***
Капля в море. Всего лишь одна. Время идет. Оно никогда не останавливается. Это такая жалкая отговорка, чтобы занять себя нужными, важными делами, не напоминая лишний раз себе, кто ты есть. По горлу явно что-то бежит, задевая стенки, но Дазай не ощущает этого. Он так свыкся со вкусом черного чая. Не помнит, когда пил что-то другое, не считая алкоголя. На душе тяжело. Капля в море. Была. Десять лет назад. Ему, ведь, было двенадцать? А он до сих пор с опаской смотрит на общественный транспорт. И даже машина — чистые формальности и вопрос комфорта. Водил Дазай, как Чуе не показалось, отвратно. Из его окон поразительно хорошо видна большая часть Йокогамы, которая постоянно двигается. Иногда хочется зажать руками виски, зажмуриться и сильно закричать, раздирая горло. Потому что даже в темноте ты видишь бесконечные шаги прохожих, пинающих ногами серый туман утром. Неоновая вывеска слабо мигает, а в ушах тихий звук, не то натянувшейся струны, не то хлопка. Осаму бы хотелось понять их. Услышать их голос, но он не понимал и ощущал себя лишним, даже когда был в толпе. И так целую вечность. Все двигаются. Кто-то смотрит на часы, кто-то стучит каблуками, а тиканье внутренних стрелок, демонстрирующих отчет, ускоряется. И в отличие от толпы людей, города, ты не можешь избавиться от них. Поэтому детское напряжение перерождается в сомнения. А любые сомнения со временем порождают вопросы, на которые шатен так и не нашел ответов. Каждый день бредя в университет, Дазай думает, что этот вторник ничем не отличается от вчерашнего понедельника. А какая завтра будет среда? И есть ли смысл ему даже задумываться об этом? И все же, какая романтика в том, что человек властен сам вклиниваться в движения жизни и быть причиной поломки внутренних часов. Они устроились под ребрами, больше напоминая дезактивированную бомбу. Саперы часто обезвреживают подобные механизмы, лишая его первоначального смысла. Со временем Дазай понял, что ему надоело заливать шестеренки внутри себя чаем. Они все еще барахлят, но ходят, давая о себе знать и покалывая каждый день. Самоубийство не было выходом. Это было единственное, чего Дазай по-настоящему желал. Только оно пробуждало в нем энергию и, как ни странно, желание действовать. Поэтому он становится постоянным спонсором марлевых бинтов. Наученный опытом, Осаму смотрел на других подобных смертников, которые кончали с собой по разным причинам. Никогда он не видел среди них детей-сирот или бедных. Эти люди, воспитанные самой судьбой, ни за что бы не подарили ей свой конец подобным жалким образом. Но сам Дазай думал, что раз все закончится смертью, должно быть, это и есть самое важное, ради чего, в принципе, стоит недолго пожить. Иногда его крыло глухим туманом воспоминаний, и пальцы дрожали, ощущая чужую кровь. Капля в море. «Счастливчики. » — думал Осаму, глядя в глаза умирающим жертвам Порта. Лучшее, что могло с ним случиться — смерть без страданий, быстрая и легкая. Хотя после всего он ее и не заслуживал. Один раз на задании умирающий схватил его за край рубашки, притянув к себе. Дазай ожидал удара ножом, выстрела, даже ухмыльнулся, готовясь к чему-то подобному, но этот несчастный не подарил ему долгожданного освобождения. Он прошептал: — Вы… Не думаете ли вы, что имеете, — кашель. — … право отнимать нашу жизнь? Оно того стоит? Осаму смотрел на него холодными, пустыми глазами. Такой же он был и внутри: опустошенный, замерзший, инородный. — Лучше ты скажи мне… — он с интересом следит за каплей крови, стекающей с виска почти мертвого врага. — Был ли смысл в твоих действиях? В каждом прожитом дне, когда сейчас ты лежишь здесь и вот так вот умираешь? — взгляд становится пристальным. — Ваша жизнь того стоит, чтобы за нее бороться? Тогда впервые он почувствовал укол настоящего отвращения именно к себе. — Кем бы ты ни был, ты уже давно мертв. Среди пепла и осколков битого стекла Осаму держал на руках труп незнакомого члена вражеской организации. Ему было восемнадцать. В открытую крышу начал хлестать дождь, и парень подставил голову под капли. Как-то по-детски добродушно улыбнулся. Еще одна капля в море. Скоро накопится целый океан. Багровый и бескрайний со своим просроченным закатным солнцем.***
