I Love You - RioPy /на повтор/
Чонгук часто дышит, пытается успокоиться и найти в себе силы, чтобы извиниться перед читателями за шум. Глаза быстро бегают, он закусывает губу, смотрит на Тэ и осипшим понизившимся голосом хрипит: — Я ни за что не признаюсь тебе в любви, Ким Тэхен. В грудь словно вонзают кол, и оба одновременно хватаются за бьющуюся в агонии грудную клетку. Постепенно шепот книг и перелистывания страниц сменяется звоном в ушах, дышать становится труднее, и Чонгук размыкает губы, чтобы ртом захватить хотя бы немного воздуха. Затем все звуки разом пропадают и становится… так тихо? Время замедляется, а мир охлаждает пыл молчанием. Чон улыбается. Оказывается, это именно то, в чем он нуждался. Голова обычно была забита множеством безумно громких мыслей, незатихающих даже во сне: как убедить людей в явном наличии вреда истинности, сколько еще нужно причин и фактов из интернета и архивов библиотеки, и как ему выставить в наиболее мягкой форме, чтобы правительство не отреагировало слишком негативно. Он стремился не допустить зазора между ним и читателем, никаких посредников, никаких отвлекающих маневров. Хотя государство в любом случае не будет полностью поддерживать такую невыгодную идею какого-то Сеульского ученого, даже лишившегося работы. Последняя мысль безусловно с необычайной стойкостью уверования спустя долгое время больше не возникала. Чонгук был уверен, что ничего плохого не случится и боль не появится, всё будет идеально, так, как хотелось ему. И насколько же отвратительно сейчас глубоко вдыхать ртом, улыбаться и плакать одновременно, не слышать голоса Джина, прибежавшего на крик, с испугом смотреть на Тэхена по правую руку, который тоже выглядел, мягко говоря, не в порядке. И впервые допустить, позволить прошептать: — Ничего не выйдет. И остановить время. На моменте, когда брови Сокджина вздернуты и он вглядывается в лицо друга, пытаясь привести в чувства, дергая за плечи; когда из-за шкафа виднеются чужие внимательные глаза, и гримаса удивленности сменяется непониманием и ступором; когда Тэхен выравнивает дыхание и берет салфетку из контейнера Чонгука, чтобы вытереть его слезы. — Эй! — наконец пробивается словно сквозь туман голос Джина, и Чон имеет возможность дышать как раньше. — Уже нормально, убери руки, — просит Чонгук, отстраняясь от всё еще скользящей по лицу салфетки и вставая со стула. — Сейчас вернусь. Библиотекарь выходит в заднее крыло большого здания, которое уже не использовалось по не очень интересовавшей причине. Каблуками лакированных грязноватых над подошвой туфель отбивает четкий ритм, улавливающий темп его шагов к лестнице и перилам. До сих пор сохранилась пепельница, лежащая на деревянной перегородке, очевидно, владельцем являлся один из прошлых работников. Гусеницы окурков извивались, пепел под ними толстым слоем ковра сотворил своеобразную подушку. Чонгук мельком глянул на предмет, оперевшись о поручни, и выдохнул теплый пар, контрастирующий с холодным воздухом. Мозги следовало срочно привести в норму, потому что несколько слов, тихо произнесенных там, на стуле, просто не могли произнестись им. Что значит — ничего не выйдет? Как он мог сморозить подобную глупость? Еще одна вещь, которую пропишет в диссертации: помутнение разума и боль в груди, когда ранил соулмейта неосторожно брошенной фразой. Она — эта фраза, — конечно была сказана специально, но об этом читателям совершенно необязательно знать. Тэхен, на удивление и легкую удовлетворенность, не открывает ужасно-противно скрипящую дверь за спиной ни через минуту, ни через две. Чонгук, отпугнув мысли, бездумно выдыхает пар, смотря на то, как он красиво растворяется в воздухе, исчезая, а с новым выдохом появляется снова. На тонком слое снега виднеются свежие следы прошедшего