***
Дазай снова наблюдал за действиями рыжего из дальнего угла огромной зоны отдыха. Они закрылись изнутри на ключ в крыле, где располагался бассейн — это единственное свободное пространство, где могли быть старшие ученики, а другие не допускались в мерах предосторожности. Большинство студентов мирно сидели в комнатах. Проверять и тестировать в таких условиях кислоту Чуе было не слишком удобно. С другой стороны, бассейн был заполнен водой, что изрядно упрощало задачу. Поддельного порошка оказалось не так уж и много, зато с каждой секундой Накахара осознавал масштаб проблемы. Осаму внимательно смотрит, как тот опускает небольшую горсть в воду, мешает, и хмурится. Даже и внимания на него не обращает со своим химичеством. Не хочется нарушать идилию, Чую не так часто можно видеть сосредоточенным. — Чуя-кун, а я все гадал, чем же ты занимаешься вместо написания достойного эссе по моему предмету, — сделал пробный выпад шатен. — А ты, оказывается, яд готовил меня отравить? Недовольное мычание. Накахара не повернулся. — Благодаря мне несколько десятков задниц, и твоя в том числе, сегодня уснут спокойно в своих кроватках. И не поспоришь ведь. — Я серьезно, — улыбка спала с лица, Дазай оторвался от стены, подойдя к Чуе. — Что ты делаешь здесь? — руки Накахары перестают мешать в чашке воду. — Почему занимаешься этим? Трудно. День, разговоры, переживания, — наваливается сплошным кошмаром, не давая и капли чистого воздуха. А теперь еще и этот Осаму душу ковыряет, мудачье. Вода спокойно переливается в бассейне, подсвеченная ночными фонарями. Невыносимый запах хлорки мешает уловить нужный аромат, и Чуя решает передохнуть. Он пристраивается около бассейна, усевшись в позу лотоса. В глубине глаз играют отблески воды. — Про ртутную соль я узнал от репетитора и на занятиях с курса. Мы изучали опасные вещества еще до того, как… — Накахара запинается, надолго замолчав. Дазай усаживается рядом слишком тихо, но рыжий все равно не замечает. Хоть и не задумался, не вспоминал, а по пальцам все равно пробегает дрожь. Чуя никогда не относился к своим ожогам, как к травмам. И уж тем более не считал себя психически нездоровым из-за такой глупости. Обычное ребячество и гордость, что теперь он обладатель боевых шрамов. Одноклассники были в восторге, в отличие от родителей. Сразу всплывает лицо матери, и хочется потянуться за выпивкой. — Что-то произолшо с твоими руками. Осаму останавливает поезд мыслей, и рыжий недоуменно переводит на него взгляд. Дазай сидит рядом, не напыщенный, не таинственный, а просто… самый обычный. Рубашка помялась на слегка сгорбленной спине, руки застыли на коленях. Чуя опускает взгляд на ладони, разглядывает гибкие пальцы, думая о проходящих венах и капиллярах внутри. А потом представляет, как это все сгорает в одну секунду, превращаясь в серый пепел. — Я просто обжогся. Неудачный, по мнению окружающих, эксперимент. И ничего, как по мне. — губы застывают в легкой усмешке. Шатен не выспрашивает подробностей и не просит дать посмотреть. Внутри завертелись те самые анализирующие механизмы, выработанные до автоматизма. Осаму так же просто прочитать Чую, как книгу. Сплошной набор фактов: ожоги либо несерьезные, либо средние; перчатки по-привычке и скорее для образа, хотя возможно именно после того случая Чуе в них комфортнее; никакой грусти или раскаяния, чистый интерес… Набор фактов прекращается моментально, когда прищуренные голубые глаза с неоновым блеском воды впиваются в Дазая. Отчего-то тот теряется, как провинившийся ребенок. Осаму не спешит прерывать установленный