Впрочем, большую часть времени Осаму казался беззаботным, веселым придурком. И иногда лентяем. После «серьезного» разговора с Чуей студент отправился пытать своих учеников. Он мог бы и не проводить эти занятия, но с третьего курса университет требовал от студентов обратной отдачи в виде накопленных баллов, поэтому многие выбирали именно подготовку первокурсников, за что и получали бонусы. Отучив вторую группу, дав им для разнообразия почитать «Илиаду», Дазай сложил все документы и отправился на собственные занятия. В коридорах стоял необычный запах, схожий с плохим дезодорантом, а солнце давало такой рассеянный свет, что все вокруг размывалось. Обстановка стояла сонливая. Осаму оттянул ворот рубашки, задев пальцами бинты. Он презирал раны и ненавидел страдания, не терпел боли, но бинты так плотно вошли в обиход, что стали второй кожей. Все привыкли к его виду, только мелкие первокурсники поначалу пялились. Горло опаляет горячий чай. Превосходно. Только на него времени и хватит, но на самом деле Осаму зашел в столовую не за этим. Глаза ничего не выражают, как бы «вскользь» следя за народом, толпящимся с подносами у еды. Студенты такие настойчивые, когда дело доходит до перекуса. Их места сборищ либо столовая, либо курилка, иногда библиотека. А Дазаю кое-кто нужен, дабы осуществить задуманные намерения. Еще один глоток черного чая. Он уверен. Ему еще никогда так не казалось, что он справится, хотя мозг подсказывал, что это будет ой как непросто. Сканируя каждого студента, шатен терпеливо ждет своих жертв. Шансы, что они пересекутся все вместе в одно время, очень малы, но это самый короткий путь. Дверь в очередной раз открывается, и на пороге стоит усталый рыжик. Взгляд сам собой непроизвольно бежит к непослушным кудрям и впивается в лазурные глаза. Они достаточно далеко друг от друга. Дазай по-хозяйски сложил ручки у подбородка, а Чуя, видимо проматерившись, вылетает обратно. Забавный. Рыжий чудила. «Прости, Чу-уя, но сейчас мне нужен не ты.»***
Неделя тянулась на удивление медленно. Студенты зевали на парах, курили в окна, потом убегая от охранников и преподавателей, перебрасывались шутками и подколами, но, в целом, все было мирно, без происшествий. Чуя с нездоровым рвением погрузился в повседневную рутину. Он заметил за собой рассеянность, но вылететь из университета не хотел. Возможно, самую малость. «Получу диплом, буду свободен, » — вздыхал он про себя, делая очередной конспект по истории государства и права. Жаль, на парах было не поспать, шли почти одни семинары. С утра формулы и термины мешались, голова варила слабо. Чуя никак не мог внятно ответить и получить полный балл, поэтому уходил с занятий с минимумом или вовсе ни с чем. Его это злило до онемения челюсти. Он сводил брови, был хмур и неприветлив. Былая гордость отличника давала о себе знать. Благо, морда Осаму больше не всплывала, его парень не видел уже четыре дня. Последний раз, когда старшекурсник позвал его в кабинет, шатен с каменным лицом вручил ему три тома дополнительной литературы, попросив написать эссе за пропущенное занятие. Накахара был в бешенстве, узнав после у Ацуши, что им он дал всего несколько страниц для анализа. Захотелось подвергнуть Дазая всем видам пыток. Чуя даже для успокоения пообещал себе врезать ему при встречи, но бинтованный кретин, как назло, не попадался. Возможно, специально скрылся, предвидя гнев рыжего. Правильно, пусть трепещет, жалкая мумия. Пока Чуя носился с листочками от одного кабинета в другой, Дазай терпеливо блуждал в тенях и закоулках, стараясь не привлекать особого внимания. Бывало, он болтал с коллегами, знакомыми, но это было не так уж и часто. Некоторые просто приклеивались, и шанса сбежать из компании не было. Эта его заметность очень бесила Осаму. Особенно, когда нужно было выполнять поручения разных организаций. А вскоре еще и должен состояться Студенческий Совет. Сейчас ему не нужны лишние уши, но при этом нужно вести себя непринужденно. В вечер пятницы он, наконец, дождался. Его глаза сверкнули бликом от низких ламп коридора. Шаги уверенные, поступь легкая. Он всегда знал, кем являлся, и не питал иллюзий. Порой в сознании всплывали мысли, одурманивающие здравые доводы и приводящие хозяина в заблуждение. Подобным образом приходят первые холода зимы, когда крупные хлопья снега вдруг начинают сыпать на голову, но на следующий день ты видешь только грязь. И отвратный серо-коричневый мир возвращает тебя обратно. Осаму не позволил бы себе потерять бдительность на задании, поэтому редко вспоминал моменты из жизни в подобные ответственные минуты. И вот сейчас, когда он видит знакомую белую макушку, губы сами растягиваются в наигранной улыбке. Однако для других она столь же искренняя, как факт существования солнца. Йокогаму несколько лет застилает густая пелена смога. Если Япония не хочет задохнуться, прославившись как великая новаторская империя, погибшая в результате загрязнения и безпринципности людей, им стоит уже сейчас перестать делать вид, что все прекрасно. Потому что Осаму до сих пор видит лучи настоящего