I fell in love with you watching «Casablanca»

Барри не знал, что Оливер обсуждал с родителями и братом, уединившись в противоположном от всех углу гостиной. Мужчина стоял спиной к нему, скрестив руки на груди; лица родителей Барри прочесть не мог, а Ронни выглядел растерянным и сконфуженным, но, когда разговор был окончен и Оливер развернулся, на его лице была знакомая маска отстраненности, а его истинные эмоции выдавали лишь раздувавшиеся ноздри. Заметив взгляд Барри, Оливер разжал руки и сделал глубокий вдох. Не зная, может ли он приближаться к мужчине на глазах у его родителей, Аллен остался стоять на месте, на крыльце дома, с распахнутой настежь дверью, пока Оливер не поравнялся с ним и они не попрощались с остальными. Перед тем, как Карла закрыла за ними дверь, Барри заметил, что Мойра и Роберт не сводили с них взгляд. — Я им не понравился, — вздохнул он, садясь на водительское место. И хотя в глубине души он надеялся, что мужчина опровергнет его слова, он знал наверняка, что Оливер напряженно подыскивал гибкий ответ, который бы не был ложью, но и не прозвучал резко. — Они думают, это несерьезно, — наконец ответил Куин, пристегнувшись. Рука Барри застыла на ключе зажигания; он повернулся к мужчине, даже не пытаясь скрыть, что его это задело. — Точнее, они надеются, что это несерьезно, — добавил Оливер после короткого молчания. Барри выпал в осадок: — Почему? — Потому что они заметили, что я изменился, — мужчина перехватил его взгляд на короткое мгновение, а потом посмотрел на дом так, будто ожидал, что родители будут наблюдать за ними в окно. Не зная, радоваться или огорчаться, Барри завел машину, разрываемый своими смешанными чувствами и включил фары. Когда белеющий фасад дома скрылся за зеленой изгородью, он не выдержал тишины и холодного молчания Оливера. — Как давно они знают? — спросил он и добавил быстро, одновременно боясь, что скрытая злость мужчины переключится на него, и опасаясь, что, если он не отвлечет его разговорами, Оливер утонет в своих мыслях и закроется от него снова. — Если не секрет. Оливер смотрел перед собой невидящим взглядом: — Я рассказал, когда мне исполнилось двадцать два. Мне надоели их намеки и попытки свести меня с дочерьми знакомых, да и я... искал независимости, наверное. Хотел выбраться из-под их влияния. — Не хотел новых войн? — осторожно спросил Барри. — Хотел сжигать мосты, — уголки его губ опустились. — Хотел бунтовать против их устоев и традиций, говорить «нет» на все и устанавливать свои границы. Худо-бедно они приняли то, что я стал писателем, а не пошел по их стопам; смирились с тем, что я отправился по миру, а не остался рядом с ними; но это... — он нахмурился, как будто ему не понравилось то, что он не смог подобрать сходу другое слово. Несколько мгновений они провели в тишине; Барри как будто бы чувствовал, что он собирается с силами продолжить, и не перебивал. — В конце концов, они предпочли просто игнорировать это. Думают, я наиграюсь и остепенюсь; думают, это очередной бунт против них. Барри чуть сильнее сжал руль. Вопрос крутился на кончике его языка, но он ощущал себя как меж двух огней, не зная, может ли он вторгаться в мысли Оливера — где бы он сейчас ни находился в границах своей головы. — Они знают о нас? Куин сухо усмехнулся: — Определенно, — и добавил тише. — Ронни прав, я изменился. Они заметили. — Это плохо? — не удержавшись, Барри метнул на него взгляд. И, хотя