(от лица Эдварда Каллена)
Конечно, Элис обрадовалась возможности прокатиться на пикапе Беллы. Сделать хоть что-нибудь для мисс Свон, которая «определенно тебе нравится, и не спорь, Эдди». Не желая начинать ссору, я промолчал и просто отдал ключи мелкой. Эммет знающе улыбнулся, исполнив «пошлый танец» бровями. Эти двое были неисправимы, но я любил их, и даже слишком молчаливых в последнее время Хейлов. Что-то происходило с близнецами, но они отмахивались от вопросов и нашего беспокойства. Пару раз Роуз поругалась с Эмметом, а Элис выглядела такой беспомощной после разговора с Джаспером, что я почувствовал всю глубину её отчаяния. Причину замкнутости знали родители, так же загадочно хранившие молчание и бросающие печальные взгляды на блондинов. Но нам никто ничего не говорил. Медленно следуя за Эл до дома Свон, я размышлял о нашей быстро закручивающейся дружбе с Беллой. Она определенно являлась человеком со схожим кругом интересов, один Дебюсси чего стоит. Но что-то не давало мне расслабиться до конца и полностью погрузиться в приятельские отношения с ней. Зудящее чувство внутри каждый раз мешало мне заговорить на определенные темы или задать определенные вопросы, вертящиеся на языке, но никак не формирующиеся. Я не мог чувствовать себя… в порядке рядом с ней. Такое чувство, словно сделай я неосторожный шаг и моя жизнь разрушится. Рухнет как карточный домик. И причиной тому станет Белла Свон. Но почему? Ведь Белла являлась, пока, самым бескорыстным человеком, встретившимся на моем пути. Она добра, может уступить то, что хочет сама другому, и пока не причинила никому боли или неприятностей намеренно. Элис, припарковавшись, вылезла, натягивая капюшон как можно глубже и быстро засеменила к «Вольво». Дождь продолжал лить стеной, поэтому Кроха залезла на заднее сидение с характерным хлюпаньем. — Ужас, а не погода! — воскликнула она, отряхивая капюшон. — Элис! — возмущенно зашипела Роуз, прикрываясь руками от капель. — Не растаешь, — фыркнула мелкая, показывая сестре язык. Я, усмехнувшись, поехал домой. На заднем сидении продолжалось взаимное ворчание. Джас терпеливо молчал и не вмешивался, вставать на чью-либо сторону ему было не выгодно. Эммет так же просто наблюдал за девочками. Его губы растянулись в улыбку, и в глазах появилось столь нежное выражение лица, вмиг превратившее здоровяка из грозного Гризли в плюшевого медведя. Я понимал его, даже такая негативная вспышка от Розали в радость, после пары дней молчания, уныния и тревоги. Дома нас ждали. Эсми, всегда спокойная и собранная, мерила шагами гостиную, заламывала руки и беспокойно всматривалась в окно, застланное снаружи водой. Элис, не заметив нервное состояние матери, подбежала к ней и защебетала о событиях сегодняшнего дня. Выложив все, что только могла: и правду, и свои домыслы. Но Эсми её не слышала. Она потерянно улыбалась, кивая невпопад. Аккуратно отстранив Кроху от себя, она её тихо попросила: — Поставь чайник, милая, — тут же отходя от Эл. Розали, всегда чуткая к изменению атмосферы в доме, обеспокоенно наблюдала за мамой. Она подтолкнула брата в сторону кухни, отправляя к мелкой, а сама напряженно сложив руки на груди, ожидала продолжения. — Мальчики, — грустно улыбнулась Эсми, — нам стоит поговорить. Роуз, помоги ребятам. — Мам, — нахмурилась блондинка. — Пожалуйста, — строго сказала она, указав рукой на кухонный проем. Сестра закатила глаза, раздраженно всплеснула руками, но вышла. Мы с Эмметом переглянулись. Что случилось и почему такое волнение? Зачем секретность? — Пойдемте в кабинет Карлайла, — кивнула Эсми, первая повернувшись в сторону лестницы. В тишине мы поднялись