноутбуком, собираясь возобновить работу, которой Дэрил так эгоистично помешал. Вода в океане отличается от привычной для него воды в аквариумах. Несмотря на все попытки архитекторов и персонала сымитировать естественную морскую среду, аквариумы всё равно, без сомнения, ощущаются как искусственные. Едва заметные перепады температуры между слоями воды в солнечный день или крохотные пузырьки воздуха, щекочущие его конечности от малейшего прикосновения к песчаному дну практически невозможно подделать. Люди думают, что даже уровень соли в океане — это некая константа, но они неправы. Дэрил спускается с пирса на мелководье, полностью погружается в воду и делает первый вдох. Его тело изгибается под напором происходящих внутри изменений, чем бы они не были, и Дэрил сначала зажмуривается от боли, только чтобы потом широко распахнуть глаза. В ту же секунду его все его дополнительные, нечеловеческие органы чувств оказываются перегружены импульсами жизни из глубин океана. Он чувствует движение вокруг себя, везде, и ощущает запахи миллионов различных форм жизни — больших и маленьких. Он думает о том, что именно так и ощущается свобода, и срывается с места. Поддавшись низменному желанию, он гонится за окунем, ловит его в зубы и проглатывает целиком. Затем его внимание привлекает интригующий всплеск вдали. Выясняется, что он исходит от большой черепахи. Её он ловить не собирается, по большей части потому, что силы его челюсти просто не хватит, чтобы прокусить крепкий панцирь, но так же потому, что, в отличие от настоящих акул, он понимает, что нельзя есть представителей исчезающих видов. Он не знает, насколько эта конкретная черепаха приближена к вымиранию, но рисковать не хочется. Да и всё равно, намного веселее просто поплыть за ней следом, поддавшись инстинктам, которые побуждают его выслеживать потенциальную добычу, нарезать вокруг неё круги, преследовать её часами, если понадобится. Черепаха понимает, что он хищник, и прилагает всё возможные усилия, чтобы ускользнуть от него, но Дэрил не сдаётся, даже когда осознаёт, что чёртово животное водит его кругами, надеясь, что он вымотается. Утомить акулу не так легко. Ведь они всю жизнь только и делают, что плавают: пока спят, пока едят, и так до самой смерти. Постоянно в движении, неугомонные, вечные охотники, которые, кажется, никогда не устают. Но это только миф. Конечно, акулы рано или поздно могут устать, после многочасовой погони за добычей. Они живые существа, а не машины, и иногда, несмотря на все их старания, даже им приходится забросить преследование. Это редко становится проблемой, потому как продолжительность концентрации внимания у акул не больше, чем у двухлетнего ребёнка. Как только предполагаемый ужин сбегает, акула просто разворачивается в сторону следующего вкусного запаха, и всё начинается заново. Именно поэтому Дэрил знает, что все истории про акул, специально выслеживающих людей — те истории, за которыми сюда приехал Рик Граймс — полная херня. Такого чудовища просто не может существовать, ведь акулы на самом деле не настолько умны, чтобы выработать предпочтение к чему-либо, не говоря уже о том, чтобы специально за этим чем-то охотиться, когда вокруг них столько другой лёгкой добычи. Даже не принимая во внимание пищевую ценность человеческого мяса, такая целеустремленность в выборе именно людей из всей остальной доступной дичи просто невозможна для акульего мозга. Их мозг просто крошечный в соотношении с их общей массой тела. Даже в их собственном царстве, в океане, где они считаются сверххищниками, акулы довольно… глупые. Но к Дэрилу это не относится. Его мозг человеческий, и даже сейчас, когда он весь затуманен в пылу охоты, он всё ещё полезен. И именно поэтому Дэрил рыщет по океану за своей добычей столько, сколько ему надо. Наконец, когда он сдаётся, черепаха ускользает, переполненная, насколько это возможно для рептилии, благодарностью за сохраненную ей жизнь. Но он отпускает черепаху не из жалости. Что-то не так в воде. Он не чувствует холода, но его загрубевшая кожа покрыта мурашками, будто он замерзает, и каждый волосок на его теле встаёт дыбом. Некая дрожь, электрический импульс, пронизывающий его с боков, пробегает по позвоночнику и проникает прямо в мозг, трезвоня об опасности и поднимая тревогу. Он не видит, но ощущает присутствие чего-то, и он не понимает, что это, знает только, что ничего хорошего. «Хищник», проносится у него в мозгу предположение. «Что-то намного больше, намного злее тебя самого». Это совсем не похоже на то, как когда он пытался сбежать от Лидии в аквариуме. Да, тогда его тоже не покидало чувство опасности, и Дэрил прекрасно осознавал, что смерть была не просто возможностью, а, скорее, вполне вероятным исходом всего происходящего. Но это было ничто по сравнению с тем животным ужасом, который он испытывает сейчас. Это не может сравниться ни с чем. Только, может, быть, капельку как… Уилл Диксон, орущий ему в лицо, обзывающий его уродом, вонзающий в него нож снова и снова. Но сильнее, ударяет глубже, и внезапно, открытый океан давит на него, и кажется ловушкой. «Блять», мелькает у него мысль, и он разворачивается обратно. Он не настолько далеко от причала, ему отсюда видно деревянные сваи, и он чувствует, как вода ударяется о дно пришвартованной у берега