Люди, которые не пьют, не курят, никогда не матерятся и не говорят о сексе, вызывают у меня какие-то подозрения. Уверен, по ночам они разделывают трупы маленьких детей или еще что-то в этом роде. (Чак Па́ланик. Уцелевший)
Грант медленно отходил ото сна и наркоза под непривычный, неизвестный ранее голос. Речь молодого человека была быстрая, эмоциональная, с легким оттенком испанского акцента — голос приятный, вкрадчивый, по-настоящему живой, казалось, говорил без остановки. — Серьезно, антиутопия? Мертвый, блядь, жанр. Изначально неплохую идею все пинают ногами как засохшее на морозе дерьмо. Вспомни дамочку с луком и стрелами! Ну какой же тупизм! Что? Почему? Что курил автор? В чем мотивация? В чем завязка? В чем развитие сюжета? Тупость! Как это по-английски? Хуйня, вот! Герои антиутопий — картонки, что бродят по страницам книг и постоянно встречают бога из машины. — Фу, какой ты агрессивный. — Вовсе нет. Я один из немногих, кто может называть хуйней хуйню! — Я не пишу антиутопии. — И слава Господу Богу! От такого позора, знаешь ли, хрен отмоешься. Грант медленно приоткрыл глаза, стараясь уловить источник голосов. На диване из белой кожи перед ним сидел Тейлор. Видел он только его лицо и плечи и еще… длинные стройные ноги, что покоились на подлокотнике примерно в метре от него. Каким бы гибким не был Тейлор, вряд ли он мог изогнуться под таким углом. Оповещать о своем пробуждении не хотелось, да и низкий, тараторящий голос с приятным акцентом забавлял и гипнотизировал. — Что угодно лучше бесполезной порнухи ради порнухи, — сказал Тейлор, поправил очки и, видимо, как показалось Гранту, перевернул страницу книги или газеты. — Порнуха — отдельный жанр. В основном, до ужаса бездарный. С чреслами и твердым поршнем, что разом входит обязательно на всю длину. Порой мне хочется написать подобным авторам письмо с вопросом: «Вы хоть раз вообще трахались? Вас вообще трахали?» Тейлор рассмеялся и прикрыл рот рукой, чтобы не издавать слишком много шума. Это был, кажется, первый раз, когда Грант услышал его смех — заразительный, переливчатый, приятный… да и в очках он видел Тейлора впервые. — Говори тише. Грант спит. — Прости меня, Грант, — произнес голос, и в поле видимости, совсем рядом с лицом Тейлора, появилась рука, махнувшая в знак приветствия. — Ну, а если серьезно, Тей, это же отвратительно! Сейчас, подожди, я зачитаю. «Руки Энн Хэзуэй — руки доярки, охватившие мою мошонку своими миндальными ладонями — теперь сжалились над несчастным тоскующим стоячим членом, и, в бесконечной муке ее вожделения, направили его в самую середину незажившей раны. Одновременно я отчаянно нашаривал пальцами левой руки — вслепую, как Циклоп — нашарил и нашел сырое, меховое, мягкое, я раздвинул древние губы времени и вставил свой средний палец в святая святых. Она приветствовала меня тихим чмокающим звуком, слогами, которые древнее, чем язык, утешением, которое прекраснее слов. Энн отстранила мою руку, направила член, выпятила ягодицы, погрузившиеся глубоко в траву, высоко приподняла бедра, скрестила ноги у меня за спиной, надавила пятками мне на позвоночник и грубо, с силой набросилась на меня. Я упал в нее.» Кристофер, мать его, Раш! — Незажившая рана, это про вагину? — Ага, та, что с древними губами времени. — Полный пиздец, — через смех согласился Тейлор. — Наверное, поэтому я не пишу про секс. — Ну знаешь, круче чем вставить средний палец в святая святых у тебя вряд ли получится. — Идиот, — Тейлор снял очки, повесил их за горловину футболки и стер слезы смеха с глаз. — Как хорошо, что ты не пишешь о сексе. — Не согласен — литература потеряла во мне творца и живого классика. — О-да, Доминик Морган — светила детективного жанра, пишущий строго в классическом стиле старой Англии, подарит миру искусное порно. — Я отлично пишу строго в классическом стиле старой Англии, — заверил Доминик и скрестил ноги в щиколотках. — Курить хочу как проклятый. Давай выйдем на улицу. — Маленький еще, — сказал Тейлор и перехватил руку, ладонь которой настойчиво закрывала ему рот. — Как быстро сломается твое хрупкое запястье, если я надавлю сильнее? — Хрупкое? — удивленно произнес Доминик; ноги исчезли из поля зрения Гранта, зато рядом со смеющимся лицом Тейлора появилось другое — серьезное, возмущенное, с хитрым прищуром глаз и едва различимыми веснушками на щеках. Он выглядел взрослым из-за белой рубашки и темно-синего пиджака с красной строчкой и эмблемой неизвестных Гранту школы или института. Волосы его, темно-русые с вкраплениями красноватого отлива, были элегантно зачесаны наверх, лицо идеально выбрито, на запястье часы с тонким черным ремешком; да, и если сопоставить, то роста он был как и Тейлор — их лбы практически идеально соприкасались при споре. — Протри глаза, Тей, я прекрасно выгляжу. — Да-да, идем покурим. — Вот и славненько! — Доминик потрепал Тейлора по волосам и, поднявшись на ноги, протянул ему руку. Действительно, роста они были практически одинакового, телосложения тоже, правда Тейлор в футболке и кардигане казался чуть ли ни на голову ниже; у Доминика — прямая спина, широко-расправленные плечи, спортивное тело, практически полностью видимое из-за тонкой ткани рубашки, и длинные ноги в темно-синих под цвет пиджака брюках. — Есть сигареты? Мои в пальто. — Спустишься и наденешь пальто — на улице холодно. — Да, папочка, — буркнул Доминик, подхватывая с дивана стопку листов. Когда они вышли из палаты, в голове Гранта появились два разумных вопроса: первый — какого черта Тейлор, с которым он практически не общался, сидел у его кровати, и второй — кто этот парень? Рука потянулась к телефону раньше, чем мозг успел подать сигнал — Идея была, вероятно, глупой, но попробовать стоило: Грант ввел имя Доминика Моргана в Инстаграме и удивленно приподнял бровь, когда на первой же строке в круглой иконке появилось его лицо — фитнес-модель, лауреат Букеровской премии, волонтер, выпускник школы Meres — 1,1 миллион подписчиков. Грант чуть не подавился. В истории, зацикленным бумерангом, Доминик целовал Тейлора в кончик носа — оба казались счастливыми и влюбленными. Пролистав ленту фотографий и охренев от количества откровенных снимков, Грант заметил один, привлекший внимание, парализуя — на нем, Тейлор, обнимая Доминика за плечо, пил из протянутого им бокала; завораживающе: близкий ракурс, где серьезное лицо Доминика с раскрасневшимися от жара или выпитого щеками и только холодные глаза Тейлора, смотрящие в камеру поверх края широкого хрустального бокала. Фотография была подписана одним простым словом «выпускной», дата — позапрошлое лето. Общих снимков было много — совместное поедание пиццы, бокалы с шампанским на брудершафт, в пространствах широких, богатых комнат — непременно в костюмах — в обнимку, за руки, смотря друг другу в глаза. Комментарии пестрели сердечками и накрашенными губами, изображающими поцелуй. Грант ошарашено выдохнул. Тейлор на фотографиях отмечен не был, но, очевидно, одноклассники и одноклассницы Доминика считали его достойным выбором. — Ты пришел в себя, славно, — сказал Тейлор, растирая покрасневшие от холода руки. — Как себя чувствуешь? — Нормально, — ответил Грант, приподнимаясь на локтях, — а почему ты здесь? — После того, как медсестра перепутала снотворное и мочегонное, я решил, что побуду здесь, послежу, — Тейлор протер руки влажными салфетками и, надев очки, подошел к монитору, внимательно вглядываясь в показатели. — Ну, гораздо лучше. — Ты учишься на врача. Отец сказал. — Да, мы с ним всю ночь проболтали — отличный мужик, — согласился Тейлор и, вытянув блокнот из заднего кармана джинсов, записал показания. — Кстати, катетер с тебя сняли, так что… советую не расслабляться, — улыбнулся и, повернувшись, посмотрел на Гранта. — Кристофер сказал, что хочет забрать тебя домой. — Да, мы с ним это вчера обсуждали. — Позавчера, — поправил Тейлор, — ты долго спал. Андер, к слову, отлично себя чувствует. — Мне так жаль, что… — Эй, все обошлось. Жаль твою машину и его колено, но колено заживет, а вот шестисотый мерседес вряд ли. — Странно, отец ни слова не сказал. — Не хотел расстраивать — по фотографиям вообще непонятно, как вы выжили — дерево торчало из земли, словно парило в невесомости. Кстати, детективы приехать должны — сказали, что это стандартная процедура. — Твой кофе, — сказал Доминик, входя в палату в наброшенном на плечи бежевом пальто. — О, привет. Я — Доминик Морган, приятно познакомиться, — Грант представился, пожимая теплую после картонного стаканчика руку. Доминик улыбался, обнажая крупные белые зубы и прищуривая травянисто-зеленые глаза. Он показался Гранту по меньшей мере очаровательным и совсем немного — тщеславным; не спросив разрешения, опустился на край кровати, закинул ногу на ногу и, продолжая улыбаться, скользил взглядом по лицам Тейлора и Гранта. — На лучших друзей вы не очень-то похожи, — Доминик прищурился, положив на колени, кажется, сто