*
Они повторили репетицию еще несколько раз, прежде чем Карла уверилась, что все идеально. Барри, оживавший на моментах, когда он шел с Оливером, стоя в одиночестве у алтаря едва сопротивлялся темным мыслям, наплывавшим на него, будто грозовые облака на ясное небо. Разговор с Кейтлин засел в его голове; он всматривался в лицо Оливера, как будто пытался прочесть его мысли, и, всякий раз, как мужчина перехватывал его взгляд, он опускал глаза, сожалея и стыдясь тех мыслей, что кружили в его голове, но не предпринимая никаких попыток избавиться от них. Мята помогала ему бороться с тошнотой; в перерыв, когда от него ничего не требовалось, он сидел на скамье в одиночестве, сминая листочки мяты в своих пальцах, и старался не смотреть на то, как Кейтлин наблюдает за Ронни и как брат Оливера урывает короткие моменты, чтобы поцеловать ее или покрутиться рядом с ней, неизменно вызывая ее теплый смех. Барри был счастлив за нее, по-настоящему, глубоко и искренне счастлив; он радовался за нее всем своим сердцем, но не мог избавиться от той маленькой червоточины где-то внутри, из которой так отвратительно веяло холодом, когда он думал о том, что ему бы хотелось точно так же кружить вокруг Оливера, обнимать его, целовать, заставлять его улыбаться, шутить, флиртовать, держать его руку в своих и класть голову ему на плечо — делать все, что выражает то, как он себя чувствует. Безумно, ужасно, так сильно влюбленным. В конце концов, он перестал бороться с мыслями, и остальные быстро заметили, что он притих, но решили, что это из-за плохого самочувствия после мальчишника; Барри не стал их переубеждать, а внимание, которым его окружили, мешало Оливеру пробиться к нему и выбить из него правду — уж он-то ни на секунду не поверил в то, что во всем виноват алкоголь. И Барри испытывал тихую, трусливую радость, что у них нет возможности поговорить с глазу на глаз: ему не нравился сосредоточенный взгляд Оливера, который он перехватил, когда Карла обратила внимание остальных на то, что «Барри устал, незачем мучить ребенка дальше». Он не знал, что сказать. Он разрывался на части: с одной стороны он понимал, что у их секретности есть причины, Оливер объяснял их ему; Барри знал, что так он заботился. С другой ему хотелось по-детски топнуть ногой, заплакать, закричать, но добиться того, чтобы Оливер не опекал его — у него была целая семья, которая уже заботилась о нем; не нужно оберегать его чувства. Не нужно думать о том, что Барри будет чувствовать из-за чужого осуждения — он не сталкивался с этим и не понимал, но ему казалось, что совсем несложно игнорировать зло других людей. А еще он знал, что его пугает то, как все это остановилось, как они застыли в точке без названия; и пусть Оливер говорил, что оно должно идти своим чередом, Барри не мог отделаться от мучительного чувства, что оно не идет никак. Ему хотелось большего; да, через вину и стыд за свои желания, но чем больше он их игнорировал, тем сильнее они становились. Он вспоминал то, что было между ними на реке, и он бы отдал руку на отсечение, что Оливер чувствовал то же, что и он, но почему-то мужчина так ни разу и не обмолвился об этом. И мысль о том, что они никуда не движутся, а Оливер и не думает сделать этот шаг, заставляла Барри замирать в страхе, схваченным когтистой лапой тревожной мысли, что, возможно, для мужчины это так и осталось просто игрой, развлечением, в котором он нашел что-то интересное, как писатель находит сюжет и приступает к нему с хладнокровностью ученого; может, для него все это просто летняя фантазия — деревенский покой, невинный юноша и детские поцелуи по углам, о которых никто не знает; ничего серьезного. Разговор с Кейтлин взвинтил его и насторожил; Барри вдруг поймал себя на отчетливой мысли, что он как будто бы застыл между двумя мостами: он сжег один для себя, когда понял, что ему не хватает того, что между ними сейчас, и он был готов вот-вот сжечь второй мост, не зная, а было ли вообще хоть что-то серьезное во всем этом. И по взгляду Оливера, который он перехватил за обеденным столом в доме Сноу, он понимал, что ему придется собраться с силами и задать вопрос, который мучил его; задать его раньше, чем это причинит ему боль. Пусть даже он понимал, что об этом уже слишком поздно переживать.25.