лодки. На причале он будет в безопасности. Всё будет в порядке. Ему просто надо доплыть до туда. А плавать-то он умеет, правда? Он хорошо умеет… Что-то вцепляется ему в ногу и Дэрил дико дёргается, не оглядываясь. Зубы, или что-то похожее на них, удерживают его на месте, и он чувствует, как ноздри заполняет запах его собственной крови. Он слепо кусает удерживающее его что-то, и оно, на секунду удивившись, отпускает его. Дэрил видит тёмный, огромного размера силуэт позади себя, но это не акула. Не акула, а что-то намного, намного хуже, и он встряхивает головой, заставляя себя плыть быстрее, на пределе возможностей, потому что… Потому что если он этого не сделает, его съедят. Он выпрыгивает из воды так, будто собирался поймать какую-то ничего не подозревающую добычу, и тяжело приземляется на жесткие доски причала, быстро дыша и хватая ртом воздух, уже задумываясь, не случился ли у него сердечный приступ в добавку к обычной боли после выныривания из воды. У него кровоточит голень, и он не глядя знает, что там нет куска плоти, и во рту у него тоже кровь, и Дэрил смотрит на воду широко распахнутыми глазами ища ту гигантскую угрозу, но там ничего нет. Поверхность воды ровная, ни единого странного всплеска. — Что за чёртовщина тут происходит? — спрашивает Иисус. Он задыхается, будто его напугало и отвлекло от работы то, как резко Дэрил выпрыгнул из воды, будто он бежал до этого причала, чтобы помочь ему. — Я… не знаю, — бормочет Дэрил, хмурясь. Он не врёт. На него что-то напало. Что-то, что явно хотело его убить. Чужое желание ранить его, сожрать его было таким сильным, что, казалось, можно пощупать. Это не могла быть акула. Это не могло быть ни одно известное ему существо. Такое холодное, почти расчетливое стремление убивать не было свойственно никому в царстве животных. Только… Кровь у него во рту на вкус — человеческая. — Пойдём, я помогу тебе добраться до медпункта, — предлагает Иисус и помогает Дэрилу подняться. Он, кажется, даже не обращает внимания на его наготу, скорее всего, слишком озабоченный тем фактом, что у него отсутствует кусок ноги. Но он накидывает на Дэрила собственную толстовку перед тем, как они заходят в институт. Коридоры пусты, большая часть персонала занята из-за спаривания белых акул, и это даже к лучшему, потому что было бы сложно объяснить им всем, почему Дэрил оставляет за собой кровавый след по всему полу. — Акулы? — спрашивает Дениз, как только они добираются до медпункта. У неё в руках появляется марля и обеззараживающие средства ещё до того, как Иисус полностью затаскивает Дэрила внутрь. Дэрила тянет закатить глаза и попросить их просто выдать ему ведро солёной воды, чтобы засунуть туда ногу, откушенные ткани быстро отрастут сами, но он всё ещё напуган, и у него слишком быстро бьётся сердце, будто он сейчас в обморок упадёт. Боль не так сильно его беспокоит, бывало и хуже, он пережил побои собственного отца, но этот страх… животный ужас, который он почувствовал там, на глубине, всё ещё с ним. Никуда не исчез. — Не акулы, — Иисус отвечает за него, — но мы не знаем, что это. Я ничерта не видел, клянусь. — Почему он вообще плавал голышом? — укоризненно спрашивает Дениз. Иисус бормочет что-то неясное в ответ. Дэрил делает громкий выдох, затем вдох. Опять выдох. Рик. Он скучает по Рику. Во рту у него стоит отвратительный привкус, что-то кислое и одновременно до тошноты сладкое, кровь, но не такая, как ему нравится в говяжьих стейках. Он будто задыхается, и его горло в ту же секунду болезненно сокращается, и он начинает кашлять, а потом выплевывает зубы вперемешку с кровью и… чем-то ещё. Чем-то чёрным и грубым. Похожим на кожу. На жёсткую шкуру. Нет, оно как пластик. Латекс? Что-то. — Что… что это такое? — слабо интересуется Дениз. Дэрил подозревает, что она говорит не о чёрном материале, который он выплюнул. Зубы намного более интересны, если можно так выразиться. Она не знает о Дэриле. Ну, не знала. Сейчас ей, пожалуй, стоит сказать. Он надеется, что Иисус с этим справится, потому что он сам совсем не в состоянии. Кажется, он сейчас упадёт в обморок. — Дэрил, — слышит он, и слегка приоткрывает один глаз. И когда он успел его закрыть? Он не помнит. Но он открывает глаза и видит стоящую перед ним Кэрол, смотрящую на него сверху вниз с явным беспокойством. — В этих водах грёбаная косатка, Кэрол, — бормочет он, и резко, с дрожью выдыхает. К нему приходит понимание того, почему он был настолько напуган. Почему он до сих пор боится. Будто его тело осознало это быстрее, чем его разум, и в этом есть определённый смысл. Инстинкты. Его инстинкты всегда правы. — Говорил же, что косатки не милые, — добавляет он, вспомнив ту светловолосую девочку из группы Рика в океанариуме. Бет? Бет. Которая спросила про косаток и так удивилась, что Дэрил не захотел про них говорить. Ну, вот вам и причина, блять. — Эта чёрт-ва косатка хотела мою печ-нь, — бормочет он, глотая половину букв, и Кэрол что-то отвечает, поглаживая его лицо, и у неё тёплые руки, у Рика тоже тёплые руки, и Дэрил думает о том, как он скажет Рику, что он акула. Потому что он любит Рика, и в океане плавает косатка, косатка с чёрной резиновой кожей, и Дэрилу нужно защитить Рика… ему нужно… Он засыпает и ему снится огромный силуэт, таящийся в глубине под водой, поджидающий его.