исписанных от руки листов формата А4. — Это мой новый роман — в основном скелет, но все-таки. — Эта заноза в заднице — мой младший брат; доставлен прямым рейсом из Мадрида, чтобы присматривать за тобой. Грант охренел во второй раз. Младший брат? — они же друг друга глазами раздевают! — Младший? — Сводный, — нараспев протянул Доминик, — папочка у нас любитель пошалить. — Допустим, но зачем за мной присматривать? — Прости? — спросил Доминик, озаряя пространство комнаты теплым светом распахнутых глаз; от него пахло ментоловыми сигаретами, крепким кофе и немного — гвоздикой. — Во-первых, я — отличная компания, во-вторых, параллельно учусь на психотерапевта, в-третьих, вашим бестолковым психологам лень сюда добираться, в-четвертых, мне нужно собраться и начать нормально писать роман — ты будешь моим главным героем, зачитаешь реплики, чтобы я понял, насколько бездарно они звучат. — Доминик, меньше информации. — Окей, папочка, — и было в этом «окей, папочка» что-то настолько развратное, что у Гранта мурашки пробежали по шее. — Так вот, — серьезно сказал Доминик, — я сам напросился — в Мадриде жарко, а мне нужен холод, чтобы атмосфера стала достоверной и естественной. Так что, поможем друг другу. И еще, самое главное: я понравился твоему отцу, а за такое нужно цепляться, — он рассмеялся и вжался поясницей в металлическую стенку кровати, — я обычно никому не нравлюсь. — Да, информации действительно много. — Не бери в голову, — сказал Тейлор, — он — твоя сиделка, гоняй по любым поручениям; можно прикрикивать, бросаться чашками и тарелками… — Ты охренел? — наигранно-обиженно спросил Доминик, невесомо ударяя носком ботинка по колену Тейлора. — Я здесь — волонтер; глупо кусать руку, которая будет кормить. — А где ты будешь жить? Вопрос поставил Доминика в тупик — он задумался, словно перелистывал многостраничную книгу в поиске одной крохотной цитаты, беспомощно смотрел в глаза Тейлору, надеясь найти подходящий ответ, но нахмурился от понимания того, что все тщетно. — Здесь. Если помещусь. — Сниму тебе номер в отеле. — Спасибо за заботу, но я сам могу снять себе номер в отеле, но, судя по этой глуши, придется соседствовать с постельными клопами. Может, сегодня кто-нибудь умер? Освободилась палата, и я могу… вот только не надо на меня так осуждающе смотреть. Следующие три часа они болтали без остановки; Тейлор оказался умным, начитанным парнем — правда, когда он сел за спиной Доминика и крепко обнял за плечи, Гранту вновь показалось, что отношения, в его понимании, у них далеко не братские. Они обсуждали литературу, кинокартины, скульптуру и живопись — Доминик рассказывал о выставках в Мадриде, об уличных художниках, способных сотворить шедевры за пару штрихов, о музыкантах на площадях, от композиций и инструментов которых по рукам идут мурашки, о культуре, религии и кулинарии, перечислял десяток ресторанов, в которых непременно нужно побывать. Он выражался правильно и культурно, а нецензурная лексика воспринималась естественно, добавляя еще больше шарма. Он отбросил пальто на спинку кресла, снял пиджак и, уложив его на коленях, продолжал разговаривать о климате и о том, что глобальное потепление чувствуется кожей. Гранту, впервые за долгое время, было настолько интересно слушать кого-либо. Мимика у Доминика была живая и подвижная: он краснел, бледнел, улыбался и картинно-театрально заламывал пальцы, причитая о несправедливости жизни. — Ты пришел в себя, — тепло-улыбнувшись, сказал Андер — в инвалидном кресле с вытянутой вперед ногой в разрисованном цветами, бабочками и словами гипсе он казался совсем хрупким. — Рад видеть тебя в сознании. Тейлор помог Андеру подъехать к кровати, шумно отодвинув ногой кресло вплотную к стене, подал стакан воды, спросив о самочувствии и записав что-то в блокнот, вернулся на прежнее место — пальцы вновь сплелись в замок на грудной клетке Доминика. — Мне так жаль, — сказал Грант, с грустью и болью смотря на Андера, — прости. — Мы выжили. Кстати, Дэнни не смог приехать, потому что Тревор завтра уезжает — у них там что-то вроде прощального ужина. — А Филип? — Ну, — Тейлор явно старался подобрать нужные слова, взгляда Гранта он упрямо избегал — ногти вонзились в ткань рубашки на груди Доминика, — он еще не приезжал… ни разу за неделю. В первую очередь Грант удивился тому, что провел здесь неделю, и только во вторую, окончательно понял сказанное о Филипе — он не приехал, ни разу, даже не позвонил и не написал. Сделать вид, что он совсем не удивлен — не получилось. Глупо пялясь в потолок, Грант размышлял, перебирая в голове возможности — любые, которые смогли бы его хоть как-то оправдать. — Он звонит. Обычно по вечерам, — сказал Андер, чувствуя себя глупо. — Спрашивает о твоем самочувствии и… — Понятно, — Грант крепко сжал стакан с водой и натянуто улыбнулся. — Ну ничего, мы всего лишь прожили вместе семь месяцев… Наверное, он просто не хочет приезжать. — Позвони ему сам, — сказал Доминик, накрывая руки Тейлора своими; он бы мог сказать, что, к примеру, мчался на другой конец земного шара с тремя пересадками, когда Тейлор заболел, чтобы приготовить куриный суп по старинному рецепту бабушки, но воздержался. Нежелание приехать к другу, находясь от него всего в десяти километрах — нет, не было никакого оправдания. Что это за дружба такая? — Да, наверное, — согласился Грант; рука не потянулась к телефону, он даже не был уверен, что в телефонной книжке есть номер Филипа. — Потом как-нибудь… что ты о живописи говорил, Доминик? Появилась первая натянутая улыбка, всего на мгновение, но Грант уловил что-то отдаленно напоминающее жалость и искреннее непонимание. Разговор возобновился практически сразу, вновь наполняя пространство больничной палаты теплым смехом и изумлением. Доминик показывал фотографии, видеосъемки, изредка, под умоляющие просьбы, зачитывал строки из романа — из романа о любви, пропитанного настолько пугающей искренностью, что было неловко, будто становился свидетелем чего-то настолько интимного, что слезы непроизвольно выступали на глазах. Доминик писал о двух парнях, которые влюбленны настолько, что в каждой букве, слове, предложении чувствовалась душа; он писал красочно, чувственно и атмосферно — создавалось впечатление, что перед глазами показывали самый красивый в мире фильм. Грант заметил Артура в дверном проеме, только случайно отвлекшись от фотографии на экране телефона Доминика, во взгляде распознал животный гнев, пронизывающий всех в комнате насквозь — руки, сжатые в кулаки, безвольно свисали вдоль тела, губы он кусал практически до крови и только, заметив взгляд Гранта, словно пришел в себя. — Ну, здравствуй, — произнес он холодно и ядовито. — Как дела? Тейлор выдохнул и, обреченно закатив глаза, поднялся с кровати. — Время ужина. Поможешь принести еду? — не ответив, Артур резко развернулся на пятках и быстрым шагом вышел в коридор. — Мы на минуту, — ложно произнес Тейлор, набрасывая пальто Доминика на плечи. — Тебе сок взять или воду? — Воду, — сказал Грант, стараясь по лицу Доминика, который кусал губы, чтобы широко не улыбнуться, понять масштаб катастрофы. — Возьми на свое усмотрение. — Мы не ладим, — сказал Доминик, когда Тейлор вышел в коридор и закрыл за собой дверь, — с первого дня общение не задалось. Помнишь, я говорил, что мало кому нравлюсь? Так вот, этот парень меня ненавидит. — У него есть причина? — У всех есть причина, — тепло улыбнувшись, ответил Доминик. — Давайте сменим тему разговора, не хочу тратить силы на эту херню.…Ничто нас так не бесит, как какой-нибудь дерганый наркоман, ленивый бездельник или поганый извращенец, который вдруг создает шедевр. Будто невзначай. (Чак Па́ланик. Дневник)
