*
Солнце стояло высоко и грело нещадно; встряхнув головой, чтобы стрясти с волос капли воды, Барри плюхнулся на расстеленный на траве плед рядом с Кейтлин. Девушка вышивала белые цветы на платке; ее распущенные мокрые волосы, из-за воды казавшиеся бронзовыми, ровно лежали на спине: пока Барри плавал, Ронни расчесал их. Барри вытянул длинные ноги, подставив их солнцу, откинул голову назад и блаженно прикрыл глаза. Несколько минут они молчали, и тишину нарушал только тихое мурлыканье песни, которую Кейт напевала себе под нос, и плеск воды: Ронни нырял, собирая на дне реки красивые камни. Но долго так просидеть им не удалось: любопытство и рыцарские порывы раздирали Барри на части; он откашлялся, прочищая горло, и открыл глаза, прищурившись от солнца. — Видел тебя с Оливером, — как бы невзначай произнес он, стараясь сделать голос беззаботным; чтобы не перехватить случайно взгляд девушки, если она что-то заподозрит, он смотрел, как Ронни появился на поверхности, сделал глубокий вдох и снова нырнул под воду. — Он не выглядит общительным, я удивлен, что он снисходит до кого-то. — Ты слишком строг к нему, — спокойно ответила Кейтлин, не отрываясь от вышивки. — На самом деле он хороший, воспитанный и учтивый. Барри подтянул колени к себе и положил на них подбородок, обняв их руками. Он так долго пробыл в воде, что они покрылись мурашками, и даже палящее солнце не помогало ему согреться. — Мне показалось, я прервал важный разговор. — Ничего подобного, — девушка улыбнулась и слабо качнула головой. — Он просто узнавал у меня детали подготовки. Мама пока занимается всем сама, ему это непривычно, и он хотел узнать у меня, не нужна ли ей помощь, потому что ему она отказывает. А я и сама ничего не знаю, мама держит все в тайне. Это я ему и сказала. Барри повернул голову и уставился на нее. Что-то во всем ее спокойном тоне напрягло его на мгновение, будто она чего-то недоговаривала, но он не мог спросить открыто и не мог сообразить, как подступиться. Несколько секунд, погруженный в свои мысли, он рассматривал ее; когда она наклонилась к вышивке, ее тяжелые волосы упали вперед и закрыли ее лицо, будто театральный занавес; не имея возможности заглянуть ей в глаза и поймать на лжи, Барри занервничал. — Вот оно как, — пробормотал он. — Он очень хороший, — добавила Кейтлин. — Чуть более закрытый, чем Ронни, и спокойный, но он начитанный, с хорошими манерами и приятный. Барри почувствовал неприятный укол внутри; то, как Кейт описывала Оливера, вдруг задело его, словно незнакомец, прибывший сюда на несколько недель, затмил его собой в глазах его лучшей подруги, которую он знал с пеленок. Барри не сразу догадался, что он ревновал; когда он понял, совесть уступила место раздражению. Он отвернулся, ковыряя сухую землю пальцем. — Он очень быстро ушел после того, как увидел меня, — сказал он, стараясь, чтобы голос не прозвучал задето. — Мне показалось, ему не хотелось говорить с тобой при мне и Ронни. — Он не любит компании, — Кейтлин отложила вышивку и повернулась к другу; Барри увидел ее боковым зрением, но не перехватил ее взгляд. — Ему больше нравится общаться с человеком с глазу на глаз. — Это он тебе сказал? — не моргнув глазом переспросил Барри. Девушка закивала. — Кейт! — вдруг позвал Ронни, выныривая. — Поплавай со мной! Кейтлин с улыбкой поднялась с пледа, но прежде, чем она успела сделать шаг, Барри схватил ее за руку, останавливая и привлекая внимание к себе. Она остановилась и вопросительно обернулась. — Ты бы сказала мне, если бы что-то было не так, правда? — спросил он. Улыбка сползла с лица Кейт и уступила место удивлению, а следом настороженности, но, не задавая вопросов, она кивнула. Барри нехотя отпустил ее руку. — Конечно, — ответила она и отступила на шаг, ближе к кромке воды. — Я должна что-то знать? — Нет, — ответил Барри и, в ответ на ее пристальный взгляд, выдавил из себя слабую улыбку. — Нет, ничего. Просто напоминаю.*
Ближе к вечеру, когда было решено возвращаться, Барри вздохнул с облегчением: он хотел провести время с подругой, насладиться жаркой погодой и теплой водой, но Кейтлин была увлечена Ронни и не замечала ничего вокруг. Не считая того разговора об Оливере, они едва ли перекинулись с глазу на глаз хотя бы парой слов; Кейт плавала с Ронни или грелась на солнышке, и Барри приходилось отводить взгляд, чтобы не видеть, как они целуются. Он чувствовал себя третьим лишним рядом с ними и одиноким, когда уходил от них, но не мог подобрать слов — и решимости — чтобы сказать об этом. Когда Кейтлин призналась, что умирает с голоду и Ронни предложил вернуться, Барри почувствовал радость, которую едва скрыл; она принесла с собой чувство вины за то, что он не ценил последние дни, которые проводил с ней, и, под давлением этих мыслей он затих на весь остаток дороги домой. Кейтлин и Ронни, разместившиеся на передних сидениях и воркующие всю поездку, даже не заметили перемен в его настроении. Дом встретил их запахом горячего ужина; из-за жары все окна были открыты нараспашку, и чарующий запах растекался по горячему воздуху. Барри почувствовал, как его желудок заурчал от голода, но он провел день со влюбленной парочкой и не хотел присоединяться к семье Сноу за ужином, чтобы не чувствовать себя снова выброшенным на берег и не сидеть в напряжении рядом с Оливером весь вечер. Он выбрался из машины и сделал два неуверенных шага к дому, прежде чем Кейт, уже почти ступив на крыльцо, обернулась к нему. Ронни остановился рядом с ней, будто не мог оставить ее даже на минуту. — Ты не идешь? — спросила она. — Не могу остаться, — солгал Барри, убирая руки в карманы. — Нужно помочь родителям до ужина. Я поеду домой. — Хорошо, — Кейт с улыбкой кивнула ему. — Увидимся завтра. И, не сказав больше ни слова, они развернулись и ушли в дом. Барри почувствовал, как его окатило пустотой.*
Домой он вернулся только в сумерках: ему не хотелось попадаться под проницательный взгляд матери в расстроенных чувствах. Нора бы быстро поймала его на неумелой лжи и вытрясла из него правду, и Барри даже не представлял, как объяснить ей всю сложившуюся ситуацию. Брат-сноб со стороны жениха был половиной беды; но как он мог наслаждаться последним временем с Кейт, если Ронни ни на шаг от нее не отступал? Он понимал — глубоко внутри, что это было его детским желанием ни с кем не делить девушку, которая была ему как сестра; с которой они росли все детство и пережили столько приключений; и теперь кто-то украл ее сердце и собирался украсть ее саму; и мысль об этом разрывала его на части. Поэтому он вернулся назад к реке и провел там остаток вечера, голодный и грустный; плавая до тех пор, пока зубы не начнут стучать от холода; и только когда солнце село, он забрался на свой велосипед и поехал домой. В спальне родителей горел свет; Барри прислонил велосипед к стене дома, как можно тише вошел и сел за стол в молчании и темноте. От голода не осталось и следа; грусть уступила место апатии. Опасаясь, что кто-то из них застанет его в таком разбитом состоянии, он отломил себе кусок едва теплого хлеба, налил кружку молока, сел в своей комнате и начал есть, не чувствуя вкуса.