Ворон и Ласточка

      — Почему я еще ни разу не видел, как ты летаешь?              Диаваль вздрогнул. И как только Зирре удается так тихо передвигаться? Практически бесшумно, что это даже пугает порой.              — Потому что я не летал при тебе. Логично? — обернувшись, Диаваль посмотрел через плечо на друга, что замер в паре метров позади, улыбнулся. Но ответной улыбки не получил. Взгляд Зирры, внимательный, немного холодный, был направлен прямо на него. Губы сомкнуты, брови нахмурены. Неизменная лента на его шее трепетала от легкого ветерка. Диаваль напрягся.              — И почему же ты этого не делал? Таишься? Я недостоин увидеть твой полет или разделить его с тобой? — Зирра приблизился, сел рядом. Они опять, как и в день их встречи, были на краю обрыва. Высокого, крутого. С верху которого были видны не только Болота, но и королевство Авроры за рекой. И даже далекие горы. За ними и просторами океана пропадала Малефисента. Причина его не-полетов.              Диаваль повел плечом. Покусал губу, переведя взгляд с простирающихся впереди земель на сложенные на коленях руки. Поиграл нервно пальцами. Кинул быстрый взгляд на Зирру, что внимательно, почти не моргая смотрел на него своими темными глазами. Вздохнул.              Они подружились крепко за эти пару недель, что Зирра жил на болотах. И Диавалю, наверное, было бы теперь невесело быть тут без Ласточки. Не встречаться с ним по утрам, когда они оба покидали свои убежища (Диаваль жил в старом домике, где когда-то обитала Аврора, а Зирра — где-то на поляне вместе с феями). Не гулять с ним, болтая обо всем. Хотя Диаваль чаще молча слушал: Зирра повидал почти весь мир и знал на порядок больше. Не сидеть молча вечерами где-нибудь у ручья… Но все же Диаваль еще не до конца мог довериться этому парню. По причине, которой и сам не мог понять. Потому, желая скрыть свою слабость, свою никчемность, свою зависимость от другого, вернее, другой, он лишь повел плечом, ничего не ответив. Но сделал тем самым еще хуже, похоже.              — Значит, недостоин, — Зирра отвернулся, сгреб пучок травы в кулак, вырвал зло ее из земли с корнем и тут же бросил с обрыва. Резко поднялся. — Что ж… Ладно.              Он двинулся обратно в сторону леса, и Диаваль вдруг подумал: а что если друг уходит… навсегда. И его будто подбросило с земли.              — Зирра, стой! Подожди, — он вскочил, догнал товарища, схватил его за руку. Зирра замер. — Дело не в том, что ты недостоин или я не хочу… разделить с тобой небо. Я просто… — Он вновь замолчал, пытаясь подобрать слова, чтобы не выйти совсем уж ничтожным в глазах товарища. Зирра смотрел на него все так же внимательно и без каких-либо эмоций. Руки, правда, не вырывал. Диаваль тряхнул волосами, челка упала на лоб, и он раздраженно загреб ее назад пятерней.              — Я не могу! — выпалил он, тут же отворачиваясь и закусывая губу. О боги! Признаться в том, что ты не можешь летать. Ты, птица!              — Прости, — Зирра потянул его за руку, сделал шаг, чтобы заглянуть в лицо Диаваля, — что значит «не можешь»? Ты же… ворон! Как ворон может не мочь летать? Ты же с детства мог. А теперь?..              Диаваль покусал губу, отпустил руку Зирры, все еще не глядя ему в глаза, отошел в сторону.              — А теперь не могу. Я не владею магией, как ты. И не могу летать в человеческом облике. Я же говорил тебе, — стоя теперь у старого дуба, на который в их первую встречу поднял его своими чарами Зирра, Диаваль ковырял пальцами жесткую кору.              — Это я знаю. Но я говорю про птичий облик! Причем тут?.. Ты же птица. Я никогда за эти дни не видел, чтобы ты обращался. И… чтобы летал. Почему? — Зирра подошел ближе — Диаваль теперь услышал его легкие, невесомые шаги, — но не коснулся друга, замер рядом.              Сказать? Нет? Сердце билось как сумасшедшее. И ныло сильнее, чем в плохую погоду старые шрамы. Диаваль вновь облизал губы, впился пальцами в кору дерева, будто когтями. Боль в руке отвлекла от боли в груди.              