Слабость

Комнатка площадью в три татами — вот и все, что было у него тогда. Никому не нужный ребенок, даже не разговаривавший, не имевший ничего своего… Он льнул к матери, едва завидев ее, и должен был вскоре покинуть семью, став монахом. Даже тогда Мичикатсу умудрялся ненавидеть его. Ненавидеть за то, каким он был жалким. Но и потом, когда оказалось, что Ёриичи не глухой, что он может говорить, улыбаться, мечтает быть похожим на брата, когда оказалось, что он одаренный мечник, счастливый обладатель необычного зрения… Тогда Мичикатсу возненавидел его еще больше. За этот талант, что достался не ему. Ёриичи всегда был его глупой одержимостью, его костью в горле. Было ли это безрассудно — оставлять свой дом и семью, чтобы погнаться за тем, чего не достигнешь? Чтобы стать бок о бок с братом в борьбе с демонами, зная, что никогда не станешь настолько же искусен, как он? Возможно. Но Мичикатсу ничего не мог поделать с собой. И сам не знал, почему. Может быть потому, что быть каждый день рядом с братом, смотреть на него, пусть даже с ненавистью, что прожигала сердце, с завистью, отравляющей разум, было в миллион раз лучше, чем быть вдали от него?.. Выпад за выпадом, тренировать каты снова и снова — вот и все, что оставалось тому, кто не имел таланта. Стирать руки в кровь, истязать собственное тело так, чтобы невозможно было шевелиться, не испытывая боли… Ёриичи, должно быть, никогда не проходил через подобное. — Брат, тебе следует отдохнуть. Легко говорить тому, у кого все получается с первого раза. Тому, кто, будучи ребенком, впервые взяв в руки деревянный меч, уложил на лопатки опытного взрослого бойца. Что такой, как он, может знать о труде, о тщетных попытках достичь хотя бы толики того мастерства, о котором грезишь? Чужая рука ложится поверх собственной, заставляя опустить меч. Мичикатсу только смотрит недовольно на это лицо, так похожее на его собственное. Больше, чем невозмутимость Ёриичи, раздражает только его улыбка. Но сейчас, конечно, он не улыбается — кажется, на дне его глаз плещется искреннее беспокойство. — Я еще не закончил тренировку, — отвечает Мичикатсу, пытаясь вывернуться из хватки, но через мгновение меч легко выскальзывает у него из рук и оказывается у брата. Порой старший из Тсугикуни сам удивляется — как за все эти годы он ни разу не сорвался на младшего, не попытался придушить его этими мозолистыми руками, мстя за все это высокомерие, за весь успех, который тот даже не ценил? — Не стоит перетруждаться, — с мягкой (отвратительной) улыбкой говорит Ёриичи. — Пойдем, ужин уже готов. Мичикатсу лишь резко выдыхает, стараясь унять раздражение, и убирает в ножны возвращенный меч. Даже эта забота просто выводит из себя. Что это за наказание — иметь такого идеального младшего брата? Не получается даже толком упрекнуть его в чем-то, кроме как в мерзком совершенстве. Впрочем, Мичикатсу повезло знать одну его слабость. Он хватает брата за запястье и притягивает в объятия. Вид румянца на чужих щеках заставляет усмехнуться и прижать юношу к себе еще ближе, забывая о ноющих мышцах. Вот она, возможность отыграться за любые обиды, которую собственная гордость никогда не позволяет упустить. Ни один из тех лентяев, что зовут себя учениками Ёриичи, не придет в додзё в такой час, Мичикатсу знал это наверняка. Именно поэтому он предпочитал тренироваться по вечерам, наедине с собой, своими мыслями, своей всепоглощающей завистью. Именно поэтому сейчас можно не беспокоиться о том, что кто-то помешает, услышит, увидит… — Брат… — слетает с губ Ёриичи. Так смущенно, неуверенно, но в то же время предвкушающе. Он даже не думает вырываться, отговаривать, лишь оттенком своего голоса намекает, что это может быть не очень хорошей идеей, но…он не в состоянии противостоять этим своим низменным желаниям. — Все будет хорошо, — шепчет в ответ Мичикатсу, наклоняясь к его губам. Он тоже не в состоянии противостоять. Совсем скоро они оказываются на полу. У старшего из братьев никогда не было и не будет шанса победить младшего в бою, однако сейчас Ёриичи, без сомнения, побежден. Сейчас он лежит на спине, такой беззащитный, и смотрит на брата с таким восхищением, словно тот — божество, его кумир, его единственная любовь. В такие моменты кажется, что это безумно просто: взять нож и перерезать глотку этому чёртовому гению… Но Мичикатсу знает, что никогда не поступит так. Потому что