мужчины — отпечаток подошвы широкий и большой, рифленый, значит, ботинки, возможно тимберленды. Странно, что здесь кто-то ходит и вообще знает о существовании этого закутка. Через дорогу, за забором парка, кроны высоких деревьев глядят в небо, по асфальту уверенно вышагивает мальчик лет трех с матерью под руку. На небе светлые тучи — будет снег. Чон, уже в полной мере ощутив неприятный холод улицы, решает вернуться к стойке. Сердце бешено бьется, сосет под ложечкой, кажется, что нужно постоять хотя бы чуть-чуть, не уходить так резко. Но тянуть больше нельзя, иначе Джин вскоре забеспокоится и пойдет на поиски. Вздохнув, Чонгук снова окидывает быстрым взглядом усталую улицу и открывает дверь, впустив тепло в легкие. Он смотрит на покрасневшие ладони, трет наверняка розовые щеки, греет пальцы о шею и останавливается возле будки Сокджина. Смотрит на него, и только спустя минуту картина начинает проникать в его сознание. Ким разозлен. Причем не на шутку.Mount Everest - Labrinth
— Ты хоть понимаешь, что творишь? — шипит, сжимая пальцами дерево столика, под которым находится большой пакет с бахилами, очень нежно рассоединяемыми на досуге и отправляемыми в специальную корзину у входа. — Да. Мне нужен материал для диссертации, — так же тихо отвечает Чонгук и замечает, как сдерживает себя Сокджин от удара прямо по лицу. Они дрались, раньше даже слишком часто для лучших друзей. Чон уже в старшей школе превратился из замкнутого мальчика, оглядывающего с опасением одноклассников и учителей на выявление признаков их связи; в задиру с вечно надменным взглядом и вспыльчивостью. Несмотря на сильную разницу в навыках борьбы, Чонгук замахивался первым на Сокджина, тот не замедлял ответить и в итоге заводил руки за спину, фиксируя, слушая тяжелое запыхавшееся дыхание парня. Чаще всего такие перепалки происходили без весомых на то оснований: неаккуратно, в шутку сказанная фраза могла задеть Чонгука, метившего в «хокаге». Но последний год Джин ограничивался грозным взглядом, мог кулак показать или за грудки взять, однако, не принимал больше выходки друга всерьез, предпочитая игнорировать. А тут аж искрами блещет, желваками играет, сжимая челюсти, взглядом избивает. Неужели так за Тэхена волнуется?«Малиновый хокаге» 15:35 Хэй, с ним и со мной всё отлично, ну повздорили, с кем не бывает.
Сокджин прочитывает сообщение, вздыхает, укладывая подбородок на предплечье. Как же раздражает этот Чонгук своей эгоистичностью и глупой погоней за таким дерьмом, как слава, готов другим боль причинять, лишь бы засветиться в прессе. Чон опасливо смотрит в сторону кабинки, ожидая увидеть приближение угрозы, но Джин сидит тихо, как и обычно. Чонгук переводит взгляд на такого же притихшего Тэхена, щеки которого уже не красные. Взгляд спокойный, только опущенный и какой-то отсутствующий. — Тебе не пора на работу? — мягко решает поинтересоваться, и Тэ, резко поднявшись, направляется за курткой. — Нет, стой, — успевает схватить за локоть, обернутый в светло-бежевую худи. — Я не на это намекал. Останься. Мне жаль. Я не хотел причинять тебе боль. И отчасти поток сумбурных фраз был правдив. Скажем так, Чонгуку не хотелось, чтобы Тэ было больно, потому что тогда и ему будет больно. Но с другой стороны, об этом можно написать в докладе. Ну разве нормально, когда ты ограничен в действиях и вынужден обдумывать всё перед тем, как сказать? Ким кивает и плюхается на стул, хотя лучше бы этого не делал — поверхность твердая, а столетняя подушка не помогает. Со стороны оба соулмейта выглядят торжественно, развернувшись друг к другу, выпрямив спины и гордо подняв головы. Чонгук все же кажется чуть более простым, даже смущенным, но не уступает, постоянно облизывая губы и пытаясь отодрать заусеницу у ногтя безымянного пальца. Тэхен же