***
Впервые за долгое время Дазай может увидеть звезды, но ему совсем не до них. Он поднялся на второй этаж, как только закончил ужинать. Еда в горло не лезла после увиденного. Только при взгляде на фрукты Дазая передернуло. Подрывник любит делать свои бомбы причудливой формы. Иногда он наносит на них какую-то специальную краску, чтобы они совсем не отличались от продуктов питания. Забавно видеть, как твои жертвы уходят на тот свет от попытки укусить апельсин. Он приобрел в этом некоторое мастерство, даже подделывая вес и мягкость. Злободневная проблема — Каджи — выбивает из равновесия. Это значит, что нет больше выходных. Осаму не сможет спокойно даже шагу сделать. Возможно, его редкие внутренние порывы злости будут проявляться на публике. " — Дазай-сан, вы так не похожи на себя. Что с вами?" — хором спрашивают студентки, вытаращив глаза. Дазай прижимает внутреннюю часть ладони к лицу и морщится. Каджи не просто проблема, он функционален. Исполнителен. Он здесь не просто так. Плохо. Сжатый кулак с точностью намечен в стену, но останавливается за миллиметр. Выдох. Нужно успокоиться и подумать. Дазай правда становится не похож на себя. Тянется к карману с сигаретами. Закуривает, прислонившись к поручню у панорамного окна. Здесь совсем не высоко для третьего этажа. Видит задвижку и впускает внутрь теплый ночной воздух. Тем не менее, ему холодно. Подумать только, придется терпеть этого психа почти два дня. Возможно, Мотоджиро и не будет слишком часто приближаться к нему: он не такой дурак — и все же… Вероятно, Федор отправил его следить за Дазаем. Осаму отлично понимал, что Достоевский не доверяет никому, вот и старается быть «повсюду». Чертовы портовые псы. Еще одна струя летит в высь. Дазай даже может представить, как завтра подрывник следует за ним, выспрашивая: «Как твои дела, Дазай? Продвигается ли дело?» Если что, он представится служебным персоналом. Осаму готов поспорить, у него есть поддельные документы. Но почему сейчас, а не в городе? Акутагава в Йокогаме, боссу это известно, как и всему исполнительному комитету. Горечь во рту нарастает. А Осаму внезапно выдыхает всю накопившуюся тяжесть. Черт возьми. Он совершенно не будет ничего делать. Дазай будет вести себя как обычно, словно и нет никакого Каджи. Конечно, игнорировать его слова нельзя, но не в коем случае нельзя менять свое поведение. Достоевский подозревает его — отлично. Пусть дальше подозревает. Это вполне естественно, учитывая роль Дазая в Порте. Федор ломает доверие своих подчиненных изнутри, а значит его система разваливается. Якудзы так себя не ведут.* К тому же, Осаму нечего скрывать. Шаги за спиной. Дазай не оборачивается, дымя в окно, пока не замечает сбоку скрещенные в перчатках пальцы. Разве что это, отстраненно думает он.***
К тринадцати годам обучают базовым навыкам мафии. Главным образом в таком возрасте занимались шпионажем. Хотя Порт привык действовать открыто, организация подобного типа не продержалась бы и недели, если действовала только «в лоб». Проверка клиентов, поставщиков, партнеров, жертв… — Осаму во многом старался преуспеть, хотя до конца не осознал, в какое место попал. Правда его вступления в ряды мафии открылась через полтора года, когда весь Порт собрался отметить крупную удачную сделку, а бывший босс — словить немного лести в свою сторону. В целом, все было очень даже культурно. Члены мафии мирно беседовали, обсуждая некоторые новости и официальную часть своей работы. Дазай словно не от мира сего слонялся между столами с закусками, поглядывая на принарядившихся, но все таких же людей. Мирно общающихся убийц и мясников. К тому времени ему почти стало все равно. Позвякивание гэта* раздается сбоку, когда Осаму прячется за дальним столом с бокалом воды. Его отогнали от спиртного со словами: «Еще чего, чтобы у нас мелкий алкоголик завелся.» Дазай не обиделся. Он просто хотел пить, а вокруг ничего не было, кроме этих проклятых