*
— Итак, первыми идут свидетели, затем жених, затем священник и потом невеста с отцом, — перечислила Карла, выстраивая детей в очередь. Она остановилась напротив Оливера и Барри, которых поставила в самом начале, и окинула их придирчивым взглядом. Рука Барри уже была продета под локоть Оливера; они стояли с прямыми спинами, молча ожидая каких-либо комментариев, но Карла, выдержав минуту прицельного изучения едва ли не каждой пуговки на их одежде, в итоге без слов кивнула. Когда она прошла мимо, Барри обернулся: Ронни стоял в двух шагах от них за их спинами, убрав руки в карманы; когда Карла остановилась напротив него, он вытащил их и расправил плечи. — Как в армии, — нервно отшутился он. Карла окинула его таким же цепким взглядом, кивнула и подошла к Тому. Там, взяв его под руку, она подняла взгляд на обернувшихся мужчин, а потом перевела его на сидевшую в садовом кресле Кейт. — Я играю роль Кейти, Том будет вести меня так, как ее, — сказала она и посмотрела на Оливера и Барри. — Свидетели доходят до алтаря и встают по разные стороны от него; как только они останавливаются, идет жених, затем мы с Томом. Все ясно? — Да, мэм, — отозвался Ронни; Барри и Кейт прыснули, Оливер сдержанно улыбнулся. — Тогда... начали. Барри поднял взгляд на воображаемый алтарь, роль которого сегодня исполнял раскидистый дуб, а потом переглянулся с Оливером и едва удержался от улыбки. Он не знал, что мужчина увидел в его лице, но что-то подсказало ему, что можно двигаться; и даже раньше, чем Барри подал бы ему условный сигнал о своей готовности, Оливер посмотрел вниз, на их ноги. Первый шаг оказался самым сложным, будто бы на канате над пропастью, но как только их ступни удивительно синхронно коснулись земли, что-то вдруг изменилось. Барри выдохнул и перестал задерживать дыхание, будто вынырнул из-под поверхности воды; он забыл о том, что на них будут смотреть люди, забыл о важности всего этого и даже о том, что он будет одет в кричащую, помпезную одежду; единственное, о чем он мог думать, — это рука Оливера, за которую он держался, и их синхронная походка. И когда Оливер тихо шепнул ему, что они почти дошли, Барри с удивлением заметил, что им удалось проделать весь путь без проблем и срывов с его стороны. Они остановились возле дуба и разошлись в разные стороны от него; обернувшись, Барри заложил руки за спину и улыбнулся мужчине. — Браво, — крикнула им Карла. — Теперь жених. Оливер повернул голову, чтобы посмотреть, как Ронни будет идти, но Барри не шелохнулся, рассматривая его. Солнце стояло так, что Барри оказался в тени дуба, но Оливер стоял на солнце, высокий, серьезный и красивый, в своей белой рубашке и темных брюках, с закатанными до локтя рукавами, с зачесанными волосами. Его стиль одежды все еще выдавал в нем городского жителя, но то, что он отказался от жилеток и шейных платков, вдруг как-то обеднило его облик в самом лучшем смысле: в нем прорезалась расслабленная простота, незаметная раньше из-за многослойности его одежды, будто защитной брони. И Барри поймал себя на мысли, что любуется им. И когда Ронни дошел до них и неожиданно возник в поле его зрения, Барри вздрогнул, забыв, что они репетируют и ему нужно быть осторожнее. Смущенный, он опустил глаза, а потом на мгновение перехватил взгляд Оливера, едва удержался от улыбки и заставил себя отвернуться, чтобы посмотреть, как Том поведет Карлу. И даже порадовался, что человеком, который сорвет репетицию, в конечном счете, оказался не он: Тому тоже тяжело было подстроиться под медленный, марширующий шаг жены.*
