I fell in love with you watching «Casablanca»

На мгновение, когда дверь слабо скрипнула, Барри показалось, что его укрытие обнаружили, но это оказался лишь вечерний ветерок, гуляющий по дому из-за распахнутых настежь дверей и окон. Из церкви, после того, как фотографии были сделаны и все гости разошлись по машинам, церемония поехала в дом Сноу, где и разместилась на одолженных у соседей столах — порядка семидесяти человек. Свидетели уезжали из церкви последними, когда все мелочи — вроде оплаты музыкантов — уже были позади; и Барри, обезумевший от целого дня, проведенного в шуме и волнении, был настолько оглушен внезапной тишиной в машине, что даже не смог заставить себя заговорить с Оливером; и в молчании они доехали до дома Сноу, где их снова затянуло в суматоху. Стараясь держаться подальше от любых комментариев и обсуждений, он быстро и немного поел, а затем тихонько ретировался в дом и спрятался в кухне, где никого уже не было, а он бы смог легко и правдоподобно соврать о своем отсутствии. Из сада раздавались звуки живой музыки; музыканты играли составленный Карлой плейлист, и каждая песня, которая начинала играть после минутной паузы неизменно возвращала Барри мыслями назад в то утро, когда они с Оливером слушали эти песни в церкви и как танцевали под них в одиночестве, между пустыми рядами. Оливер. Безупречно красивый, вежливый и притягательный; слова Барри оказались пророческими — он мгновенно очутился в центре внимания едва ли не больше, чем молодожены. За праздничным столом кто-то так и норовил задать ему какой-то вопрос или вовлечь его в беседу; после обеда его окружили так, что он даже не заметил исчезновения Барри. Каждое его слово звучало в такой тишине, как если бы все затаивали дыхание; на него смотрели с открытым ртом; его пытались ненароком коснуться — он словно бы был ожившим божеством. Барри посмеивался с них — не без горечи; он знал, что на его собственном лице написаны все те же эмоции и те же выражения; людям, живущим здесь, город в большинстве своем казался чем-то нереальным и далеким, и человек оттуда становился чудом света уже просто потому, что он приближал понятие города, которое никто толком не знал. А если при этом он еще и выглядел так... Неудивительно, что он вскружил голову всем, кто увидел его. Даже Пэтти. Пэтти. Девушка, оставившая ему теплые воспоминания о позапрошлом лете; девушка, которую он поцеловал; девушка, которая была такой яркой и солнечной, что притягивала к себе всех. Они расстались друзьями, но избегали друг друга целый год; увидеть ее сегодня было так странно. Барри помнил, как сидел рядом с ней и не понимал, что должен чувствовать — был ли он счастлив? Рад? Взволнован? Очарован? Он как будто бы ждал волшебства, которое все никак не происходило; он ждал, время шло, она влюблялась, а он не менялся. Она напомнила ему сегодня о том лете и неожиданно, сама того не зная, отбросила его назад в мыслях, чтобы обнаружить в удивлении, как все стремительно изменилось за еще одно лето — но теперь уже из-за другого человека. Он принес волшебство. Угрюмый горожанин, пытавшийся убежать от войны и найти тихий уголок, принес магию на кончиках своих пальцев, шершавых от физической работы и чуть испачканных чернилами. Как же странно, что он был полной противоположностью солнца, тепла и яркости — и все же с его приездом как будто бы все вокруг вспыхнуло, озарилось, осветилось, изменилось. Как странно, что он был таким загадочным и неприступным, и его обманчивая, классическая простота, как его однотонные рубашки и брюки, заставила Барри поломать голову и подобраться вплотную — будто любопытный котенок. Как странно, что он искал спокойствие и нашел его в самом неусидчивом и неспокойном человеке в деревне, а Барри, отвергавший все скучное, бесцветное и строгое, потянулся к нему с такой силой, как если бы сорвался с тарзанки и полетел вниз. Дверь скрипнула снова, отвлекая его от глубоких мыслей; Барри повернул голову, чтобы увидеть, как Оливер прикрывает ее за собой. В молчании он смотрел, как мужчина убрал руки в карманы брюк и приблизился медленным, словно бы нерешительным шагом, пока не застыл рядом с Барри так, что свет из окна падал на него — солнце уже почти село. — Ты ускользнул, — мягко произнес Оливер; он не улыбался, но его лицо озарилось нежностью. Барри закусил губу, узнав их разговор из церкви тем утром, когда они танцевали под выбранные Карлой и Кейт песни. — Ты последовал за мной, — ответил он. — Чтобы нарушить твое уединение. Барри устало улыбнулся. Он чувствовал себя переполненным эмоциями и в то же время выжатым без остатка; и странная необъяснимая грусть как будто бы обнимала его за плечи. Все изменилось, безвозвратно. Кейтлин Сноу сегодня стала Кейтлин Куин, женой Рональда Куина; частью аристократической семьи. Они давно уже не были детьми, но сегодня он ощущал себя окончательно повзрослевшим. Оливер вытащил руку