Максим Анатольевич шёл по заснеженному мосту, поглядывая на воду.
«Там, где всё началось, должно и закончиться».
Он улыбался про себя, радуясь, что сегодня наконец-то пошёл первый снег хлопьями. Снежинки падали ему на лицо, не покрытую шапкой голову, чёрное длинное пальто, — а капитану полиции было всё равно. Придя в своё любимое место, где с моста открывался вид на реку и оба её берега, Максим облокотился о перила и выдохнул облачко дыма.
Он ничего не чувствовал: в голове его была такая же пустота, как и в душе.
«Наивно было полагать, что что-то изменится. Я и сам это знал, нужно было лишь перестать верить. Но нет ничего сильнее веры, увы».
Могачёв, который был полным воплощением чёрной полосы для убийцы, хоть и умер, но не унёс все тяжбы прошлого с собой в могилу. Максиму было всё так же мерзко и противно от себя, и никакого счастья и лёгкости он не чувствовал. Всё по-прежнему было ненавистным, жизнь не показалась сладкой ни на грамм. «Может, потому, что не я убил его, а он себя? Но ведь исход один и тот же».
В душе было склизко и пусто. Ни убийства, ни превосходства над остальными, ни смерть заклятого врага не затянули эту дыру. Казалось, она разрослась и стала больше, чем обычно.
Он выдохнул облачко пара, опуская взгляд с горизонта себе под ноги. Вода под ним так и манила к себе, словно знала, что в её объятиях Максим наконец-то найдёт покой. Капитан усмехнулся, поднимая голову к небу и начиная смеяться. «Я надурил всех вокруг, но так и не смог обыграть себя». Холод пробирал до костей, и отчаянно хотелось курить и пить до беспамятства.
Сзади проехал грузовой поезд, отчего мост слегка задрожал.
— Ты думаешь, что я тебя не слышал? — Максим резко обернулся с ехидной улыбкой, смотря за колонны столбов. — Я, всё-таки, капитан полиции, если ты ещё не забыл.
Дима вышел из тени, подходя ближе.
— Как погодка?
— Идеальна. Не считаешь?
— Когда мы встретились, тоже был снег, помнишь?
Максим улыбнулся.
— Я до сих пор помню твой взгляд, Дима. Так любопытно и пытливо на меня ещё никто не смотрел. Может, ты ещё тогда обо всём догадался?
— О чём? — судмедэксперт облокотился о перила, становясь в ту же позу, что и Максим.
— О том, что я буду лучше, чем ты.
— Ааа, — слегка расстроенно протянул Дима. Капитан научился читать его как открытую книгу, как и остальных своих сотрудников, но эмоции своего бывшего сокурсника считал самыми интересными. «Он считает, что весь такой холодный и безэмоциональный, когда на деле он самый читаемый и ранимый».
— Ты же знаешь, что я всё знаю, — проговорил Дима после некоторого молчания, всё так же гипнотизируя реку. «Словно она может дать тебе ответы, глупый, когда даже со мной она молчит».
— Знаешь, что? — Максим улыбнулся, когда бровь того слегка дрогнула. «Люди так злятся, когда видят себя в других».
— Ты знаешь. Я разослал ориентировки о тебе, все в курсе, кто ты и что натворил. Если ты сейчас сбежишь, то тебя найдут, даже из-под земли вытащат, если понадобится. Наряд уже едет сюда.
Максим искренне рассмеялся. «Какой глупый мальчик».
— Тебе почти столько же, сколько и мне, а угрожать ты так и не научился.
— Я серьёзно, — Дима повернулся. И, хотя глаза его были полны решимости, капитана полиции это ещё больше раззадорило. Однако он понял: мужчина не шутил и действительно знал, что он — убийца.
Придвинувшись ближе к Диме, Максим прошептал, приподняв бровь:
— Так чего же ты не схватишь меня и не притащишь в полицию, обвинив во всём и выставив людям на растерзание? Я легко могу тебя убить без любого оружия, ты же понимаешь это. Ты ищешь смерть в лице меня? Или я впервые в жизни ошибаюсь?
