***
В другой комнате играет телевизор. Старое устройство еле фурычит, а его временный хозяин, наверно, единственный, кто до сих пор включает эту штуку по вечерам. А все потому, что Акутагава не может верить только новостям в интернете. Ему нужна официальная версия. Если раньше парень боялся даже на кнопку нажать, то сейчас он отслеживает каждое возможное движение репортеров, рассматривает каждую улику, которых, к слову, совсем не много. Прошло около двух недель, а Рюноскэ до сих пор трясется при воспоминании об окровавленном ноже, который с такой легкостью вошел в старческое мягкое тело. Она даже не вскрикнула, практически не издала ни звука. Акутагава весь сжимается внутри, снова и снова представляя ее бледно-зеленой морщинистое лицо, искажающееся гримассой удивления и шока. А потом к горлу подступает отвращение, вызванное несдерживаемым трупным запахом, который мерещится в любой испорченной еде, от любого мусорного пакета. Акутагава на самом деле его не чувствовал тогда — он возникает гораздо позже. Но от нервов парень себе чего только не придумал. Работать рядом с тем местом Рюноскэ больше не будет, да и хозяин пристани пока не мог начать свою деятельность: весь порт оккупирован государственными ищейками и о прогулке на катере не может быть и речи. Помимо убийства на парня свалилась неподъемная арендная плата за квартиру, а работы и части нервных клеток он уже лишился. С каждым днем в университете Акутагава казался все мрачнее, чем немало беспокоил окружающих лаборантов и студентов. Иногда он ловил на себе пристальный взгляд карих глаз, и, в ту же секунду оборачиваясь, испуганно смотрел на каменное лицо Осаму. Как бы Рюноскэ не хотелось спросить у него, как бы не хотелось где-то перехватить и вытрясти, что этому черту известно, старшекурсник все время находился либо в компании друзей, либо на виду камер. Акутагава решил пойти на крайние меры. От Ацуши, того самого надоедливого журналиста, он узнал, что Осаму ведет дополнительный курс литературы, куда он, Рюноскэ, еще может попасть. Акутагаве всего лишь был нужен один разговор на чистоту. Может, зря он так волнуется из-за Дазая. Телевизор проинформировал, что в девять часов должны начаться новости. Акутагава сидит в потрепанном кресле с чашкой горячего чая, налитого ровно до половины. Он уже пару раз обжигался во время эфиров, когда показывали его дело. " — Это вечерние новости, с вами Азуми Цугимура, добрый вечер. У нас девять часов, и мы начинаем… "***
Над Йокогамой небо навалилось беспросветным черным омутом. Чуя думал, что, окажись он где-то там, на такой огромной высоте, ни за что в жизни не захотел бы вернуться обратно. Слишком привлекательна недосягаемая пустошь неба, слишком яркий свет огней, чтобы увидеть звезды, слишком густой смог над головами. — Эй, о чем задумался, работник года? — звучит далекий голос Осаму. Бархатные нотки долетают до Чуи как из тумана, пока парень выдыхает морозный воздух в небо. Они стоят на парковке возле дома Осаму, второй уже с нетерпением поджидает рыжего возле черной тойоты. — Я дал тебе всего лишь время, а не освободил от работы, — недовольно тянет Дазай, садясь внутрь и заведя машину. Признаться, ему немного мерзло в его бежевом пальто и рубашке, а тут еще этот рыжик не может спокойно принять помощь и усадить свою задницу в теплую машину. — Чуя?! Курьер все же залазит рядом на переднее сидение, пристегиваясь и настороженно поглядывая на водителя. Дазай все еще держит в руках визитку, просматривая адрес. — Если ты нас угробишь, я постараюсь попасть в ад в один котел с тобой, — обещает рыжеволосый парень. Что-то ему подсказывает, что Дазай водит не так аккуратно, как хотелось бы. Хотя на дороге