За обедом Карла рассказала Кейт про выбранные песни, старательно скрывая свою радость, что на свадьбе не будет играть ни песня про убийство, ни песня про страдания, но по лицу подруги Барри догадался, что она и не рассчитывала на это, а просто дразнила мать. Увлеченные атмосферой возбужденного обсуждения — ведь до свадьбы оставалось всего полторы недели, — они болтали наперебой так, что не замечали ничего вокруг; и Барри, которому из-за жары и насыщенности эмоциями утра кусок не лез в горло, без страха быть пойманным на отсутствии аппетита, вытер рот салфеткой, подоткнул ее под тарелку и опустил руки на свои колени. И там, под тонкой скатертью, стараясь двигаться незаметно, он нашел руку Оливера и сжал. Мужчина повернул к нему голову; Барри очертил взглядом его лицо: со лба вниз, по небесно-голубым глазам, прямому носу и щетине на щеках до губ, сжатых в линию, чтобы сдержать улыбку. Жара била ему в голову вместе с сытой сонливостью; хотелось свернуться клубочком на свежем воздухе и спать без задних ног до позднего вечера, пока не станет хотя бы чуточку прохладнее; хотелось бокал холодного красного вина и гренок с сыром, которые Нора сушила по выходным из залежавшегося хлеба; хотелось лечь к чужой груди, к белоснежной рубашке с расстегнутой под шеей пуговкой, и ощутить, как чужая сильная рука прижимает его крепче; и хотелось — медленно и чувственно — целовать эти губы, пока они не растянутся в той нечастой и красивой улыбке, заставлявшей его сердце трепетать. С усилием Барри заставил себя отвести взгляд и опустить его в свою тарелку, но руку он не отнял. Что-то внутри кольнуло его стыдом за вспыхнувшее желание; он почувствовал, как кровь прилила к лицу и на мгновение стало трудно дышать. Свободной рукой он потянулся за своим стаканом и залпом выпил половину; Оливер, по-прежнему наблюдавший за ним, чуть сжал его руку, но Барри не повернулся. Не поднимая взгляд и сдерживая улыбку, он прислушивался к ощущениям своей кожи, когда пальцы Оливера мягко скользнули меж его пальцев, переплетая их, и погладили его кожу; и волна мурашек хлынула вверх по его коже от ладони до плеч, заставив его чуть передернуть плечами; он чувствовал себя хорошо. Когда минутой позже он перехватил взгляд Оливера, ему показалось, будто все его мысли написаны у него на лице. Он сжал руку мужчины так крепко, как мог, а потом расслабил. И Оливер спустя несколько секунд паузы сжал ее в ответ. Барри отвернулся, задумчиво улыбаясь.*
После обеда лень и сонливость одолели всех, и Карла, окружив себя каталогами по свадебному декору, полусидела-полулежала в кресле, помечая подходящие варианты. Ронни и Кейтлин разобрали оставшиеся письма; они делали это в гостиной, там, где Карла могла следить, чтобы ни один подарок не был вскрыт раньше времени, и под дополнительным наблюдением Оливера и Барри, для которых не нашлось другой работы. Как только последнее письмо было брошено в общую корзину писем, и Барри вычеркнул имя из списка, Кейтлин с радостным возгласом размяла руки и потянулась, и Карла, предчувствуя надвигающуюся манипуляцию, подняла на нее глаза поверх журнала. — Сейчас было бы очень здорово посвятить время отдыху, а не работе, — намекнула Кейт, поднимая брови. К ее удивлению, мать сдалась моментально. — Ты права, — сказала она, откладывая каталоги в сторону и потягиваясь, а потом бросила взгляд на Барри. — Поезжай домой, солнышко. Завтра после завтрака продолжим с репетициями. Кейт застонала — и оказалась единственной. В удивлении она воззрилась на остальных, но никто из мужчин не поддержал ее: Ронни смотрел на Карлу, Оливер смотрел на Барри, а Барри старательно игнорировал его взгляд, надеясь не показать, что он ждет репетиций, потому что так Оливер мог обнимать его или держать под руку близко к себе. — Мы будем репетировать до тех пор, пока все не будет идеально, — отрезала Карла и махнула Барри в сторону двери. — Пойдем, разомну ноги. Тебя отвезти? — Я отвезу, мэм, — поднялся Оливер. Ронни бросил взгляд на него; Кейт посмотрела на Барри. Карла кивнула Оливеру следовать за ними. На крыльце, когда они пропали из виду будущей четы Куин, оказалось, что план