бокалов. Благо, к нему подошел Мори, действующий врач, и плеснул воды. Прелесть таких нечастых сборищ в том, что абсолютное большинство мафиози из разных отделов собираются вместе перевести дух. Поэтому сегодня Дазай замечает новые лица, даже берет на заметку особо странных типов. Он знает, как они смотрят на него, ведь он действует точно так же. Анализ одежды, поведения, случайных и не очень слов. От этого раньше кипела голова, но подросток научился фильтровать нужную информацию. И первое, что он замечает в подошедшем Каджи, это гэта. «Удобная обувь для ходьбы по земле, необычная. Незаурядный владелец.» — проносится в голове, пока взгляд скользит выше, и упирается в плоское лицо со стрижкой под горшок. Дазай не замечает ничего знакомого ровно до тех пор, пока Мотоджиро не раскрывает рот. — Как жизнь, малой? Этот голос. В голову больно впиваются иголочки долговременной памяти, и почти сразу слышится неуловимый гул. Моменты воспроизводятся совместно с ощущениями, поэтому Дазай действует заторможенно. Словно спросонья веки приподнимаются, выпуская полностью наружу глазное яблоко. Внизу образовались складочки, между бровями — ложбинка. — Что-то не так? — туманно и издевательски спрашивает голос. Только звук, человека Осаму больше не видит. Не может быть. Его охватывает еще больший страх. Он чувствует невероятное напряжение в руках одновременно с онемением, поэтому бокал падает, разбившись на куски. Несколько мафиози оборачиваются, хмуро поглядывая в их сторону. Дазая почти трясет. Не может быть. Это его голос. Он принадлежит тому… Тому подрывнику. Но это невозможно. На плечо падает чужая ладонь, а плоское лицо с острым взглядом оказывается напротив подросткового. Сердце делает ненормальный скачок, болезненно отдавая в стороны. Дазай чувствует панику, которую никогда не ощущал в своей жизни. — Очень опечален, что нас не представили раньше. Каджи Мотоджиро, исполком, твой первый верный друг и фанат. — Каджи подмигивает. Он сидит на корточках, в руке вертит апельсин. В абсолютной для себя тишине Осаму кричит, не узнавая ничего в округе. Он никогда ни с чем не спутает этот голос, который сейчас настолько фальшиво доброжелателен, что хочется опустошить желудок. Хотя Дазаю плохо, он продолжает немного соображать, именно так и возвращаясь к реальности. Догадки. Все на чем, строились его предположения, как Порт вышел на него, когда и при каких обстоятельствах, — все блеф. Трюк, один из многих в этом месте, а Дазай — мальчик среди циркачей, угодивший в ловушку. Как же все просто. Сердце от этого медленно успокаивается. Его провели. Просто унизительно. Именно после того, как он «спас» людей в метро, его нашли агенты мафии. Встретили готовенького с распростертыми объятиями, слегка недоговаривая, откуда они и зачем им нужен Дазай. Наивный дурак, поверивший, что он пригодился обществу, а оно готово сказать «спасибо». Когда Осаму вновь чувствует свое тело, он вскидывает лихорадочные взгляд на Каджи и хрипит: — С пребыванием в мире живых.***
Чуя наблюдает, как горящий пепел летит в окно, трепыхаясь на ветру. На третьем этаже довольно холодно, неудивительно, что он весь покрылся мурашками. Зато молчаливый Осаму даже не дернется, изредка поднося сигарету ко рту. — Не знал, что ты куришь. Повисает тишина, но обоим в ней вполне комфортно. Накахара ощущает приятное чувство тяжести в животе от недавнего ужина и кое-чего другого. Он уже приголубил парочку глотков своего вина из фляги, закрепленной на поясе. Обычная, черная матовая фляга появилась у него за несколько лет до выпускного класса, и Чуя изредка брал ее с собой, дабы скрасить посиделки с друзьями или школьные поездки. Ему нравилось поглаживать сквозь ткань перчаток едва шершавую поверхность, находить вырезанный узор темно-бордового цвета. Сейчас он просто стоял, оперевшись о поручни скрещенными руками, смотря на темнеющее небо и думая, что впервые нормально отдыхает. Дазай протягивает ему