Чуя сам не ангел. Ухмылка. — Что, будешь моим личным чертенком? То-то я думаю, зачем тебе рога сдались. Осаму ойкает, когда ему по макушке прилетает кулаком. Чуя скрестил ручки на груди, с наслаждением наблюдая, как старший студент потирает ушибленное место. — Знаешь, я передумал. Лучше я удушу тебя, и ты попадешь в Ад, а мне и здесь хорошо. Фары зажигаются, раздается резвое рычание мотора. Дазай цыкает, крепче вжимаясь в руль. — Что ж, рыжий, раз ты так настаиваешь… Не успевает Чуя возмутиться, как его с силой вдавливает в кресло. Тяжесть веса словно увеличивается в несколько раз, а внутренности сплющивает под напором внешней силы. Накахару слегка мутит с непривычки, а Дазай тем временем вписывается в очередной поворот, не жалея тормозов. В темноте при отблеске фонарей пляшут два горящих огонька. Они несутся по ночной Йокогаме с максимально разрешенной скоростью. За пределами машины все размывается, внутри Чуи все леденеет. Ему хочется вцепиться в кресло и оказаться где-то далеко. А лучше придушить водителя. Он со страхом замечает светофор, вернее предупреждающее мигание красного света. Кругляшок с молниеносной скоростью приближается, а Осаму и не думает сбавлять скорость. Слышны нетерпеливые гудки машин. — Даза-а-ай! — Чуя прикрывает рот, ему кажется, что ужин сейчас выйдет обратно. Гневные голубые глаза прожигают водителя тойоты, что спокойно себе давит лыбу, даже не шелохнувшись в другом месте. Накахара замечает, что на перекрестке стартовали уже другие машины, но Осаму упрямо вдавливает педаль в пол. Чуе становится по-настоящему страшно. Он готов заорать прямо здесь, проклясть его, умолять, лишь бы этот придурок сбавил скорость. — Дазай, блядь, сбавь скорость! — Накахара не узнает своего голоса, он словно слышит глухое, но громкое рычание дикого зверя. — Манеры, Чу-уя, — его интонация даже не поменялась, а вот Накахара уже готов вцепиться в руль. Он убьет его потом. За все унижения. Поделом ему будет. Вдох, выдох. — Дазай, пожалуйста, останови машину, — с максимально возможной сейчас вежливостью мурлычет Чуя. В ту же минуту его резко швыряет вперед, правда ремень безопасности, который он, к счастью, пристегнул, замедляет его свидание с лобовым стеклом. До слуха доносится тихое посвистывание, а сразу за ним — угрожающее скрипение зубов Чуи. Глаза неестественно расширены, кажется, сейчас ледяной взор Накахары запылает красным. Он сильно походит на рассвирепевшего быка. — Чертов Дазай! Осаму смеется, откуда-то вытащив небольшую подушку — должно быть, с заднего сидения — и Накахара с упоением мутузит ее, не жалея сил. Смех прекращается, когда Чуя, извернувшись, преставляет подушку прямо к лицу Осаму, надавливая сильнее. Дазай начинает задыхается, пока руки рыжего держат подушку у его лица. — Ты не выберешься отсюда живым, — мстительно обещает первокурсник. Дазаю не приходится сомневаться в его искренности, поэтому он резко наугад бьет по рулю, к своему счастью задевая звуковой сигнал. Раздается резкий гудок, и Чуя сбавляет напор. Быстрее молнии Осаму откидывает подушку обратно, давя на газ, но проезжая улицу теперь гораздо аккуратнее. В принципе, он водит машину довольно спокойно, но ему так весело наблюдать за реакцией Чуи, что он не хочет упускать ни единой возможности позлить его. На лице играет дурацкая улыбка. Чуя фыркает, сводя руки на груди. — Хорошо приложил, что тебя так перекосило? Осаму выглядит наигранно недовольным, дергая бровью. — Нет, просто подумал, что стоит проверить сидение, а то псы, бывает, гадят от испуга. Они препирались всю дорогу, а пару раз Дазай чуть не поцеловал встречные столбы и фонари. Водители угрюмо махали им вслед кулаками, когда тойота резко виляла из