Карлы требовал уединить обоих свидетелей; поэтому, едва они разместились в машине и пристегнули ремни, она наклонилась к ним со стороны водителя и понизила голос. — У меня для вас особое задание, — сказала она, то и дело бросая взгляды на дом, чтобы убедиться, что ни Кейт, ни Ронни не подслушивают. — Свидетели выбирают жениху и невесте подарок вместе. У вас есть время подумать об этом, но это должен быть сюрприз, — она метнула на Барри предостерегающий взгляд. — Подарите им что-то от вас обоих. Барри знает Кейт, Оливер знает Ронни. Сообразите. С этим напутствием она выпрямилась и похлопала по машине. Оливер завел мотор. Они ехали в тишине; рука Барри снова на колене мужчины, переплетена с его пальцами. Жара разморила его, накрыла ленивой послеобеденной негой, и уединение с Оливером, в машине, несущейся по дороге, ощущалось так, будто он ехал прямиком в рай. Откинув голову на спинку и закрыв глаза, он прислушивался к шуму мотора и к ощущениям ветра на его разгоряченной солнцем коже; и не хотелось ничего, кроме как растянуть этот момент до бесконечности... То ли он уснул, то ли Оливер превысил скорость на прямой дороге, но Барри показалось, что прошла всего пара минут, как мужчина вдруг остановил машину и мягко потряс его плечо. Барри открыл глаза, моргнул и выпрямился; его шея затекла, и, когда он повернул голову, уставившись на свой дом, каждая мышца в его плечах заныла. — Останешься на ужин? — без особой надежды спросил он, зная, как Оливер избегает лишних компаний, и взялся за ручку дверцы. — Раз уж ты отказался от завтрака и неизвестно, когда будет следующий раз. Оливер задержал на нем задумчивый взгляд. — Мы можем поесть мороженого и обсудить подарок, — добавил Барри и, поддавшись неожиданному импульсу говорить как есть, понизил голос. — Я не хочу, чтобы ты уезжал. Лицо Оливера смягчилось. — Мороженое — это хорошо, — согласился он. Не веря своим ушам, Барри встрепенулся и проследил за тем, как мужчина выключил зажигание, толкнул дверцу и вышел из машины. Барри выскочил следом за ним, такой возбужденный и забывший о своей усталости, что на радостях он едва не описал несколько кругов вокруг машины, дома и самого Оливера. Он перехватил взгляд мужчины с сияющим лицом и протянул ему руку, и Оливер взял его ладонь, позволяя повести себя в дом, как маленькие дети ведут взрослых, чтобы что-то им показать. Дом был пуст; родители уехали. Барри провел его по пустому коридору к кухне и отпустил его руку только когда они переступили порог, словно Оливер мог передумать и сбежать. В холодильнике было ведерко шоколадно-мятного мороженого; Барри вытащил его, налил в две чашки едва теплый чай из чайника, обернутого полотенцем, чтобы сохранить тепло, и взял две ложки; и, когда он обернулся, Оливер стоял, заложив руки за свою прямую спину и оглядывался вокруг. Чувство нахлынуло на Барри медленно и мягко, как волна, которая касается обнаженных ступней на горячем песке: воспоминание о том, как горожанин впервые переступил порог его дома, и Барри почувствовал себя уязвимым, раскрытым чужому взору. Все в этом доме было уже не раз починено, заштопано и перекрашено, и это чувство коснулось его ступней мягко, прохладно; щекоткой дотронулось кончиков пальцев, облизало ноги и схлынуло, оставив после себя странное покалывание: его старенький дом, видавший-перевидавший, с его простеньким и самобытным уютом, и прямо посреди кухни человек, который по своему стилю и манерам как будто бы попал сюда по неведомой ошибке, но он заставлял Барри чувствовать себя точно так же, как любая вещь в этом доме: как если бы его починили и нашли ему место. То ли почувствовав его взгляд, то ли ощутив на себе тишину, Оливер повернул голову, а потом, все так же с заложенными за спину руками, развернулся и подошел к столу. Барри поставил ведерко и чашки, положил ложки, а потом забрался