этот взгляд слишком сильно тешит его самолюбие, потому что сама мысль о том, что хотя бы в чем-то он может превосходить брата, хоть в чем-то он сильнее не позволяет ему лишить себя преимущества этих коротких мгновений. — Ты такой красивый, — голос Ёриичи всегда тихий, всегда спокойный, даже сейчас. Его самообладание не исчезнет ни на мгновение, но все же эта краска на его щеках, этот взгляд выдают все его чувства. — Мы ведь близнецы, — отвечает его брат, неспешно избавляясь от одежд. Он делает это словно бы безо всякого удовольствия, как нечто совершенно обыденное, но внутри — упивается своей властью. — Так что это не удивительно. — Но… Он наклоняется и затыкает рот величайшего мечника поцелуем. Потому что знает, что Ёриичи снова начнет рассказывать ему в мельчайших подробностях, почему же, даже несмотря на их внешнюю идентичность, Мичикатсу все равно красивее. Это доставляло удовольствие первые пару раз, но теперь надоело. Пусть лучше делает своим голосом что-нибудь более интересное. От губ он спускается к шее, проводит кончиком языка от ключиц до подбородка, а затем целует в щеку. Ёриичи откидывает голову, подставляясь, вздрагивает от каждого прикосновения, а его брат только усмехается. Невозможно сдержать самодовольную улыбку, видя, что такие простые ласки делают с твоим любовником, зная, как ему нравится это. Собственное дыхание учащается, а в груди начинает разгораться пожар. Мичикатсу знает, что им нельзя шуметь, ведь на стоны сюда точно кто-нибудь прибежит, но разве это не проблема его младшего брата — сдерживаться? Пусть старается, раз он такой гениальный, пускай докажет свой талант. Мичикатсу прикусывает тонкую кожу на шее, только слегка, чтобы не оставить следов, а Ёриичи в ответ на это только тихо вздыхает. Старший брат вновь спускается ниже, мелкими поцелуями покрывая грудь, а руками поглаживая чужой торс. Даже тело у него идеальное, без изъяна… Отвратительно. Языком он проходится по соску, второй — ласкает пальцами, с удовлетворением замечая, как дыхание Ёриичи становится тяжелым, чувствуя, как он вздрагивает всем телом, извивается. На собственных губах вновь расцветает улыбка. Даже не нужно смотреть вниз, чтобы узнать, как возбужден сейчас братец, хотя бы потому, что и сам чувствуешь то же самое. Но спешка ни к чему, спешка только все испортит, ведь Мичикатсу так хочет помучить его. — Тебе это так нравится, да? — горячо шепчет он на ухо Ёриичи. — Нравится, когда твой брат делает с тобой такое? Юноша даже не может ответить ничего внятного. Каждый из них понимает, что это неправильно, но никому до этого нет дела. Ёриичи слишком любит старшего брата, чтобы отказать себе в удовольствии быть настолько близко к нему, а Мичикатсу — слишком ненавидит младшего, чтобы отказать себе в удовольствии властвовать над ним. Дразнить его, издеваться вот так, приносить эту сладкую муку его телу слишком приятно, даже если это останется тайной, даже если растворится в ночи, исчезнет с первыми лучами солнца. Даже если никто не узнает об этом, — это не пропадет из головы Ёриичи, который при каждом взгляде на брата будет вспоминать… Одним движением Мичикатсу стягивает с младшего хакама, сразу же обхватывая рукой его возбужденную плоть. Ёриичи выгибается, но не стонет… Конечно же. Не так-то это и просто — заставить величайшего мечника забыться в страсти, пусть даже рядом с ним тот, кого он желает больше всего. Вот только именно с этой целью они сейчас лежат на полу посреди додзё, пытаясь не запутаться в тканях. Чтобы удовлетворить гордость Мичикатсу и пошатнуть кое-чью невозмутимость. Вновь кусая за шею, старший брат медленно проходится кончиками пальцев по всей длине члена Ёриичи, обводит головку, а затем захватывает в кулак, несильно сжимая. Даже если он не такой уж талантливый мечник, обращаться с другим «мечом» он точно умеет, по крайней мере, когда дело касается брата. Он уже слышит, как учащается чужое дыхание, как юноша вздрагивает от каждого прикосновения, неслышно шепча что-то. От этого и сам невольно только больше возбуждаешься. Ведь это доступно только Мичикатсу. Но неожиданно все переворачивается и теперь уже Мичикатсу лежит на лопатках, удивленно глядя на нависающего над ним брата. У того алое лицо, но в глазах какая-то решимость… Подумать только, откуда он набрался такой наглости? До этого всегда лежал послушным котенком, позволяя делать с собой, что