выжидающе прожигает, пыхтит забавно, но вроде не очень-то обижается. — Сколько у тебя еще времени? — тихо спрашивает Чон, придвинувшись, чтобы снова не привлекать внимание. В этот час библиотека почти не посещаема, взрослые на работе, а школьники теперь ищут необходимую информацию в интернете без надобности ездить черт откуда за морем книг. Поэтому Джину и нравилось здесь: можно спокойно читать и развиваться. А Чонгуку-то куда деться? Уж точно не искать другую работу. — Минут десять есть, — пораскинув, отвел взгляд Тэхен. — Тогда поболтай со мной. Давай отвлечемся. — Не думай, что я спущу тебе это с рук, Чонгук. — Накажешь меня? — Я абсолютно серьезно, Чонгук. Шутки шутками, но это ни в какие ворота… — К чему серьезность, если нам по двадцать четыре? — Ты во сколько школу закончил? — В пятнадцать. Сразу пошел в универ на ученого в области соулмейтов. — Рановато ты, — подмечает Тэхен, шмыгнув носом. — Аттестат был вполне хороший, даже отличный, так чего в школе сидеть? Показал им все нужные бумажки, сдал экзамен, и взяли. — И теперь ты библиотекарь. — Был ученым. Но выперли. Тэ подавляет смешок рукой. Почему-то он не удивлен. Напускная веселость и правда помогла избавиться от гнетущего чувства. Раздражение и злость улетучились, сменившись приглушенным смехом после рассказа о том, как Ким представлял себя принцем в средневековом замке у фонтана с фигурой девушки, несущей воду. Подобную картинку Тэхен увидел в какой-то брошюрке, привезенной одним из членов команды.idontwannabeyouanymore - billie eilish
— А чем они занимались? — Кто? — Ну, родители. — Исследовали то, как лед движется и изменяется его толщина. Следили за температурой, осадками, изучали те участки суши, где нет льда. Искали полезные ископаемые. В общем, просто наблюдения. — Блин, я думал, что они нашли инопланетян где-нибудь во льдах. А это скукотень. — Ох, вот ваша работа гораздо интереснее, безусловно. — Да, — кивает Чонгук. — Только ты тут причем? Не могли с бабушками-дедушками оставить? — Мама хотела, чтобы я жил с ними рядом, а не на другом материке. Конечно, нахождение на случайно обнаруженном острове, который вообще воспринялся глюком приборов, тоже не лучшая идея. Слава богу, вокруг было много столько всего знающих людей, которые просвящали меня, и я не вырос идиотом. — Зато вырос лисёнком. — Это дурацкое прозвище, Чонгук. — Так ты сейчас еще больше похож. Волосы вон какие рыжие, — указывает подбородком и улыбается. — Зови как хочешь, но знай — мне не нравится, — бурчит Тэхен, смущаясь улыбке Чонгука, которая виднеется весьма редко. И ничуть не смущается своего вранья. Ведь, наоборот, просто обожает этот набор звуков из уст истинного. — Отлично. Тебе не пора? — Точно! — спохватывается Тэ. — Я… напишу тебе, — подскакивает, хочет уйти, но Чонгук снова ловит за локоть, наклоняет и чмокает в щеку. Снова этот до жути по-смешному детский жест, но такой милый. Тэхену нравится. Однако пока что он будет это скрывать. Как и Чон, который уже чувствует, что скучает, хотя рыжеватые пряди еще видны, тот оборачивается, машет рукой и покидает библиотеку. Чонгук ни за что не скажет ту фразу во второй раз вслух, но постепенно в голове будет проноситься: «Я нуждаюсь в нем. И даже не потому, что дурацкая нить тянет. Просто он нравится мне». Это такое странное понимание, которое будоражит и немного пугает. Знакомы они всего ничего, толком не говорили нормально, но уже ощущается надобность и тоска. Желания всё больше становятся интимными, скорее не в эротическом плане, а просто хочется трогать и прижимать к себе. Чувство собственничества не свойственно Чонгуку, однако всё же проявляется при виде их вместе с Джином. Те несколько секунд, которые уделил друг, чтобы убедиться в состоянии Тэхена, когда он зачем-то касался его