— Какого черта он здесь делает? — чеканя каждое слово, пропитывая ненавистью, ртутью и ледяными ветрами, спрашивал Артур, обнимая себя руками за плечи, словно старался спрятаться от ситуации, в которой даже в самых страшных кошмарах боялся оказаться. Вжимаясь спиной в угол стены, выглядел затравленным, беззащитным и хрупким — одно неправильное слово и он просто рассыпется. — Почему ты молчишь? — глаза метали молнии, бегающие по лицу Тейлора зрачки неестественно сужались и расширялись от каждого вдоха. — Скажи что-нибудь! — Сбавь тон, — тихо сказал Тейлор; стены пустого больничного коридора сжимались, не позволяя вдохнуть полной грудью; он выглядел уставшим, измотанным и нервным — озирался по сторонам, присматриваясь к каждой медицинской сестре, что спешила на пост. — Он приехал потому, что захотел. — И ты принял его с распростертыми объятиями?! Просто, блядь, охренительно! — Сбавь тон, — повторил Тейлор, теребя пальцами оправу очков — появлялось желание испить несколько бокалов крепкого виски и завалиться спать под какую-нибудь глупую комедию. — Он там, где должен быть. — Неужели? — с издевкой, практически через истерический вопль спросил Артур настолько громко, что привлек внимание маленькой девочки в противоположном конце коридора с одинаковыми косичками на затылке. Батончик шоколада глухо упал в поддон автомата. Девочка округлила глаза и закусила губу. — Неужели? — повторил Артур шепотом и глубоко вздохнул, проводя холодными ладонями по лицу — щеки пылали от гнева, в глазах стояли слезы, нос закладывало, обида осколками впилась в горло, разрывая голосовые связки. Девочка с батончиком шоколада, пятясь, направлялась к своей палате. Всего на мгновение Артуру стало до ужаса противно от самого себя. — Какого черта он здесь делает? — Ты уже это спрашивал, — заметил Тейлор, рассматривая носки кроссовок и плиточный пол с видимыми сколами; вентиляция зашумела, плюясь воздухом пахнущим лекарствами — стены коридора продолжали сжиматься. — Он пишет роман. — В Мадриде роман не пишется по политическим соображениям? Или в Лондоне? Или куда его еще ссылали? — Спроси у него сам, если интересно, — в голосе читались усталость и раздражение — Тейлор провел пальцами по волосам, лицу и шее, с трудом сдержался от желания достать сигарету и закурить, мысленно просчитал шаги до выхода из больницы; шагов примерно сто, если он начнет постепенно отступать, то через два дня будет у цели. — Что ты хочешь услышать? — внезапно и резко спросил Тейлор, поднимая на Артура взгляд — холодный, пронизывающий, практический мертвый. — Пригласил ли я его сюда? Да, пригласил. — Зачем? — Он мой брат. Он мне нужен. Артур истерично рассмеялся, вжимаясь спиной в угол стены, лопатки прорезала сильная боль — штукатурка царапала кожу. Ситуация и разговор казались по меньшей мере абсурдными. — И как давно? — Не понимаю для чего произнесен этот вопрос, — Тейлор отступил назад, ища спиной опору, зацепил ногой стоящий в горшке фикус и недовольно вздохнул. К стене все-таки прижался, ноги скрестил в щиколотках, руки сложил на груди, сильно впиваясь пальцами в предплечья, — что ты хочешь услышать? — Просто хочу понять — он здесь как твой младший брат или как любовник? — Артур в ужасе распахнул глаза от собственных слов, шумно сглотнул, заметив во взгляде Тейлора ярость — отступать поздно, отступать некуда. Глупо обвинять в инцесте и потом надеяться на спасение за дверцей туалетной кабинки. Шумно сглотнул еще раз, постарался улыбнуться, но лицо не слушалось. — Обычный вопрос. — Да, вполне обычный, — холодно произнес Тейлор, шумно выдохнув и стараясь прийти в себя, плотно стиснул зубы, надеялся привести в состояние покоя ходящие ходуном желваки, зажмурил глаза, мысленно досчитал до десяти, техника переноса разума в другое, спокойное место ему принципиально не поддавалась. — Вполне обычный для настоящего кретина. Господи, Артур, что с тобой не так? — Со мной? — Артур чуть не задохнулся от возмущения, но вовремя пришел в себя. — Я даже не хочу знать, что было у тебя с этой ошибкой природы! — Не смей так о нем говорить! — вышло громче, чем следовало — реплика промчалась по коридору, словно торнадо, снося все на своем пути. — Не смей! Богом клянусь, я с трудом сдерживаюсь, — кулаком Тейлор ударил по стене и даже не поморщился, на шее появились красные пятна и выступили вены — в глазах Артура отразился страх. — Либо называй его по имени, либо вообще не говори о нем! Артур удивленно моргал, прятал дрожащие пальцы в карманах джинсов, мысленно просчитывал пути отступления — бежать попрежнему некуда. — На вопрос ты так и не ответил. — Я не знаю, — злобно, но совершенно искренне произнес Тейлор. — Наши отношения тебя не касаются, — и само это «отношения» было произнесено уставшим, надломленным голосом, напрягая обстановку и пропитывая воздух искренней болью. Артур почувствовал, как подкосились колени, жадно схватил ртом крупицы воздуха, резко выдохнул носом, заведя руку за спину, до побелевших костяшек сжал угол стены. Воздуха не хватало. Тейлор провел ладонями по лицу и, не говоря ни слова, повернулся к выходу, поправил пальто на плечах и быстрым шагом направился к дверям. Артур последовал за ним, придерживаясь стен, спинок стульев, стойки регистрации, двигался со скоростью улитки, нашел Тейлора на нижней бетонной ступени лестницы, обогнул пандус, встал рядом, вжимаясь плечом в белую колону. Хотел спросить многое, но не смог произнести ни слова, заметив лопнувшие капилляры в его глазах. Тейлор жадно, практически захлебываясь, курил — сигарета дошла до фильтра за три затяжки — он прокашлялся, сплюнул оставшийся на языке никотин и устремил взгляд на пасмурное небо. — Ты его любишь? — странный, но такой важный вопрос Артур произнес через резкий выдох, в глубине души надеясь, что он растворится в порывах ветра так же быстро, как и ответ. — Конечно, он — моя семья, — прикурив вторую подряд сигарету, Тейлор большую часть времени продержал ее в пальцах, внимательно рассматривая, как тлеет бумага и завитками поднимается дым. — Я о другой любви спрашиваю, — Артура передернуло от собственных слов, ощутил, что будто ледяной водой окатили, его привычный мир рушился снова. «Я никогда тебе не изменял». Он знал, что это ложь тогда. Знал, что и сейчас услышит ее. В глазах стояли слезы, Артур нервно тер кончик носа, смотрел куда угодно, но только не на Тейлора. — Это ненормальный вопрос. — Ненормально спать с собственным братом. — Да, пожалуй, — Тейлор поднялся со ступеней, просунул руки в рукава, застегнул пальто на все пуговицы, узрел на крышах соседних строений что-то настолько завораживающее, что задержал дыхание. — Мы все — по-своему ебанутые. Чертовы психи, понимаешь? Наша с ним связь никому не приносит вреда — мы не заполним мир медицинскими уродами, мы никому не портим жизнь, мы, черт возьми, никому ничего не навязываем, мы это — мы. И я больше всего на свете жалею, что мне хватило дурости тебе это рассказать. Если вдруг станет легче — я с ним не спал со дня нашего знакомства. Ни разу. Мне, черт возьми, жаль, что в твоей голове это не может поместиться. Так, блядь, бывает — мы не выбираем тех, кого любим, я не могу заставить себя не смотреть в его сторону, не могу взять нож и вырезать память о нем, не могу перестать чувствовать! — И как ты предлагаешь мне с этим жить? — ошарашено спросил Артур, ежась от холодных порывов ветра и набрасывая на голову просторный капюшон толстовки. Он не хотел слышать ответ. Он вообще не хотел быть здесь. Он не хотел, чтобы глупая ошибка отца Тейлора мешала их жизни. Сложной, но по своему прекрасной. — Я не знаю, — беспомощно сказал Тейлор и посмотрел Артуру в глаза. — Тебя я тоже люблю — так у нас ебанутых, неправильных, ненормальных бывает, — хотел накрыть его руку своей, но в последний момент передумал — покрасневшие пальцы так и зависли в воздухе, взгляд, устремленный за спину Артура, остекленел. — Мне жаль. Оставив Артура одного на ступеньках лестницы, вынуждая созерцать круговую подъездную дорожку, Тейлор вошел в двери больницы и впервые за долгое время почувствовал себя обескровленным. — Кажется, мне пора уезжать? — Доминик сидел в коридоре, на одном из неудобных стульев рядом с палатой Гранта. — В любом случае, я рад, что увидел тебя. Ну, Тей, есть же стул. Тейлор сел на пол, сложил ноги по-турецки и, устало вздохнув, положил руки ему на колени. Доминик наклонился вперед и выученными за долгие годы движениями запустил пальцы в волосы, оглаживая подушечкой большого бровь и практически-незаметные морщинки на лбу. Не произнося ни слова, они понимали друг друга по взглядам и жестам. Доминик успокаивал Тейлора. Тейлор хотел, чтобы Доминик его успокаивал. — Я чертов эгоист. — Да. Мы все — чертовы эгоисты. — Я не хочу, чтобы ты уезжал. Доминик понимающе кивнул, накрыл руку Тейлора своей, сильно сжимая пальцами ребро ладони, недовольно покачал головой, смотря на покрасневшие костяшки, нежно огладил подушечкой большого пальца треснувшую кожу и тепло улыбнулся. — Очень зря. Идея действительно была глупой, и дело не в захолустье, где я чувствую себя некомфортно, а в… — Доминик задумался, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. — Я не хочу разрушать твоей счастье. То, что было у нас… — на «было», кажется, окончательно сломался и повернул голову в сторону, цепляясь взглядом за искусственный цветок на стойке регистрации. — Короче, мне лучше уехать. — Лучше для меня? Какая чушь. — Нет, лучше для меня. Мы же — чертовы эгоисты, забыл? — У тебя тоже ничего не угасло, да? Доминик почти незаметно кивнул, запрокинул голову и глубоко вздохнул. Недосказанность коркой льда царапала кожу, руку из цепкой хватки Тейлора он выдернул настолько резко, что больно ударился локтем об стену, на лице не отразилось ни одной эмоции, схватил роман, осторожно обступив Тейлора, поднялся на ноги и, карикатурно махнув рукой на прощание, двинулся по коридору. — Оставайся на месте, — сказал Доминик громко, пройдя большую часть расстояния до дверей. — И не дай мне обернуться. — Нет, — Доминик запнулся, когда Тейлор, схватив за руку, резко дернул на себя. — Мы не закончили. — Такими темпами