Оливер выглядел потерянным в своих мыслях, он перехватил его мгновенно, будто только этого и ждал; возможно, удивился Барри, он был сосредоточен на разговоре больше, чем показывал. — То, что я выгляжу счастливым из-за тебя? — переспросил мужчина, недоуменно нахмурившись, и тут же добавил с ярким сарказмом. — Да это просто ужасно. Барри издал нервный смешок. Оливер снова отвернулся. Несмотря на поздний час и севшее солнце, небо было еще светлым, особенно на горизонте, и Барри видел дорогу отчетливо, но горящие фары «шевроле» добавляли возвращению домой атмосферы странного, приятного очарования. Возвращение домой. Он чуть не встрепенулся, подумав о том, как обыденно Оливер сказал «дома», даже не отдавая, должно быть, себе отчет в том, насколько уютно это ощущалось для ушей Аллена. Насколько по-семейному. И, наверное, даже любяще — в том плане, который он бы не смог себе объяснить, даже если бы он был писателем и знал все подходящие для этого слова. — У меня были отношения с мужчинами, — заговорил вдруг Оливер снова. — Какие-то из них были экспериментальными, какие-то демонстративными, просто чтобы вывести родителей из равновесия, какие-то даже были серьезными — или, по крайней мере, я так думал, — он слабо сжал губы. — И всегда я ждал, что вот сейчас я точно заставлю их изменить свое мнение... и никогда не получалось. И сегодня я впервые увидел их обеспокоенными, потому что они поняли, что это никогда не было ни шуткой, ни, — он передернул плечами, — чем-то временным. Барри прикусил язык; на нем сладкой ватой растаял вопрос «ты любишь меня?» — настолько очевидный, яркий и громкий, как если бы в его голове кто-то взорвал фейерверк. Он знал Оливера и знал, что мужчина никогда не говорит ничего напрямую, но заворачивает свои чувства в тонкие слои прозаической поэзии, избегая и избитых фраз, и банальных слов, и блеклого налета, который они приносят на все яркие чувства, не поддающиеся описанию. Он повернул голову, чтобы увидеть лицо Оливера, его профиль, слабо очерченный закатным небом и глубокими мыслями, и такая нежная меланхолия обхватила юношу в свои объятия, что Барри едва не содрогнулся, почувствовав как будто бы настоящий холод. — И что теперь? — спросил он тихо. Оливер пожал плечами. — Я не знаю. Они убеждают меня вернуться с ними в город послезавтра утром. Барри чуть не поперхнулся воздухом. — Ты ведь не поедешь? — спросил он встревоженно, напуганный тем, что Оливер может исчезнуть через день, а не призрачные две недели, на которое Ронни и Кейт решили задержаться. Барри не знал, ожидал ли он резкого отказа и убеждений в том, что ему даже в голову не пришло вернуться с родителями, но его кольнуло разочарованием, когда Оливер сжал губы. — Нет, — ответил он спокойно. — И это пугает их сильнее всего, — он повернулся, чтобы взглянуть на Барри. — Они думают, что ты вскружишь мне голову еще сильнее. Нервный из-за того, что, судя по всему, Оливер как минимум не отмел это предложение сразу, а обдумал его, Барри не улыбнулся в ответ на его слова. Даже если мужчине это показалось подозрительным, спросить он не успел: сквозь листву деревьев показались огоньки горящих окон дома Алленов. — Надеюсь, ты помнишь о своем обещании, — произнес Барри, не глядя на него; это прозвучало суше, чем он хотел, но Оливер принял его тон за серьезность и, возможно, предвкушение. Куин усмехнулся: — А я думал, это мне придется тебе напоминать.