8 февраля 2020 г. в 08:38
Несмотря на количество коктейлей, на утро Барри хорошо помнил весь мальчишник — и особенно то, что Оливер сказал ему в его комнате, — но все равно на несколько секунд растерялся, когда мужчина спустился на завтрак в легкой рубашке, закатав рукава до локтя. От его присутствия в доме веяло фантазией; теплый взгляд, который он бросил на Барри, когда сел за стол, заставил Аллена испытать то чувство, которое бывает перед самым пробуждением, когда сон ускользает. Нора накрыла на стол так, что они оказались сидящими по одну сторону; это не позволяло Барри задерживать на нем взгляд, но секунда, когда Оливер задвигал стул и их колени соприкоснулись, заставила его сердце остановиться.
Не отягощенная домашней работой, Нора вызвалась поехать с ними в церковь и заодно посмотреть на репетицию. В ее присутствии Барри не мог начать разговор; было решено, что мать поведет машину из-за того, как Барри чувствовал себя наутро, и единственное, что он мог сделать при ней — это бросать взгляд на Оливера в зеркальце заднего вида.
А еще Генри оказался прав: Карла пришла в негодование, увидев на Барри последствия бурного вечера.
— Ты хотя бы позавтракал? — обеспокоенно спросила она, когда все трое появились в церкви.
Бледный и молчаливый Барри, не притронувшийся за столом ни к чему, кроме чая с сахаром и коктейля от похмелья, который Нора сделала для него, отрицательно покачал головой и поморщился, когда от этого движения все перед его глазами поплыло.
— Споили мне ребенка, — пробурчала Карла, метнув возмущенный взгляд на братьев, и потянула Барри за собой. — Иди сюда, сядь пока, раз такое дело, мы будем дергать тебя как можно меньше.
— Мы с Оливером выходим первыми и встаем, — напомнил ей Барри.
Карла отмахнулась, усаживая его на скамью: — Порепетируем в другом порядке. Сначала выйдем мы с Томом, я сыграю роль Кейт, затем жених и потом уже свидетели. Когда тебе станет получше, мы повторим в правильном порядке.
Едва Карла ушла выстраивать остальных, Кейтлин, которой нельзя было участвовать, опустилась на скамью рядом с Барри. Даже зная, что мать оставит ее сидеть в стороне, она надела длинный белый сарафан на тонких бретельках, имитирующий свадебное платье, и распустила по плечам свои огненные волосы. Когда она села рядом, от нее запахло корицей; нос Барри приятно защекотало, и, боясь, что сладкий запах снова спровоцирует тошноту, он развернулся на месте, чтобы дотянуться до сумки Норы на скамье за его спиной и вытащить оттуда коробочку с мятой.
— Итак... — протянула Кейт, понижая голос; ее взгляд неотрывно следил за матерью, пока та объясняла мужчинам, что нужно будет делать, а музыканту — в каком порядке играть музыку. — Как тебе мысль, что он живет с тобой под одной крышей?
Барри закатил глаза — это движение тут же отозвалось резкой болью в его висках, — и закинул в рот веточку мяты.
— Как тебе с Ронни, — ответил он, тщательно пережевывая, и пояснил. — У нас вчера было слишком весело, чтобы что-то ощутимо изменилось.
Кейт усмехнулась: — Даже не знаю, повезло вам или нет, потому что у нас было тихо и мирно. Мы просто выпили немного шампанского и вина с тортиком.
Барри потер шею ладонью: — И под «мы» ты подразумеваешь...?
— Я не хотела, чтобы вы пересекались, — Кейт на мгновение прикусила губу. — Было бы неловко, наверное, столкнуться с ней в одном доме с Оливером и... все такое.
— Все нормально, она просто друг.
— Ей приглянулся Оливер.
Барри фыркнул так громко, что Карла, Нора и мужчины обернулись на него, и ему пришлось отвернуться к подруге.
— Ты видела его? — эмоциональным шепотом спросил он, тыча большим пальцем в Оливера через свое плечо. — Это неудивительно!
Кейтлин улыбнулась. Она продолжала следить взглядом за мужчинами; каждый раз, когда ее взгляд перескакивал на Ронни, ее глаза теплели и что-то едва заметно менялось в ее лице, как будто бы озаряя его изнутри; Барри рассматривал ее и гадал, было ли у него то же самое выражение, когда он смотрел на Оливера.
Ему хотелось, чтобы оно было. Чтобы все видели, каким счастливым Оливер его делает — и как его меняет Барри.
Он задавил эти мысли.
— Слушай, — тихо заговорил он и прочистил горло, когда музыкант заиграл вступительную музыку для выхода, и началась репетиция; Кейт наклонилась к нему, чтобы слышать его. — Как ты поняла, что ты и Ронни... ну... что это серьезно?
Кейтлин оглядела его лицо взглядом и чуть пожала тонкими плечиками.