наверх, открыли третью дверь слева, куда никто, кроме мамы, не смел зайти без присутствия отца. Эсми села за стол, мы заняли стулья напротив. Она вздохнула и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. А потом, посмотрев прямо на нас серьезным взглядом, заговорила: — Мне звонили сегодня из нотариальной конторы. Так как твои родные, Эдвард, и твои, Эммет, жили в одном городе, юрист, что удивительно, у вас так же общий. Ваши родители оставили наследство, с сопроводительными письмами. В них указано время, когда наследникам должны сообщить о завещании. Эммет, тебя обязаны уведомить перед окончанием школы, но после твоего дня рождения. Учитывая, что первого марта мы как раз отпраздновали его, юрист решил — это оптимальный промежуток указанного времени. Лицо здоровяка мрачнело по мере речи мамы. Мы плохо знали его историю, Эммет не любил рассказывать о своей биологической семье, отшучивался на наши вопросы или просто переводил тему. Но там, скорее всего, так же плохо, как и у остальных, ведь Эсми смотрит на брата сочувственным взором. Тем самым, которого удостаивался каждый из приемных детей семьи Каллен. — Эдвард, твое завещание затерялось. Они должны были связаться с нами ещё летом, после твоего семнадцатилетия, но произошла какая-то путаница и документ обнаружили только вместе с бумагами родителей Эммета, — Эсми протянула нам руки с самым сопереживательным выражением лица. — Я понимаю, мальчики, насколько больно вам и как не желаете вы в этом участвовать. Но мы должны узнать последнюю волю этих людей. Они, как-никак, не чужие вам люди. Я закрыл глаза. В ушах зазвучал крик мамы Лизи, рык Мейсона-старшего и грохот. А ведь только начал забывать о самом худшем, стремясь сохранить только светлые воспоминания о биологических родителях, но видимо не судьба… Я кивнул, Эммет тоже. — Мы дождемся Карлайла и улетим вечерним рейсом до Пенсильвании, — составляла план мам, печатая что-то на своем айфоне. — Там пересадка в Ланкастер и после я поведу арендованную машину, заказанную прямо, — она прищурила глаза, — сейчас! Итак, — заблокировав телефон, Эсми вновь обратила на нас внимание, — вы сейчас собираете вещи на два дня, прощаетесь с братом и сестрами, отменяете свои планы на выходные, — я собирался спросить, о чем это она, но мама продолжила. — Мы с папой в курсе, что вы на наш уикенд делаете свой. Никто не против, пока не происходят неприятности, но в этот раз придется обойтись без отдыха. — Хорошо, — согласился я, Эммет продолжал молчать. — Дорогой? — обратилась к нему Эсми. — Все нормально, — приподнял он уголки губ в подобии улыбки и поднялся. — Я пойду приготовлю чемодан, да и с Роуз попрощаюсь. — Я тоже пошел, — последовал я за братом, мама лишь кивнула и включила ноутбук отца. Выйдя из кабинета Карлайла, мы разошлись. Я спустился вниз, на кухню, а здоровяк отправился в их с Розали комнату. Иногда хорошо иметь прогрессивных родителей, которые после восемнадцатилетия разрешают жить вместе. Эл и Джасперу этого не светит. Когда малышка отпразднует свое малое совершеннолетие, Хейл будет обживаться в кампусе. Ступив на первый этаж, я услышал щебетание Элис и раздраженный голос Розали. Опять о чем-то спорят. Иногда я поражался, насколько часто они могут не соглашаться друг с другом, но сколь сильно привязаны и дружны. — Роуз, — позвал блондинку, заходя на кухню. — Поднимись к Эммету, пожалуйста. Хейл нахмурилась, но подчинилась, не говоря ни слова. Степенно слезла с барного стула около стойки и плавно покинула комнату. — Что случилось? — негромко спросил Джаспер, опережая Кроху. — Нам с Эсми и Эмметом нужно уехать на выходные. Уикенд отменяется. Позвоните