на свой стул с ногами, скрестив лодыжки. Оливер сел напротив него. — Что любит Кейт? — спросил он, придвигая к себе чашку и делая глоток чая. Барри толкнул ведерко к нему и сунул ложку мороженого в рот, уставившись в одну точку под потолком, пока пытался сообразить. Он знал девушку всю свою жизнь, но неожиданно выбор подарка оказался сложнее, чем он думал. — Я не знаю, — ответил он, хмурясь. — Она любит... все. Читать, вышивать, танцевать, рисовать... Оливер поднес ложку ко рту. Из-за жары мороженое ощущалось как благословение; Барри положил локти на стол и лег на него грудью, подаваясь вперед; и, когда Оливер перехватил его взгляд, Барри знал, что его глаза сверкают — прямо как все те разы, когда он планировал шалости; и он знал, что перед этим выражением нельзя устоять. — Что бы ты хотел в подарок на свою свадьбу? — спросил он, понижая голос. Не сводя взгляд с его лица, Оливер зачерпнул еще мороженого и подвинул ведерко к нему. — Я бы хотел что-то, что осчастливило бы моего жениха, — ответил он. Барри чуть склонил голову набок: — Жениха? Оливер опустил глаза на свою чашку и сделал глоток чая. — Да. Мужчину. Барри облизал ложку и вытащил ее изо рта. Он видел, что Оливер закрывается из-за неудобной темы, и несколько мгновений он раскачивался между необходимостью отступить и любопытством продолжать расспрашивать. — Я целовал девушку, — сказал он наконец и почувствовал, как уголки его губ опустились: несмотря на то, что они с Пэтти согласились остаться друзьями, было что-то неловкое в том, что ничего не сложилось между ними. Оливер поднял на него глаза. — Я ничего не почувствовал, — добавил Барри. — Ты тоже... ничего не чувствуешь? Что-то в лице мужчины едва заметно смягчилось. — Нет, — ответил он; даже его голос потеплел. — Я был примерно в твоем возрасте, когда понял, но это заняло у меня немного больше девушек. Он усмехнулся, и Барри улыбнулся — и тут же почувствовал, как ослабла его улыбка. — Я чувствую с тобой, — сказал он тихо. Оливер медленно положил локти на стол и тоже подался вперед, к Барри; и из-за этого расстояние между ними сократилось до нескольких сантиметров. Сердце Барри пропустило один удар, потом еще два; он закусил губу и почувствовал холод на коже из-за мороженого. Оливер оглядел его лицо пристальным взглядом — но, несмотря на серьезность и какую-то легкую грусть, было что-то сверкающее в глубине его глаз, что-то притягательное и открытое. — Расскажешь? — спросил он, понижая голос. — Как ты заставляешь меня чувствовать? — Барри почувствовал, как его губы против воли растянулись в улыбке; странное ощущение собралось в его животе, будто маленькая невесомость раскинулась внутри него. — Я не смогу это описать. Я не владею твоим языком. Я не писатель. Это просто... — он закусил губу, очерчивая взглядом лицо Оливера, будто рисовал его в своей голове. — Что-то тянет меня к тебе так сильно и я... люблю наблюдать за тобой и... я чувствую себя с тобой так, будто мне больше ничего не нужно. Он протянул ладонь и накрыл ею руку Оливера, а потом, недолго думая, подтянул ее к себе. Рука мужчины раскрылась в его пальцах; Барри положил ложку на стол и перевернул его руку ладонью вверх, вглядываясь в подушечки его пальцев и линии в середине ладони. Его кожа была теплой. Внутренняя сторона его руки слабо отличалась по цвету от тыльной; линия загара едва заметно ползла по ребру. Барри прижал его ладонь к своей щеке, будто кот, и перехватил взгляд Оливера. Огоньки погасли, он снова выглядел грустным. Тогда Барри повернул голову и поцеловал его ладонь, удерживая ее у своего лица; едва ощутимым движением Оливер погладил его по щеке. Тепло. Подушечки его пальцев были чуть грубее из-за домашней работы, которой Карла нагружала их. Барри закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям; к тому, как все замерло внутри него, затихло, застыло; на