Немного о пиратах и не только

Дракуль пялится на Шанкса — на его плечо, скрытое под тканью чёрного плаща, — неприлично долго, но ничего не говорит. Взгляд у Михоука пристальный и, что хуже всего, разочарованный, тяжёлый и горестный. И Шанкс не выдерживает первым: — Ну чего ты так на меня смотришь? — улыбка у него нелепая, как и всегда, впрочем, но в глазах океан сожаления перед соперником, перед фехтовальщиком плещется. Потому что Шанкс, как никто, наверное, понимает: у Дракуля в венах пульсирует звон мечей, и отблеском кованой стали каждая клетка тела пропитана. Потому что Шанкс, как никто, наверное, понимает: для Михоука сражения — жизнь, а сражения с достойным противником — то, что эту жизнь наполняет. И фехтовальщик без руки достойного боя, как ни взгляни, дать не сможет. — Я бы хотел сразиться с тобой ещё хоть раз, — произносит Михоук с привычным статным хладнокровием. Шанкс понимает, но всё равно искренне удивляется и даже не пытается это скрыть. — Только не говори, что ты так расстроен из-за меня. Михоук молчит и совсем не меняется в лице, но Шанкс чувствует, что в груди бывшего соперника бушует настоящая буря. Рыжеволосый вздыхает и просит: — Не драматизируй, ладно? — и взглядом, наполненным тёплой тоской, бегло скользит по рукояти своего Грифона, верно висящего за поясом, а Дракуль от этого, кажется, лишь мрачнее становится. — Оно хоть того стоило? — сухо спрашивает Михоук и почти физически ощущает, как вокруг густеет воздух и становится труднее дышать: горечь сжимает пальцы на его шее, а ураган изнутри выламывает рёбра. — М? — Шанкс несколько секунд смотрит на него, а затем опускает голову и проводит рукой по волосам, уже не натыкаясь пальцами на привычные плетёные соломенные ветви. Он думает о ребёнке из крохотной деревни в Ист Блю, гордом и крикливом мальчишке, что всегда лезет на рожон и совсем не умеет отступать; о мальчишке, вцепившемся в его рубашку и громко рыдающем; о мальчишке, что упрямо, как назло всем, пообещал стать Королём Пиратов, — и взгляд его смягчается, но в голосе же только непоколебимая уверенность и слышится: — Да, Соколиный глаз, стоило, определённо стоило. Михоук лишь хмурится, но ничего не говорит. — Но знаешь, — Шанкс кончиками пальцев очерчивает рукоять и гарду висящей на своём поясе сабли, и вновь смотрит на Дракуля, — мне тоже было весело с тобой. Шанкс улыбается невероятно ласково, легко и искренне. Шанкс улыбается, и все тяжёлые и вязкие сожаление, разочарование и досада, всё это время горло Михоука в своей хватке до синевы стискивающие и с хрустом ломающие, в себе он вдруг уже не находит. Но шторм под рёбрами, сносящий всё на своём пути, почему-то всё также никуда не девается. — Я ничего такого не говорил, — спокойно отвечает мечник и прячет лицо под широкими полями своей шляпы. — Но ты так подумал. Шанкс смеётся звонко, а во взгляде его плещется благодарность, — и Дракуль уже не перечит.

***

— За это надо выпить, Соколиный глаз, — воодушевлённо подгоняет Рыжеволосый, наливая пиво в чужой бокал. — Я вижу, ты уже и так нетрезв, — шичибукай замечает пылающий на его лице хмельной румянец и опустошённые сосуды, валяющиеся рядом. — Не трепи понапрасну языком, а пей. Сегодня у нас праздник! Михоук переводит взгляд на несколько полных ящиков и бочек пива, стоящих за спиной ёнко, и почему-то таким запасам у Пиратов Рыжеволосого даже как-то не удивляется. Дракуль смотрит на Шанкса — уже не на плечо, скрытое под тканью чёрного плаща, — на лицо, обрамлённое алыми прядями, в котором отражается никогда не угасающая радость, — а тот всё смеётся, гордо любуясь листовкой подросшего мальчишки из Ист Блю, и буря, бушующая в груди Соколиного глаза, вновь напоминает о себе, только силу набирая и по венам уже приятным теплом разносясь. Шанкс всё смеётся, и Михоуку кажется, что, возможно, всё не так уж и плохо. Когда Рыжеволосый ловким движением стаскивает с него шляпу и надевает себе на голову, пальцами придерживая за края, Дракуль совсем на это не возражает. И когда пират прижимается к его груди и зарывается лицом в изгибе шеи, царапая бледную кожу щетиной да перегаром жарко опаляя, не возражает тоже. Дракуль не уверен, но он уже догадывается, что буря, сейчас в груди его бушующая, состоит целиком из одной лишь любви. Шанкс думает: для Михоука сражения — жизнь, и пока ещё не знает, что жизнь для Михоука это сам Шанкс.