Сам того не понимая, Максим словно напрашивался на удар по лицу. Вся его поза, этот тон и, главное, глаза, молили о хорошем ударе, возможно даже летальном. Удар, который выбьет эту чёрную болезнь из него.
Дима невольно отшатнулся, заставив капитана в который раз рассмеяться в голос.
— Думаешь, что затащишь меня в тюрьму? — Максим притворно испугался, схватившись за голову. — Думаешь, что заставишь меня страдать, испытать муки совести и расплакаться? Да ты сам меня отпустишь, хоть сейчас в это и не веришь.
Максим заметил растерянность в выражении лица Димы: мигом слетела с него маска серьёзности и праведности. Сейчас перед ним оказался не радикально настроенный полицейский, а обычный напуганный сотрудник, который увидел всё безумство мира в лице своего начальника.
— Ты же никогда таким не был, — промямлил Дима. — Раздражающим типом — да, но не маньяком.
— Я всю жизнь носил маски, меняя их тогда, когда того требовала ситуация. Ты думаешь, что знаешь меня? Вот я — самый настоящий — прямо перед тобой, воплощение самого себя без масок и чужих шкур. И ты не веришь этому облику, доверяя памяти?
Дима промолчал.
— Пугает, правда? — Максим оскалился. Ситуация казалась ему уморительной, и он не стеснялся быть воплощением всего животного и злого. Быть тем, кого он видел в глазах своих жертв: хладнокровным убийцей, действующим во имя своей цели без жалости и сожалений. — Ты бы никогда не смог вызвать наряд, предупредить всех и вся, ибо это не в твоём характере. В твоём характере — пойти за мной одному, поговорить и заставить меня сдаться. Ты бы ни за что в жизни не сделал так, как ты говоришь. Даже если я заору на весь мост, что я тот самый убийца, которого все ищут, ты заткнёшь мне рот, лишь бы узнать мои тайны. Я же прав? Можешь не отвечать, это риторический вопрос.
Судмедэксперт даже не дёрнулся, не показал ни одной эмоции, лишь глаза раскрывали всю подноготную, выдавая с головой. Максим Анатольевич подошёл ближе к нему, смотря прямо в глаза, давя на самое больное и получая нереальное удовольствие от превосходства.
— Даже если ты меня сейчас убьёшь, чему я не сильно расстроюсь, то только подумай о своём Стасике: он вряд ли дождётся тебя из тюрьмы.
Удар.
Прямо в нос.
«Отрезвляет».
Максим пошатнулся: кровь начала капать на белый снег, но это лишь забавляло, заставляя давить и давить на слабые места.
— Как давно хотел это сделать? — капитан полиции улыбнулся, даже не пытаясь остановить кровь. — Я же знаю все твои слабые места, Дима. Точнее, самое слабое место — это твой мальчик. Как банально.
Ещё один удар, уже сильнее, и в челюсть.
— Не смей, — прорычал Дима, — даже прикасаться к нему.
Максим рассмеялся, и кровь потекла по его рту. «Увидеть бы себя со стороны: безумный, с кровью, бесконтрольный. Прямо свой отец».
— А что ты мне сделаешь? Я убил стольких людей, загубил судьбы всей твоей команды. Ты думаешь, что смерть ещё одного для меня что-то значит? Да мне плевать на них всех!
Максим не сопротивлялся, когда Дима сгреб его в охапку и дал пару оплеух. Не сопротивлялся и тогда, когда разъярённый судмедэксперт нагнул его над водой и кричал что-то ему прямо в лицо. Капитан видел лишь звёздное небо, чувствовал холод перил и снежинки, путающиеся в его волосах. Земля кружилась, солнце летело во Вселенной, и Максим словно стал частью чего-то большего и невесомого.
«Если каждый убийца или самоубийца чувствовал то, что чувствую сейчас я, то понятно, почему они пошли на такие поступки. Эти эмоции стоят всех жертв».
