Салочки

      Жизнь всегда казалась Михаилу Ивановичу чем-то невероятно интересным и жестоким одновременно. Он уже с пелёнок знал, чему посвятит добрую её часть.       Милиция…       Он до сих пор помнит, с каким трепетом смотрел на их форму, с какой тоской провожал служебные машины и как всю юность шёл к мечте оказаться в рядах честных спасителей. Они казались ему настоящими супергероями, которые спасают город от всяких злых сил. А потом Могачёв проработал добрую часть жизни и понял всю суть милиции-полиции, разочаровавшись в ней раз и навсегда.       Идеальный призрачный домик рухнул, обнажив человеческое лицемерие и алчность до таких, как они сами. Погоня за чинами, дела ради галочек и огромные взятки в конец утомили его, да и не был Михаил таким человеком, чтобы за медальками да грамотами бегать. Он всегда мечтал ловить преступников, помогать им стать на путь исправления и, наконец, позволить гражданам гулять по ночному городу, не сжимая перцовый баллончик или же ключи в кармане, с опаской прислушиваясь к каждому шороху.       Казалось, он навсегда распрощался с убийцами, маньяками и любыми вмешательствами полиции в свою жизнь. Но сейчас, сидя в кабинете с работниками Олеси, Могачёв сто раз проклял свою жизнь.       Стас, Денис, Назар – три напарника юного следователя мельтешили перед глазами Михаила Ивановича, развешивая фотографии, карты и прочее на огромную доску в его кабинете. Он сразу прочёл их: Стас – самый вспыльчивый в команде и падкий до перестрелок и решения проблем с помощью кулаков, однако реакция у него была отменная. Это Могачёв подметил, когда Назар уронил папку, а Стас, находясь рядом, тут же её подловил. Денис был лидером команды, отчитывающимся за документацию и успехи. По нему видно, что он дотошный, ответственный и явно неровно дышит к Олесе. Но больше всех Михаилу Ивановичу понравился Назар – спокойный, с огромной кипой бумаг; да и глаза у него, как у матёрого полицейского, хотя на вид парню было лет двадцать пять-двадцать шесть, не больше. Что-то в нём напоминало преподавателю себя в юности. – Они нам точно нужны? – Стас обвёл указкой сидящих подле Михаила Ивановича детей. – Не волнуйся: маньяк убьёт нас – и тогда мы точно никому не будем нужны, – сказала Катя, очаровательно улыбнувшись. – Если вы и дальше будете задавать тупые вопросы. – Это уместные вопросы.       Девушка хотела съязвить, но была остановлена пинком от Светы. Михаил Иванович хмыкнул. – Они сами пришли. Если хотите их выгнать – постарайтесь, я в этом точно участвовать не буду.       Стас тяжело вздохнул и присел на стул около доски. Всё было готово. – Итак, – Денис откашлялся и важно посмотрел на собравшуюся «публику». – Сейчас мы расскажем о том, что сумели разыскать по поводу вашего бывшего одногруппника. Потом послушаем общие версии и доводы. Если вы, малолетние товарищи, вынесете информацию за пределы этой комнаты, то проведёте в КПЗ всё время расследований, поняли? – Естественно, гражданин начальник, – произнёс Кирилл, облокотившись на парту и подперев голову руками. – В общем, семья Никиты была благополучной и довольно законопослушной: даже штрафов не числится в базе. Никаких угроз они, как и их сын, также не получали. А теперь про убийство. Был вколот наркотик, как и нашей первой жертве, практически в то же самое место. Глазницы вырезаны тем же предметом, что и у первой, что даёт понять: это сделал один и тот же человек. Мизинцы были прижжены наспех, лишь бы было, чем-то вроде зажигалки или же спичек. Ни одна ценная вещь не украдена. Убийство ради убийства. – Что до двоичного кода, – Назар включил телефон, – то расшифровка примерно такая: «Внутренние голоса в лучах и тенях Парижа». Сказать, что непонятно – ничего не сказать. Возможно, это какая-то отсылка. – Но на что? – спросила Олеся. – На убийцу, – вслух предположил Серёжа. – Ну, знаете, он же оставил запись «разгадай меня». Он хочет быть пойманным. – Мы словно в его игры играем, – заметил Саша, вздрогнув. – Где каждый из наших – мишень. – Мы приставим к вам охра… – произнёс Денис, но Света перебила: – А толк? Он убил его здесь, в многолюдном здании. Ему не будет труда достать нас даже с вашей охраной. Тут один способ – разгадать и наказать. Могачёв вздохнул, записывая немногочисленные детали в потрёпанный блокнот. Фактов мало, а кодовая запись лишь путала и мешала. – Какие у вас мысли по поводу надписи? – Пока никаких, – хмыкнул Стас, отпив воду из бутылки. – Мне это кажется знакомым, – заметил Кирилл, смотря в одну точку. – Ну, я про запись. Что-то вертится в голове, но никак не проявится. – Если забить всю фразу в интернет, – начала Олеся, – то выскакивает Виктор Гюго. Но он ли тот, на кого оставили зацепку? – В принципе, – Катя смотрела в телефон, пролистывая какую-то длинную статью, – он жил в Париже и писал о Париже. Два его сборника так и назывались – «Внутренние голоса» и «Лучи и тени». Сюда можно и привязать улыбку жертвы – как отсылка на «Человек, который смеётся». – Может, у Вас было что-то, связанное с Виктором Гюго, Михаил Иванович? Преподаватель медленно закрыл глаза. Очень давно их декан по криминалистике предложил каждому ученику создать свой архив памяти, более распространённое название которого – чертоги разума. «– Представьте себе очень хорошее и любимое место, – говорил тогда Михаилу преподаватель. – До деталей вообразите его в своей голове – и начинайте пихать туда ящики, полки, книжные шкафы. Представьте их пустыми, незаполненными, одинокими. И только тогда, когда ваше идеальное место для чертогов разума будет создано, начинайте заполнять его самой нужной и самой необходимой информацией. Запоминайте людей как дела, прикрепляйте туда фотографии, подчёркивайте курсивом или выделяйте жирным шрифтом самое нужное. И ставьте на полку. Однако, чтобы чертог памяти действительно работал, перемещайтесь туда каждый день, просматривайте дела, не позволяйте им пылиться и зарастать плесенью в ваших головах. Поверьте, это спасёт вас в тот момент, когда вы абсолютно будете обездвижены и обескуражены».       Могачёв мигом переместился в огромное хранилище своей памяти. Тысячи карточек, документов с детальным описанием преступлений, жертв, убийц и, самое главное, их мотивов. Он бережно провёл руками по папкам, коснулся корешков томов о серийных маньяках и поднялся на второй этаж своей памяти.       Здесь тускло и мрачно. Здесь те, с кем он был знаком лично. И те, кто встал на противоположную сторону, навсегда убив в себе человека. «Виктор Гюго… Виктор…»       Память сама привела его к нужному делу. Второй поворот налево, третий ящик стола, небольшая папка с делом номер четыре. Одно из самых ранних.       Могачёв открыл её, проведя рукой по выведенным чернилами строкам, погрузившись в те дни.       Виктор Никифоров, мальчик девятнадцати лет, совершенно не помнящий себя до двенадцати, обожающий мрачные детективные истории и мечтающий стать писателем. Невысокий, худой, с короткими русыми волосами и проникновенными глазами.       Это были девяностые. Мрачное время, которое Могачёв до сих пор вспоминал с содроганием и неприятным привкусом. Тогда было много группировок, которые вербовали и затягивали молодые и неокрепшие умы в свои сети. Стоит ли говорить, что милый парень, с восхищением принимая каждую книжку от Михаила, как подарок наибольшей ценности, вступит в одну из самых опасных и влиятельных группировок? Стоит ли говорить о том, что, будучи с ними, Витя вспомнил всё своё детство. И это убило в нём человека, уничтожило всё светлое и хорошее, навсегда превратив в сгусток ярости, зла и мщения.       Он возненавидел всех вокруг. Мигом. Превратившись в антагониста своих любимых мрачных историй.       Убийства, отличающиеся особой жесткостью и изощрённостью, были его фишкой, визитной карточкой и отсылкой к тем подаренным Могачёвым романам, которые он читал.       Михаил Иванович до сих пор помнил тот день, когда он увидел в своём друге главного серийного маньяка. Все последующие дни смазались в нескончаемый поток часов: день чистосердечного признания, день суда, день изоляции его от общества, день освещения проблемы в СМИ со всеми подробностями. И навсегда остались в памяти глаза, которые больше не светились тем самым живым огнём. Это были мёртвые глаза. Такие же, как и его хозяин.       Бывший криминалист моргнул, смахивая невидимые слёзы с глаз. В его голове пролетел огромный кусок жизни, хотя в реальном мире прошло не больше пары секунд. – Я знаю одного. Проверю эту теорию прямо сейчас. – Но как же так… – Михаил Иванович, Вы не можете просто так...       Однако все восклицания остались за закрытой дверью.