лба, — были ужасны, будто разблокировали телефон и принялись лазить по приложениям. Чон хотел Тэ всего себе, и пугался этого. По какой причине ему требуется кто-то, кроме себя? Разве не именно ты никогда себя не бросишь, не обидишь, а вот другой может? Но ведь Тэхен не такой, правильно? Тэхен гораздо добрее остальных, он особенный. — Со мной сегодня одно дерьмо происходит. Несу чушь какую-то, — бормочет Чонгук, щелкая крышкой контейнера и отправляя тот в рюкзак. — Так вот, насчет Тэхена, — начинает Джин. — Да ёмаё, только его вспоминал. Мысли читаешь, что ли? — Не удивляйся, мы столько знакомы. Расскажешь, что чувствовал? — Не, не хочу, — отрицательно мотает головой Чон, отпивая какао. — Мне интересно. — Сказал же, что не хочу, — повышает голос Чонгук. — Это нужно для кое-чего, — интригует Джин. — Больно в груди. Всё, — пожимает плечами сосед, снова отпивая. — Подробнее. — Блять, да… Ай, Ким Сокджин! Всё-всё, не матерюсь. Короче. Чувствуешь, что внутренности сжимаются. Начинаешь задыхаться. — Да, ты дышать ртом начал. — Потому что нос словно заложило. И сначала в ушах так зазвенело, как будто в наушниках ультразвук включил. — Ты, конечно, гений, но мы его не слышим. — Эм, вообще-то ты гений, но мы его слышим. — Ладно, давай дальше, — отмахнулся Ким, с интересом уставившись. — А потом… Мир стал таким тихим, Джин. — И не думай... — Вот именно, я не думал. Хотя обычно в голове словно бесконечная пластинка этих мыслей. Да, мне было больно, и как будто теряешь частичку себя, когда соулмейт грустит или его ранят. Да, это пипец как страшно, когда вдохнуть невозможно, но… ради этих нескольких секунд тишины я… — Надеюсь, ты просто не выспался. Допивай, я первый в душ. Посуду можешь не мыть, кстати, но тарелки закинь в раковину. Тарелки гремят, вилки и ложки перемещаются наверх — так просил Сокджин. Чонгук опускает голову, уперевшись руками по обе стороны раковины. Он решил представить. Как они с Тэхеном будут жить в узкой однокомнатной, безумно старой, пропахшей мышами квартире на окраине Нью-Джерси. Будут ссориться из-за Чонгука, но всегда спать в одной кровати. И, наверное, зря Чон подумал сейчас об этом — по многим причинам, начиная с того, что в следующую же секунду разбивается, к счастью, нелюбимая тарелка Сокджина. Намеренно. Потому что проверка удалась. Чон хотел жить в квартире с Тэхеном, хотел спать на одной кровати.Les moulins de mon coeur - Kathleen Fortin
— И это было как… наркотик? Ты типа хочешь снова и снова. Поэтому я запрещал, хоть этого требовала природа. Ведь я знал, что не смогу остановиться. Мама рассказывала. Ты пробуешь один раз, а потом нужно еще и еще, до самой смерти ты дотрагиваешься до него, но мало. В этом еще один минус истинности. Никогда не можешь насладиться сполна. И знаешь? Эм, это тупо, но я отхожу от своей идеи, потому что она кажется несуразной. Что, лишить людей этого? Ощущения счастья, осознания, что ты легкий, как облако, можешь всё, если он рядом. Те мгновения в библиотеке я помню так четко, будто они текут прямо сейчас. Его горячее дыхание у меня на шее, его выдохи, шуршание одежды, когда он придвинул меня крепче. Он жуткий собственник. И я понял, о чем сказала мама. Ты не можешь остановиться, нужно больше, хочешь сжать сильнее, укусить, съесть, я без понятия, но только не отпускать, а потом он просто решил поцеловать меня, и от одного осознания земля ушла из-под ног. Я думал об этом чувстве ночью, понял, что хочу повторить, продолжить, зайти дальше и позволить ему себя поцеловать. И… — Чонгук. — И мне хочется красить его волосы. Или нет, мне нравится такой рыжий цвет. — Чонгук, — громче зовет собеседник. — Хочу потеряться между простынями, когда кончу в него. — Чонгук. Мне похуй. Зачем ты позвонил? — Ну… «— Я знаю, что ты чувствуешь, — решает