Джареду и Джейми, хорошо? — Хорошо. Но почему? — постукивая чайной ложкой по столешнице, поинтересовалась Элис. — Приветы из прошлого, — усмехнулся я, взял бутерброд и вышел из кухни. Мне не особо хотелось разговаривать, что-то пояснять и ощущать на себе жалостливые взгляды. Они оба прошли через ужасные события, Кроха даже более жестокие, чем мы все, но они все равно до конца не поймут меня, как и я не смогу осознать произошедшее с ними полностью. Я старался не думать, не вспоминать. Но шкатулка с «секретом», прочно спрятанная на дне моего сознания была потревожена. Эсми вставила ключик в замок и дала возможность выпустить мои детские кошмары. Я сопротивлялся, хоть и слышал в голове крики мамы Лиззи, рык и ругань Мейсона-старшего, свой тихий плач… даже приют казался райским местом по сравнению с домом, где я родился. Стараясь не поддаться и не отворить «секрет», я взял телефон. Нужно позвонить Белле и предупредить, что меня не будет завтра. Я ведь обещал, верно? Только сегодня давал слово заранее сообщать, если пропаду. Не стоит его нарушать в первый же день. У меня был только домашний телефон Свон, нужно исправить эту оплошность. Она в любом случае должна быть дома, на улице явно не прогулочная погода. На седьмой гудок я услышал неуверенное мягкое: — Алло? — Белла? — Да, — удивленно ответил голос. — Привет, это Эдвард. — О, — пауза. — Эдвард! — смущенно и радостно. — Да. Слушай, я почему звоню, у меня не получится завтра прийти в школу, — я присел на кровать. Нужно что-то сказать, назвать причину, которую, если её спросят, она сможет сообщить всем своим многочисленным приятелям-знакомым. На всякий случай, вдруг не удержится, да и мы ещё не настолько близки, чтобы делиться самым сокровенным… но как хотелось бы… — Оу, — грустно прозвучало в ответ. — Что-то случилось? — ещё более печально спросила девушка. — Ничего сверхъестественного, — хмыкнул я, вспоминая теории Беллы обо мне. — Просто мы с Эмметом хотим съездить в Ронкс. — Куда? — не поняла она. — Ронкс. Не важно. Поедем развеяться, типа туристическая миссия, — неестественно засмеялся я. — Ясно, — в голосе Беллы было очень много неуверенности. — Просто держу тебя в курсе, как и обещал, — улыбнулся я. — Точно, — хмыкнула девушка. — Спасибо, — её голос стал очень теплым и нежным. — Повеселись в субботу, и пообещай, что не утонешь или не сломаешь себе чего, а то с твоим везением... — я многозначительно замолчал. — Да иди ты, — воскликнула она, и я рассмеялся уже искренне. Все-таки стоило поговорить с другом, чтобы хоть немного отпустило. — Пожелай мне удачи, — попросил я. — Удачи, хоть я и не понимаю, зачем она тебе в турпоходе, — негромко произнесла она. Я не стал её исправлять. — Пока, Белла Свон. — Удачной дороги, Эдвард Каллен. Послышались гудки, она повесила трубку.***
Перелет из Сиэтла до Пенсильвании прошел незаметно. Я уснул. Измотанный переживаниями, ожиданием и неизвестностью я не мог ещё и бодрствовать на протяжении нескольких часов в самолете. Но не думаю, что Эммет последовал моему примеру. Он так толком и не поговорил с нами. Молча спустился с чемоданом, поцеловал Розали, которая как никогда была естественной и живой. Её глаза беспокойно блестели, руки не могли найти место, и она порывалась что-то сказать, но не могла вымолвить ни слово. Эммет попрощался с остальными и первый сел в автомобиль. Мне не нравилось его состояние, как и всей семье. — Поговори с ним, Эсми, — услышал я шепот Карлайла, обращенный к маме. — Конечно, — нервно улыбнулась она, поцеловав отца в щеку. Я просто помахал всем и вышел вслед за Эсми. Более неправильного, скомканного и странного прощания