I fell in love with you watching «Casablanca»

Той ночью Барри снова неспокойно спал, но нервы были причиной этого лишь наполовину: выплывая из дремы, он пытался выстроить мысленный монолог и придумать, что сказать Оливеру, но его усталые мысли путались и обрывались, и он даже не мог их вспомнить спустя несколько секунд. Из-за жары он спал без одеяла; редкий сквознячок из приоткрытого окна приносил блаженную прохладу его разгоряченному телу; он ощущал себя уставшим, но умиротворенным и легким, наполненным теплом и негой. Кровать казалась ему мягче, воздух нежнее, сон, в который он проваливался, приятнее; и, несмотря на то, что он просыпался за ночь раз десять, он поднялся с постели утром выспавшимся. — Ты выглядишь отдохнувшим, — заметила Нора за завтраком. — Я чувствую себя хорошо, — ответил он. Мать улыбнулась; она потянулась за кусочком тоста. Генри молча читал газету; Барри знал, что, несмотря на чтение, он прислушивается к разговору краем уха: его отец всегда был внимателен к деталям. И сейчас, когда Нора заговорила, он поправил дужку своих очков мизинцем, чистым от джема. — Я рада, что ты начал отдыхать, — сказала мать, намазывая масло на хлеб. — Первое время я боялась, что свадебная суматоха вымотает тебя до невозможности. — Карла бы не позволила этому случиться, — сдержанно улыбнулся Барри, думая совсем не о ней и даже не о свадебной подготовке, но о единственной причине, которая по-настоящему заставляла его нервничать, когда все это только началось. Он не знал, почему Нора упомянула об этом, но странное стечение обстоятельств и случайность, по которой она подняла эту тему, заставили его задуматься о том, как быстро все изменилось; и пусть он любил скорость и чувствовал себя в ней как рыба в воде, на мгновение у него захватило дух от осознания, что все это просто перевернулось с ног на голову, не успел он даже глазом моргнуть. И теперь ему по-детски было любопытно, что ждет его — их — дальше. Когда Генри отложил газету, чтобы допить свой кофе, и вытер руки о салфетку, они с Барри переглянулись. Глаза отца слабо сверкали за стеклами его очков для чтения; Барри любил отеческую нежность, которую видел в них, пусть даже его отец был далек от открытого проявления чувств — этого всегда было достаточно, чтобы Барри почувствовал себя хорошо. День был прекрасный и начался легко и чудесно; вместо велосипеда он выкатил из гаража свою красавицу «шевроле», решив, что сегодняшний день можно заранее отпраздновать хорошей поездкой, и поехал к Кейт. Дом оказался практически пустым. Анита, вышедшая из сада на шум мотора, рассказала ему, что Карла, Кейтлин и Рональд позавтракали рано и уехали забирать одежду, присланную портным, а Оливер остался, чтобы поработать над своей книгой. Барри рассеянно кивнул и машинально пробормотал, что подождет их в доме; как только Анита снова ушла в сад, он припарковал свою машину поближе к гаражу, выскочил из нее и помчался в дом. Первый этаж весь оказался пустым; в гостиной витал запах еды, не исчезавший из-за жары и отсутствия сквозняков. Барри, даже не ощущая голода, втянул воздух носом, помедлил растерянно у лестницы, но, в конце концов, решил не подниматься и не отвлекать Оливера, который, по-видимому, наконец продвинулся в написании своей книги. Пусть детское любопытство тянуло его наверх, покрутиться вокруг человека, который вызывал у него неподдельный и яркий интерес, Барри предпочел поступить по-взрослому и подержаться в стороне, чтобы не мешать. Кухня была залита солнечным светом. Барри налил себе чашечку еще теплого кофе и добавил молока, а потом начал медленно прибираться от нечего делать. Без Карлы он не знал, что ему делать для подготовки к свадьбе; зная, сколько всего она делает и как тяжело совмещать это с заботами по дому, он сложил