***

      Библиотека имени Ленина была самым любимым местом Виктора. Он боготворил её, заходил чуть ли не каждый день и с восхищением отзывался о системе.       Не было сомнений, что следующая зацепка должна быть здесь, в его самом обожаемом уголке. Однако Могачёв всё ещё сомневался: чтобы знать любимое место Вити, нужно было быть знакомым с ним лично. Если Михаил прав, то предполагаемому убийце больше двадцати лет. Или же маньяк слишком хорошо знал о его жизни из статей тех времён.       Открыв большие двери, Михаил улыбнулся, обнаружив, что с того времени мало что изменилось: всё та же большая лестница, массивные дубовые красные двери, ведущие в просторный читальный зал — и никакой толпы.       Поднявшись наверх, Михаил улыбнулся при виде старых зелёных столов и стульев. «Словно время здесь остановилось навсегда». – Я могу Вам чем-то помочь? – девушка, стоявшая возле стойки, приветливо улыбалась. – Где здесь стойка с детективными и самыми мрачными историями? – добродушно спросил Михаил Иванович.       Девушка задумчиво посмотрела ему в глаза, после куда-то под стол и засияла ещё ярче, чем прежде. – Вы же Могачёв Михаил Иванович, верно? – Позвольте узнать, откуда... – Мне запрещено. Вам лишь просили передать вот это, – она протянула книгу и белый конверт. – Господин также добавил: «Тщеславие — страшная сила, действующая внутри нас, но против нас же самих. Столик номер четыре». – А он давно передал Вам эти вещи?       Девушка на минуту задумалась. – Кажется, в первый раз он пришёл больше месяца назад. А потом, вроде как, появлялся каждую среду.       Могачёв растерянно кивнул и поблагодарил девушку, принимая «дары» и проходя за читальный столик номер четыре. Среда – день казни Виктора. Столик номер четыре – его столик, за которым он перечитал не один роман и вдохновлёно рассказывал о собственной книге Михаилу Ивановичу, делая черновики и заметки.       И вот, спустя столько лет, он вновь сел за этот стол вместе с призраками прошлого, завёрнутым в крафтовую бумагу небольшим прямоугольником и белоснежным конвертом, понимая, что в этот раз всё будет гораздо страшнее и опаснее, чем когда-либо.