мы никогда, блядь, не закончим, — Доминик плакал, как ребенок, на которого лавиной хлынула вся несправедливость жизни. — Мне больно! Мы оба этого не заслужили. Так не должно быть. Это неправильно. Это перешло все границы. Да ради бога, мы не знали… Тейлор знал, что в Лондоне всегда холодно, пасмурно и серо. В тот сентябрьский день представление о столице Англии пошатнулись: ступая по длинному трапу и щурясь от лучей восходящего солнца, таких теплых, что только подставь лицо и загар проявится на щеках, мать Тейлора, высокая стройная дама из старинного рода врачей с громкой фамилией, шла за ним, поправляя солнечные очки и стирала капли пота со лба. Машина, ожидавшая на стоянке, показалась внушительной и представительной. В салоне предложили холодное шампанское и примитивную клубнику со сливками. Тейлор давился кока-колой, рассматривая в окне величественный Лондон, мужчин и женщин, спешащих по улочкам непременно в одеждах последней модели — взгляд притягивали запоминающиеся мужчины в цилиндрах и кепи и женщины в платках и беретах, выгуливающие собак в многочисленных парках. И шикарные двухэтажные автобусы, такие громоздкие с виду, но идеально вписывающиеся в архитектуру города. — Боюсь я этого ужина, милый, — Анна обмахивала лицо газетой, маленькими глотками пила шампанское и изредка обмакивала клубнику в густые сливки. — Твой отец… такой сложный человек. Тейлор прекрасно это знал и понимал, что завидует младшему брату, Крису, который остался на попечении гувернанток. Он бы тоже хотел остаться дома, но мать настояла. Даже плакала, говоря, что в одиночку не переживет свадьбу. Тейлору было интересно посмотреть на женщину, которую выбрал отец. Она такая же как мать? Грациозная, тонкой души и с сильным характером? Такая же красивая? У нее тоже длинные волнистые темные волосы? Ее фигура такая же точенная? И главное: у нее такие же теплые руки? — Все будет хорошо, — заверил Тейлор, сжимая руку матери. — В любом случае, мы вместе посмеемся над этой несчастной. Анна посмотрела на него серьезно и с укором. Она прекрасно знала, что ее старший сын далек от привычных в высоких кругах идеалов. Тейлор редко бывал вежлив и тактичен. Однажды он прямым текстом сообщил ее начальнику, главному заведующему хирургии, что у него несвежее дыхание. Анна чуть не провалилась под землю. Жутко покраснела, старалась перевести тему, молилась о срочном вызове, но к ее удивлению Джордж рассмеялся и сказал: «ты прав, парень, двадцатичасовая смена не повод, чтобы забывать о гигиене полости рта». — Думаю, она догадывается в какой капкан засунула изящную ступню. — Ага, оттяпает по колено. Анна заливисто, точно девочка, рассмеялась. Тейлор был доволен собой. Ни одна женщина в этом мире не может даже пытаться встать с ней на одну ступень. Завидев особняк издалека, Тейлор даже присвистнул: его покорили кованные ворота, живые изгороди, идеально-подстриженные кусты, деревья и сам дом — огромный, сохранивший визуальную эстетику девятнадцатого века. Он галантно подал матери руку, взглядом приказывая водителю даже не пытаться занять его почетное место, сам достал чемоданы на колесиках из багажника, сам представился дворецкому, миловидному и добродушному пенсионеру. Отца в доме не было, его невесты — тоже. Остальное Тейлор решил пропустить мимо ушей. Контролировал взглядом чемоданы, которые поднимали по лестнице на второй этаж. Их комната находилась ровно по центру — огромная, светлая с двумя внушительными кроватями, шкафом, туалетным столиком — сильно пахло лавандой, возможно, в ней полоскали постельное белье. На одной из них устроился Тейлор — выбрал ту, что дальше от большого окна, через которое солнечные лучи больше чем наполовину заливали пространство комнаты светом. Анна распахнула окна и жадно вдохнула концентрированный чистым кислородом воздух — с дороги она устала так сильно, что была не в состоянии принять душ, но Тейлор во всем винил четыре бокала шампанского, которые она наполняла до краев. Тейлор выскользнул из комнаты, когда голова матери коснулась подушки, и принялся бродить по коридору, дергая за дверные ручки. Комнаты были похожи — очевидно все ждали гостей, поэтому и приобрели настолько лаконичный стиль. Все, кроме одной. В конце коридора он наткнулся на совершенно-неожиданный экспонат, как в архитектуре, так и в дизайне: стены комнаты выкрашены в черный цвет, потолок — в темно-фиолетовый, перед широким окном, наполовину закрытым жалюзи, стоял деревянный стол — напоминал чем-то бильярдный, но отсутствие луз давало понять, что сделан он на заказ — под потолком широкая ниша, где стоит кровать с черным постельным бельем, по краям изогнутой лестницы, ведущей к нише, расставлены статуэтки, отлитые из бронзы — в них Тейлор разглядел лица Джеймса Джойса, Владимира Набокова, Уильяма Шекспира, Чарльза Диккенса… и еще парочку, кого не смог узнать. На полу — белый ковер с высоким мягким ворсом, в стене — мини холодильник рядом с электрическим камином. — Что ты делаешь в моей комнате? — Тейлор обернулся, чудом не выронив из рук статуэтку Диккенса, и столкнулся взглядом с травянисто-зелеными глазами симпатичного парня. — И, ради Бога, поставь его на место. — Все, поставил, — Тейлор выставил перед собой руки, демонстрируя отсутствие украденных вещей. — Не злись. — И не собирался, просто забавно, когда люди слушаются, — он рассмеялся и закрыл дверь. — Но все же, что ты делаешь в моей комнате? — Я приехал на свадьбу… — Какая скука, — молодой человек прошел к столу, перебрал исписанные листы и накрыл стопку мраморным пресс-папье. — Не получилось отвертеться? — Да, вроде того. — Парочка, конечно, интересная — прожить вместе восемнадцать лет и только потом пожениться. Восемнадцать лет, задумался Тейлор, да папаше хватило наглости три года жить на две семьи. — У тебя есть что-нибудь выпить? — Да, в холодильнике. Код — 18/12. — Год рождения Диккенса? — А ты ничего. Я, кстати, Доминик. — Тейлор. Они проговорили практически до полуночи, выпили поллитра старинного виски и съели три упаковки соленого арахиса. Обсуждение литературы еще никогда не казалось настолько завораживающим и интересным. Тебе нужно написать роман, говорил Доминик, выдыхая сигаретный дым в открытое окно. Они сидели на широком подоконнике, закинув ноги на стол. Серьезно, когда понимаешь, что после твоей смерти что-то останется, сразу кружится голова. Его раскрасневшиеся от выпитого щеки, спавшая от влажности в воздухе прическа и игривый прищур глаз опьяняли Тейлора в разы сильнее виски. Хочешь меня? игриво, через смех, выдыхая ментоловый дым практически в губы, черт, сейчас. Доминик спрыгнул с подоконника, отвлекаясь на вибрирующий на диване — черном, кожаном, практически полностью сливающимся со стеной — телефон. Опустился на край, закинул ногу на ногу и, прищурившись, рассматривал имя на экране. — О, Натали, душа моя, — он говорил пьяно, развязно, но очень возбуждающе. — Что? Как? Да какого, блядь, хуя? — отрезвел в долю секунды, поднялся с дивана, принялся измерять шагами периметр комнаты — Тейлор смотрел то на его профиль, то на спину. — Нам нужна эта операция! Да мне насрать! Сколько? Ты шутишь? У меня даже кредитки под рукой нет! — Что случилось? — решил вступить Тейлор. Доминик остановился, прижал ладонь к динамику. — Я могу чем-то помочь? — Можешь дать мне две тысячи долларов в долг? Буквально до конца недели — я вернусь в Мадрид и все тебе отдам. — Конечно, — Тейлор достал телефон из кармана. — Куда перевести? — Серьезно? — удивленно спросил Доминик, двинулся к столу и, обхватив шею Тейлора пальцами, быстро поцеловал в губы. — Ой, прости, я на эмоциях. — Да, ничего, — Тейлор ощутил, как вспыхнули румянцем щеки. Он как идиот выжидал время, а можно просто вот-так… на эмоциях? — Так куда? — В мой фонд по защите животных, — Доминик сбросил звонок, нажал на пару иконок и повернул телефон экраном к Тейлору. — Три датских дога подхватили кишечную инфекцию, им срочно нужна операция, а деньги нашего спонсора из Парижа зависли — у них там опять забастовки. — Тебе сколько вообще лет? — ошарашено спросил Тейлор, вбивая реквизиты. Перевел немногим больше — пять тысяч долларов. Деньги он всегда тратил только на шмотки и учебники и даже никогда не задумывался о каких-либо фондах. — Шестнадцать, в декабре исполнится семнадцать. Я сейчас заканчиваю Meres, стану писателем, в планах получить пулитцер. — Широко мыслишь. Доминик хмыкнул. Пожалуй, на меньшее он никогда не рассчитывал. — Вроде того. Сколько? — Доминик удивленно посмотрел на экран телефона. — С ума сошел? — Если и так, то буду винить тебя, — Тейлор перехватил руку Доминика и нежно огладил подушечкой большого пальца костяшки. — И да, не нужно ничего возвращать. — Нет, так не пойдет. Каким бы ты красивым не был, такое я принять не могу, — свободной рукой Доминик достал сигарету из пачки и прикурил. Их лица разделяло пару несчастных сантиметров, но никто не рисковал