одно долгое мгновение не было ничего, кроме невесомости. А потом вдруг дверь, ведущая на задний двор, скрипнула. Оливер отдернул руку; Барри недоуменно распахнул глаза, чтобы увидеть, как он опустил глаза в стол и выпрямился. Генри застыл на пороге. — Извините, если напугал, — сказал он, потягиваясь. Барри метнул на Оливера быстрый взгляд; натянув свою вежливую маску, мужчина развернулся на стуле к отцу Барри и сдержанно улыбнулся. — Добрый день, Генри. — Мы думали, дома никого нет, — пробормотал Барри, задетый отстраненностью мужчины. Это же его родители, незачем так бояться их. — Я задремал в саду, — Генри прошел мимо них к чайнику и плеснул себе немного чая. Когда он повернулся к ним спиной, Барри попытался заглянуть Оливеру в глаза, но тот упрямо не встречал его взгляд. Он сидел прямо и держал руки на коленях, и для Барри это выглядело настолько ненатурально, что отталкивало. — Вы сегодня рано освободились. — Это из-за жары, — ответил Барри, не сводя с Оливера взгляд и гадая, что он сделал не так, чтобы в одночасье оттолкнуть его. — Никто не может заставить себя работать. Генри усмехнулся. Он выпил чай и повернулся. — Вернусь в сад тогда. Не буду мешать, — сказал он. Оливер поднялся со своего стула; Барри недоверчиво уставился на него. — Вообще-то, я уже собирался уходить, — вежливо произнес он, все так же избегая смотреть на Барри. — Я подвез Барри, но, боюсь, они хватятся моего долгого отсутствия. Генри посмотрел на мороженое и чашки на столе между ними, а потом перевел взгляд на сына, но Барри смотрел на Оливера, не ощущая своего лица. — Заезжай, останься как-нибудь на ужин, — Генри протянул ему руку на прощание. — Нора расстроится, что не застала тебя. Она любит истории о городах; у нас никто не ездит и рассказывать их некому. — Вижу, от кого это передалось Барри, — сдержанно улыбнулся Оливер и впервые с момента появления Генри посмотрел на него. Барри ответил ему взглядом, полным недоумения и недоверия, но заставил себя подняться со стула на ватных ногах. — Я тебя провожу, — пробормотал он. На крыльце он схватил Оливера за руку и развернул к себе, и Куин повернулся так, чтобы видеть коридор и кухню за его спиной. — Что это было? — шепотом спросил Барри, пытаясь поймать его взгляд. — Тебе не нужно уходить. Ты можешь остаться, ты же знаешь... Оливер покачал головой и высвободил свою руку. Барри остался стоять; его пальцы застыли в воздухе там, где только что он держал мужчину. — Прости, — тихо ответил Оливер и бросил на него взгляд, прежде чем отвернулся; помимо грусти в нем теперь была странная, необъяснимая боль. — Я не могу. — Не можешь что? — Барри сошел с крыльца вслед за ним. Несколько мгновений мужчина выглядел так, будто исчезал прямо у него на глазах, закрывался в свою броню и собирался испариться в воздухе и оставить его ни с чем. Барри протянул руку, чтобы коснуться его плеча, и вздрогнул, когда Оливер повернулся к нему — пусть даже движение не было резким, он просто не ожидал этого. — То, что мы... — мужчина замолк, мучительно подбирая слова, а потом выдохнул так, словно пытался подавить боль. Он потер свое лицо ладонями и закрыл его; и от этого жеста повеяло таким отчаянием, что Барри похолодел. — Это неправильно. И я даже не могу обьяснить тебе... — он отнял руки от лица и выпалил на одном дыхании. — Ты не должен этого делать. — Делать что? — Влюбляться в меня. Лицо Барри исказилось, будто его предали. Оливер задержал на нем взгляд, будто хотел добавить что-то еще, а потом отвернулся и качнул головой; тихое «прости» прозвучало едва слышным шепотом. Ничего не понимая, Барри смотрел, как он садится в машину и заводит ее; невесомость исчезла, и его живот стянуло в тугой узел. — Оливер, — позвал он, но мужчина не обернулся. Мотор зарычал. Барри смотрел, как он уезжает, и чувствовал себя рассыпающимся на части.