*
Дом Сноу кипел возбуждением. Барри провел всю поездку в машине в молчании; родители следовали за ними, и в его «шевроле» с опущенной крышей он не мог ни прильнуть к мужчине, ни поцеловать, ни положить руку ему на колено, чтобы это не было заметно. Оливер пытался разговорить его, но не преуспел: Барри, поглядывавший в зеркальце заднего вида на «пикап» Генри, нервно кусал пальцы и не поворачивался. Сквозь раскрытые двери дома, еще когда они подъехали, уже доносился гул голосов; несколько незнакомых Барри человек прошли мимо него из комнаты в комнату с корзинами цветов. Карла, уже одетая в свое праздничное коралловое платье, с уложенными волосами и накрашенная, столкнулась с приехавшими друзьями, выбегая из кухни. — Слава богу! — воскликнула она, увидев Нору, и протянула к подруге руки. — Пойдем, поможешь мне с Кейт, — она перевела взгляд на Оливера и Барри. — Вы справитесь? Вы не забыли кольца? — Со мной, — ответил Оливер. Кольца? Барри недоуменно уставился на него. — Я помогу им, — произнес Генри. — Если что, Роберт и Мойра где-то в саду, — Нора повела подругу за руку к лестнице, и Карла обернулась к мужчинам, позволяя увести себя. — Ронни в своей комнате, свидетели могут переодеться в нашей. Барри затрясло. Рука Оливера легла на его спину и погладила, но из-за того, что Генри был рядом, ему пришлось отнять ее, превратив это в простой дружеский жест. — Я принесу костюмы, — сказал Генри, разворачиваясь к машине. — Поднимайтесь в комнату и ждите меня там. Будто сквозь сон, Барри двинулся к лестнице на второй этаж. Комнаты гудели волнением и ожиданием; отовсюду раздавались приглушенные голоса — повара, флористы, люди, которые переносили мебель в сад, чтобы после свадьбы рассадить всех гостей для праздничного ужина. Весь дом был украшен цветами, лентами, белыми платками и гирляндами из бумажных фонариков; Барри поднимался по лестнице, усыпанной лепестками цветов, и чувствовал себя так, будто шел по иглам; из-за этого он остановился на втором этаже, ухватившись за перила, пытаясь восстановить дыхание, и Оливер замер рядом с ним. За одной из закрытых дверей раздавались женские голоса; Барри услышал голос Кейт и почувствовал, как его сердце дрогнуло. — Пойдем, — Оливер переплел их пальцы и мягко потянул Барри за собой. — Успокоишь мои нервы вечером? — шутливо поддел Барри, едва ворочая языком от нервов. Но Оливер улыбнулся: — Легко. В комнате Карлы и Тома был почти полный порядок; за исключением сваленных в кучу украшений на столе и полупустой шкатулки рядом, все остальное было в безупречном порядке. Окна были распахнуты настежь, но из-за стоявшей жары и отсутствия сквозняка тонкие занавески оставались неподвижными, и комната напоминала аквариум со спертым воздухом. Барри устало опустился на заправленную кровать, ловя ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. Оливер поднес его руку к своим губам и поцеловал тыльную сторону его ладони — меньшее, что он мог сделать, находясь в доме с двумя десятками людей. Шаги по коридору заставили его, однако, отдернуть свою руку, и Генри через пару секунд появился на пороге, неся два выглаженных костюма на вешалках. Он прикрыл дверь в комнату, а потом повесил один из костюмов на дверь и проделал то же самое со вторым, но уже на дверце шкафа. — Переодевайтесь, — сказал он, оставляя коробку, до этого зажатую подмышкой, на кровати. — Я проверю Тома и Ронни. Если что, зовите. — Тому понадобится больше помощи, чем нам, — отмахнулся Барри пренебрежительно; на этот жест ушли все его силы. — Я помогу Барри, — спокойно согласился Оливер. Генри кивнул и исчез за дверью. Куин прикрыл дверь за ним осторожно, чтобы не сбить костюм, а потом развернулся к Барри и начал расстегивать свою рубашку. Несмотря на нервы, Барри на мгновение застыл на кровати, раскрыв рот и затаив дыхание, и Оливер усмехнулся. — Не то, о чем ты подумал, — пошутил он, — но мне нравится. — Точно, — пробормотал Барри и начал раздеваться сам. Он закусил было губу, но не выдержал — юмор, особенно острый, всегда помогал ему справляться с нервами. — Непривычно видеть, что ты раздеваешься без моей помощи. Оливер закатил глаза. — Это я обычно помогаю тебе раздеться. — Мне тяжело выполнять несколько задач одновременно, — Барри стянул с себя рубашку и заметил, что они сделали это почти одновременно. А еще — что это был первый раз, не считая утра