преодолевать расстояние. Тейлор взял сигарету из его рук, крепко затянулся и взмолился о том, чтобы не прокашляться, как законченный неудачник. Доминик смотрел серьезным прищуром глаз, словно запоминал каждый сантиметр лица и прятал эту память в глубину грудной клетки. Тейлор сдался первым, выбросил сигарету в открытое окно и, обхватив ладонями лицо Доминика, приблизил к себе — соприкасаясь лбами и носами, смотря друг другу в глаза, по коже обоих роем бежали мурашки. — Ты долго будешь ждать? И Тейлор поцеловал его. Сперва нежно и осторожно, но позже — жадно и страстно. На неудобном подоконнике они руками, губами и прикосновением кожи к коже изучали друг друга. Ударяясь то об стол, то об стены, то об ступеньки, они, не глядя и не отрываясь друг от друга, поднимались на второй этаж. Шелк постельного белья холодом облизал свободные от одежды участки тела. Рубашки отлетали на пол вместе с оторванными пуговицами и ремнями на брюках. Целуясь, кусаясь, царапая спины и плечи они не могли насытиться друг другом. — Милый, ты не видел своего брата Тейлора? Его мама с ума сходит. В первую очередь Тейлор узнал голос отца, во-вторую, задержавшись губами на кадыке Доминика, резко выдохнул. — Да, блядь, серьезно? — взмолился Доминик. — Это ебанный провал, — откинувшись на подушки, закрыл руками лицо, продолжая чувствовать острое возбуждение. — Это, блядь, шутка какая-то. — Это твой отец? — И твой, я полагаю, тоже. — Вот же дерьмо, — согласился Тейлор и лег рядом с Домиником на кровать. — Это неправильно. Это, блядь, несправедливо. — Ну, все-таки хорошо, что мы узнали сейчас, перед тем… — Да, наверное. В голосах обоих слышалось разочарование планетарного масштаба. Тейлор, не глядя, нашел руку Доминика и переплел пальцы — никакого странного ощущения не почувствовал, напротив, он тем же влюбленным взглядом скользил по его профилю. — Побудь еще здесь. Не хочу идти туда, когда моя нога пересечет порог этой чертовой комнаты, все станет реальным. — К черту реальность, — сказал Тейлор и, приподнявшись на локте, коротко и практически невесомо поцеловал Доминика в губы. Сначала глаза Доминика театрально распахнулись, но секундой позже он, обхватив рукой шею Тейлора, приблизил к себе. Да и хер с ним, в аду он будет гореть не один. — Мы знали, — сказал Тейлор. — Знали и успокаивали себя тем, что могли встретиться при других обстоятельствах. Годом позже, где-нибудь в Мадриде. И оба понимали, что не заговорили бы о родителях как минимум ближайший год. — Да, — согласился Доминик, стирая тыльной стороной ладони слезы со щек. — Но лучше ведь от этого не становится, да? — Не становится, — ответил Тейлор, пальцы Доминика в его ладони коротко дрожали. — Жизнь то еще дерьмо. — Пара порций спиртного. Пара таблеток аспирина. Повторить. — Только не Паланик, — взмолился Тейлор и закатил глаза. — От него уже тошнит. — Ключевое слово — повторить.То, чего двое не говорят друг другу, связывает их сильнее, чем откровенность. (Чак Па́ланик. Обреченные)
Доминик мерил шагами периметр тесной кухни, окна которой выходили на заросший соснами и елями заповедник. Шагов было восемь. Нервно откидывая волосы со лба, курил третью сигарету подряд, не сводя взгляда с мобильного телефона в свободной руке. Страницу почты он обновлял со скоростью три раза в секунду. Заметно нервничал от оглушающей музыки, доносящейся откуда-то из-под пола. От самого дьявола, не меньше. Раздражающие басы малоизвестной группы, очередной копии копий несравненной Металлики, доводили практически до нервного срыва. Доминик трижды прокричал в пустоту кухни, что вырежет к чертовой матери всю семейку ебанного фаната, но звук стал только громче. Паркет под ногами ходил ходуном. Доминик задыхался одновременно и от возмущения, и от сигаретного дыма, окутавшего крохотное пространство. Окна принципиально не открывал. Выпил наполненный до краев бокал виски и шумно поставил его на подоконник. Солнце, издеваясь, медлило перед тем, как скрыться за верхушками деревьев. Он протер глаза от едкого мутного дыма, размял плечи, кисти рук. Взял еще одну сигарету. Наполнил бокал виски. Для надежности поставил перед собой упаковку аспирина. В Мадриде становилось тесно. Без пары на выпускной, окончательно ощущал себя ущербным. Нужно было пригласить кого-нибудь. Без разницы кого, хоть ящерицу и мадагаскарского таракана впридачу — О, Доминик такой непредсказуемый! Как здорово! Телефон в руке завибрировал. На дисплее высветилось — подаривший бессмысленную жизнь. Доминик сбросил звонок, шаблоном ответил, что не может говорить. В конце концов у него рот сигаретой забит и изредка — бокалом. Пищевод и горло жгло от выпитого, но дно в бутылке даже не собиралось проглядывать. Выпил еще. Снова закурил. Не стесняясь в выражениях послал соседа снизу. Отец позвонил второй раз. Опять шаблон. Опять звонок. На электронную почту пришло поздравление. Доминик протер глаза и перечитал. Еще раз, и еще. Он, блядь, лауреат Букеровской премии! На всякий случай перечитал сообщение еще раз. ОХУЕННО! На звонок отца Доминик все же ответил, глупо кивал в телефон, словно тот его видел. Да, он чертовски талантлив. Да, он весь в отца. Бога ради, он не бездарно-потраченная сперма! И внезапно — милый, тут кое-кто хочет тебя поздравить. Обращение «милый» из уст отца звучало странно, словно он своего отпрыска в жизни не видел. Доминик старательно не был милым. Да, спросите любого, будь их воля — его в первую очередь сожгут на костре или забьют битами. Его ненавидели — его это предельно устраивало. Скажи матушке, что я занят. — Поздравляю, — прозвучал в телефоне голос Тейлора. Доминик обессилено опустился коленями на пол. Руки затряслись. Количество выпитого резко попросилось наружу. Он не хотел его слышать. Никогда больше, после той ночи и отвратительного утра. Никогда, после официального знакомства и пожатия руки, которая пару часов назад неплохо так поработала над его членом. Доминик шумно выдохнул. Для храбрости выпил еще виски, покосился на аспирин, размышляя о том, хватит ли трех оставшихся таблеток, чтобы сдохнуть или хотя бы заблевать пол, чтобы даже соседу снизу досталось. — Ты слышишь меня? — Связь прерывается, — ложь, Доминик отлично слышал. Настолько отлично, что прямо перед глазами появилось чертово лицо Тейлора. — Спасибо. Мне идти надо. — Ты не отвечаешь на мои сообщения. Доминик истерично рассмеялся. Закурил, нарочито-громко щелкнув зажигалкой. — Поговорим в аду, — и грубо прервал звонок. Доминик не читал его сообщения — сразу стирал, заставляя взгляд не цепляться на словах. Он полгода безуспешно ищет ему замену. Принципиально-непохожую. Господи, он готов даже на самого тупого парня в школе, но, увы, не получалось. Откровенно говоря, он никого даже не собирался искать, понимая в глубине души, что легче не станет. Замены просто нет. Телефон снова завибрировал. На дисплее высветились незнакомые цифры. Звонок был переведен на голосовую почту. Звонили еще тринадцать раз, и Доминик откровенно охренел от такой настойчивости. — Какого хуя тебе надо? — в трубке оглушающее молчание. На подоконнике подписанный ему экземпляр — как же, блядь, тупо. Доминик яростно тушил сигаретный окурок об борта пепельницы. Разозлившись, швырнул ее в стену. Пепел, окурки и осколки чудом не отлетели в лицо. — Что там у тебя происходит? — Я, блядь, творю! — Ты на меня злишься? Дважды за вечер Доминик истерично рассмеялся. Зажмурил глаза, надеясь скрыться от плывущей в сознании стены. Открыл и глубоко вздохнул. — Я тебя, блядь, ненавижу, — Доминик вскочил на ноги и помчался в туалет. Упав на колени перед унитазом, вставил два пальца в рот и проблевался. Телефон оставил на стиральной машинке. — Себя, кстати, тоже! — нажал на кнопку смыва, повернулся спиной к унитазу и закрыл глаза, стараясь успокоиться под потоками воды. Кнопку смыва он нажал еще трижды. — Почему тебе вообще хватает наглости звонить? — поднялся на ноги, схватил телефон и с трудом сдержался от желания разбить его об стену. — Потому что я тебя люблю. Доминик тупо смотрел на экран телефона. На цифры номера на нем. На время звонка. — Херня. — Мне лучше знать. — Охуенная информация. Как всегда вовремя. У тебя все, блядь, вовремя. В жопу иди и не звони мне больше! — Доминик заблокировал номер, поставил режим без звука и, пройдя в спальню, рухнул в подушки лицом. — Я получил Букера, а ты мне всю жизнь, нахуй, портишь! — Все, чел, я выключаю. Угомонись. И да, поздравляю! За вечер Доминик истерично рассмеялся в третий раз и незаметно для самого себя провалился в сон. Утром его разбудили не банальные солнечные лучи, не звонки в дверь или на телефон. Доминика Моргана, лауреата Букеровской премии, разбудило похмелье и подступающая к горлу тошнота. Туманным взглядом он рассматривал сначала стены съемной квартиры, потом зашторенное окно и под конец — себя. Даже раздеться сил не хватило. Голова раскалывалась. Проделать путь до кухни и до