От боли, что сопровождала Диаваля все эти дни с последней войны и ухода Малефисенты. И что усилилась, когда появился Ласточка. Боль от ощущения собственной никчемности. Зависимости. Ненужности. Ведь, найдя своих, Малефисента бросила — бросила! — его. Боль от зависти к самодостаточности, к независимости, к возможностям Зирры. Что не хвалился ими специально, но что бросались в глаза ежедневно. И из-за чего Диаваль с каждым днем все больше осознавал себя ущербным. Он шумно выдохнул.              — Я не владею магией, Зирра! И я не могу обращаться без Нее. Без Малефисенты. Я не могу летать! И я… А ты дразнишь меня! — Диаваль крикнул, будто каркнул это, прижался лбом к дереву, всхлипнул. Слезы потекли сами собой по щекам. Он сказал правду все же…              — Я дразню тебя? Чем? — Диаваль ощутил руку Зирры на своем плече, дернул им, и рука тут же исчезла. — Я… не хотел этого, но если ты так…              Диаваль молчал. Боль, что он таил в себе многие дни, а может, годы, выплескивалась наконец наружу всхлипами и слезами.              — Значит, ты не можешь летать из-за… Малефисенты, — голос Зирры стал громче и холоднее. И злее. На кого только он злился? На себя? На Диаваля? На фею? — А она… зная, что ты не можешь стать собой… без нее… бросила тебя и просто улетела? Это… низко! — Все же злость была на колдунью. Ее имя Ласточка будто выплюнул. — Подло. И недостойно! А Аврора, значит, тоже забыла об этом? Раз оставила тебя тут… решать за нее дела, пока сама милуется с прекрасным принцем. Отлично. Нечего сказать: «друзья!». Да... гадины они просто!              Диаваль вскипел. Да, Зирра был прав. В каждом слове, в каждом обвинении. Но Диаваль любил свою семью. И Аврору, и уж тем более, Малефисенту. И не мог терпеть, чтобы их так оскорбляли. К тому же, правота Зирры опять говорила лишь об ущербности Диаваля. О том, как прогибался он под колдунью и принцессу. Как терпел унижение это. В отличие от гордого, сильного Зирры, что терпеть бы такое, конечно, не стал бы. Диаваль резко развернулся, стер со щек слезы.              — Замолчи! Ты не имеешь права так говорить!              — Почему же? — Зирра подался навстречу Диавалю, вздернул брови. — Так оно и есть. Тебя бросили. На Болотах. В компании глупых фей и зверей. Даже крестные улетели с Авророй, разве не так? Оставили разгребать все тут. И даже не дали возможности быть… собой! Кто они после этого, м?              — Я сам хотел! — Диаваль сделал шаг назад непроизвольно. Уперся спиной в дерево. Вскинул подбородок. Вранье, насчет «сам», конечно. — И они меня не бросили, а доверили мне великое дело и…              — Не лги себе! — оборвал его Зирра, осуждающе качая головой. — Они ничего тебе не доверили. Они просто свалили на тебя заботу о бессловесных тварях. И не подумали, каково будет тебе. Не оправдывай их. Еще скажи, что это твой долг и все такое. Что там говорят, когда понимают, что их использовали?              Диаваль вскипел еще больше. Он оторвался от дерева, преодолел то небольшое расстояние, что разделяло их. Ткнул пальцем в грудь друга — друга ли? — и хрипло зашептал:              — Я не оправдываю. Это так и есть! Они — моя семья. И не тебе... перелетной птице без роду и племени рассуждать о привязанности, долге и… Кстати, а где твоя родня? Близкие? Или ты их бросил? Чтобы тебя не использовали?.. — он видел, что с каждым его словом Зирра мрачнеет, глаза его гаснут, но уже не мог остановиться. Прикусил язык он лишь тогда, когда Зирра молча взял его руку за запястье, отвел ее в сторону, сделал шаг назад…              — Знаешь, может, я и не прав, Ворон. Но и ты тоже, — он отрицательно покачал головой, будто желая усилить свои слова. Сорвал с шеи свою ленту — она медленно начала падать на землю — и моментально обернувшись в птицу, взмыл вверх. Ласточки летают очень быстро, и через несколько секунд Диаваль мог увидеть только маленькую точку в небе, удаляющуюся прочь.              — Зирра! — крикнул он, но было уже поздно. Ему осталась лишь боль. И ярко-рыжая лента ласточки. Диаваль машинально подхватил ее, прижал к груди. И осел на землю.