в его комнате вчера, когда он увидел тело Оливера при дневном свете. Купальная майка красиво очерчивала его торс и лопатки, ночник оттенял его широкую мужественную грудь, но увидеть, как он сложен, средь бела дня — это было что-то новое. Второй раз за минуту Барри застыл с раскрытым ртом, и Оливер проследил за его взглядом до своей груди. — Я люблю то, как твои комплименты делятся на непосредственную констатацию фактов и говорящие за себя реакции, — отшутился он. — Мне надо было рассмотреть тебя еще вчера утром, — ответил Барри, смущенно отворачиваясь. — Ты был занят, — напомнил Оливер с неявными нотками гордости в голосе. — И меня бы честно поразило, если бы с тем, что мы делали, у тебя бы получилось сфокусироваться на чем-то другом. Лицо Барри вспыхнуло — сильно и наверняка ярко; он не видел себя, но отчетливо чувствовал. Он прошествовал мимо Оливера к своему костюму на дверце шкафа, выдержав на мужчине пристальный взгляд, а потом снял с вешалки рубашку и начал надевать. Его руки дрожали. Оливер тихо усмехнулся себе под нос. Несколько мгновений они молчали; Барри, стараясь побороть одновременно волнение, страх и смущение, быстро обнаружил, что пуговицы на его рубашке не поддаются. Он попытался протолкнуть одну из них в дырочку, но его пальцы вспотели и пуговица выскользнула, и он раздраженно и взвинченно втянул воздух ртом сквозь сжатые зубы. Свистящий звук привлек внимание Оливера, который пересек разделявшее их расстояние в несколько шагов и остановился рядом с Барри. — Посмотри на меня, — произнес он. Когда Барри поднял взгляд по его груди, стараясь не думать о рельефах, которые он только что увидел, Оливер перехватил его на одну секунду. А потом улыбнулся. А потом подался вперед, целуя Барри; его пальцы, тем временем, легли на пуговицы на рубашке Аллена и принялись застегивать их вслепую. Барри, которому тяжело было сконцентрироваться одновременно и на рубашке, и на поцелуе, предпочел последнее, но не рискнул углубить его, боясь потерять и свою концентрацию, и все свои силы, и все свои нервы; и, напуганный, будто ребенок, он застыл, ощущая, как теплые губы Оливера касаются его собственных. Когда мужчина отстранился через целую бесконечность нескольких секунд, все пуговицы на рубашке Барри были застегнуты — и даже ровно. — Ты не человек, — буркнул Аллен, ощущая, как его лицо снова начинает гореть. Оливер улыбнулся: — Или я просто знаю маленькие фокусы. Барри вскинул бровь: — Брюки тоже поможешь надеть? Оливер вернул ему хулиганскую усмешку: — А ты не боишься растерять концентрацию? Барри раздосадованно поджал губы, но тут же, чувствуя, что не выдерживает и улыбается, отвернулся. Оливер отошел от него, чтобы надеть брюки; стараясь не смотреть, как он снимает свои штаны, Барри повернулся к нему спиной и развязал веревочки на своих длинных домашних шортах — он даже не озаботился одеждой, в которой приехал. Несколько мгновений было тихо, он одевался, заправлял рубашку в брюки и прислушивался к тому, как шуршала одежда Оливера за его спиной; и где-то за закрытой дверью раздавался приглушенный гул голосов. Когда Барри обернулся, одетый, Оливер раскрыл лежащую на кровати коробку с аксессуарами и вытащил оттуда два галстука-бабочки, бутоньерки и носовые платки, а затем, из самого угла коробки, он выудил маленький сверток, который Барри видел в тот день, когда Оливер подарил ему комиксы. Осознание щелкнуло в его голове. — Кольца! — воскликнул он. — Важная миссия, на которую Карла отправила тебя тогда, — это кольца! Он подошел поближе; Оливер отложил сверток в сторону, а потом взял галстук-бабочку и повернулся к Барри. Аллен наблюдал за тем, как он расправил ленту и поднес галстук к вороту его рубашки; его собственные руки дрожали так сильно, что видеть ловкие движения мужчины казалось ему чем-то нереальным, практически фантастическим. Оливер застегнул галстук на его шее, а потом опустил воротник на черную ленту, пряча ее, и, не выдержав, хмыкнул. Барри хотел было спросить, но сообразил, что опущенный воротник рубашки снова оголил его обнаженную шею. Прошлой ночью Оливер старался не оставлять на нем следов, но те, которые уже были на его коже, выделялись слишком сильно на его бледности. Оливер поправил воротник, стараясь спрятать их. Барри не сводил взгляд с его лица, думая о том, что это мило — когда это так по-хулигански забавно делить