стороны в сторону. — Отпусти руль, болван, — вопил Осаму, отпихивая тонкие культяпки Накахары от водительского места. — Еще раз назовешь меня псом, лишишься всех своих поставок, книжный червь! — Я вызову другого курьера! — Я закрашу номер твоей квартиры! Чудом добравшись до офиса, оба перевели дух. В салоне ненадолго воцарилась священная тишина. Из носа Накахары разве что дым не шел. Дазай расслабленно сидел, прикрыв веки и заложив руки за макушку. Часы показывали ровно десять минут десятого. Чуя про себя отметил, что добрались они невероятно быстро, да и вообще Осаму его выручил сегодня, буквально спас от увольнения. Хотя, не пригласи он его поужинать и не устрой они детских догонялок, Чуя наверняка бы вовремя вернулся, да еще и спину не повредил. Кстати, о спине… Накахара с удивлением поерзал на сидении, не ощущая слишком резкой боли. Нет, поясница, безусловно, все еще ныла, но теперь он, по крайней мере, мог двигаться. Дазай повернулся к нему, скептически оглядывая потрепанную форму. Ну, с этим он никак не поможет. — Ты собираешься идти к шефу или нет? — Надеюсь, когда я вернусь, ты исчезнешь, — пробубнил парень, вылезая из салона. Его тут же объял холодный порыв ветра, пролезая под тонкую осеннюю куртку. Чуя поежился, аккуратно двигаясь к главному входу. — Не сдавайся злому дракону, Рыжевласка! — прилетает веселый оклик Дазая. — Очень смешно, так по-взрослому, мистер двухметровая сосна, — бурчит Чуя, меряя шагами ступеньки. Он почти одним махом добирается до входа, стремясь оказаться поскорее в тепле и подальше от Осаму. Однако как только он оказывается в просторном светлом холле, где сидят аккуратные офисные работники, Чуе становится стыдно за свой внешний вид. Он даже не отряхнулся, а ведь пролежал на грязном полу лифта не меньше минуты. Помощница директора неодобрительно смерила его взглядом за своим столом, попутно печатая отчет. — Накахара Чуя, вас ожидает господин Казумото, — женщина с коротким каре скривилась. — Будьте добры, приведите свою форму в порядок. Чуя хмуро проковылял мимо рядов офисных клерков, чуть не задев огромную вазу с орхидеями. Ему всегда казалось таким непрактичным ставить ее при входе, когда любой вошедший может снести ее одним движением. Однако он понимал негодование многих работников. Чуя опоздал, а значит задержал директора и всех сотрудников. Еще плюс к карме в налаживание рабочих отношений. Правда, никто кроме него не виноват. Хотя Дазай, вроде как, уладил ситуацию, руки все равно дрожали. Чуя выдохнул, прикрыв веки, вслушиваясь в мерную работу механизмов лифта. Он совсем тихо жужжал, поднимая парня на предпоследний этаж. Все образуется. Главное — придерживаться версии Дазая. Дверь отползает, и Накахара оказывается в просторном помещении-коридоре, ведущем в кабинет шефа. Деревянные стены только давят, но Чуе уже почти плевать. С ровным выражением он стучит и заходит без разрешения. Казумото, отвлекшись от чая, удивленно смотрит на вошедшего. Он весь растекся в кресле, становясь в три раза толще. — Накахара, верно? — ложка стучит по краешку чашки, пока директор придирчиво осматривает вошедшего работника. На лице Чуи даже мышца не дрогнула. — Что случилось с вашей формой? Понадобилось полсекунды. — Прошу прощения, директор, — Чуя низко опускает голову в знак своего сожаления. — У самого дома заказчика меня окатил водой проезжающий на скорости автомобиль. Мясистые губы несколько раз сжались. Казумото пожевал их и отпил свой чай, наверняка английский. — Что ж, очень жаль, но вам придется либо возместить ущерб, либо постирать ее. А сейчас к делу. Сегодня наш многоуважаемый клиент… В этот момент Чуя еле-еле удержался от едкого смешка. — … Сообщил, что очень