*
В машине он снова замолк и снова начал нервничать. Гости отъезжали в церковь по цепочке, в специальном порядке: Карла с Пэтти и ее матерью были самыми первыми, Генри и Нора поехали следом за ними, показывая дорогу чете Куин. Ронни должен был ехать сразу после свидетелей, а Кейт отправлялась самой последней, с отцом; и Барри, который с каждой отъезжающей машиной начинал нервничать все сильнее, едва мог усидеть на месте. — Твоя мама видела мою шею, — сказал он после долгого молчания. Оливер не трогал его, зная, что он не хочет разговаривать, но рука мужчины, вдали от любых наблюдателей, лежала на его колене; когда Барри задумчиво цокал языком, она сжималась. — Она сказала тебе что-то? — спокойно спросил Оливер. Барри качнул головой; он чувствовал себя так, словно это все был один беспробудный сон. — Она замазала ее, — он запрокинул голову; Оливер бросил короткий взгляд на его шею, прежде чем отвернулся назад к дороге. — И... мне кажется, она не против нас с тобой. Оливер сухо усмехнулся. Барри вопросительно повернулся к нему. — Она сказала, что заметила, что ты изменился и... — не зная, что он может рассказать от ее рассказа, а что лучше оставить, он замолк, подбирая слова. — Она рада видеть тебя счастливым и... Она волнуется. — Я знаю, — не моргнув глазом ответил Оливер. Барри закусил губу, задержав на нем взгляд, и отвернулся. Он пожалел о том, что завел эту тему; ему хотелось поделиться с Оливером своими мыслями и хотелось отвлечься от тревог, потому что сегодня все было таким странным, как если бы и в самом деле ему это все лишь снилось. Разговор с Мойрой. Разговор с Пэтти. Разговор с Кейт, с которой он столкнулся на втором этаже, когда фотографии были сделаны и он шмыгнул подальше от толпы, увидев, что Мойра и Роберт остановили Оливера. Он столкнулся с подругой; взволнованная, с потекшей тушью и покрасневшим носом, бледная — она выскочила из комнаты и, не глядя, влетела прямо в его объятия, несясь в ванную комнату, и расплакалась; и Барри растерялся. Еще месяц назад она кружила в этом платье в своей комнате, ожидая, когда ее жених приедет; солнце светило, она улыбалась, день казался бесконечным, теплым и ярким; и Барри пошутил, что она не должна плакать у алтаря, даже если она будет самой счастливой на свете. А теперь она плакала в его объятиях, потому что нервничала и боялась; и, так же как он, чувствовала грядущие перемены. Ощущение напуганной Кейт передалось ему так сильно, что взвинтило его и без того горящие нервы. Им не дали много времени; опасаясь, что Ронни столкнется с ней, Карла и Нора увели ее назад в комнату сразу же, как увидели их с Барри. И теперь они уезжали в церковь, а его лучшая подруга, нуждавшаяся в нем, в человеке, который как никто другой понимал ее страхи, была там сейчас практически одна — не считая жениха, который не мог ее видеть, и беспомощного отца. Барри задело и поразило увидеть ее в таком состоянии; но еще сильнее его задело то, что она была как будто бы отражением его собственных чувств. — Все будет хорошо, — вдруг произнес Оливер, будто читая его мысли. Будет ли?, спросил себя Барри, думая о взволнованной Мойре, о неловкой Пэтти, о напуганной Кейт. О себе самом и о человеке рядом с ним, которого он даже не мог коснуться при других людях. Будет ли? Но, несмотря на тяжесть своих мыслей, Барри накрыл его руку на своем колене ладонью: — Я знаю.*