одну тайну на двоих, тем более такую прекрасную и огромную, но, если отбросить все шутки, ему хотелось больше этих следов. На всем его теле, на всей его коже; чтобы Оливер помечал его так, как будто он не принадлежит даже самому себе, чтобы его невинная белая окраска высыпала леопардовыми пятнами; и так котенок становится хищником. Он так увлекся разглядыванием лица Оливера, что вздрогнул, когда, после короткого стука, дверь в комнату отворилась, и Мойра заглянула через проем. Барри не знал насчет своего лица, но лицо Оливера оставалось нечитаемо-спокойным. Барри боялся даже представить, о чем она подумала, увидев их вплотную друг к другу. — Я предложила свою помощь, и Карла сказала, что я могу помочь вам с последними приготовлениями и укладкой волос, — произнесла она; голос ее был вежливый и ровный; о чем бы она ни подумала, она оставила это тщательно скрытым за манерами. — Я справлюсь, — ответил Оливер без нажима. Но его мать покачала головой, настаивая, и вошла в комнату, прикрывая за собой дверь: — Мне ничего не стоит помочь. Барри с заледеневшим сердцем смотрел, как она прошла к кровати, чтобы поставить косметичку; они оба отступили друг от друга, позволяя ей пройти, и до Барри только мгновением позже дошло, что это выглядело как ее ненавязчивый план разделить их. Он отмел эту мысль сразу же, как Мойра повернулась к нему, и Оливер оказался за ее спиной; его лицо как будто бы едва заметно потемнело. Мойра оглядела лицо Барри, его рубашку, бабочку и подтяжки; она прошлась по телу Аллена таким взглядом, словно делала пометки в своей голове, а потом достала из косметички флакон геля для волос. — Присядь, пожалуйста, дорогой, — мягко сказала она. Барри повиновался, будто во сне, едва ли почувствовав ее руку, легшую на его плечо; он опустился на кровать, боясь даже поднять на нее взгляд, и уперся было в серебряную подвеску на ее груди, но, осознав, что это было еще хуже, опустил глаза в пол. — Ему не нужен гель, — подал голос Оливер. — Лака хватит. Мойра задумчиво помолчала, расчесывая волосы Барри тонким, длинным гребнем; он чувствовал зубья, скользящие меж его волос, и не решался даже вздохнуть. — Ты прав, — согласилась она после короткого молчания; Оливер протянул руку, и она отдала ему флакон геля. — Подай мне, пожалуйста, лак. Барри нервно откашлялся. — Я никогда не пользовался лаком, — неловко произнес он, надеясь разбавить прохладную тишину между Куинами, и только потом понял, что было глупо говорить это: конечно же, он не пользовался лаком! В их деревушке знали только про бриолин. Но Мойра то ли вправду сочла его комментарий милым, то ли притворилась, чтобы сгладить ожесточенную позицию сына. — Тебе понравится, — сказала она; Оливер держал лак наготове, пока она, приподняв и повернув голову Барри чуть-чуть за подбородок, расчесывала его волосы. — Бриолин всегда казался мне несколько тяжелым на волосах. Тебе очень пойдет легкая укладка, лак и ничего лишнего, — она выдержала короткую паузу, а потом добавила с улыбкой в голосе. — Я делала такую Оливеру, пока он не открыл для себя гель. Закончив расчесывать волосы Барри, она протянула Оливеру гребень; он взял его свободной рукой, а ей отдал флакон лака. — Закрой глава, — сказала Мойра, встряхивая флакон. Барри зажмурился. Раздалось шипение; он почувствовал сильный косметический запах, а потом пальцы Мойры исчезли с его подбородка. — Хорошо, что я еще помню, как укладывать волосы молодым людям, — с улыбкой в голосе произнесла она. Барри открыл глаза, но не решился броситься к зеркалу. Вместо этого он поднес руку к своим волосам и потрогал их; они были жесткие и чуть липкие. — Оливер, милый, проверь, пожалуйста, как там Ронни и нужна ли ему моя помощь с укладкой, — произнесла Мойра, поворачиваясь к сыну. Оливер задержал на ней взгляд, а потом перевел его на Барри, выпрямившегося на кровати, будто в одной клетке с коброй, но, без колебаний и вопросов мужчина развернулся и вышел из комнаты. Мойра проводила его взглядом, пока за ним не захлопнулась дверь и его шаги не раздались в коридоре. Затаив дыхание, Барри ждал; когда Мойра повернулась к нему, он попытался прочесть ее лицо, но снова не преуспел. Женщина отодвинула косметичку в сторону и села на кровать рядом с ним, развернувшись к нему всем корпусом, и он машинально повторил ее позу; не взглянув на Аллена, она запустила руку в