солнца, яркого и теплого, в глазах некоторых людей. Наверно, именно поэтому Чуя привлек его внимание. Дазай сам понимал, что совершил непростительную глупость. Эта ошибка может стоить Чуе жизни, а он ведь не виноват. Дазай бредет мимо одногруппников и других студентов, но видит только темные пятна и коридор. Затем он смешивается с раздражающим светом неона. Себе он уже давно признался, что ему чертовски надоел этот мир. Как говорилось в одном произведении: «Что мне до того, как живет Земля?..» — Здравствуй, Ацуши. — миролюбивый, слегка мурчащий тон выводит первокурсника из раздумий. Накаджима удивленно поднимает желто-сиреневые глаза на шатена, так и не прожевав булочку. — Фы фто-то хотэли, Дафай-сан? Дазай тихо выдохнул под нос. Ну что за дети малые. — Прожуй, там и поглядим. Ацуши смущенно заерзал на стуле. Его щеки забавно надулись и покраснели. Дазай успел краем глаза ухватиться за обрывок черного плаща. Он сощурился, смотря на отражение стекла столовой. В данный момент Акутагава Рюноскэ, его личный объект, находится здесь, в нескольких метрах. Слышимость хорошая, народу не так много, но достаточно, чтобы никто не запомнил их разговор. — Понимаешь, Ацуши, я хотел предложить тебе бонусное задание, — Дазай отодвигает стул, принимая расслабленную позу. Он берет яблоко. Ацуши даже вздрагивает, когда старшекурсник откусывает сочный кусок, едва прикрывая веки. — Мы в следующем месяце будет проходить зарождение жанра детектива. Анализировать произведения древности и устанавливать хронологию. Мне нужен толковый докладчик… А ты у нас журналист, — Дазай смотрит на вмиг побледневшее лицо парня. Цыкнув про себя, Дазай с неохотой думает, что, может, он все-таки ошибся, решив положиться на Ацуши? Тем не менее, это единственный студент, с кем Акутагава, по его наблюдениям, контактировал. И Ацуши никто не должен заподозрить. — Так что проведи анализ любого исторического детектива, хоть персидского, хоть «Рассказа о трех яблоках»* и современного дела, как можно более актуального. Чем расследование отличалась от нашего, различия в книге и реальной жизни. Бери что-то полегче, нагляднее, чтобы информация была достоверной и свежей, — Дазай рассматривает яблоко, но на самом деле следит за реакцией Рюноскэ в отражении зеркала. Надо же, не сбежал, сидит, пялится в тарелку. — Например, происшествия в нашей стране, чем актуальнее, тем лучше и больше видна разница. Накаджима выглядит растерянным, но кивает. — Это тебе зачтется, не переживай. Я так курсовую написал. Будут вопросы, обращайся, — Осаму поднимается, подмигивая. Он собирается уже покинуть столовую, но вовремя оборачивается, умело все это время игнорируя Акутагаву. — И да, Ацуши, — серьезный темный взгляд скользит по студенту. — Не будешь более уверенным и напористым — никогда не станешь журналистом. Необычные глаза Накаджимы тухнут, он снова кивает. — С-спасибо, Дазай-сан.***
В то утро шел дождь. Он помнит, как небольшая капля стукнулась об его лицо и поскользила дальше, спускаясь на щеки. Мальчик стоял на мосту, перекинутом через узкую реку. Ему недавно стукнуло четырнадцать. Глаза с немым безразличием взирали на уходящую в даль воду. Дома становились меньше, но все так же тянулись без конца. Интересно, увидит ли он что-то еще в этой жизни кроме кусков серого бетона и стекла? Каштановые волосы густой копной спадают на глаза. Он совершенно один. По крайней мере, пока что был. На мост заходит высокий мужчина в возрасте, на крючковатом носу монокль. Он с следит какое-то время за юношей и думает о чем-то своем. Дазай не обращает на гостя внимания. Он видит, как новая крупная капля ударяется о серую воду. Совершенно точно будет дождь. Нельзя назвать присутствующего стариком, но он давно миновал «средний возраст». Опирается на перила, поглядывая на подростка, а затем в сторону горизонта. — Не жалеешь, что вступил? Челка заслоняет глаза, совершенно непонятно, что он сейчас испытывает. Мужчина только заметил, что ни один мускул лица не дрогнул. Стойкий. Босс в нем не ошибся. Вот только почему-то казалось, что этот парень принесет еще проблемы. — Уже поздно об этом спрашивать. — поступил немного вялый ответ. Мужчина недовольно поджал губы. — И все же?.. Мальчик неожиданно поворачивается к нему всем телом, по-прежнему не поднимая головы. Он мог бы упираться в живот гостя, тот тоже был довольно высоким. — Мой ответ вас в любом случае не устроит. Я могу сказать: да, жалею. И тогда вы обязаны сообщить боссу. А если скажу «нет», то вы не поверите. Легкая, в какой-то степени добрая, усмешка озаряет лицо старика. — Ты молодец, Дазай. Ты станешь самым ценным членом Портовой Мафии.