*

Из-за того, что они поужинали у Сноу, а следующий день обещал быть полным нервотрепки и волнений, Нора почти не мучила их расспросами. Она должна была познакомиться с четой Куин завтра и предпочитала судить по своему собственному мнению, но все равно не преминула полюбопытствовать, пока Барри и Оливер расслабленно разместились в кухне — и даже разлила им по стаканчику вина, которое они с Генри начали в их отсутствие. — Я им не понравился, — объявил Барри, игнорируя предостерегающий взгляд Оливера: нельзя было объяснить, чем он мог не понравиться Мойре и Роберту, не углубившись в истинные причины, которые нельзя было назвать. К счастью, после того, как Барри уже один раз ошибся насчет Оливера, Нора поделила его мнение пополам. — Ты преувеличиваешь, — махнула рукой она, отпивая вино из своего стакана. — Я уверена, что это не так. Ты нравишься всем. В поисках поддержки своих слов, она повернулась к Оливеру, но тот лишь согласно кивнул, делая глоток. Барри, который знал, что за его причинами любить Аллена стояло немного больше, чем дружеская симпатия, едва удержался, чтобы не пнуть ребячливо его стул. — Ладно, — Нора допила вино и выпрямилась. — Завтра сложный день. Нам придется поехать туда до завтрака, поэтому я разбужу вас около семи. Постарайтесь не нервничать, — она выразительно посмотрела на Барри, — и, по возможности, выспитесь. Завтра и без того будет тяжело. — Спасибо за оптимистичное напутствие, мам, — ответил Барри. Она не ответила. Обойдя стол, она поцеловала сына в щеку и погладила Оливера по плечу, а потом вышла из кухни. Барри прислушался к ее шагам, поднимающимся по лестнице. — Не знаю, получится ли у нас выспат... — начал Оливер с усмешкой, когда Барри, развернувшись на своем стуле, подался к нему и поцеловал, обхватив его лицо ладонями. На мгновение он ощутил искреннее удивление мужчины и короткую заминку, перед тем, как Куин накрыл его руки своими, убирая их, и отстранился; и то, что Барри принял за смущение, заставило его испытать почти хулиганскую радость. — Не здесь, — прошептал Оливер, поглядывая в сторону дверей, будто ожидая, что Нора вернется. — Тогда пойдем, — Барри потянулся поцеловать его снова, но Куин ушел от поцелуя, удерживая его руки в своих. Вино било ему в голову; вино вместе с напряженным ужином, с каруселью испытанных за вечер эмоций, со страхом, который он испытывал, когда подумал, что Оливер мог исчезнуть, будто по щелчку; единственное, чего ему хотелось — это запереться в своей комнате, где еще утром он чувствовал себя потерянным между одеялом и чужим телом, руками и жарой, и сделать так, чтобы время остановилось. И тогда до свадьбы будет еще далеко; и тогда он не увидит никого из них еще много-много часов, не будет нервничать и бояться; и, что самое главное, Оливер будет его. Оливер задержал взгляд на его лице, а потом, отпустив одну его руку, потянулся за своим стаканом и опустошил его в два больших глотка. Он поднялся со стула и развернулся; Барри, который и в обычное-то время ощущал себя маленьким и невинным мальчишкой рядом с ним, вдруг резко почувствовал контраст между ними; вино или нервы, но он не выдержал прямой взгляд глаза в глаза и машинально дернул свою руку; и Оливер потянул его за ладонь к себе — прямо как на сотнях репетиций. Барри сделал шаг к нему, будто во сне; его бросило в жар. — Почему ты делаешь все таким сложным для меня? — шепотом спросил Оливер. Барри не ответил. Он затаил дыхание, ожидая, что будет дальше, и даже испытал неясное разочарование, когда Куин просто отпустил его руку. Его ладонь заныла, и он автоматически пошевелил пальцами. Он даже не заметил, когда мужчина успел сжать ее. — Поцелуй меня как тогда, на почте, — тихо сказал он, развернувшись вслед за Оливером, когда тот направился к двери. Куин остановился; Барри облизал губы. — Ты сказал, что я с ума тебя свожу. Покажи мне. Я хочу увидеть. Оливер обернулся, по-джентельменски заложив руки за спину; его глаза горели. Барри чувствовал себя так, будто он заболевает; как будто завтра он проснется горящим от лихорадки и высокой температуры. Он хотел этот поцелуй. Еще не зная даже, что между ними происходит; еще