сумочку, пытаясь что-то найти, и несколько мгновений не раздавалось ни звука, кроме стука флаконов под ее пальцами. А потом она повернулась и безмолвно подняла голову Барри за подбородок кончиками пальцев. Он повиновался, задохнувшись, и почувствовал, как забилось его сердце — она видела его шею. — В нем меняется все, кроме упрямства, — сказала она тепло; Барри дышал через рот, напряженно ожидая, что сейчас она заведет тему о том, что это все игра и Оливер использует его, чтобы доказать свою независимость родителям. Его затошнило. Раздался щелчок открываемого флакона; Барри вздрогнул. — Он всегда был такой независимый, — продолжила Мойра, — всегда сам по себе, сам себе на уме... Если он что-то решил — его ничто не остановит... — ее пальцы снова коснулись шеи Барри, втирая что-то в кожу. Барри принюхался; запах был приятный. — Это меня всегда с ума сводило. Она закрыла флакон с новым щелчком и достала из косметички что-то другое. — В какой-то момент я сдалась, — она помолчала, уставившись невидящим взглядом в одну точку, словно бы даже не замечая Барри. — Я перестала верить в него. Опустила руки. Я думала: в нем собралось столько несочетаемых черт, он вырос таким необычным, что я просто обязана увидеть его триумф и падение, — она перевела взгляд на Барри; он опустил голову, зачарованно слушая. — Такие, как он, не приспособлены к жизни. Я ждала, что он вспыхнет со своим писательством, соберет богему вокруг себя и погаснет; и потом история будет банальной: отношения, которые потянут его на дно, зависимости и все то, с чем обычно сходят талантливые, но сумасшедшие. Она опустила взгляд на стеклянную коробочку на своих коленях; все еще потерянная в своих мыслях, она открыла ее, но Барри не успел увидеть, что там было — она повернулась к нему и он тут же поднял голову. — Он заботится о тебе, — она снова что-то начала наносить на его шею легкими, массирующими движениями. — Вчера вечером, когда я увидела, как он ведет себя с тобой, я как будто бы снова смогла дышать. Я хотела отвернуться от него; не хотела видеть, как он погаснет; я думала, это будет преследовать меня до конца жизни. Ведь я же должна была уберечь его, я мать, а он... — она помолчала. — Он любит тебя. Я никогда не думала, что я доживу увидеть, как он кого-то любит. Барри чуть не задохнулся; пальцы Мойры касались его шеи прямо там, где пульс, и ему было интересно, чувствует ли она его сердцебиение. — Я... люблю его тоже, — хрипло произнес он. — Я знаю, — улыбнулась Мойра. — Или я надеюсь. Надеюсь, что ты любишь его, или надеюсь, что я знаю это. Порой, я спрашиваю себя, что происходит в его голове, и я не понимаю, но, может, мне не дано. Может, ты понимаешь его лучше, чем я. Может, даже он не понимает себя — я бы уже не удивилась ничему. Барри невольно усмехнулся — это было бы похоже на правду. — Он разобьет мне сердце, да? — спросил он вдруг. — Непременно, — ответила Мойра. Она повернула голову Барри за подбородок, рассматривая его шею, и на несколько мгновений между ними повисла пауза; ее голос, когда она заговорила, снова был ровным и вежливым, без намека на грусть. — Моя пудра слишком темная для твоей кожи, но так, вроде бы получше... Возможно, когда крем еще немного впитается, не будет заметно. Барри почувствовал мурашки в основании своей шеи. В коридоре послышались шаги; Мойра положила пудреницу в косметичку. — Спешит вызволять тебя, — улыбнулась она, понизив голос. — Он не доверяет мне. — Вы не принимаете его, — быстро произнес Барри. Она ответила так, словно фраза крутилась на ее языке: — Любая мать хочет лишь обезопасить своего ребенка. Дверь открылась; взгляд Оливера остановился на Барри, словно бы убеждаясь, что он в порядке, а потом перепрыгнул на Мойру. — Я закончила с ним, теперь давай я уложу тебя, — тепло произнесла она, подзывая к себе сына ладонью. Барри резво вскочил с кровати и поравнялся с мужчиной; Оливер направился к матери и сел рядом с ней, и, чувствуя, что нужно дать им минутку, Барри неловко попятился к двери. — Я пойду проверю Кейт, мне дозволено видеть ее до свадьбы, — пробормотал он и исчез за дверью раньше, чем кто-то из Куинов успел отреагировать на его нелепый комментарий. После всего, что Мойра рассказала ему, его потряхивало; он постоял у двери пару мгновений, пытаясь прийти в себя, а потом медленно поплелся в кухню, чтобы что-нибудь перекусить.30.