всю грязную посуду в раковину, налил воды и застыл, задумчиво глядя, как шмель бьется в стекло по ту сторону окна, летая над маленькими розами, росшими в корзинках под окном. Было так тихо, что единственными звуками было лишь капанье воды и глухой стук шмеля по стеклу, и Барри, обнаруживший, что эта тишина успокаивает его, подпрыгнул на месте от испуга, когда со стороны двери раздался тихий голос: — Я слышал шум твоей машины. Он резко развернулся на месте и уставился на Оливера. Мужчина стоял на пороге, скрестив руки на груди; сегодня он был в одной рубашке; и то ли две расстегнутые пуговицы, то ли отсутствие жилетки, но он выглядел более расслабленным. Барри оперся на раковину и склонил голову набок. Только сейчас он заметил еще одно различие между ними: тогда как Оливер всегда держался ровно, с прямой спиной и расправленными плечами, Барри умудрялся обтекать любую поверхность, к которой прислонялся, и даже стоял в форме лавовых ламп, которые он видел на витринах магазинов несколько лет назад. Сколько Нора ни билась, ей так и не удалось привить ему ровную осанку: будто бы ведомый зовом дикой природы, Барри выпрямлял спину только когда чувствовал себя в напряжении и готовым бежать. Прямо как олененок, однажды пошутила Карла, когда Нора пожаловалась ей на это. Прямо как сытый хищник, подумал Барри, наблюдая за тем, какую спокойную силу излучал Оливер каждой клеточкой своего тела, даже когда он просто стоял. — Анита сказала, ты работаешь над книгой, — сказал он. — Я не хотел тебя отвлекать. Решил прибраться, раз у меня нет никаких других дел, пока остальные не вернутся. Оливер медленно подошел к нему; с замирающим сердцем Барри следил за каждым его шагом, пока он не остановился почти вплотную; солнечный свет сделал его глаза теплее, будто летнее безоблачное небо. — Не против моей компании? — спросил он. Барри притворно нахмурился: — Я думал, ты с головой в заботах и серьезных делах, работаешь над новым шедевром. Оливер отвел взгляд; от тонкой подколки Барри в уголках его глаз прорезались легкие морщинки сдерживаемой улыбки. — Помочь тебе прибраться — это тоже серьезное дело, — ответил он и посмотрел Барри в глаза, старательно возвращая себе напускную серьезность. — Я бы даже сказал, джентльменское. К тому же, вдвоем мы управимся быстрее. — Я никуда не спешу, — выдохнул Барри и добавил, едва сдерживаясь, чтобы не закусить губу, — сэр. Оливер задержал на нем взгляд, а потом расстегнул манжету и начал закатывать рукав рубашки. Барри уже видел его руки, когда они купались, но сейчас, стоя почти вплотную к мужчине, он рассмотрел выступавшие вены и бледную кожу, и почувствовал, как странно слабостью свело его колени, когда он вспомнил о том, как хорошо было ощущать поддержку этих рук, когда он подвернул ногу тогда. — Я буду мыть, а ты вытирай полотенцем, — сказал Оливер, снова глядя на него; было что-то безмолвно посмеивающееся в том, как он оперся рукой на раковину, рядом с Барри, будто зная, что происходит у него в голове. Барри скользнул по его руке взглядом; она была так близко, что почти касалась его тела. — Как скажешь, — прилежно ответил он. Теперь уже была очередь Оливера притворно нахмуриться: — Я никогда прежде не слышал, чтобы ты соглашался со мной. — Я согласен с тобой насчет многих вещей. — Например? — Например, я могу согласиться с тобой, если ты решишь снова меня поцеловать. Он закусил губу, улыбаясь, словно это было шуткой, и скрестил руки на груди, как если бы его это на самом деле не волновало, но Оливер не улыбнулся, а серьезность, уступившая место расслабленности и легкой улыбке, на мгновение насторожила Барри. Лишь на мгновение — потому что в том, как Оливер подался к нему и поцеловал, однако, ощущалось такое нетерпение, словно это было все, чего он хотел.