контакт, хотя с каждой секундой ему становится все неуютнее. Словно по яркому летнему небу прошлась грозовая туча. Чуя наоборот совсем не смущен. Он чувствует странное покалывание под ребрами, и его охватывает нетерпение. Внутри все распирает от немого поединка, обдавая стенки неуместным восторгом. Так он чувствует себя на ринге. Это мгновение удара о грушу; первая капля дождя; глоток воздуха после глубокого погружения. Все еще смотря в карие зрачки напротив, Чуя медленно проговаривает. Дазай чувствует себя загипнотизированным зверьком, потому что даже не сразу понимает слова. — Ты необычный, Осаму Дазай. Слишком. — звучит с предыханием, но не как комплимент. Угроза. В горле становится сухо. Мышцы резко сводит, и внутри вскипает горячей пеной злость от непонимания. Мафиози не по себе, точно он оказался на федеральном допросе. Такими глазами не смотрят два знакомых студента. Это что-то среднее между охотником в лесу и взглядом проститутки, ожидающей свою плату. Последнее сравнение невольно веселит Дазая, разрушив серьезную атмосферу. Чуя фыркает, отвернувшись и вскинув глаза к потолку. На нем тоже пляшут белые разводы от воды. Тревожное чувство появляется у обоих одновременно, выливаясь в общую обстановку зала. Воздух становится удушливым, именно тогда и зарождается потаенное желание сбежать, остаться наедине с собой, потому что больше нет привычного спокойствия. Дазай понимает Накахару, он даже сделал для себя неожиданный вывод. Хоть Осаму и было двенадцать, когда он стал членом Порта, но внутри ничего не екнуло. А вот Чуя… На бледном лице вырисовывается ямочка. Этот маленький рыжий засранец умнее его. Иногда. Чуя слышит, как рядом сидящий студент поднимается. Шевельнулась ткань, легонько засвербила вода. — Отнесу-ка все в машину. Нужно отвезти эту дрянь в участок. — оповестили из-за спины. Чуя смотрел на воду, нахмурившись, а затем решительно сказал: — Постой. — М-м? — вопросительно отозвался Осаму Он уже взялся за сваленные кучки соли, когда напоролся на острый взгляд рыжего студента. — Не мог бы ты оставить одну мне. Я всего лишь попробую поджечь пару граммов. Просьба прозвучала… странно. Даже если не вслушиваться в контекст, Чуя сказал это так просто, словно сделал безобидное предложение позавтракать. Дазай замешкался. — Ты вроде как говорил, что это кислота или типо того. Разве это не опасно? — от шатена так и разило непривычной серьезностью, незнакомой для Накахары. Снова долгий обмен взглядами. — Одно из свойств фульмината ртути завязано на тепле, — проговорил, наконец, рыжий. Он медленно опустил веки, словно высказываясь, как его все доконало. — Не волнуйся, это абсолютно безвредно. Дазай пожал плечами и удалился со всем добром в коридор. Сразу стало неприятно тихо и беспокойно. Внутри зазвонили колокольчики, призывая валить отсюда любыми способами, однако голова Накахары была полностью забита противоположными мыслями. Какого черта они сразу не позвонили копам? Зачем он вообще все сообщил Дазаю? А вдруг это правда он, а Чуя взял и спугнул замаскированного преступника? Отражение в бассейне хмурое и неприветливое. Снова он так. Подозревает единственного человека, с которым сблизился. Как по-дурацки звучит в отношении Дазая. Порой Чуя сам не может себя понять: вокруг много крутых ребят, таких умных, забавных, а он либо цепляется за прошлое и метается из стороны в сторону, либо проводит время подробатывая и воюя с бинтованной скумбрией.***