Гости в церкви уже начали занимать свои места, когда Оливер и Барри приехали. Маленькое пространство перед церковью было усеяно машинами; Оливер припарковал алую «шевроле», выделявшуюся своим цветом среди остальных, и вместе они вышли. Барри помрачнел, глядя, как люди стекаются в церковь; теперь ему было жарко в его костюме и от нервов его тошнило. В притворе Оливер остановил его за руку. — Бутоньерка, — тихо напомнил он, вставляя белый цветочек в петлицу жилетки Барри. Приглушенный шум голосов то приближался, то отдалялся; Барри опустил взгляд на свои руки. Может, у него была аллергия на атлас? Он стянул одну из перчаток, чтобы посмотреть, что не так с его рукой, что она так чесалась, но не увидел на чистой коже ни единого следа. — Что такое? — спросил Оливер, увидев, как Аллен пристально изучает свою ладонь. Вместо ответа Барри молча покачал головой и почесал тыльную сторону ладони; из-за перчатки он не мог расчесать кожу ногтями, а мягкая ткань мешала ему снять назойливый зуд. — Чешется, — по-ребячески воскликнул он, когда руки Оливера мягко, но уверенно сомкнулись на его ладонях, разнимая их. — Ты просто нервничаешь, — тихо ответил мужчина. Барри отдернул свою руку и снова начал настойчиво расчесывать зудящую кожу. Он ненавидел эти перчатки, этот костюм, эту свадьбу; он нервничал и был напуган; и ему хотелось плакать. Чувствуя на себе взгляд Оливера, но стараясь игнорировать его, он уставился на свою ладонь, покрасневшую от расчесывания, и не повернулся даже когда рука мужчины легла на его плечо. — Барри, — тихо позвал его Куин и повторил, когда Барри не отреагировал. — Барри. Рука мужчины накрыла его ладонь; Барри недоуменно моргнул, словно бы оглушенный, и с опаской перехватил взгляд Оливера. — Все хорошо, — напомнил Куин. — Я с тобой, помнишь? Он оглянулся убедиться, что к церкви никто не приближается, а из зала их никто не видит, а потом обхватил руку Барри пальцами и притянул ее к своим губам, целуя его горящую и зудящую кожу, покалывая ее щетиной. Он выглядел чуть бледнее, чем обычно, но костюм сидел на нем идеально; он как будто бы сошел с экрана кинофильма, с «Касабланки», оставив позади войну и сожаления, чтобы в один этот день составить Барри компанию тогда, когда он больше всего нуждался в том, чтобы рядом был кто-то, кто понимал; он как будто бы мог читать мысли Аллена. — Я здесь, — повторил Оливер, не сводя с него взгляд, и поцеловал его ладонь снова. — Мы репетировали это. Нет никого, кроме тебя и меня. — Репетировали... — повторил Барри оглушенно. Оливер притянул его за руку к себе и оставил легкий поцелуй на его лбу, прежде чем отстранился; Барри не сказал ему, что теперь к горящим нервам добавились и подогнувшиеся от чувств колени. — Ты нервничаешь, — сказал Оливер, помогая ему надеть перчатку; Барри смотрел на его губы так, будто читал ответ по ним. — Думай о том, что этот день закончится, мы вернемся домой и все будет хорошо. Домой. — Домой, — пробормотал Барри. — Домой, — тепло повторил Оливер. Барри сделал глубокий вдох, поджал губы и кивнул, стараясь придать своему лицу решительное выражение. Он не чувствовал себя решительно ни на йоту, но пристальный взгляд Оливера, скользнувший по его лицу, был полон такой нежности, что на секунду Барри показалось, будто паника отступила — и он безусловно сможет что угодно. Заметив краем глаза движение, Оливер повернулся, а потом, не глядя, положил руку на поясницу Барри, разворачивая его тоже. Барри машинально натянул на лицо радостную улыбку, слишком оглушенный, чтобы понимать, что происходит; и только когда вошедшая в притвор женщина ласково потрепала его по щеке, поражаясь тому, как «малыш Барри похорошел», Аллен смутно припомнил, что теперь до самой свадьбы их с Оливером заботой была встреча гостей, приезжающих в церковь. Это даже успокоило его: несмотря на то, что в самой церкви было значительно прохладнее, он чувствовал себя так, словно бы не выдержал там даже минуты, в окружении голосов, людей и общей атмосферы нетерпения. Оливер справлялся со своей ролью лучше него. Он держался безупречно; его манеры и ореол городской интриги наравне с его мужественным, красивым лицом притягивали взгляды; Барри, который едва ощущал свой рот, растянутый в улыбке, был как никогда благодарен Оливеру за то, что он был собой — фантастически учтивым и привлекательным — и отвлекал внимание от самого Барри; и мысль об этом практически заставила его рассмеяться, но он так нервничал, что сдержал смешок, боясь, что не остановится и перейдет в истерику. А еще, из-за того, что притвор