— Зачем ты убивал их всех?! — Дима перешёл на громкий крик: вся сдержанность и весь самоконтроль испарились.
— Ты думаешь, что ты здесь вопросы задаёшь? — Максим улыбался, словно говорил с нашкодившей собачкой.
— Ты висишь над водой, и одно моё движение — полетишь прямо в Москву-реку.
— И ты никогда не узнаешь ответ на свой вопрос. Давай же, кидай меня в воду, ведь это то, чего все и ждут.
Они смотрели друг на друга с минуту. Максим ощущал, как дрожали руки его коллеги, как в его глазах плескалось самое настоящее отчаяние.
— Ты всё уже знаешь, — прошептал Максим. — Мне нечего добавить.
От очередного удара Максима спас зазвонивший телефон Димы.
— Алло? Что?! — Максим закрыл глаза, мечтая растворится в этой ночи. Он чувствовал себя снежинкой, холодной и неповторимой, невесомой и смертной. «Как бы я хотел родиться птицей, вроде альбатроса. И никакие проблемы никогда не коснулись бы меня, никогда…»
Лёгкое встряхивание приводит Максима в чувства.
— Чем ты их траванул?!
— Кого — их?
— Не нарывайся, — рычит Дима. — Катя и Саша в критической состоянии. Вот-вот оба умрут.
— А, так это был яд, — фыркнул Максим. Дима отбросил его от перил в снег, возвышаясь над ним.
— Какие условия? Что мне нужно сделать, что бы ты тут же сказал, чем отравил их?
— А ты не верил, что у тебя не получится меня засадить, — Максим откинулся на спину, смотря в небо. Он заметил, что звонок Дима не скинул, а поставил на удержание. У него была вся вечность впереди, так что убийца не торопился.
— Живее соображай.
— Не ты диктуешь правила, — рук Максим уже не чувствовал: красные пальцы еле сгибались. — Моя свобода и неприкосновенность на противоядие.
Кажется, капитан услышал, как Димины зубы заскрипели.
— Ты же знаешь, что я тебя всё равно найду и усажу в тюрьму.
— Можешь сделать это прямо сейчас. Как раз под смерть своих малолетних дружков.
Максим посмотрел на него, улыбаясь. «Ни у кого нет ничего против меня, только, возможно, лишь у Могачёва».
Они молчали. Максим буквально слышал, как разрывалось сердце его бывшего сокурсника, как тяжело давалось ему решение.
— Я соглашаюсь на твоё условие, — прошептал Дима. — Я ухожу, оставляю тебя одного, никому ничего не говорю, а ты даёшь мне противоядие.
— Как докажешь?
Дима сложил руки на сердце, произнося избитую фразу — клятву их молодости:
— Клянусь всем, что у меня есть, и тем, что останется от меня.
Максим встал, отряхнулся и, растягивая слова, произнёс:
— Ты бы и так догадался без меня, что это, если бы умел помнить. Это цианид. И пусть их отключат от капельниц.
Дима быстро возвращает звонок, проговаривая лечение, неохотно идя прочь. Максим, как никогда в жизни, понимал, что ему нужно делать без планов и подсказок. Его разум был чист и открыт, словно у новорождённого.
Приблизившись к перилам, капитан быстро перелезает и, только сделав шаг навстречу так давно зовущей его воде, понял, что кто-то крепко схватил его за руку, удерживая над пропастью.
— Ты так просто не умрёшь, — прокряхтел Дима, держа его за руку. — Слишком для тебя легко.
Максим улыбнулся:
— Мне пора домой. Прощай.
И, смеясь, резко выдернул руку. Максим закрыл глаза, слыша лишь ветер в ушах и свою любимую мелодию Моцарта. Холодная вода поглотила его в себя без сопротивления, окутывая и укладывая в свою колыбель навечно.
***
Дима стоял на берегу Москвы-реки, смотря, как катеры и водолазы искали тело. Стас стоял рядом, поглядывая то на воду, то на напарника. Судмедэксперт молился, чтобы тело нашли, доставили и сожгли.