я не припомню. Проснувшись за полчаса до посадки, я решил заговорить с братом. Мы были дружны всегда. Он оберегал нас с Элис, считал, что не справимся сами. Хотя это было и не до конца правдой. Но мы позволяли здоровяку проявлять свои замашки «старшего» и сносили его заботу с умилением. Но иногда и защитнику нужна поддержка и забота, правда? — Не хочешь поговорить, Эм? — негромко спросил я. Большинство пассажиров ещё спали. — Нет, — сухо ответил брат. — Хорошо, тогда можно мне сказать, — я знал, мне ещё аукнется такая вольность, но казалось, это поможет Эммету. И возможно облегчит предстоящие события для меня. — Валяй, — небрежно согласился он, лишь бы отвязаться. — Вы все знаете, что я не особо любил отца и какое-то время жил в приюте мисс Орн, двухэтажном доме, где семья хозяйки временно пускала нас пожить и заботилась, в роли «родителей», — я хмыкнул на последнем определении. Эммет повернулся ко мне, перестав бесцельно пялиться в иллюминатор. — Но я не просто недолюбливал Мейсона-старшего, я его боялся, — поджав губы, я поправился, — до сих пор боюсь. Посмотрев брату в глаза, я негромко заговорил: — Он мучил меня и маму. И это, конечно, не так ужасно, как у Элис, или так травмирующее, как у Хейлов, но остается на всю жизнь. Я правда не знаю, что произошло. Лет до четырех, насколько я могу помнить, у нас все было относительно нормально. Мейсона почти никогда не было дома, работал, и мы с мамой проводили большую часть дня вдвоем. Нам было хорошо. Мне было хорошо. Отвернувшись, я опустил взгляд на колени, продолжив шепотом: — Я не считал его семьей, просто частью нашей с мамой жизни. Называл отцом, как наказывала она, но никогда радостно не бежал его встречать с работы и не стремился проводить время вместе. Мне хватало мамы, я был счастлив с ней, пока в доме не поселился страх. Сглотнув, я взял в руки телефон, используя как спинер. — В один день Мейсон вернулся рано домой. Шатался, от него ужасно пахло и его лицо было красным, как помидор. Он был пьян, теперь я это понимаю, — Эммет положил свою широкую ладонь мне на руку, останавливая вращение телефона. Посмотрев на него, я сказал: — В тот день он впервые ударил её. Хотел и мне наподдать, как он выразился, но мама вцепилась в его кулак и повисла на нем. Она кричала уходить, но я был не в силах. Меня парализовал страх, я не понимал, что происходит, но боялся так сильно, как никогда до этого. Мне было всего четыре или пять лет, и я испугался отца, этого незнакомого мужчину, которого видел лишь мельком, и хотел помочь плачущей матери. Откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза, я вздохнул: — Она увела его на кухню, утащила точнее, и оттуда еще долго доносился грохот. Я наконец-то смог двигаться и убежал в свою комнату, спрятался под кроватью и плакал. Тихо, чтобы монстр, которого мама велела называть отцом, не нашел меня. Не знаю сколько я там просидел, но мама все-таки пришла и достала меня, всего в пыли, соплях и с мокрым от слез лицом. Она была красная. Не так, как Мейсон, местами. На щеке полоса, красный глаз, что-то бардовые в уголках губ и шея, три пятна на её тонкой длинной шее. Когда мама поднимала меня, чтобы унести умыться, и я обнял её слишком сильно, послышался всхлип и стон. Ей было больно, не знаю, сломал он что-то или нет, но гематомы точно оставил. Открыв глаза, я посмотрел на брата. Он сидел с максимально сочувствующим лицом и молча внимал мне. — Его уволили. Вот и вся причина пьянства и избиения жены. «Он просто был зол», — так оправдывала мама Мейсона и не выходила из дома неделю, нанося толстый слой косметики на лицо. Отец носился по городу, ища достойный