был достаточно маленький, им приходилось стоять так близко к друг другу, что никто не замечал руку Оливера, лежащую на пояснице Барри; и это хотя бы помогало ему успокоиться. Вплоть до того момента, пока серебристый «форд» Тома не затормозил на дороге, прямо напротив церкви; когда Барри увидел машину, его сердце упало. Карла, следившая за подъезжающими машинами и гостями из зала, мгновенно очутилась рядом с ними; к счастью, достаточно взволнованная, чтобы не заметить руку Оливера тоже — пусть он и отнял ее практически тут же. Без его поддержки Барри почувствовал себя неуютно. — Я схожу за Ронни и Алисой и отошлю их к вам, — шепотом сказала Карла. — Когда музыкант начнет играть, выходите по очереди. Барри обернулся через плечо, пытаясь рассмотреть сидевшую на задних сидениях Кейт, но из-за того, как солнце падало на стекло автомобиля, он не рассмотрел ее; только увидел движение ее силуэта, когда она опустила голову. Карла испарилась. Барри и Оливер переглянулись; через мгновение с растерянным и взволнованным видом к ним вышел Ронни в компании шестилетней девочки, Алисы, которая должна была бросать цветы. — Удачи, — прошептала Карла, бросая на них по очереди последние взгляды, прежде чем закрыть обе двери в притвор. — Вот теперь я волнуюсь, — пробормотал Ронни в наступившей тишине. Барри издал нервный смешок. Рука Оливера снова обвилась вокруг его талии. Несколько мгновений царила тишина, а потом за закрытыми деревянными дверьми раздалось музыкальное вступление и затихло на секунду. Оливер подвел Барри к дверям и отнял руку с его талии; Аллен посмотрел ему в глаза. Он нервничал — чертовски сильно, так, что ему было трудно дышать, но сияющий взгляд Оливера напомнил ему обо всех репетициях. Он вспомнил, как мужчина попросил его думать о нем, а не о людях; он вспомнил ощущение спокойствия и теплой, нежной любви, которая затапливала его, когда он вдруг осознавал странную, тонкую, яркую связь, образовавшуюся между ними, будто протянувшуюся от одного сердца к другому. Не сговариваясь, они одновременно дотронулись до ручек на дверях и потянули их на себя; и, когда двери распахнулись, гости обернулись ко входу и музыкант начал играть. Оливер выставил локоть; Барри продел свою руку, ощущая поддержку мужчины каждой клеточкой своего тела. Музыка казалась ему играющей откуда-то издалека; он услышал, как шепотки пробежали по рядам и кто-то ахнул; и это все не имело значения — ничего, кроме Оливера. И поэтому, наверное, когда они одновременно переступили порог и синхронно отвернулись, Барри больше не ощущал никакого волнения. Он перехватил взгляд Карлы, а потом поискал глазами своих родителей и улыбнулся им. Они с Оливером шли медленно, в ритм играющей мелодии, и, несмотря на все взгляды, обращенные к ним, Барри думал только о руке, которая поддерживала его. Он повернул к Оливеру голову, когда они прошли примерно половину прохода; Оливер увидел его движение и перехватил его взгляд. Они улыбнулись друг другу; оба поняли все без слов. И у алтаря, когда они остановились и их руки распались, они разошлись в разные стороны синхронно, но почти тут же развернулись друг к другу. На первом ряду сидела чета Куин; Барри посмотрел на них, так и не убрав сияющую нежностью улыбку со своего лица, и перехватил взгляд сначала Мойры, а потом Роберта; а затем, как если бы ему не нравилось оставлять Оливера без внимания слишком долго, он вновь посмотрел на мужчину. Оливер улыбался, так и не сводя с него взгляд. Музыка замолкла на несколько мгновений, а потом началась другая тема, и публика снова обернулась к дверям. Барри вознамерился было неотрывно смотреть на Оливера и не отворачиваться ни на секунду, но мужчина повернулся понаблюдать за тем, как его брат будет идти к алтарю, и Барри неохотно последовал его примеру. Аллен не знал, насколько хорошо они с Оливером выглядели и заметно ли было их волнение, но Ронни блистал. Он шел медленно, спокойно, широко улыбаясь обеим сторонам