«Мне нужно было держать его сильнее. Нужно было вообще его не отпускать. Зачем я только послушался, зачем пошёл у него на поводу?!»
— Дим, — произнёс Стас после очередного доклада от водолазов, что ничего не было найдено, — мы ищем уже который час. Мы ничего не найдём, пора оставить поиски. Его, видимо, унесло течением.
Дима промолчал. Он не верил ни в слова Стаса, ни в доклады поисковой группы. «Может, все они в сговоре?»
— И нам лучше не рассказывать остальным, — продолжил Стас. — Эта правда заставит многое пересмотреть в системе — да, это к лучшему. Но этой же правдой мы разрушим судьбы наших напарников, наших маленьких товарищей, подставим и тебя. Лучше сказать, что он погиб в перестрелке или от бомбы, не знаю, и выдать за убийцу кого-нибудь другого.
— Не я полицейский и не мне решать.
— Ты же знаешь, что я лишь советуюсь с тобой, как поступить. Что думаешь ты?
— Я думаю, что поиски нужно продолжать. Обыскать всю реку, пока труп Максима не будет найден.
Стас тяжело вздохнул.
— Если тебе интересно, то Максим Анатольевич ещё месяц назад написал рапорт. Обосновал тем, что устал и хочет отдохнуть. Назара нашли в сгоревшем доме. Точнее, труп Назара, а не его самого. Твоё лекарство помогло лишь Кате; Саша умер: видимо, дозировка у него была гораздо больше, нежели у девушки. Олеся по-прежнему в коме, Денис чувствует себя не лучше: врачи ставят ему истерию. Только я и ты в трезвом уме и здравии.
Дима закрыл глаза, устало потерев виски.
— Нам нужно напиться. Срочно.
— Понимаю. И поддерживаю.
— Пошли сейчас.
— А твоя поисковая операция? — Стас усмехнулся.
— Справятся и без меня.
***
Шот за шотом, коктейль за коктейлем. Дима не контролировал свою дозу, мечтая напиться до беспамятства. «Может, есть такая доза, когда я напьюсь и сотру из воспоминаний эту осень и начало зимы».
— Как мы не заметили этого раньше? — Стас был гораздо трезвее и меланхоличнее. — Я помнил с ним лишь хорошие моменты, может, пару тошнотворных. Но я бы никогда не подумал, что он помешанный маньяк.
— Он всегда был странным, — ответил Дима, вливая в себя очередную стопку. — Когда мы встретились на курсах, где оба учились лучшим качествам по вскрытию тел и прочего, он был самым умным. Неприметный поначалу, Максим завоевал любовь каждого в группе и среди преподавательского коллектива. Я бы сказал, что он выскочка, но нет: рассудительный, умный, жадный до знаний. Я бы быстрее сказал, что он задрот, нежели убийца.
— Видимо, у него было множество масок, который он использовал. Первое впечатление обманчиво.
— Вспомни нашу первую встречу, — Дима тепло улыбнулся: в пьяном состоянии всё вокруг казалось излишне сентиментальным. — Я же тебе не понравился.
— Да, ты меня бесил, — с улыбкой ответил Стас. — Потому что сразу начал меня лечить и от гнева спасать. Может, и бесил ты меня потому, что всегда помочь хотел, а я этого не любил.
— Как же я мог иначе? — судмедэксперт уже не контролировал ни себя, ни поток своих слов. — Ты был весь такой грозный, но это лишь образ, который ты играл и играешь. Мне так хотелось узнать тебя настоящего, понять, что сделало тебя таким. Пожалуй, в тот день, когда ты зашёл ко мне весь в чёрном, свысока спрашивая о самоубийстве подростка, я и влюбился в тебя.
Стас кивнул, не сразу понимая весь смысл слов.
— Погоди, что? — он ошалело уставился на Диму. Щёки его тут же покрылись румянцем, глаза стали с блюдца, и весь он невольно отшатнулся.