*

Карла, Ронни и Кейтлин вернулись ближе к полудню. Багажник машины был заставлен коробками с маркировкой портного на каждой из них; они были объемными, но не очень тяжелыми, и, оказавшись в гостиной, заняли собой весь стол. На некоторое время гостиная погрузилась в шорох картона и оберточной бумаги, пока каждый распаковывал наугад выбранную посылку. — Барри, это твое, — сказал Ронни и подвинул к нему открытую коробку. На самом верху, на карамельного цвета оберточной бумаге, лежала открытка с его именем и перечислением предметов одежды внутри. Барри поднес ее ближе к глазам; в самом низу открытки стояла даже подпись портного. Он никогда не заказывал одежду и даже не представлял, как это происходит; и увидеть свое имя на открытке с подписью одного из лучших портных города было, по меньшей мере, удивительно. В комплект костюма входили рубашка, жилетка, брюки и несколько аксессуаров; Барри покрутил открытку в руках — тонкий картон был чуть шершавый, как будто бы с напылением, а потом, краем глаза заметив, что все уже начали нетерпеливо рассматривать одежду, он отложил открытку в сторону и с замиранием сердца приоткрыл бумагу. Каждый предмет одежды в коробке был завернут в свой слой бумаги и аккуратно перевязан лентой; Барри развернул один из свертков, дотронулся до мягкой ткани и несмело вытащил ее, расправляя. Белоснежная шелковая рубашка повисла в его руках, застегнутая на круглые, обтянутые бархатом пуговицы. — Мы будем выглядеть как близнецы, — прозвучал тихий голос Оливера сбоку от него. Барри, поняв, что это было адресовано ему, вопросительно взглянул на мужчину, а потом опустил глаза на его коробку — из развернутой оберточной бумаги выглядывал белый шелк. — Свидетели должны быть одеты одинаково, — пояснил мужчина. — Кейтлин выбирала. — Ох, извини, — Барри сочувственно положил руку ему на плечо; Оливер перехватил его взгляд, отреагировав на касание. — На свадьбе все будут принимать тебя за одного из деревенских, какая неудача. — Или будут принимать тебя за франта, — парировал Оливер, подняв бровь. — Потому что это практически то, как мы, городские, одеваемся каждый день. Барри закатил глаза и отдернул руку, сдерживая улыбку. Я буду выглядеть как он, подумал Аллен, осторожно складывая рубашку, чтобы не помять нежную ткань. Он не знал почему, но эта мысль вдруг захватила его; правда, развить ее он не успел: бодрый голос Карлы прервал его мысли. — Примерьте, чтобы убедиться, что все нормально, и отдавайте мне на хранение. До генеральной репетиции они нам не понадобятся. Барри обвел взглядом лица остальных и понял, что он снова оказался единственным, кто ничего не знает о свадебной подготовке. — Генеральная репетиция? — переспросил он. Карла махнула рукой, призывая его не волноваться из-за выбранных громких слов: — То же самое, что мы делаем, только уже в церкви, с музыкой, и прямо накануне свадьбы. Она будет последней, просто чтобы убедиться, что все хорошо и все правильно. Барри кивнул — больше своим мыслям, чем ее ответу. Он чувствовал взгляд Оливера на себе; один раз он перехватил его, пока разворачивал другой предмет одежды, и почти тут же отвел глаза: было что-то игривое и хулиганское в том, как они обменивались этими тихими комментариями, колкими замечаниями и взглядами в присутствии остальных, пока никто не обращал на них внимания. Было в этом что-то, что заставляло его испытывать тепло в солнечном сплетении и животе; тепло, которое вызывало у него улыбку. Ему нравилось это, пусть даже он и не знал, что это такое. И что-то внутри него раскрывалось трепетом и нежностью, когда он думал, что, должно быть, Оливеру нравится это тоже: когда он забирал свою коробку на второй этаж, чтобы переодеться, он видел, как Оливер пытается сдержать улыбку.