спасительного аспирина показалось невыполнимой задачей. С кровати Доминик буквально сползал. До кухни — полз, цепляясь за стены, плинтуса и разбросанную в коридоре обувь. Оглушающе-громко тикали стрелки настенных часов. Блевать хотелось больше чем дышать. Его вырвало в коробку ботинок от Прада. Твою мать, подумал Доминик, еще ни разу не надел. Коробку задвинул под тумбочку — нужно собраться с силами и выбросить. Пополз в ванную комнату. Цепляясь за край раковины и чудом не вырвав ее из стены, поднялся на ноги. М-да, ну и видок, в отражении зеркала на него смотрело потерянное и совершенно тупое выражение лица. Его словно в плену держали. К черту, он будто Перл-Харбор прошел от начала до конца. С трудом, но Доминик повернул вентиль с холодной водой. Струя оглушительно била в водосток. Его снова стошнило. С трудом взяв в рот мятный ополаскиватель, почувствовал озноб, пробивший тело. Прополоскал рот, сплюнул, ленивым движением руки умылся, воду оставил включенной, чтобы хозяйка квартиры поседела от счетов. Прошел в кухню, непонимающим взглядом оглядел бардак. Осколки и мусор соберет позже. Спасительный аспирин бросил в грязный бокал из-под виски. По закону подлости в чайнике воды не оказалось. Залил аспирин водой из-под крана. Перетерпев отвратительный вкус, проглотил. Лучше не стало. Нашел телефон в кармане — сотня пропущенных, столько же смс. Да сколько у тебя, блядь, номеров? Раздался звонок в дверь. Короткий, почти неслышный. Выйдя в коридор, Доминик покосился на оскверненную коробку Прада и пошел открывать. Пялился в глазок — пустота. Ключ в замке все же провернул. — Да ну нахуй, — сказал Доминик, закатив глаза, и, навалившись плечом на дверь, постарался ее захлопнуть. — Дай мне войти. — Пусть тебе кто-нибудь другой даст! — сил, чтобы закрыть дверь, не хватило. Карикатурно кивнув в знак приветствия, Доминик распахнул ее шире. — Я убью отца. — Тебя посадят, — спокойно сказал Тейлор, входя в квартиру. — Тесновато. — Найди себе ту, что побольше, — Доминик сел на тумбочку и, поставив локти на колени, уронил лицо в ладони. — Что ты, блядь, здесь делаешь? — Это тебе, — Тейлор протянул небольшую коробочку, перетянутую темно-фиолетовой лентой. — Можешь открыть. — Не хочу, — Доминик смотрел в пол, демонстративно сложив руки на груди. — Убирайся к чертовой матери. — Может пришло время поговорить? — Хм, я думал, пришло время съебаться из моей жизни окончательно. — Дерьмово выглядишь. — Меня жизнь, знаешь ли, потрепала. — Хватит. Ты на самом деле не такой. — А какой? — Доминик впервые посмотрел Тейлору в глаза. — Ну-ка, расскажи мне. — Доминик, ради Бога, — Тейлор шумно выдохнул, опустился перед ним на корточки, постарался взять его за руку, но не удалось. — Не произошло ничего ужасного. — Неужели? — Блядь, да мы оба этого хотели. — Даже не произноси это вслух, — Доминик картинно зажал ладонями уши. — Тебя здесь нет. Это страшный сон. Я в аду. — Я читал твой роман. Трижды. — Наверное, много новых слов узнал, — Доминик поднялся с тумбочки и, оттолкнув Тейлора коленом, прошел в кухню. Бросил заинтересованный взгляд на нож. Встряхнул головой. — Он же про нас. — Не неси чушь! — Доминик врос в мраморный выступ столешницы, схватился за бокал с остатками аспирина. — Что тебе здесь вообще нужно? — Приехал, чтобы увидеть тебя. Хм, — Тейлор окинул взглядом бардак в кухне, недовольно покачал головой. — Значит разбилась все-таки пепельница. — А что еще? Сердце-то разбил ты. — Послушай. Я много думал… — Тейлор прошелся по комнате, остановил взгляд на книге на подоконнике, заинтересованно приподнял бровь. — Не думаю, что ты настолько тщеславен, чтобы покупать собственные книги. — Даже пальцем не смей трогать этот экземпляр, — тщетно. Доминик обессилено выдохнул, когда одним резким движением Тейлор открыл форзац. — Твою же мать. «Тебе. С любовью». — Я заберу его домой? — Забирай, что хочешь, — отмахнулся Доминик и набрал в чайник воды. — Чай, кофе? — Из твоих рук хоть серную кислоту. Доминик нарочито медленно наполнял чайник тонкой струей воды. Подумав, что чем быстрее Тейлор выпьет все запасы чая и кофе, тем быстрее уйдет, включил напор на максимум. Нажал на кнопку включения чайника. Не сводил с него взгляда, параллельно доставая чашки из подвесного шкафа. — Я подумал… — Ой, да заткнись ты, — грубо сказал Доминик. — Мне насрать, что ты там себе надумал, — наотмашь забросил три пакетика чая и семь ложек сахара в чашку, залил кипятком, шумно поставил перед Тейлором на стол. — Пей и вали нахуй из моей жизни. — Нитки от пакетика нужно съесть? — Мне плевать, — Доминик запрыгнул на подоконник. В крохотной кухне стоял только один круглый стол и высокий барный стул — садиться на колени Тейлора было как минимум некомильфо. — Пей ебанный чай. — Он горячий. — Как же ты меня бесишь, — Доминик вытащил сигарету из смятой пачки и, щелкнув зажигалкой, закурил. — Хер с тобой, о чем ты там думал? — О нас. Доминик подавился сигаретным дымом. Трижды прокашлялся. Удивленно уставился на Тейлора. — Тебе лечиться надо. Могу дать номер неплохого психотерапевта. — Даже не хочу знать, откуда он у тебя. Это уже походило на фаталити. Доминик покачал головой. Крепко затянулся, покосился на виски, подавил рвотный рефлекс. — Так вот, о нас, — Тейлор давился отвратительно-крепким и сладким чаем, но лицо отражало спокойствие. — Я не вижу ни одной причины, чтобы не быть вместе. — Серьезно? Мы что в разные стороны смотрим?! Ты — мой брат. — Сводный. — Охуенное оправдание, — Доминик закурил вторую подряд сигарету от первой. Зажигалка, как и всё в этом чертовом мире, его бросила. — Я просто, блядь, в шоке. — Ты любишь меня, — Тейлор допил чай, не поморщившись, поднялся со стула и встал перед Домиником. — Я это знаю. Ты это знаешь. — Не льсти себе, — Доминик спиной вжался в окно, закинул ногу на ногу, столбики пепла демонстративно стряхивал на белые кеды Тейлора. — И я тебя люблю, и наша ночь была волшебной, — Доминик прикрыл глаза и внутренним голосом начал напевать первую вспомнившуюся песню. — И да, возможно, это неправильно. — Возможно? Нет, ты точно больной. — Допустим. Но что это меняет? Это меняет твои чувства ко мне? — Тебе бы парня найти, да потрахаться хорошенько. — Тебе удалось? — Я не собираюсь обсуждать с тобой свою интимную жизнь, — Доминик затушил сигарету об подоконник и выбросил ее в окно. — Я встретил парня. Он действительно хороший. — На свадьбу не зови — в этот день я буду стричься. — Он хороший, но он — не ты. — Как знать? Папочка тот еще любитель плодить детей на стороне. — Я скучал по тебе. — Ага, классно. Так что, ты его любишь? — Еще нет. — Ну, я надеюсь, ты найдешь верное направление. Кстати, могу подсказать, — Доминик указал рукой на дверь. — Где-то там. Большой мальчик, дорогу сам найдешь, — Тейлор перехватил руку Доминика и прижал тыльную сторону ладони к губам. — Меня сейчас стошнит. Я серьезно, меня сейчас стошнит, отойди, — Доминик спрыгнул с подоконника и побежал в туалет. — Не смей, блядь, входить, — его рвало желчью и водой, газированной аспирином. Нажал на кнопку смыва, глубоко вздохнул. Поплелся в ванную, где все еще текла вода. Вновь прополоскал рот. — Убирайся, мне плохо. — Когда ты последний раз ел? — серьезно спросил Тейлор, стоя в дверном проходе ванной, скрестив руки на груди. — Когда? — Отвали, — толкнув ладонью в грудь Тейлора, Доминик освободил себе место. Надел первые попавшиеся кроссовки разных моделей, набросил куртку на плечи, поднял с тумбочки ключи. — Когда я вернусь, тебя здесь не будет, понятно? — Я пойду с тобой. — Да, блядь, какой ты противный, — Доминик скинул кроссовки вместе с курткой на пол. — Ты можешь один уйти? — прошел в кухню, открыл холодильник, внимательно осмотрел полки. — Тебя там парень не потерял? — бросил на стойку куриную грудку, стебли сельдерея, половину луковицы и морковь. — Тебе помочь? — Да, то что мне нужно — за дверью. Выйди посмотри. — Я серьезно. — Набери воду в кастрюлю и не мешай мне, блядь, — Доминик принялся за приготовление куриного супа по старинному рецепту бабушки — промыл стебли и листья сельдерея, морковь, куриное мясо, на всякий случай и половинку лука, нарезал все, кроме мяса мелким кубиком, бросил на разогретую сухую сковородку, порылся в поддоне, извлек несколько помятых перцев, в кастрюлю забросил грудку вместе с костью, помешал овощи в сковороде, перец нарезал соломкой. — Вкусно пахнет, — сказал Тейлор, обнимая Доминика за талию со спины. — У меня в руке нож. Отойди, пока я им не воспользовался. — Ага, — пальцы Тейлора забрались под ткань футболки, прошлись по кубикам пресса, по косым мышцам, по груди. — Отправляйся в ад, — процедил Доминик, ударив Тейлора рукояткой ножа по рукам. — Ради Бога, не прикасайся ко мне, — забросил овощи в кастрюлю, убавил огонь на минимум. Добавил половину столовой ложки соли, десяток горошин перца, шепотку хлопьев чили. Повернулся. Тейлор стоял на том же месте. — Я не