вздумается, боясь даже шевельнуться. — Нас ждут к ужину, — так же тихо, как и всегда, произносит он, избавляя старшего Тсугикуни от штанов. — Что ты… — начинает он, но фраза обрывается, как только чужая рука ложится уже на собственный член, проводит от основания до головки. Все тело напрягается, мышцы отзываются болью, а Мичикатсу только и может, что задерживать дыхание, пытаясь не стонать. — Прости, брат, — на лице младшего ни капли веселья или высокомерия. Он выглядит так же сосредоточенно, как и в моменты тренировок, словно от происходящего сейчас зависит чья-то жизнь. — Нам нужно поторопиться сейчас. В следующий раз я сделаю все, что ты захочешь. Он решительно седлает бедра старшего брата и через мгновение тому приходится зажимать себе рот рукой, чтобы сдержаться. Ёриичи сразу же задает быстрый темп, очевидно, надеясь закончить все поскорее, но можно подумать, кто-нибудь позволит ему это сделать. — Ты плохой мальчик, Ёриичи, — хрипит Мичикацу, кладя руки на его бедра, сдерживая и заставляя двигаться медленнее. — Следующий раз может и не настать. В глазах брата мелькает удивление. Кажется, он хочет что-то возразить, но вместо этого послушно замедляется. В их деле охоты на демонов, каким бы искусным ты ни был, всегда есть шанс не вернуться. У Мичикатсу — точно. Он не так талантлив, пожалуй, даже лишен таланта, в отличие от брата, а потому, окажись он с сильным демоном один на один, и его бесполезная жизнь оборвется. Не стоит ничего откладывать на потом, не стоит воображать, что настанет «следующий раз». — Вот так, не торопись… — выдыхает он, все еще придерживая Ёриичи за бедра. Такая поза немного непривычна, но не то, чтобы плоха. Если следующий раз действительно настанет, он больше не допустит, чтобы младшенький был сверху, но сегодня — так и быть. Если постарается. И Ёриичи старается. Как ему и было велено, он двигается не спеша — медленно опускается, медленно поднимается, чуть наклоняясь вперед. От одного вида этого великолепия тянущее волнение распространяется от низа живота по всему телу, не говоря уже о том, как великолепно это чувствовалось — быть внутри Ёриичи, владеть Ёриичи… Мичикатсу снова касается его члена, глядя прямо в лицо младшему брату. Он вздыхает и наконец что-то отдаленно похожее на стон слетает с его губ. Слишком красивых, демон бы его побрал, алых губ, таких соблазнительных, каких нет ни у одной женщины… Отвратительно. — Быстрее, — командует старший Тсугикуни, окидывая Ёриичи взглядом, полным холодного презрения. Но тому это словно нравится, потому что, смущенно отведя взгляд и, кажется, улыбнувшись, он вновь подчиняется, ускоряясь. Мичикатсу почти не двигает рукой, позволяя члену Ёриичи скользить между пальцев благодаря его же собственным движениям, но тому, видимо, и такой простой ласки достаточно, лишь бы только брат касался, лишь бы был рядом. Это снова заставляет усмехнуться и прикрыть глаза, сосредотачиваясь на ощущениях внизу живота. Сладостная боль усиливается, предвещая скорый конец, но Ёриичи кончает первым, стоит только чуть сильнее сжать пальцы. Оглушенный оргазмом, он замедляется и в итоге останавливается, нависая над братом. — Что, так быстро? — насмешливо произносит Мичикатсу. — Слезь, дальше я сам. Стоит вновь оказаться сверху, упиваясь великолепнейшим видом обессиленного брата, юноша входит резко, до основания, срывая наконец тихий стон с губ Ёриичи. Это словно удар молнии, болезненно-прекрасный, придающий новых сил. Возбуждение разливается по мышцам, еще несколько рваных, стремительных толчков и Мичикатсу тоже изливается. Изливается прямо внутрь, не заботясь ни о чем и снова самодовольно улыбаясь. Все-таки есть кое-что, ради чего стоит продолжать оставаться рядом с братом. — Ну что ж… Нас ждут к ужину, да? Мичикатсу ложится рядом, убирая со лба Ёриичи прядь. Сейчас, такой красный, тяжело дышащий, побежденный…сейчас он был действительно прекрасен. На мгновение, кажется, некое тепло зарождается в душе Мичикатсу, но тут же меркнет, стоит младшему брату открыть глаза. Тот вновь улыбается. Так радостно, счастливо… Отвратительно. От этого просто тошнит. — Да, — он поднимается первым и подбирает одежду. — Пойдем. Мичикатсу комкает в кулаке валяющееся рядом хаори и отворачивается, будто одеваясь, а на самом деле — чтобы брат не видел его перекошенного лица. Все-таки эти моменты торжества слишком короткие… Но слишком приятные.