*
После недолгих обсуждений было решено приготовить фрикадельки и фаршированные овощи. Все, кто мог помочь, распределили обязанности между собой; все, кто больше мешали, чем помогали, старались поменьше крутиться возле Оливера, чтобы не вызывать подозрений, и, в конечном счете, когда у Карлы сдало терпение, были озадачены наполнением выпотрошенных перцев и помидоров начинкой из фарша со специями. Зная, что Карла следит за ним особенно пристально, Барри старался вести себя прилежно, и это у него получалось плохо, потому что он был прямо рядом с Оливером. — Не набивай их слишком плотно, — подал голос Оливер, наблюдая за ним, пока нарезал остатки овощей в салат. — Тонкая кожица может не выдержать высокой температуры и тогда весь фарш выпадет. — Есть хоть что-то, в чем ты не разбираешься? — метнул на него взгляд Барри, нахмурившись; но, несмотря на это, его глаза сияли, и, когда Оливер повернул к нему голову, не зная, шутка это или нет, он заметил огоньки и чуть пожал плечами. — В деревенской жизни, — парировал он. Против воли Барри хмыкнул. — Я никогда не привыкну к тому, что ты умеешь смеяться над собой, — признался он, понижая голос. — Я думал, ты более... — он повел плечами, подбирая слово; Оливер посмотрел на него. — Взрослый? Не знаю. — Ты считаешь взрослых скучными, — Оливер улыбнулся. — Я должен был догадаться. — Размеренными, — Барри метнул взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто из остальных не слышит его. — Не ищущими приключений. — Это синоним к скуке. — Ну, тебе виднее, ты же писатель, — Оливер сдержал улыбку, и Барри вдруг поймал себя на мысли, что теперь ему даже не составляет труда рассмешить угрюмого горожанина; и неожиданно это согрело его. Из-за внезапного озарения он помедлил, пытаясь поймать упущенную мысль. — Я просто... я чувствую себя живым в движении. Я люблю это. У меня не получается сидеть на одном месте, и Кейт всегда была такой же, как я. Против воли он снова посмотрел через плечо на свою подругу; склонив голову, она что-то делала под наблюдением и инструкциями Карлы, и ее рыжие волосы, наспех собранные в пучок, неряшливо, но очаровательно выбились из прически. Оливер проследил за его взглядом. Не сговариваясь, они задержали на Кейт взгляды еще на пару секунд и синхронно отвернулись; только Барри уставился на овощи, а Оливер посмотрел на него. — Что бы ты сделал, — вдруг спросил Барри, сжав губы в тонкую, но решительную линию во что бы то ни стало узнать ответ, и перехватил его взгляд. — Если бы ты оказался на моем месте? Что бы ты сказал мне, если бы я попросил совета? Оливер даже не моргнул глазом, когда тихо ответил: — Никогда не взрослей. Когда он отвернулся, возвращаясь к салату, Барри все еще пораженно смотрел на него. — Как у вас дела? — возникла Карла за их спинами, с любопытством высматривая фаршированные овощи. — Дети проголосовали за сметанный соус, но я могу полить их сладким. У кого какие варианты? — Сметанный соус подойдет, — сдержанно ответил Оливер, не оборачиваясь. Барри метнул на него взгляд, а потом посмотрел на Карлу и согласно кивнул. — Хорошо, — сказала она и взяла Барри за руку. — Тогда, пока Оливер заканчивает салат, пойдем, поможешь мне с соусами. Когда Барри снова посмотрел на мужчину, тот не отрывал взгляда от ножа, которым резал овощи; и Барри позволил Карле увести его. Ему было неспокойно.*
После ужина, когда дождь окончательно прекратился, а фрикадельки и фаршированные овощи заняли свое почетное место в списке еды для банкета, Кейт с Карлой начали спорить о том, какую музыку включить гостям после свадьбы и подо что лучше танцевать. Вернувшийся с работы Том тихонько ретировался в самый угол гостиной со своей тарелкой, надеясь не быть втянутым в обсуждение, а Ронни, неспособный принять чью-либо сторону, беспомощно наблюдал за тем, как его будущие жена и теща шутливо передразнивали выбор друг друга, кривляясь и изображая, как будет неудобно танцевать под ту или иную песню. Барри с улыбкой наблюдал за ними со своего кресла; когда чужая рука мягко сомкнулась на его локте, он вздрогнул и повернулся. — Пойдем со мной, — тихо сказал Оливер, наклонившись к нему, но его глаза не отрывались от остальных. Барри поднялся со своего места, бросив последний взгляд через плечо на развернувшуюся комедию, чтобы убедиться, что никто не видит их уходящими, и позволил Оливеру вывести себя из гостиной. Не зная, куда они идут, он было сделал бодрый шаг в сторону кухни, но Оливер потянул его за собой в темный коридор; и там, когда Барри приблизился к нему, недоуменный и взволнованный, Оливер припер его к стене, обхватил его лицо ладонями и поцеловал. Все внутри Барри подпрыгнуло и перевернулось. Он ответил на поцелуй; из гостиной раздавались громкие голоса и споры, и мысль о том, что их разделяет всего одна стена и море секретности, наполнила его таким мурашечным трепетом, что перехватило дыхание. Он задрожал и выдохнул; руки Оливера опустились с его лица на шею, и вслед за прикосновением — волна мурашек побежала по его коже, легонько щекоча и поднимая тонкие светлые волоски. Он потерялся. В темноте, в чужих руках, в ощущениях; в том, как звуки то становились громкими, то отходили на задний