— Не знаю, — так же тихо ответила она. — Все просто... развивалось своим чередом, и он, наверное, почувствовал, когда нужно было сделать серьезный шаг.
Барри закусил губу и выпрямился. Меж бровями Кейт пролегла морщинка обеспокоенности, но, пока она колебалась между любопытством и нежеланием лезть не в свое дело, Барри поборол свою нерешительность и спросил:
— Что если он... не хочет делать серьезный шаг? Как я пойму, что для него это вообще что-то значит?
Кейтлин заправила волосы за уши — Барри мгновенно распознал знакомый сигнал того, что подруга была настроена на разговор серьезно.
— Ты должен говорить об этом не со мной, — сказала она, и в ее голосе скользнули извиняющиеся нотки, будто она сожалела, что не могла помочь Барри. — Он выглядит для меня серьезным, если это то, что ты хочешь знать, и Ронни тоже говорит, что он изменился, но если ты волнуешься, тебе нужно поговорить с ним об этом. Если ты хочешь сделать серьезный шаг, ты должен быть уверен, что он тоже этого хочет, иначе... — ее лицо исказилось волнением.
— Иначе что? — спросил Барри. — Иначе он разобьет мне сердце? Об этом поздновато волноваться.
— Почему ты думаешь, что он несерьезен?
Барри сцепил свои руки; несмотря на вкус мяты во рту, в нем снова поднялась тошнота — и он сомневался, что из-за алкоголя.
— У нас все по-другому, — едва слышно ответил он. — Он постоянно говорит, что не хочет испортить мне жизнь, чтобы о нас узнали и из-за того, что мы оба... что мы мужчины, — заставил он себя договорить, не глядя на подругу. — Может, он не хочет большего. Может, ему хочется оставить все как есть.
— А тебе? — тихо спросила Кейт.
Барри закусил губу и покачал головой: — Я не знаю. Наверное, нет.
— Барри, — окликнула его Карла и, когда он обернулся, жестом показала ему подойти.
Оливер стоял за дверьми, в притворе; Карла подвела Барри к нему.
— Бутоньерки, — сказала она, закрепляя маленький белый цветочек на груди Барри булавкой. — Поскольку вы сегодня только в рубашках, сделаем исключение, но, на случай если я буду по уши занята с Кейт в день свадьбы, — она повернулась к Оливеру, — как более ответственный из вас двоих, проследи, чтобы Барри прикрепил ее к жилетке правильно и вообще о ней не забыл.
Оливер сдержал улыбку: — Я прослежу.
В притворе, из-за распахнутых настежь дверей церкви, ощущался спертый жаркий воздух; Барри не пробыл там даже минуты, а уже почувствовал себя так, будто запихнул голову в духовку. Он порадовался, что из-за жары Карла разрешила им надеть только часть официальных костюмов, но его ужаснула мысль, что, если такая же жара будет послезавтра, они изжарятся.
— Как только музыкант начинает играть вашу музыку, вы выходите, — проинструктировала Карла и развернулась, возвращаясь назад к остальным.
— Ты в порядке? — тихо спросил Оливер.
— Стараюсь быть, — с нервным смешком ответил Барри.
Оливер выставил локоть; Барри продел в него свою руку.
— Думай обо мне, пока мы идем, — сказал мужчина тихо и в его голосе послышалась улыбка.
— Это то, что я делаю постоянно, — едва слышно пробормотал Барри.
Оливер перехватил его взгляд.
Музыкант начал играть.
В церкви почему-то было чуть прохладнее и легче дышать; Барри отчетливо ощутил разницу, когда они двинулись по проходу между скамьями к алтарю. Он ощущал мускулы мужчины сквозь тонкую рубашку; стараясь не смотреть ни на скамьи, ни на Оливера, ни на остальных, Барри обратил невидящий взгляд на длинную ковровую дорожку, заглушавшую все их шаги. Идти было удивительно легко. Музыка просачивалась сквозь его тело, вела его; они с Оливером как будто бы были одним целым; каждое его движение Барри ощущал как свое собственное; и, когда мужчина повернул к нему голову, Барри перехватил его взгляд и улыбнулся ему; и неожиданно для его увлеченности и потерянности в моменте, они уперлись в алтарь.
Оливер освободил его руку; Барри отвернулся и встал по одну сторону алтаря, Оливер — напротив него, по другую; они переглянулись и застыли.
— Замечательно! — хлопнула в ладоши Карла. — А теперь прогоним все то же самое, но все вместе. Итак, по порядку...
Барри посмотрел на мать; Нора улыбнулась и кивнула ему.
И репетиция началась заново.