одну белую трубочку, на что рыжий, недоверчиво зыркнув, все же берет ее. Уже в достаточно темном помещении Осаму поджигает отданную сигарету во рту Накахары. Тот довольно легко выпускает первую струю. — Что наконец смогло заткнуть великого Дазая Осаму? — с долей иронии тянет рыжий. Он не трудится подходить к окну и выпускать дым туда. — Просвети меня на будущее. Губы дрогнули, но Осаму не собирается выходить из образа задумчивого меланхолика. У Чуи возникает еще больший интерес к такому состоянию, но он больше не задает вопросов. Дазай поднимает свободную руку, касаясь пальцами холодного стекла. Это отрезвляет сознание, подарив небольшую передышку. Ладонь полностью ложится напротив фонарного света. От тепла стекло запотевает, так что, когда Осаму слегка ведет пальцами в сторону, за ними остаются белые ниточки — следы отпечатков. Приглушенные блики проникают сквозь толщу окна снаружи, делая узоры похожими на звездное небо. Тем временем настоящее уже вовсю проявляется над ними. Парни смотрят на него, но по-разному. Карие глаза наполнены светлой печалью и радостью одновременно; голубые видят лишь очень далекие космические тела. В своем городе Чуя не был обделен природой, потому сейчас впервые увидев звезды за долгие два месяца был способен лишь на беспомощную злость из-за тоски по дому. Сдался ему этот большой город, как же. Через пару минут они выкуривают все, молча смотря на синее небо. — Чуя, ты когда-нибудь думал о том, как долго до нас идет их свет? — Конечно, на уроке астрономии. — вяло отвечает рыжий. Ему немного жаль, что Осаму решил прервать такую идеальную тишину. Господи, он же сейчас может про небо что-то напеть. Этих стишков хрен знает сколько про звезды и другую космическую муть. — Может ли такое быть с человеком? — понизив голос, говорит Дазай. — Что внутри он давно… — но третьекурсник спохватывается, неестественно смолкнув. Смотрит только на свои руки. Их почти не разглядеть в темноте. Чуе не составляет труда тайно разглядывать фигуру рядом. Он и так все понял. Впервые у Накахары возникает желание спросить Осаму о его прошлом. Что, черт побери, с ним такое творится? Видимо, почувствовав на себе чужой взгляд, Дазай отлипает от созерцания неба и повернувшись к рыжему, довольно буднично улыбается. — Как насчет сыграть в автоматы? Все мысли тут же улетучиваются. Накахара обожает автоматы. В детстве его от них было не отодрать, что весьма ощутимо не нравилось родителям. Однако после школы Чуя находил себя любого желающего соперника, и они могли провести в игровых залах несколько часов. — Это будет одно из многих твоих будущих поражений. — самоуверенно заявляет рыжий, тряхнув головой. Руки чешутся надрать Осаму зад. — Ой ли, — шатен опасно щурится. — Тогда ты не откажешься от партии на желания? Накахара не знает, насколько велик опыт соперника в игровой деятельности. Однако вряд ли он больше Чуеного, кроме того, здесь должны стоять самые классические автоматы, в которые он сто пудов играл. — А ты озвучь желание, один черт знает твои грязные помыслы. Дазай счастливо улыбается, словно комплименту. — Будешь ручным песиком всю следующую неделю. И без разрешения ни шагу. У Чуи отвисает челюсть. Глотку раздирает нервный смех. Что за… — Да ты охуел. Воздух искрится от гневных взоров Накахары, поэтому Осаму стремится принять самый невинный вид и пожимает плечами. — Ты же тоже чего-то хочешь, верно, Чуя-кун? Накахара молчит, однако в голове уже сложился благоприятный вариант. Ответная улыбка сама разрастается на губах. — Ты освобождаешь меня от всей домашки по литературе. Навсегда. Чуя мог бы пожелать, чтоб Дазай отвязался от него, перестал унижать на людях, подбросил бы вино лучшего сорта, но такая мелочь, как отсутствие еще одного геморного предмета, скрасит его будни намного больше. Да и Осаму не такой надоедливый, а лучше сказать, не достоин он пока Чуеного желания. — Ты не справедлив, — заныл Осаму, включив актера