гостей, будто президент; если даже он и нервничал, то не подавал виду. Он держал руки убранными в карманы в расслабленной позе; Барри не знал, позволено ли это было традициями, но позавидовал ему в этом: им с Оливером нельзя было так делать из-за перчаток — кожа рук и так прела под атласной тканью. Дойдя до алтаря, Ронни остановился ближе к Оливеру и развернулся лицом ко входу. Музыка замолкла снова и снова сменилась — на этот раз для Алисы, которая прошла по проходу, разбрасывая цветы на ковер; следом за ней вышел священник. Только когда он остановился у алтаря и музыка затихла, наступила торжественная пауза. Тишина была такая звонкая, что Барри услышал, как хлопнула дверца машины, припаркованной на дорожке; и его сердце забилось. Волнение и предвкушение витали в воздухе; он почувствовал его даже на кончике языка, когда перехватил взгляд Оливера прежде чем они оба повернули головы к дверям. Пауза продлилась, должно быть, несколько минут, пока невеста с отцом преодолели расстояние от машины до церкви; в одну из таких бесконечных секунд музыкант положил пальцы на клавиши и мягко, практически нежно надавил на них, начиная играть; и Барри от нетерпения едва не сжал руки в кулаки. А потом Кейтлин переступила порог церкви. Барри ахнул — и не был единственным. Он видел подругу всего каких-то пару часов назад, заплаканную и напуганную; и незнакомка, влетевшая в его объятия, не имела ничего общего с девушкой, которую он увидел в дверях. Ее лицо сияло неподдельным, ярким, безудержным счастьем, которое заставляло ее глаза сверкать так, что, казалось, она могла поразить любого присутствующего одним взглядом. Возможно, она и поразила — Ронни, удивленно приоткрывший рот, когда она появилась, так и не отвел от нее взгляд; они с Кейтлин переглянулись через океан рядов, мимо которых ей нужно было пройти, и обменялись смущенными, нежными, теплыми улыбками, будто делили один секрет на двоих. Ее белая кожа контрастировала с кремовым корсетом; от пояса ее платье-футляр спускалось до пола, и, когда она шла, маленьким шагом, из-под подола выглядывали мысы ее белых туфелек. В ее рыжие волосы, завитые в большие кудри и каскадом спадавшие на ее обнаженные плечи, были вплетены белые цветы; в одной руке она держала букет таких же белых цветов, а ее вторая рука была продета под локоть отца. Том шел рядом с ней, смущенный и как будто бы даже растерянный, но в том, как он смотрел на свою дочь и почти не отводил от нее взгляд, читалось столько любви и гордости, что у Барри на глаза навернулись слезы. Кейтлин перехватила его взгляд — она тоже была готова заплакать, — и Барри улыбнулся ей; ее губы, накрашенные коралловой помадой, растянулись в ответной улыбке. Она была похожа на греческую богиню. У алтаря Том остановился. Рука Кейтлин скользнула по его руке до ладони; плавно, будто в танце, он вытянул ее руку вперед, к Ронни, который перехватил ее за самые кончики пальцев. Барри вспомнил репетиции и чувство, с которым рука Оливера обхватывала его пальцы, и почувствовал пробежавшие по спине мурашки. Позади них он увидел Карлу, выпрямившуюся в напряжении, что что-то пойдет не так, но Том передал невесту жениху мягко и плавно, и сел рядом с женой; и, только когда Карла прильнула к нему, Барри увидел у нее на глазах слезы. Ронни подвел Кейтлин к алтарю; она бросила взгляд на Барри и тут же перевела его на Оливера. В ямке под ее шеей, между острыми ключицами, лежал маленький кулончик; Барри с удивлением узнал в нем свой подарок на ее семнадцатилетие и едва не воскликнул от удивления; и неожиданно мысль о том, что какая-то часть него была рядом с Кейт все это время, пока он не мог быть рядом физически, поразила и окрылила его: он помогал ей даже когда не мог этого сделать. Кейтлин отдала букет Барри, улыбнувшись ему, и развернулась к Ронни; он взял ее руки в свои. Барри расправил плечи и повернулся к Оливеру; мужчина перехватил его взгляд. Музыка стихла. В наступившей тишине заговорил священник.