сказать Ким. — Позволь хоть на немного прикоснуться к тебе». «— Обычно ведь сразу прикасаешься к нему, потому что нить тянет ближе, а мы не сделали этого, поэтому обоим теперь хреново. И я не понимаю, в чем дело, Чонгук. Ты мазохист? Значит, и садист, по совместительству? Объясни, почему ты отстраняешься от меня каждый раз?» — Просто. «Чонгук останавливается в миллиметре от шеи Тэхена, который прикрывает глаза, шепчет что-то вроде «малиновый» или «магнитный», или «мне страшно», Ким не может разобрать, наклоняет голову влево, приближая лицо к приятно пахнущим шампунем волосам Чона, вдыхает, отстраняется от забывшегося библиотекаря, чтобы совершить попытку хотя бы легкого поцелуя, но Чонгук останавливает». «— Издеваешься, — улыбается Чон, натягивая куртку. — Я ведь там работать планировал». «— А ты постоянно… каркаешь, как ворона! — решает подлить масла в огонь Ким, снова фыркнув. — Только и делаешь, что возмущаешься». «— Ненавидишь за то, что любишь меня». «— Пожалуйста, хватит». — Всякая херня. — Чонгук, ты бы никогда не позвонил, если бы у тебя был выход, — складывает перед собой руки парень. — Я не хочу говорить об этом с Джином. Он не понимает. — Твои чувства к нему. Ты описал их как, хм… опиши глаголом. — Хотеть… касаться? — И что же тебя пугает? Так у всех истинных. — Потому что я не хочу хотеть его касаться. — Случится конец света? — Нет. — Поэтому позволь течению понести тебя.daddy issues - the neighbourhood
Чонгук отмалчивается, смотря на кофе перед собой, которое обычно не пьет. Он оплачивает счет, так и не притронувшись, прощается со знакомым, чье имя даже не запомнил. Номер Чон попросил, чтобы скинуть на него деньги за пиво, а парень, старше по виду года на четыре, ответил, что тот может звонить в любое время, если нужна будет еще помощь. Чонгук тогда лишь хмыкнул, ведь не будет же звонить незнакомцу, чтобы поплакаться. Хоть тот вроде недопсихолог, в людях разбирается. В итоге, после работы всё же нажал на иконку с именем «Долг» рядом и спросил, не хочет ли тот выпить кофе. Парень молчал, тем самым показывая, что слушает, а к концу его монолога, видимо, еле подавил зевок, потому что это все, конечно, интересно, но время у людей ограничено. И сказал-то всего несколько предложений, но как повлиял на Чонгука! Тот, привыкший к болтливости Джина, который чаще всего извинялся за неумение подбодрить, теперь шел домой, нахмурившись. Ужасный вопль доносится из-за деревьев, заставляя сердце Чона сжаться, и после не слышится ни звука. Библиотекарь останавливается, сглатывает, сначала решает шагнуть вперед, не имея желания стать тем самым бесячим героем фильмов ужасов, но все же, может, человеку нужна помощь, а он так отвратительно поступит, проигнорировав крик. Чонгук осторожно, на цыпочках, поворачивает к предполагаемому источнику звука. Взору открывается сжавшийся комочек, оказавшийся человеком. Подросток, студент первого курса по форме института, сидит спиной к дереву, прижав к себе колени, и весь дрожит. — Чего орешь? — еще раз сглотнув и подойдя чуть ближе, спрашивает Чон. — Ты знаешь, когда он придет? — спрашивает ребенок спустя пару минут, перед этим всхлипывая. — Кто? — неловко присаживается на корточки рядом Чонгук. Новый телефон или компьютер, заказанный с интернета? — Истинный. Он сказал, что скоро вернется, поедет по рабочим делам. Но мне сейчас было так больно, кажется, с ним что-то произошло. — Да ну, в вашем возрасте сердце частенько барахлит. — Я дышать не могу... Чонгука бьет током, и он наконец понимает, почему вид мальчика показался знакомым. Ведь Чон сам выглядел подобным образом несколько часов назад, когда нагрубил Тэ. Логическая цепочка выстроилась, и Чонгук с еще большим удивлением подметил: скорее всего, судьба решила показать его в