план и начинали звучать глухо. Он потерялся; его затопило — будто окатило волной с ног до головы — теплым-теплым чувством, заставившим его ощутить дрожь в своих коленях и руках. Он накрыл ладони Оливера своими, опустился по его предплечьям и дотронулся до плеч; и его пальцы задрожали. Оливер чуть отстранился, не отнимая руки от его лица; в полутьме Барри прошелся взглядом по его лицу и посмотрел в глаза, пытаясь восстановить дыхание. Большими пальцами Оливер погладил его щеки; его лицо оставалось нечитаемым, спокойным, ровным, но то чувство, которое затопило Барри, взорвалось в нем с такой силой после этого жеста и взгляда, которым Оливер осматривал его лицо, будто любуясь, что у Барри пересохло в горле; и, когда он попытался откашляться и проглотить ком, он неожиданно почувствовал навернувшиеся на глаза слезы — настолько сильный и прекрасный момент, такое всепоглощающее чувство, что это поразило его. Понимая, что он не может ни отвернуться, ни отстраниться, он закусил губу, сдерживая себя, но было поздно: Оливер заметил. — Что такое? — шепотом спросил он, чуть поднимая голову Барри, чтобы заставить его взглянуть на себя, когда тот попытался опустить глаза. — Барри? — Я не хочу это испортить, — выдохнул Барри; его голос дрогнул, и ему пришлось перейти на шепот. Оливер недоуменно смотрел на него. — Я все время боюсь сказать или сделать что-то не так, я не знаю, как я должен себя вести и... ты нравишься мне так сильно, — он всхлипнул и, отняв свою руку от плеча Оливера, закрыл нос и рот ладонью, пытаясь заглушить плач. — Я не хочу снова раздражать тебя. — Ты не раздражал меня, — растерянно ответил Оливер; не зная, что делать, он привлек Барри в свои объятия и чуть вздрогнул, когда почувствовал, как Барри обхватил его, утыкаясь лицом в его грудь; прямо как потерянный ребенок. — Мне жаль, что я оттолкнул тебя в первую встречу, я никогда не хотел быть грубым с тобой. Замолкнув, он осторожно погладил Барри по спине, борясь с собой, но все же быстро сдался: — Я... по правде, ты меня напугал. Барри уперся руками в его грудь; Оливер позволил ему отстраниться. Слезы Барри застали его врасплох; когда Барри уставился на него с покрасневшим кончиком носа и слезами на глазах, он так и застыл, не убрав руки с его плеч, готовый снова притянуть его и попытаться успокоить; и даже не зная, поможет ли это. — Напугал? — переспросил Барри, ничего не понимая. — Я привык к дистанциям, — Оливер сделал глубокий вдох; Барри смотрел на него. — В городе между людьми расстояние как пешком отсюда до Централ-Сити; до приезда сюда я и не думал, что люди могут быть так открыты и доверчивы с незнакомцами. Ты даже не представляешь, как тяжело привыкнуть к чужой искренности. Ты увидел меня впервые и ты уже был готов считать меня чуть ли не частью семьи. Для меня это все равно что... прыгнуть с десятиэтажной тарзанки. Барри улыбнулся сквозь слезы на глазах: — Дух захватывает? Оливер нервно усмехнулся, наполовину расслабившийся от его улыбки, наполовину встревоженный, что он снова начнет плакать: — Скорее, кровь в жилах стынет. Барри шмыгнул носом и опустил голову, вытирая выступившие слезы. Руки Оливера все еще лежали на его плечах — теплые, успокаивающие, сильные; Барри старался двигаться осторожно, боясь, что Оливер примет это за знак отстраниться и уберет их. — Прости за это, — пробормотал он и неловко усмехнулся. — Я правда думал, что ты терпеть меня не можешь... Руки Оливера поднялись с его плеч назад на шею; он поднял голову Барри, заставляя его взглянуть на себя; смущенный из-за своих слез, Барри закусил губу, глядя на него. Растерянность уступила привычному — или напускному — спокойствию; Барри поймал себя на мысли, что только что впервые на несколько мгновений увидел настоящего Оливера, которого он никогда прежде не видел, но который прятался где-то там, под фасадом дорогой одежды и обманчивого равнодушия; его растерянность и неловкость перед слезами Барри очеловечила его, свела его холодный образ городского франта до человека, которого, должно быть, знал только его брат: человека с большим сердцем. Барри показалось, что он хотел что-то спросить или сказать, но не успел: в шуме голосов за стеной неожиданно прозвучали их имена. Оливер отдернул руки; Барри наспех вытер глаза рукавами рубашки; они переглянулись, а потом Оливер кивнул ему в сторону гостиной. — Мы вас потеряли, — сказала Карла, когда они вошли. — Скорее, помогите мне убедить Кейт, что для танца на свадьбе лучше подойдет «Earth Angel» или «I Only Have Eyes For You», но никак не «Stagger Lee»!* — Ну... — начал Барри. — Понятно, — перебила Карла и повернулась к Оливеру, но тот вскинул руки. — Я не советчик в первых танцах молодоженов, — Барри заметил, как сверкнули его глаза, и едва сдержал улыбку. — Дети — это невыносимо, — раздосадованно покачала головой Карла. Когда она повернулась к Кейт и Ронни, Оливер перехватил взгляд Барри; он без труда сдерживал улыбку, но в уголках его глаз острее прорезались морщинки, и из-за этого казалось, что все его лицо светится радостью. Барри почувствовал, как тепло растекается по его груди и животу; он не знал названия этому чувству, но знал, что никогда его не испытывал.