— Да, представляешь, я влюбился в тебя, как дурачок. Тогда, когда я упал, поражённый сибирской язвой, я не солгал: я действительно люблю тебя и…
— Дима, ты пьян и…
— Невероятно честен, как никогда больше не буду. Я не буду к тебе приставать, надеяться на любовь и всё такое, хотя частенько ты ранишь меня в самое сердце, — Дима усмехнулся, опрокинул ещё один шот и взглянул в глаза Стасу. — Ты засел в моей голове, и я никак не могу удалить тебя оттуда, словно ты неоперабельная опухоль.
Всё вокруг пошатнулось, закружилось. «Допился».
— Дима, я… ты… и… — Стас отчаянно пытался связать слова в предложения.
— Я всё понимаю, — прошептав это, Дима встал. — Я не глупый. Я понимаю, что ты вряд ли ответишь на мои чувства, разве что в каком-нибудь моём сне. Я просто… хочу, чтобы ты наконец-то узнал это. Для меня будет счастьем, если ты найдёшь кого-то, кто будет делать тебя счастливым, даже если это не я. После такого нам лучше разойтись в разные стороны.
***
Такси привезло его прямиком в загородный дом, его отдушину и место для переживаний. Когда ему было всего шестнадцать, родители подарили ему этот дом, как знак свободы, как место, где он всегда сможет побыть один.
Утопая в сугробах, судмедэскперт завалился домой, кидая ботинки в разные стороны. Хмель ещё до конца не выветрился из головы, осознание потихоньку доходило до мозга, и чувство пьяной эйфории кружило картинку перед глазами.
Пройдя в зал, Дима плюхнулся около камина, сразу завалившись на спину и уставившись на потолок, разукрашенный в огромное звёздное небо. Всё кружилось, словно он сидел на карусели, и было легко и воздушно.
— Судя по запаху, день ты провёл замечательно, — Могачёв, сидя в кресле-качалке, улыбнулся.
— Да, — прошептал Дима. — Напился, натворил глупостей, осталось лишь завалиться спать.
— Что там с…
— Ещё ищут тело. Пока ничего не найдено. Говорят, что его унесло течением.
Дима закрыл глаза, мысленно представив, как на этих словах Могачёв кивнул головой. Не было ничего сложнее в его жизни, чем пойти на поводу у этого мужчины и сделать его трупом. Об этом не знал никто, кроме их двоих и телеведущего, который и подыграл. «Вот ирония: телеведущий, который был подозреваемым, оказался самым полезным и нужным для того, чтобы провернуть это дело».
Замена трупа. Холостые патроны. Много грима и крови. Но самое сложное — вскрытие, где разрезали, зашивали и вводили так много лекарств, как никогда в жизни, в живого человека. Воспоминания кружились в разном порядке, словно случайно разбросанные фотографии, и всё сейчас уже казалось фантастичным.
И вот сейчас Михаил Иванович сидел в кресле, растапливал камин, и был тише воды, ниже травы. Этот план был идеален, раз Максим Анатольевич ни о чём не догадался.
— Я нашёл его дневники, — проговорил Михаил, заставив Диму резко сесть и словить пару звёздочек. Тетрадки лежали на коленях бывшего криминалиста, потрёпанные и с прилипшими кусками грязи. — Я ещё не открывал их, не знаю, что меня сдерживало. Может, я всё ещё боюсь понять истинную причину.
— А может, и проникнуться им самим, — проговорил Дима, взглянув на Могачёва. Свет от костра в камине падал на лицо, и судмедэксперт впервые увидел дикую усталость и старость. Он никогда не считал Михаила Ивановича старым, но именно в этот момент увидел время, годы службы и вселенскую печаль. Глубокие морщины пролегли на его лице, глаза были грустными и печальными, руки дряхлыми. Как никогда раньше, ему захотелось обнять бывшего следователя так сильно, чтобы смерть и старость не заметили его. — Мы можем либо сжечь их прямо сейчас, либо открыть самую главную тайну нашей жизни. Я приму любое ваше решение.
Могачёв откашлялся, надел очки и открыл первую страницу. Дима лёг назад на ковёр, приготовившись слушать исповедь убийцы.