Как только Осаму скрывается в темноте коридора и отходит на достаточное расстояние от зала с бассейном, он тормозит, чутко вслушиваясь. Треск лампочки выхода, бетонные монолиты стен, но никаких шагов. Быстро вбив в поисковике «фульминат ртути», Дазая, недолго думая, открывает первую научную статью. Спустя годы обучения в Гуманитарном университете он научился не доверять пространственным сайтам. «Вот как, значит, » — взбесившиеся мысли скачут прямо во время чтения: «Этот подлый рыжий малый проверял меня.» — Осаму готов рассмеятся, так забавляет его это открытие. Черт, Чуя что, «Секретных материалов» пересмотрел? Что же сразу в сыщики не пошел? Самое важное — фульминат ртути при нагреве способен воспламеняться. Чуе об этом точно известно, а значит, скорее всего, он проверял Дазая на его знание химии. Мол, если ты приготовил, ты знаешь, что будет при поджоге. Боги, это все равно что спросить, а не хочешь взорвать себя? Хотя в некоторых аспектах Дазай и не против, но… Взорвать себя? Коридор снова пустынен и глух, когда Дазай во второй раз резко останавливается. Он в вакууме, словно его в одну секунду забросили в круговорот догадок. Так случается, когда ответ уже знаешь, но мозг еще не успел его обработать. Взрывать себя. Каджи. Фульминат ртути. Ужин. Разговор. Он хотел поджечь свечи. Прямо перед тем, как к нему подошел этот придурок. Теперь Дазай уже не может сдерживаться. Он беззвучно хохочет, заглушая себя кулаком. Подумать только, его хотел подорвать коллега, а спас парень с синдромом отличника. И все в один день. Шатен обвел бы его красным, если бы имел бумажный календарь. Тем не менее, все это относится к мафии, для которой нет бо ́льшей проблемы, чем привлечения к себе внимания. Именно поэтому Дазай в первую очередь идет в свою комнату и набирает в каком-то роде запретный номер подставного телефона. Несколько гудков — аббонент не слишком-то торопится ответить. Наконец трубку берут, но на заднем фоне только механическая тишина. — Федор, — глухо зовет подчиненный. Пара секунд. — Дазай. Никакой удивленной интонации или неприветливости. Глава Порта если и занят, то не ответит вовсе. С другой стороны, он редко игнорирует редкие, но важные звонки исполкома. — Полагаю, Мотоджиро Каджи уже связался с тобой. — Так и есть, — Осаму кажется, что на этих словах Достоевский крадко усмехнулся. На заднем фоне пробивается спокойная классическая музыка. Возможно, сегодня один из немногих свободных вечеров, когда глава мафии отводит душу. Последовавшее молчание говорит о том, что Федор не намерен делиться докладом Каджи. Требовать глупо — Достоевский его начальник. Тем не менее, у Дазая руки чешутся спросить, что этот ублюдок наплел по его душу. — Я хочу доложить, — сделав свой тон беспристрастным, начал Осаму. — что твой уважаемый подрывник чуть не угробил пятьдесят человек. И меня в том числе. Дазаю послышалось, или Достоевский и впрямь засмеялся. Вопреки всем канонам голос его был мягкий и звонкий, по которому никто бы не сказал, сколько жертв было за его плечами. Только интонация временами наводила ужас. — Ах вот как. Интересно, про тебя, мой дорогой Дазай, он не упоминал. — в голосе главы слышолось явное веселье. — Что ж, видимо, способ убийства был изощренным? — Вполне. — сухо отрезал Осаму. Его начинал выводить из себя этот разговор. — Мы поступим следующим образом: ты возвращаешься сюда, послезавтра являешься ко мне в офис, и мы мило беседуем о проведенных выходных. Может, даже передашь привет Мотоджиро. — Будет сделано, босс. — Дазай не скрывает насмешки. Да, Федор его начальник. Да, он распоряжается его заработком, даже жизнью. Но трудно обращаться официально к человеку, с