мелодрамы. — А как же самый верный путь к просвещению — поощрение добра и искоренение зла? * — Последним я как раз занимаюсь, — мечтательно заключает Чуя, разминая косточки и похрустев пальцами. Им приходится спуститься в самый низ, так как зал с игровыми автоматами находится в полуподвале. Сегодня здесь довольно пусто, большинство студентов заняты тесным контактом друг с другом и изучением новой территории. Узкий проход приводит к бетонной лестнице, в конце которой горят неоновые огни. Дазай идет первым, Чуя следом. Накахара думает, хорошая ли это была идея, или он утопит свою честь окончательно. Дазай, скотина такая хитрая. Его желание включает кучу других желаний, которые он предъявит в случае выигрыша. А вот Накахара поскромничал. Догадка, что это помещение должно было использоваться для чего-то другого, только крепнет. Слишком незаметное, «не рекламное» пространство, похожее на вместительный склад, предстает перед ними. На двери весят стандартные значки: перечеркнутая сигарета, шарик с мороженным и собакой. Осаму с любопытством оглядывает их, затем тыкая пальцем в последнюю. — Смотри-ка, Чуя, а тебе сюда нельзя. Влетает внутрь Дазай пинком под зад, тем не менее, похихикивая. — Ты вообще ни в какие допустимые категории не вписываешься, — презрительно отвечает рыжий, держа руки в карманах. Лампочки еле моргают, в основном искусственный свет создается за счет неоновых подсветок и экранов автоматов. Их больше, чем представлял Накахара. Разноцветные, разного размера и формы, они создают подобие маленького лабиринта. У автомата с игрушками стоит одинокий студент, пытающийся подцепить синего кота. Чуя с Дазаем одновременно переглядываются. — Три автомата. Чуя кивает. Они шарят вокруг в поисках подходящего, когда Дазай замечает «Ударь покемона». Он мигает желто-красными маленькими огоньками, а из норок выскакивают попеременно новые покемоны. Парни снова переглядываются, но в этот раз в спешке. Они одновременно бросаются к автомату, успевая пихать друг друга по дороге. — Я первый его заметил! — вопит Осаму, прыгаю на своих двоих. Чуя ухитряется проскользнуть напрямик в узкую щель между автоматов, и они чуть не врезаются лбами. С громким треском две пары рук впиваются в пластик. Автомат булькает от напора, угрожающе покачиваясь. — Слу-ушай, — у Осаму отдышка. — Мы же можем по очереди сыграть. Накахара выжидающе смотрит на «соперника». Дазай даже слегка трезвеет, подмечая скопившийся адреналин в голубых глазах. Они забавно искрятся от красных неоновых лучей. Никто руки не разжимает. Они упрямо пялятся друг на друга, в какой-то момент Накахара ловит дурацкое чувство наслаждения. Он в незнакомом месте, ввязался в спор с этим твердолобым, да еще и доволен. Все понятие о собственном удовольствие начинает трещать по швам. Как же хочется вдарить по этой нахальной морде и… — Вам помочь? Чуя с Дазаем подпрыгивают, вспомнив о существовании служебных работников. Справа от них у стенки пристроился худощавый парень на несколько лет старше их. Его глаза из-под очков со скепсисом уставились на руки студентов. — Знаете… — снова тянет он, протирая тряпкой автомат. — У нас есть парная игра, я могу дать вам вторую дубинку. Чуя чуть было не оговаривается, что ему и этой двухметровой «дубины» достаточно. Они кивают, и сотрудник скоро возвращается, всучив Дазаю еще одну палку. Огоньки мигают, когда покемоны начинают высовываться. На табло два разделения: для двух соперников. Чуя никогда особо тихим не был, поэтому теперь их уголок наполнен треском от ударов по бедным головам резиновых кукол и ругательствами. — Ты меня бьешь сильнее, чем их, рыжевласка. — подначивает Осаму, резко ударив по Чармандеру. — Их жалко, они хотя бы эволюционируют, в отличии от некоторых. Осаму надулся, но это его ничуть не отвлекло от игры. Чуя с азартом дровосека наносит короткие удары рывками. Режим меняется, теперь они со скоростью света лупасят куда попало, сжав зубы