заработок, но ничего «стоящего», по его словам, не было. Он пил вечерами, заставлял маму уложить меня спать пораньше и всю ночь из их комнаты доносились её вскрики. Не знаю, насильно он принуждал её к сексу, или ей нравилось, но меня пугали эти звуки. С утра я старался высмотреть новые пятна на маме и находил один-два синяка, которых не было вечером. Пассажиры начали потихоньку просыпаться, и я наклонился ближе к Эммету, приглушая голос: — Через две недели безработицы отца, мама вернулась на работу, где трудилась до моего рождения. Там её приняли с распростертыми объятиями. Мейсон стал пить больше, крики мамы вечерами и просьбы остановиться, пугали меня ещё сильнее. Через месяц после увольнения, он перестал даже стараться что-то найти, просто целыми днями пил пиво на диване, пока я был в садике, а мама на работе. На выходных напивался с друзьями и, приходя домой, бил маму, грозя ударить и меня. Но она неизменно останавливала его, прогоняла меня с глаз и старалась кричать потише. До девяти лет это продолжалось. Мне тоже стало попадать, не так сильно, как маме, но весьма ощутимо. Собравшись с духом, я подошел к финалу рассказываемой трагедии: — Мои синяки заметили в школе и вызвали социального работника. Это была женщина средних лет, полноватая, с агрессивным выражением лица. Она пришла в наш дом как раз, когда возвращалась мама с работы. Она видела грим мамы и некоторые гематомы, что не были достаточно скрыты. Видела меня, покрытого мелкими синяками, не столь серьезными как у мамы, но все же. И видела отца, сидящего в растянутых спортивках и сальной майке, с бутылкой пива в руках, а рядом с диваном стояло ещё пять пустых. Задав пару вопросов, только отцу, она удовлетворенно кивнула и улыбнувшись ему, сказала: «Вы правы, жену и детей стоит держать в строгости. А то одна начнет блудить, а из вторых непонятно, что вырастет. Я буду заниматься вашим делом, мистер Мейсон. Не беспокойтесь, больше никто не потревожит столь уважаемого семьянина по пустякам». Посмотрев на нас с мамой пренебрежительно и зло, она покинула дом, оставив нас наедине с разозленным монстром. Он не сдерживался в этот раз, мама лежала на полу, не издавая звуков, а он продолжал пинать её по животу и голове. Я, сжавшись в комок, забился в угол, плача. Страх и боль перемешались во мне и я мог шептать лишь «мама». Наконец ему надоело издеваться над бесчувственным телом и его красные глаза уставились на меня. Возможно судьба хранит меня? — хмыкнув, прохрипел я. Воспоминания оказались слишком сильные, глаза щипали слезы, но я держался. Я дорасскажу и доверюсь, а после буду мучиться болью и кошмарами, после. — Направляясь ко мне, сжимая свои большие кулаки, Мейсон наступил на пустую бутылку из-под пива. Он принципиально пил только из стеклянных, и за это поплатился. Та батарея, что стояла рядом с диваном разлетелась во время «воспитания» мамы, и они валялись по всей гостиной. Прокатившись на бутылке, он начал падать. Из-за опьянения не смог воспользоваться чудесами координации и упал прямо на журнальный столик затылком, а после лицом на ещё одну бутылку, сломав нос. Отодвинувшись от Эммета, я вновь сел прямо. — Я сидел в том углу ещё какое-то время, боясь, что он вот-вот встанет. Но он лежал и не шевелился. Тогда я осмелился подползти к маме. В школе нас как раз учили первой помощи и как проверять пульс. Она еще была жива и я поспешил вызвать скорую. Мама умерла, не дождавшись врачей. Мейсон пролежал несколько часов в реанимации и тоже умер. Я остался сиротой. Капитан экипажа объявил о посадке в Пенсильвании. Я замолчал. Эммет ничего не сказал, продолжая молчать весь остаток полета.