которым знаком десять лет и вы почти ровесники. — И Осаму… Не забудь, нам не нужен лишний шум. — Лучше напомни это Каджи. Разговор окончен, но Дазай нихрена не удовлетворен. Дьявол побрал эту мафию со всеми ее агентами. Теперь остается только гадать, сказал ли подрывник о Чуе, упомянул ли весь спектакль с неудавшимся взрывом. Вздох. Он может подобрать стратегию под любой из вариантов, поэтому не велика проблема. Пока что. Но было бы предпочтительнее, вырви он ее корень сразу. Шатен смотрит на мешки с «солью». Не будет никакой полиции, а с Чуей он как-нибудь разберется.***
Он обнаружил рыжего на том же месте, сидящего у воды. Дазаю подумалось, что без шляпы и портупеи Чуя не так уж и сильно выделяется. Или образ голубоглазого остряка ему уже притерся? Подойдя ближе и ничуть не скрывая своего присутствия, Осаму усаживается рядом на слегка мокрую плитку. Брюки жалеть поздно: они и так все в пыли и грязи. Ничто так не удовлетворяет, как выполненная работа. Будь воля Дазая, он бы свалился прямо здесь и просто пялился в потолок. Видимо, у молчаливого Накахары такое же настроение. Он тянется за черной флягой с витьеватым узором, от которой недвусмысленно сквозит алкоголем. — Поделишься? Чуя окидывает его взглядом, мол, ты что, еще здесь? У него такая кислая мина, что даже не смешно. — Тратить на тебя еще свое вино и зарплату. — цыкает рыжий, все же передавая флягу Дазаю. В какой-то момент пальцы в перчатках накрывает ладонь Осаму, и тому впервые хочется заглянуть под плотную ткань. Он разглядывает Чую, пока тот елозит на плитке, стараясь поудобнее усесться и скрестить ноги. Они словно на мгновение перемещаются во вчерашний день, когда стояли на последнем этаже, обсуждая всякую дичь. Вино оказывается крепким. Дазай подозревает, что Чуя до него уже выпил прилично. — Что ж, по крайне мере, это были необычные выходные, — с некоторым удовольствием тянет шатен, делая большой глоток. Чуя хмуро взирает на него из-под челки, как на дебила. Хотя бы уже без подозрений — прогресс. — И мы продолжаем узнавать друг друга все ближе… — продолжает Осаму, поддавшись сатирическому порыву. — Боже, блять, у этой довольной скумбрии, что не день, то праздник, — маленькая свеча начинает разгораться. — Целых две попытки самоубийства за два дня, а на случай неудач — заготовленное братское рабство. Полный комплект. — у только-только собирающегося отпить Дазая вырывают флягу, и Чуя делает еще глоток. — Я конечно понимаю, Чуя, что я гений, но если ты признаешь мои способности в химии… — старшекурсника пихают в бок. — Надоел. — Так расскажешь или нет? Неожиданно твердый тихий вопрос выбил Чую из клеи. Он находился в мутном потоке собственного сознания, окончательно запутавшись в жизни. А его чертовски бесило это. — Что ты хочешь услышать, Дазай, — мямлит он. — Что взбрело в твою литературную пустую голову? Но Осаму непреклонен, тем более вино начинает действовать. Смешанное чувство веселья перебивается темной аурой Накахары, который похож на маленького злобного лепрекона. — Все, — просто отвечает он. Затем переводит спокойный омут глаз на бассейн. — Был очень плохой день, мы пьяны. Так что несколько слов о твоих тревогах ничего не испортят. — Дазай… — Знаешь, я читаю не только хорошие книги. Один раз героиня шептала… — Дазай! — «Откройся мне, » — сладко тянет по-девичьи Осаму, возведя одну руку к Чуе. — Тфу, блять, — Накахара злобно толкает рукой шатена в плечо, да так, что тот покачивается, размахивая руками. Вода угрожающе близко. — Не применяй ко мне свой пошлый недоюмор. — шипит он. Рука