не понимая, как далеко простирается его власть над мужчиной и как много ему дозволено; умирая от жары и от того, что им приходится скрываться; он хотел этот поцелуй. Из тех времен, когда Оливер еще никуда не должен был и не мог исчезнуть; из тех времен, когда Барри думал, что эфемерные границы можно двигать — и за это ничего не будет. Он хотел почувствовать тот жар, энергию; то чувство, когда пальцы Оливера сомкнулись на его подбородке. Куин кивнул ему в сторону двери: — Пойдем. На ватных ногах Барри вышел из кухни, погасив свет, и нагнал мужчину у лестницы; он ожидал, что Оливер обнимет его за талию, как когда они оставались одни, но он держал свои руки сцепленными за спиной, и его пальцы были переплетены так сильно, что казалось, будто он удерживал их вместе силой. Гася свет по мере того, как они проходили мимо выключателей, Барри, в конечном счете, остановился у двери в свою комнату и открыл дверь, помедлив. Оливер приоткрыл дверь в свою комнату и тут же захлопнул ее негромко на тот случай, если Нора и Генри еще не успели заснуть, а потом, стараясь двигаться как можно бесшумнее, он в три шага пересек коридор и шагнул в его комнату, и Барри мягко закрыл за ним дверь. Щелкнул замок. Он едва ли успел увидеть движение; белая рубашка Оливера мелькнула перед его глазами, а уже в следующую секунду руки мужчины легли на его шею, на платок; под его напором Барри сделал шаг назад, прижимаясь спиной к двери, и почувствовал, как подогнулись колени. Одна рука Оливера обхватила его подбородок и сжала на секунду-другую; Барри едва не задохнулся от ощущений, нахлынувших на него разом, и с трудом напомнил себе сделать вдох. Он хотел этот поцелуй; он испытал столько чувств одновременно, что даже не смог выделить из них какое-то одно; и все равно что-то в резкости, которая сквозила в движениях мужчины, напугало его — совсем слабо, но заставило его сердце замереть на мгновение. Он дразнил его, он попросил этот поцелуй; и теперь единственное, что он мог делать, — это покорно отвечать на него, как если бы любая его инициатива могла еще сильнее разжечь огонь, который загорелся из-за его невинных, как он думал, игр. Пальцами свободной руки Оливер развязал платок на его шее и кинул его, не глядя, куда-то в сторону, а потом вернулся к пуговицам на его рубашке. Он отстранился, как если бы обнаженная шея Барри притягивала его, будто голодного зверя; Куин прижался губами к его коже, — дрожащие пальцы Барри тут же легли на его затылок, зарываясь в его волосы и мешая ему отстраниться; и комната пошла кругом перед глазами Аллена. — Что ты только со мной делаешь, — едва слышно пробормотал Оливер, целуя его кожу. Залп мурашек взорвался на коже Барри; он содрогнулся всем телом и прижался к мужчине обнаженной грудью в расстегнутой рубашке; и почувствовал себя таким опьяненным из-за вина, жары и нервов, что на короткую секунду ему показалось, будто он может отделиться от своего тела, раздвоиться, потеряться в эхе от ощущений — как если бы каждое из них затрагивало и его душу тоже, — и больше не найти дорогу обратно; он прижался к Оливеру так сильно, как только мог, чтобы «заземлиться», и, не выдержав, оставил легкий поцелуй на его щеке, колючей из-за щетины. Потом еще один. И еще. Замерев, Оливер стоял, упершись ладонями в дверь по бокам от Барри и тяжело дышал, пока Аллен, стоя вплотную к нему, пытался вернуть себе границы восприятия. Теплый желтый свет ночника потемнел перед его глазами; он моргнул, сделал вдох и легонько укусил Оливера за мочку уха, снова дразня. Куин обхватил его руками; его большие ладони легли на лопатки Барри. До свадьбы было еще далеко; до свадьбы была еще целая бесконечность. Но, несмотря на это, ему хотелось кусаться, будто маленькому котенку. И, когда Оливер отстранился от двери, и потянул его за собой к кровати, реальность все еще растекалась, время все еще тянулось, жара все еще накалялась; и Барри искал шов, в который выскользнул утром, чтобы спрятаться между двумя границами и не возвращаться до тех пор, пока он не победит все свои страхи и нервы, и пока не пройдет слишком много времени, чтобы Оливера больше никто не хватился.