люблю тебя. И точно не нуждаюсь в инцестовой вечеринке. — Так ты это называешь? — А ты? — Я называю это занятием любовью. — Фу, меня сейчас снова стошнит. Дедуля по линии матери маловато тебя пиздил. — Да, наверное, в этом и проблема, — согласился Тейлор, подходя ближе. — Скажи это еще раз. — Что? — Что не любишь, скажи и смотри при этом в глаза. — Я тебя не люблю, — практически по слогам. Под конец Доминик увел взгляд, но, плевать, и так сойдет. — Не верю, — сказал Тейлор, накрывая его руку, сжимающую край столешницы, своей. — Из тебя такой херовый лжец, — он поцеловал Доминика резко и неожиданно, крепко удерживая за шею свободной рукой. — Да что, блядь, с тобой не так? — прокричал Доминик, отпихнув Тейлора ладонями от себя. — Я не хочу, ты понимаешь? Не хочу! Даже видеть тебя больно! Тебе, блядь, заняться больше нечем? У тебя есть парень, Тейлор! — он первый раз назвал его по имени и тут же стиснул челюсти. — Убирайся, или я правда возьмусь за нож. — Мне тоже больно! Но мне хватило смелости, чтобы приехать на другой конец света и сказать тебе о чувствах в лицо! Я тебя люблю, нравится тебе это или нет. Правильно это или нет. Любовь — это то, что я к тебе чувствую. — То, что ты чувствуешь — неправильно. — Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, я не пытался по-другому? В таком случае, ты идиот, Доминик! — Замечательно, я — идиот. А ты — страдалец. Ясно, теперь вали к чертовой матери! — Доминик прошел мимо Тейлора и громко хлопнул дверью спальни. Тейлор выжидал около десяти минут, на всякий случай выключил плиту перед тем, как пойти за Домиником. Дверь была закрыта на ключ. — Открой, пожалуйста. — Убирайся! — Я никуда не уйду, пока тебя не увижу. — Не думаю, что сильно изменился за десять минут, — Доминик резко распахнул дверь, ударив краем Тейлора по плечу. — Мне не жаль. Ты заслужил. — Согласен. Здесь, кстати, уютно. — Ради Бога, вали уже к черту, — со слезами на глазах сказал Доминик, опустился на край кровати, взял одну из подушек и прижал к груди. — Хватит надо мной издеваться. — Детка… — Не называй меня так, — яростно произнес Доминик. — Вообще никак меня не называй. Какого черта ты приперся, вообще? Мне нужно готовиться к экзаменам. К чертовому выпускному. Мне второй роман писать надо, а ты мешаешь мне даже дышать полной грудью. Мне бы сейчас напиться и выспаться. Слезы Доминика Тейлор видел впервые, сел рядом с ним на кровать и, не смотря на сопротивление, притянул к себе. — Прости меня. Прости за все, что было лишним, — Тейлор поцеловал Доминика в уголок глаза, скулу и щеку, кожей впитывая соль слез. — Прости. — Просто оставь меня в покое. Я когда-нибудь смогу это пережить. — Конечно. Иди сюда, — осторожно сказал Тейлор, кончиками пальцев ведя по линии нижней челюсти и подбородку. — Пожалуйста, перестань плакать, меня сейчас в клочья разорвет, — он целовал Доминика в кончик носа, уголок губ, шепча о том, что рано или поздно все будет хорошо. — Ты ни в чем не виноват. Не вини себя. Ненавидь меня, но не себя. — У нас с тобой больше ничего и никогда. — Хорошо. А теперь иди ко мне, — Тейлор крепко обнял Доминика за плечи, прижался губами к его шее, ничего пошлого — трепетно и осторожно, словно боялся повредить. — Я тебя люблю. Больше всего на свете люблю. — Ты от меня этого никогда не услышишь. — Плевать, — Тейлор гладил его по волосам, лопаткам, спине — деликатно нежно, вновь вспоминая каждое место на коже, при касании которого Доминик робко вздрагивал. — Все будет хорошо, — помог ему лечь на спину, подложил под голову измятую подушку, накрыл одеялом и мягко поцеловал в лоб. — Тебе нужно восстанавливать силы, поспи, — хотел встать, но Доминик крепко сжал пальцами его руку. — Хорошо, я останусь. Доминик проснулся глубокой ночью. Щурясь, старался разглядеть время на будильнике, стоявшем на прикроватной тумбочке. Рукой повернул его на себя. Вздохнул и задержал дыхание, стараясь успокоить барабанящие виски. С трудом отбросил в сторону одеяло, сполз с кровати, прижавшись спиной к краю, помассировал виски. Не помогало. Поднялся на ноги, опираясь на тумбочку, и зажмурился, когда та рухнула с диким шумом. Сосед снизу впервые послал его нахуй. Из верхнего ящика вывалились шнуры от зарядки, блокноты и ручки — Доминик наспех затолкал их обратно. По темному коридору пробирался с грациозностью слепого котенка, у которого вдобавок не было ни обоняния, ни осязания. До ванной все-таки добрался, прищурившись, включил свет. Умылся и с особым усердием стер воду с лица. Дышать становилось немного легче. Тейлора он нашел на кухне и на мгновение замер. — Ты еще здесь? — Выспался? — Тейлор снял очки, повесил их за горловину свитера, указал взглядом на тарелку супа. — Поешь. — Вали нахуй с моего стула, — Доминик заметил чистые полы и стены. Закатил глаза на пустую от посуды раковину, взял из ящика ложку. Суп был горячим и обжигающим, возможно, с чили он перестарался. Лезло с трудом и через силу. Внимательный взгляд Тейлора раздражал. — Хватит на меня пялиться. — Я впервые вижу, как ты ешь. — А я впервые вижу тебя в очках, но мне как-то похер, — парировал Доминик, отламывая куски подсохшей чиабатты и бросая их в суп. — Когда ты уже свалишь? — Могу составить тебе компанию на выпускной. — Боже, меня сейчас стошнит, — Доминик покачал головой, избавляясь от белого шума, зудящего в висках. — Ты действительно думаешь, что я настолько жалкий и ущербный, что попрусь на выпускной со старшим братом? Блядь, Тейлор, я все еще настаиваю на сеансе психотерапии. — В любом случае… я бы хотел пойти с тобой. — А я — нет. — Тогда ты хотел. — Тогда я хотел кончить. Это тебе хотелось потрепаться. — Я уеду, если ты хочешь. — Неужели?! Тогда — вали к черту сейчас же, — Доминик бросил ложку на дно пустой тарелки. Поднялся со стула, подошел к раковине, включил воду. — Я действительно этого хочу — уезжай. — Точно? — Почему ты такой трудный? — Доминик помыл ложку с тарелкой, выключил воду, вытер руки полотенцем и повернулся. — Что ты от меня хочешь? — Чтобы ты был со мной. — Ой, блядь, — Доминик провел ладонью по лицу. Ситуация и разговор раздражали. И еще он испортил новые ботинки. — Я не буду с тобой, даже если ты останешься последним парнем на планете. Какие слова мне еще подобрать, чтобы ты исчез из моей жизни навсегда? — Допустим, я исчезну. Что будем с чувствами делать? — У нас была одна ночь, какие к черту чувства? — Скажи, что их нет, и я уеду. — Их нет, — Доминик прошел к подоконнику, открыл настежь окна, сжал губами сигарету, скользнул подушечкой большого пальца по кремню. — Блядь, — выбросил зажигалку в окно, — я хочу курить. — Держи, — Тейлор протянул ему зажигалку и встал рядом. Достал сигарету из своей пачки. — Не один ты курить хочешь. — Ты не куришь. — Жизнь потрепала, — сказал Тейлор, улыбнувшись, вытянул ладонь, в которую Доминик тут же вложил зажигалку. Он повернулся к окну, свободной рукой уперся в раму и глубоко дышал, созерцая звездное небо. В воздухе пахло елью, томатным соусом с базиликом и немного — алкоголем. — Мы не сделали ничего ужасного, Доминик, никто не пострадал. — Никто? Я пострадал, идиот, — прохладный ночной ветер трепал волосы и проходился по покрасневшим щекам. Дышать становилось легче. — Если бы я мог отмотать время назад… — И что бы ты сделал? — Тейлор сел на подоконник и внимательно посмотрел Доминику в глаза. — Ну же, скажи правду. — Я не знаю! — Доминик выбросил сигарету в окно и закрыл руками лицо. — Даже думать об этом не хочу. — Я тоже. Случилось то, что случилось. Нет никакого смысла ебать себе голову и думать о том, а что было бы если… — И что ты предлагаешь? — Предлагаю брать от жизни все, что она дает. — У тебя все так просто, Тейлор, бесит пиздец. — Извини, — Тейлор встал за спиной Доминика, обнял его за талию и прижался лбом к лопаткам. — Прости, что на жизнь мы смотрим иначе. Мы никому ничего не должны. Почему мы не можем быть счастливы друг с другом? Потому-что где-то там у нас одинаковые ДНК? Кому от этого плохо? Кто об этом вообще, кроме нашей семьи, знает? — Я об этом знаю. Мне до этого есть дело. Мне от этого плохо. — Мне тоже. Но мы сможем с этим справиться, вместе. После долгого разговора, они смогли заснуть вместе на одной кровати. Пусть и под разными одеялами, но для Тейлора это было огромной победой. Доминик больше не противился, когда его гладили по лицу и волосам, бурча что-то под нос, все же не выдергивал руку из хватки Тейлора. Под предрассветные лучи разрешил себя обнять. На следующий день привычный уклад жизни Тейлора рухнул. Доминик разбудил его в семь утра, заведя заранее самый отвратительный на свете сигнал будильника. Тейлор подскочил на кровати дважды, пока Доминик выбрасывал из шкафа шлейки, ошейники, поводки и резиновые игрушки. Поначалу это напоминало ролевые игры, и Тейлор даже завелся, но, заметив сосредоточенный взгляд Доминика на резиновой курице, которая не пищала, расстроенно выдохнул. Рядом