в какой-то момент тянется поправить шляпу, видимо, Чуя забыл, что она сейчас не на нем. Дазай ненадолго затихает, позволяя рыжему ослабить выпущенную колкость. Так странно, думает он, сидеть и несмотря на всю ситуацию чувствовать легкость. Перед глазами огни бассейна раздваиваются, и Осаму по-настоящему ощущает опьянение. Если бы только он действительно смог уйти в притягательный омут и отключить разум. — Ты так каждому в душу лезешь? — доносится тихо со стороны. — Поэтому все тебя так любят и бегают рядом, словно центр их вселенной — Дазай Осаму? Шатен поперхнулся вином от смеха. — Ты такой забавный, Мистер Модная Шляпка, — он тянет слова так тепло, что Чуе не охото обижаться. «Чтобы войти в доверие, ты всегда должен начать сам. Ненавязчиво, но расскажи что-нибудь о себе.» — Я никогда не был востребованным, — начинает Дазай, уставив пустой взгляд в воду. Чуя поворачивается, непонимающе глядя на него. — Ни в плане дружбы, ни в плане учебы. Даже для родителей, у которых четверо детей. И всех нельзя любить одинаково. — он задумался о чем-то своем. Чуя достаточно изучил Осаму, чтобы понять, врет он или нет. Как он думал. Сейчас перед ним была не привычная наглая морда, а отстраненный от мира человек. И хотя этот незнакомец сказал не так уж и много, Чуе стало холодно. — И каким ветром тебя занесло в один из лучших ВУЗов? — осведомился он. — В последние годы подтянулся и попал в программу поддержки государства. — просто ответил Дазай. Внутри что-то оцепенело. Окончательно. Попасть в университет и ничего не платить — невозможно. Такого просто нельзя представить в Йокогаме. А это значит, что находясь в таком положении человек либо первый среди гениев, либо инвалид. Может, есть и другие причины… Голубые глаза впервые цепляются за бинты, обтягивающие плотной завесой кожу. Накахара готов поспорить, что они идут выше, к предплечью, а учитывая промежуток шеи — есть и на груди. За всем эти скрывается бледность, присущая коже, которой редко касается солнце. Чуя не знает, почему его сознание пошло по этой дороге, но оказывается, он слишком долго удерживал свой взгляд на чужой шее. Дазай заметил. Его глаза слабо полыхнули из-под опущенных ресниц, но он остался серьезным, потому что знал, о чем думает рыжий. — Да. Именно поэтому, — безэмоционально проронил он. Смятение накатило на Накахару, и он поспешно перевел взгляд на воду. — Не изображай из себя мученика, скумбрия. Жить в принципе нелегко. — проворчал он, чтобы скрыть расстерянность. Чуя не мог сказать, что был сильно задет или проникся, но что-то в его отношение к Дазаю неуловимо изменилось. — У тебя вокруг кто-то есть. А не этот постоянный вакуум. Только на этих выходных я чувствую, что по-настоящему говорю, словно до этого только набирал воды в рот. Я даже не знал половины своей группы, — Чуя закипел. — А мы учимся больше двух месяцев вместе. Иногда мне так хочется выпустить пар, что… Странные мысли лезут в голову. — он искоса глянул на притихшего Дазая. — Забей, скумбрия. — Уровень твоего уважения ко мне застрял на какой-то рыбе. — Ты сам признался, что ты бывший тупица и двоечник. — более расслабленно протянул Чуя. — Эй, — Дазай скорчился. — Я этого не говорил! Я учился хорошо, а по литературе и истории был лучший в префектуре. И все встало на свои места. — Тебя раскусили, петушара, — задрал подбородок Чуя. — Не такой уж ты и умный, а еще мои эссе принижаешь. — Чуя, тебя невозможно принизить еще больше. — последовала ухмылка. Его тут же принялись душить. Конечности бинтованного неуклюже ерзали по плитке, пока он