доволен вашей компетентностью, поэтому сегодня наказывать я вас не стану. Но в следующий раз звоните помощникам в офис, а не принимайте самостоятельных решений. Мы не можем ждать каждого клиента под дверью, растрачивая свое время. Чуя кивал, мысленно уже находясь в кровати. Как же он сегодня устал. — Дополнительную плату за день возьмете при входе, а сейчас вы свободны. Чуя поблагодарил директора, выдохнув с облегчением. Забрав зарплату, он уже открыл дверь, как Казумото остановил его. — И Накахара… Если вам еще раз придется доставлять посылку Дазай-сану, будьте с ним предельно вежливы, это наш самый важный клиент. Толстый мужчина не заметил, как на губах Чуи заиграл почти зловещий оскал. — Можете не сомневаться в этом.***
В тойоте почти сразу начинает играть радио. Дазай бесцельно ловит волны, пока до ушей не доносится тот самый голос молодой девушки. Осаму потягивается, устраиваясь поудобнее. Пора и ему узнать результаты своих трудов. Через несколько минут он слышит то, что нужно. « — А мы переходим к делу о недавнем убийстве, которое потрясло Йокогаму несколько дней назад. Была убита пожилая женщина в возрасте шестидесяти пяти лет. Преступник совершил поджог, при котором пострадал район складов и часть пристани.» Рюноскэ сильнее сжимает край дивана, во все глаза уставившись на экран телевизора. Молодая телеведущая продолжает вещать об уроне, но он замечает в ее руках дополнительный листок, который она берет в последний момент. « — … оказывается, по нашим данным, в деле замешан молодой преступник. Репортеры и следователи уже ведут расследование. Предполагается, что найденные улики принадлежат юноше.» Дазай так и не разлепил век, продолжая расслабленно слушать девичий голос из устройства. Тем временем ведущая объясняла: « — …сообщается на основе конфиденциальной информации и некоторых обнаруженных личных вещах преступника.» Акутагава никогда так внимательно ни за кем не следил. Он словно окаменел, больше походя на каменное изваяние, вперился в измятый листок. Черт. ЧертЧертЧЕрт. Что он упустил? Рюноскэ неосознанно тянется к волосам, закапываясь в них пальцами. Тянет, не замечая боли. « — Возможно, нам удастся еще что-нибудь обнаружить, а пока дело остается открытым.» Звучит музыка, оповещающая о начале рекламы. Веки быстро распахиваются, и коньячные глаза упираются в пустоту крыши автомобиля. Губы растянулись, отображая толику безумия своего носителя. Все идет как нельзя лучше.***
Однажды один человек сказал мне: «Ты не сможешь изменить мир. Кроме того, все, что ты так ненавидишь, есть и в тебе.» Я никогда не сомневался в этих словах. Не усомнюсь и сейчас, но даже за такое напутствие есть цена. Моей стала человечность. В садах, где Сакура цветет Своим сиянием лиловым, Неполноценный человек Окрасит лепестки в багровый. Дазай откладывает перьевую ручку, сложив руку в локте и оперевшись на кулак. Забавно, все-таки, что прошло целых десять лет. О «призраке былой надежды» он знает не понаслышке. Он укрывает его вечерами, дарит мимолетный покой ночью, а иногда оставляет на растерзание бессоннице. А все потому, что Дазай покорился единственному постоянному чувству в своей жизни — смирению. Он безучастен в беседах, хотя является центром всеобщего внимания. Он отстранен от бытовых забот, довольствуясь только необходимым. Даже его веки всегда полуопущены, как тяжелые шторы, владелец которых, кажется, просто устал. Иногда он записывает строчки в малюсенький блокнот, ведя неосознанный диалог с самим собой. А иногда это был беспорядочный набор слов, который унизительно короток для описания душевного состояния.Пятна. Окна. Свет.
Вот она жизнь.
А вот меня в ней нет.
*Запись сделана на втором курсе*