и напрягая мышцы. Цифры на табло растут, пока не объявлен последний уровень. У Чуи уже мутнеет в глазах, а Дазай тяжело выдыхает, опершись на дубинку. Теперь они должны будут поймать только Пикачу, не ударяя по другим покемонам. Две пары глаз бегают от одной резиновой куклы к другой. Головки покемонов появляются слишком быстро, но все не те. Пальцы в перчатках с силой сжимают дерево, по виску течет капля пота. Звуки автоматов перебивает мелодичный голос рядом. — Ну почему, скажи мне друг, К тебе я не поспел?.. Накахара не верит. Зрачки превращаются в мелкие точки. — А ну заткнись! — …И так печален твой недуг, Теперь ты не у дел… У Чуи дергается глаз, пальцы зажимают дубинку сильнее. Он начинает сбиваться, покемоны мелькают, как бешеные. Осаму коротко улыбается, а Чуя даже не успевает занести руку. Желтая мордочка показывается с левого края, и Дазай молниеносно бьет в этом направлении. «Пика-пика-а, » — говорит автомат. — Дазай!!! — орет Чуя. Шатен вовремя кидается наутек, потому что теперь «пика-пика» ожидает его. Накахара даже не потрудился оставить оружие у автомата. Они носятся в розово-голубых лучах, пытаясь сдержать смех. — ...И все ж ценой твоих заслуг, Я сильно похуде-ел. Замах. Осаму допевает свою выдуманную песенку с детской зарядки на ходу, когда Чуя выныривает из ближайшего поворота. Улыбается с маниакальным выражением. Дазай стойчески выдерживает его напор, положив одну руку на грудь. — Я не боюсь смерти… — О-о, тебя ждет совсем не это, — довольно тянет Накахара, с проворностью лисицы прыгнув на жертву. Чуя не бьет Дазая дубинкой, но пару раз надавливает на болезненные места. Шатен извивается, пытаясь схватить его за волосы, или оттащить как-нибудь по-другому. Несколько сотрудников и тот самый студент стоят***
Блокнот все заполняется, пустые листки редеют, а покой не приходит. Чем больше он делает записей в эту книжонку, тем больше разочаровывается. Глубокая ночь, за окном дождь, но Осаму не чувствует ничего. Ни прохладу сквозняка от форточки, ни колыхания штор, ни повышенную влажность в воздухе. На него снова нахлынывают эмоции, срок годности которых должен был истечь уже пару лет. Но они, точно река, неудержимым потоком вливается в ватное тело. Кто, друг мой, в гордости твоей Проделал унизительную брешь? Ты на пороге новых дней, Но сам бесчестен и несвеж. Зачеркивает. Он ведет себя так, будто жить чужой жизнью — нормально. Как будто люди вокруг могут хоть чем-то походить на него, и их не сковывает та благословенная легкость свободы. Простой человеческой свободы. Дазай устало откидывается на спинку стула. Взгляд потемневших глаз бродит по столу. Слабое освещение озаряет только малую часть кипы бумаг. Работа, работа, отчеты, курсовая, конспекты, лекции. И сборник. Вздох. Он снова берет перо, но теперь гораздо изящнее пишет рядом с зачеркнутым уже чужие строки. Ты — музыка, но звукам музыкальным Ты внемлешь с непонятною тоской. Зачем же любишь то, что так печально, Встречаешь муку радостью такой? Процесс действует успокаивающе. Дазай снова в состоянии апатии, но никто никогда этого не заметит за пределами квартиры. Именно поэтому весь мир кажется таким картонным. Где тайная причина этой муки? Не потому ли грустью ты объят, Что стройно согласованные звуки Упреком одиночеству звучат? Он забывается. Пальцы пачкаются в туши, на которые мельком останавливаются карамельные зрачки. В обычных чернилах он видит другое, что вполне естественно для должности исполнителя Порта. Но Дазай надоело относиться к этому так спокойно. Иногда внутри поднимается буря. Прислушайся, как дружественно струны Вступают в строй и голос подают, — Как будто мать, отец и отрок юный В счастливом единении поют. Как будто, именно, Уильям. Но Осаму не думает о своей семье, зачеркивая это слово в голове, подобно первому четверостишью. Нам говорит согласье струн в концерте, Что одинокий путь подобен смерти.**Запись сделана в конце второго курса*