будущем. Как он так же будет скручиваться, если Тэхен уедет домой. — Короче, я не знаю, может, таблетки есть? — Какие таблетки от этого? Ничего не помогает, я пробовал. — То есть это уже не первый день... — Неделя, — слабо откликается парень. — Не дождусь его, наверное. — Эй, еще что удумал! Не раскисай, вернется твой соулмейт! — хлопает по плечу Чонгук и замечает, что на парне верхняя одежда скудная, какая-то тонкая куртка. Он накидывает на него свою парку, которая вовсе не позволяет узнать в этом объекте человека, и слегка ежится. — Спасибо, — бурчит студент. Чон кивает, хоть это и остается незамеченным, и не знает, как поступить дальше. Благодаря Джину он не был наделен лапидарностью, умных речей не зачитывал, да и мог Чонгук помочь мальчику хоть чем-то кроме своей куртки? Эта странная власть, которая имеется у истинных друг над другом, одновременно восхищала, но и отталкивала. Вы только посмотрите на него: Су Ли, как говорил квадратик на его плече, плачет от боли, потому что соулмейт не в пяти сантиметрах от него. Но ведь то же самое произошло бы и с вторым, будь Ли в отъезде с классом, к примеру. Привязанность в прямом смысле этого слова не расслабляет, как могла бы, она связывает кнутами до мольбы освободить. И нужно людям, нам, это? Хотел бы я, привычно занимаясь фланированием, избавиться от нескольких нервных клеток из-за крика мальчика, соулмейт которого может больше не вернуться? Да бог знает, какая у того работа. Нет, не хотел бы, я желаю видеть счастливый мир и лица, иметь карт-бланш, а не такую картину, при которой дети забывают, что они ими являются. Чонгук оставляет свою парку, шепчет что-то ободряющее и уходит, не оглядываясь. Оставленную вещь совсем не жалко, они и так с Сокджином на многом экономят, уж новую куртку позволить в состоянии, а студенту приятно будет, может, у него вовсе теплых вещей нет. Чон быстрым шагом ловит редко срывающиеся снежинки и ветер, презрительно мысленно шлет группу паломников нахуй, которые скоро достигнут цели в виде маленькой церкви с огромным изображением той девушки, что именуется Богом и пишет в своем дневнике имена. Пилигримы будут поклоняться, молиться, распространять это дерьмо на своих отпрысков, возможно, в будущем так же кричащих от тоски. С отвращением Чонгук плюет на постер с изображением одного из вещателей на тему истинности и убеждения в ее восхитительности. Чон с грохотом захлопывает дверь своей квартиры, сбрасывает кроссовки на проходе и зовет Сокджина. Тот не отзывается, значит, до сих пор в магазине, будет хорошо, если прикупит пива. Позвонить лень, телефон разрядился, зарядка непонятно где, поэтому не вариант. Чонгук греет руки под краном, морщась от покалывания в оледеневших пальцах, и в конце концов принимает душ, вымывая голову, тем самым пытаясь избавиться от наваждения. Ему казалось, что при следующей встрече кафуней для Тэхена будет более приятным, ведь волосы будут чистыми и мягкими. Что ж, Джин не будет против, если Чон немного одолжит шампунь. Чонгук никогда не сушит мокрую после мытья голову, поэтому капли раздражающе хлопают по оголенной шее. Все та же широкая майка и штаны, уютно согревающие, что и утром, то же чихание при заходе на кухню, потому что, черт бы побрал Сокджина за его парфюм. Тот же вид из окна во двор, на площадке которого совсем пусто. Настроение у Чона — чистая мерехлюндия, какао заваривать не хочется, ужинать тем более. Джин принесет еду, но заставит приготовить Чонгука, и от этого хочется вовсе обратно на улицу. Но взамен библиотекарь обязательно вынесет мозг по поводу встречи со студентом. И вроде ничего не меняется. Опять противостояние миру, ненависть к демагогам, жалость к людям и нежелание что-либо делать. Но уже не то нелепое черствое сердце, отрицающее способность любить.