11 марта 2020 г. в 21:41
На рассвете, еще до того, как проснутся родители, сработал будильник. Барри сонно заворочался; он почувствовал сквозь сон, как Оливер выскользнул из его объятий и поцеловал его в висок, а потом тихо забрал свои вещи и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Барри уткнулся носом в подушку, еще пахнущую им, и провалился в сон практически сразу же.
В следующий раз он проснулся от стука Норы в дверь.
— Барри, доброе утро, — сказала она через дверь, а потом он услышал, как она постучала точно так же в дверь Оливера. — Доброе утро, Оливер. У нас есть немного времени на короткий перекус и поедем.
Он перевернулся на спину, потянулся и нехотя поднял себя с кровати.
С Оливером он столкнулся только за завтраком: мужчина принял душ в ванной на первом этаже, пока Барри приводил себя в какой-никакой порядок в ванной на втором. Пока Нора суетилась с вещами, которые нужно было взять с собой, чтобы переодеться в доме Сноу, Генри поприветствовал появившихся в кухне Оливера и Барри кивком и разлил горячий кофе по чашкам.
Барри сел за стол и повернул голову, чтобы перехватить взгляд Оливера; от желания поцеловать его сводило всю челюсть.
Он сдержал улыбку и придвинул к себе свою чашку.
Когда Генри отвернулся, чтобы взять футляр очков, рука мужчины легла на колено Барри и сжала его на пару секунд.
— Поедем на разных машинах, — сказала Нора, входя в кухню; она взяла свою чашку и сделала несколько глотков кофе стоя, напряженно вспоминая, все ли она положила в багажник. Ее губы слабо шевелились, пока она перечисляла в уме вещи, и Генри, не взглянув на жену, молча подвинул ее стул ногой.
Она опустилась на него задумчиво, словно бы даже не заметив этого жеста.
Я хочу, чтобы это были мы, подумал Барри, обжигая свои пальцы о чашку, но держась за нее так, словно она была его спасением. Он повернул голову, чтобы понять, заметил ли это Оливер, но мужчина смотрел на Нору с легкой, призрачной улыбкой на губах.
Я хочу каждое утро таким, подумал Барри. Чтобы он неторопливо читал газету по утрам; чтобы я всегда был ураганом в доме; чтобы маленькие вещи, выражающие любовь, были такими же естественными и легкими.
Состариться вместе.
Танцевать в кухне поздним вечером под Элвиса Пресли.
Каждую ночь ложиться в одну постель и просыпаться вместе.
Делить привычки. Прятаться от мира. Ни о чем не волноваться.
Я хочу его, подумал он с щемящей сердце грустью.
Оливер перехватил его взгляд; он скользнул по лицу Барри, читая грусть, опустился вниз по его шее, закрытой шейным платком, и поднялся снова к глазам.
Хотелось вложить свои мысли в его голову и закрепить их поцелуем; и тогда всякий раз, поджимая губы в сомнениях и задумчивости, он будет думать об этом поцелуе и обо всем, что Барри хотел бы для него.
Что у них могло бы быть.
Или может быть.
— Точно! — вдруг воскликнула Нора, подскочив со стула; Оливер и Барри повернулись к ней, не отреагировал только Генри. — Я чуть не забыла украшения!
И она снова убежала из кухни.
Барри проводил ее взглядом и, не взглянув на Оливера, опустил глаза на свою чашку.