с лицом упали тяжелые резиновые сапоги, пара дождевиков, старомодные рабочие брюки со следами земли и травы. В конверте, попавшем в лоб, были пять тысяч долларов. — Хочешь быть со мной? — спросил Доминик, выдыхая сигаретный дым, запрокинув лицо к потолку. — Тогда попробуй пожить моей жизнью. — Ты серьезно? — Тейлор обвел его внимательным взглядом и закусил губу — Доминик даже в растянутом потертом свитере и в дранных джинсах выглядел как минимум на миллион долларов. — Что это значит? — Ты тратишь мое время, — строго сказал Доминик, крутя в руках ключи от машины. — Собирайся. Быстро! — Тейлор вскочил с кровати, косо посмотрел на предложенный гардероб, выдохнув, стащил с себя свитер и джинсы. Доминик на него не смотрел — ходил по комнате кругами и разговаривал с кем-то по-испански на повышенных тонах. — Переоделся, славно. Чайник еще горячий, можешь выпить кофе. — Окей, — монотонно сказал Тейлор, проходя в ванную и включая воду. — Я сказал кофе, а не душ, — Доминик надевал высокие кроссовки, сидя на тумбочке в коридоре. — Ради душа нужно было вставать раньше. Тейлор наспех почистил зубы. Залпом выпил горячий чай. Проклял всех на свете, заметив, что предложенные Домиником сапоги ему не по размеру. — Можно я в своих? Доминик внимательно посмотрел на кристально-чистые белые найки и кивнул — будет в разы забавнее. Он подгонял его всю дорогу до машины, до слез смеялся, рассматривая потрясающий внешний вид. Кинозвезда деревенского пошиба, не иначе. В магазине заставил везти две огромные тележки, а сам — осторожно укладывал корма, витамины, шампуни, игрушки и канистры с водой, и сказал на кассе молодой человек оплатит. Доминик вел машину быстро и резко, вез Тейлора далеко загород, тихо шикал на предложения остановиться и справить нужду, закатывал глаза, на просьбы о кофе и завтраке. Когда машина остановилась у огромных ворот, Тейлор задержал дыхание. Доминик позвонил кому-то — ворота открылись. И, Господи Боже, думал Тейлор, он сейчас в настоящем аду. Доминик припарковал машину у небольшого бетонного строения, кнопкой открыл багажник и отстегнул ремень безопасности. — Из-за тебя мои лапочки голодные, — бросил яростно Доминик, вышел из машины и махнул рукой полному мексиканцу, выглядывающему из небольшого окна строения. — Что-то ты долго! — Я не один, — Доминик прикрикнул на Тейлора, вытаскивая из багажника упаковки корма по двадцать килограммов в каждой. — Проснись уже! — О, ты нашел парня, дорогой. — Не дай Бог! Это мой старший брат. Выпускай. Матео вдавил кнопку на пульте и железные проволочные двери распахнулись. Сотня голодных обезумевших псов бросилась на лужайку, виляя хвостами, гавкая и обгоняя друг друга. Огромный датский дог со скоростью практически гепарда повалил Доминика с ног и начал жадно облизывать лицо. Тейлор был в полной прострации, хотел уже броситься на помощь, но Доминик так звонко смеялся, что пришлось отставить план по спасению. — Да, мой мальчик, — Доминик трепал пса по голове, спине и холке. — Я тоже скучал, — Тейлор глазами полными страха смотрел на трех огромных бульдогов, которые обнюхивали его одежду и кроссовки. — Надеюсь, они тебя сожрут, — заливаясь смехом, говорил Доминик, стараясь выбраться из-под тяжести пса. — Все, Дюк, хватит. Сидеть! — все собаки, как завороженные, сели. Доминик поднялся на ноги, отряхиваться, кажется, даже не собирался. — Как у нас дела? — Хорошо, мистер Морган. Лу принесла нам четверых. — Замечательно, — радостно сказал Доминик. — Сколько сегодня людей приедет? — Тридцать семей, мистер Морган. — Боже, дай мне сил, — взмолился Доминик. — Ну, кто хочет принять водные процедуры? — псы недовольно зарычали, порывались встать, но Доминик жестом приказал не двигаться. — Ты, балласт, достань шампуни и все остальное, — Матео хихикнул, Тейлор захотел провалиться под землю. Доминик сбросил джинсовую куртку, свитер и, оставшись в одной футболке, тепло улыбнулся. — Тащи шланги, сейчас у нас будет пенная вечеринка. Давай, Дюк, сюда, — Доминик щелкнул пальцами, пес, склонившись, подошел ближе. — Кто хочет быть красивым и чистым? Кто хочет найти дом? Следующие два часа проходили для Тейлора в ускоренном режиме: в глаза летели вода, шампуни и шерсть, его били хвостами по лицу, пытались укусить за руку, совершенно не слушались. У Доминика все получалось в разы лучше: псы ему определенно поклонялись. И хоть он сам был мокрый и в пене — выглядел настолько счастливым, что Тейлору становилось теплее на душе. — Еще не взял билет на самолет? — Не дождешься. Когда солнце было в зените, в приют начали прибывать люди. Десятки мужчин и женщин, умиляясь и перешептываясь, рассматривали собак. Доминик ходил рядом, говоря об особенности породы, о нужном уходе и питании. Тейлор чувствовал себя бесполезным — его сослали развлекать малолетних детей, угощать их булочками и лимонадом. Людям Доминик нравился — его внимательно слушали, соглашались, постоянно что-то спрашивали, советовались. — Какая встреча! — воскликнул Доминик, заметив среди толпы людей молодого человека в темных очках. Тейлор предложил детишкам перебраться поближе. — Ты пришел меня убить? — Нет, поздравить, — парень снял очки, засунул их в карман кожаной куртки и протянул Доминику букет белых роз. — Ну, и собаку забрать, конечно. — Как мило, — на букет роз Доминик только кивнул и улыбнулся. — На кого нацелился взгляд? — На него, — парень указал рукой на крупного белого бульдога с коричневым пятном на правом глазу. — Как думаешь, места хватит? — Ну, он уже не щенок, — сказал Доминик, передавая цветы Матео. — Чарли, ко мне! — бульдог лениво приподнял ухо и широко зевнул. — Думаю, спать тебе придется на полу. — Лишь бы ему нравилась моя музыка. — А я уже почти забыл, какое дерьмо ты слушаешь, — рассмеявшись, ответил Доминик. — Давай, Чарли, я жду, — бульдог шел медленно, вынюхивая в воздухе определенно что-то вкусненькое — Матео собирал барбекю. — Чарли, это Сэм — твой новый лучший друг. — Ну, привет, Чарли, — Сэм сел на корточки, протянул руку, пес лениво ее обнюхал, секундой позже подал лапу. — А почему тот парень смотрит на меня так, будто хочет расчленить? — Понятие не имею, — сказал Доминик и недовольно покосился на подбирающегося все ближе и ближе Тейлора. — Ты на барбекю останешься? — Боюсь, нет, — сказал Сэм, — нужно хорошенечко закупиться, да, друг? — почесал пса за ухом, тот довольно вытянул шею. — Будешь к нам заходить? — Конечно, почему нет? — Доминик обнял Сэма за плечи. — Спасибо, что взял его. — Я бы и двух, и трех взял, но ты сам знаешь наши квартиры. Доминик кивнул, проводил Сэма и Чарли до машины и помахал рукой на прощание. В воздухе витал аромат жаренного мяса, в огромном пространстве, обнесенном лесом, звучали искренний смех и приятный уху собачий лай. — Кто это был? — Какая разница? — Он дарит тебе цветы! — И? — Доминик обернулся и посмотрел Тейлору в глаза. — Тебя дома парень ждет, а ты смеешь демонстрировать ревность. Приди в себя, Тей! Из приюта они уехали только к десяти вечера. Все прошло изумительно — добрые люди и волонтеры забрали семьдесят псов. Доминик всю дорогу до дома улыбался. С Тейлором, который выглядел измученным и изможденным, он не разговаривал. После той нелепой сцены у ворот, Доминик на него ни разу не посмотрел. Оказавшись дома, в первую очередь направился в душ, провел там около часа, вышел полностью одетым и прошел в кухню, резко вдавливая кнопку включения чайника. — Еще одна такая сцена, и я сломаю тебе нос, понятно? Не нужно меня позорить. Ты уедешь, а мне здесь жить! Тейлор тупо пялился на бутоны белых роз в вазе на кухне. — Он тебе нравится? — Букет? Да, симпатичный. — Я спрашиваю про парня. — Сэм? Да, симпатичный, — издевательски сказал Доминик, наполняя чашку кипятком. — А теперь заткнись и прислушайся, — Тейлор непонимающе уставился на Доминика — тот указательным пальцем ткнул в пол. В пугающей тишине прорезался звук бьющегося предмета об стену. Потом послышались стоны, постепенно перерастающие в крики. — Я подскажу, — сказал Доминик, включая музыку на телефоне и постепенно увеличивая громкость. — Один из тех голосов — женский. Сэм — мой сосед снизу и с Карлой он встречается уже три года. Тейлор почувствовал себя полным кретином. — А цветы? — Он поздравил меня с победой. — Блядь. — Видишь, Тейлор, мы не подходим друг другу. И жизни у нас тоже разные. Может быть, когда-нибудь, — Доминик пожал плечами, отпил чай и поставил кружку на стол. — Возвращайся домой, там тебя любят так, как нужно тебе. — А я люблю тебя. — Я тебя тоже. Но сейчас мне нужен старший брат, а не парень и точно не любовник. Мы поняли друг друга? — И сколько времени тебе нужно? — Не знаю, — равнодушно сказал Доминик. — Может быть год, может — десять лет. Но от пары на выпускной я все-таки не откажусь. — Это радует, — Тейлор поднялся со стула, подошел ближе и поцеловал Доминика в щеку. — Никаких поцелуев, секса и ревности — идет? — Идет.