из кармана и протянул ее Барри. — Ты обещал мне танец, — напомнил он в ответ на вопросительный взгляд. Барри прислушался — и едва не рассмеялся, услышав, как музыканты начинают «Can't Help Falling In Love». Он перевел взгляд с неожиданно посерьезневшего лица Оливера на его руку, а потом выпрямился на стуле, отодвигаясь от стены, к которой прислонялся, и накрыл его раскрытую ладонь своей. Пальцы мужчины сомкнулись на ней мягко, практически нежно; он потянул Барри за руку к себе легким, едва ощутимым жестом, и Барри поднялся так, будто выскользнул из одной легкой фантазии в другую. Вторая рука Оливера легла на его поясницу; Барри закусил губу, сдерживая улыбку. Слушая музыку, приглушенно звучавшую из сада, они не разговаривали, и единственным звуком был легкий скрип половиц под их ногами, пока они танцевали. Боясь нарушить тонкий и красивый момент, Барри даже дышал через чуть приоткрытые губы; и взгляд, которым Оливер скользил по его лицу, разглядывая и изучая, казался ему таким обжигающим, как если бы он проникал под кожу. Он очерчивал лицо Аллена неторопливо и нежно, как рассматривают мгновение пойманного искусства, которое невозможно будет повторить; он обрисовал дугу полумесяца на белой коже Барри — со лба вниз по скуле и щеке до бледных губ; он любовался им так, будто находил в нем странный, но знакомый отклик на что-то, что тихо пело в глубине его души все эти годы; и сейчас, в наступившей тишине, он наконец расслышал эту мелодию и увидел ее воочию перед собой, в своих объятиях. И пусть маленькая кухня вся была заставлена табуретками и стульями и танцевать у них не получилось, для Барри просто переступать под любимую песню в сумерках наступающего вечера, ощущая на своем теле руки Оливера и его близость, было похоже на фантазию, на сон, который приснился ему ранним утром и исчез с пробуждением, но остался приятным послевкусием на долгое время. Это напомнило ему о его мыслях, о его желаниях; о том, чтобы через несколько лет они танцевали так на своей кухне на годовщину, не боясь быть потревоженными и осужденными. Он знал, что грусть скользнула тенью по его лицу; и он увидел по глазам Оливера, что тот заметил ее тоже. — «Франк за твои мысли», — шепотом процитировал мужчина и добавил, когда Барри закусил губу, не желая портить волшебный момент. — И не отвечай, что ты счастливый избранник моей любви. — Но это правда, — едва слышно ответил Барри. — Тогда моя любовь делает тебя грустным. Барри оглядел его лицо; он любил каждую его черту. Несколько мгновений не было ничего, только Барри и ощущение растапливающей его нежности, такой огромной и невероятной, что трудно было дышать. Песня завершилась и наступила минутная пауза, пока музыканты готовились сыграть другую песню; Оливер остановился и притянул Барри ближе к себе — несильно, но достаточно, чтобы губы Барри дрогнули и растянулись в слабой улыбке, тут же сменившейся на чуть виноватую. — Это то, чего я для нас хочу, — шепотом ответил он, внимательно следя за лицом мужчины; он боялся увидеть перемену в нем — даже самый легкий намек на грусть или вину. — Танцевать под Элвиса Пресли в кухне поздно вечером. Засыпать и просыпаться вместе. Ужинать, слушать радио, ходить на пикники. Я хочу целовать тебя и не бояться, что нас застанут. Я... люблю тебя так сильно. Пауза. Музыканты начали играть — Барри чуть не задохнулся, услышав «Earth Angel», но он был так оглушен собственным признанием, что боялся даже пошевелиться; и то, как плавно Оливер снова втянул его в танец, показалось ему настоящим волшебством на фоне того, каким одеревеневшим он ощущал свое тело. — Ты впервые сказал, что любишь меня, — произнес Оливер тихо и поднял взгляд в его глаза. — Ты сказал мне не давать названий тому, что между нами происходит, — напомнил Барри; его сердце гулко колотилось. — Я не называю. И я не знаю, как называется, когда ты хочешь прожить с кем-то всю жизнь, но это то, что я чувствую, и то, чего я хочу. Оливер остановился; Барри застыл в его объятиях испуганно, не зная, что он сказал не так; но когда мужчина снова перевел на него взгляд, в нем было столько нежности и любви, что Барри показалось, будто он на самом деле может задохнуться, пытаясь уместить все чувства в себе. — Я думаю, — ответил Оливер, — это «любовь». — Тогда я люблю тебя. Я люблю и хочу любить тебя. В чем разница между мной и Кейт, что она может выйти замуж и быть счастливой, а я целую тебя украдкой? Оливер отнял руки от него; Барри прикусил язык, боясь, что переступил невидимую черту и сказал что-то, что он не должен был говорить, но Оливер запустил руку во внутренний карман своей жилетки и вытащил оттуда маленькую коробочку. — По традиции кольца заказывают в двух экземплярах, чтобы были запасные на всякий случай, — произнес он, не встречая взгляд Барри. — Запасные кольца остаются у свидетелей на память и... я подумал... Он открыл коробочку так осторожно, словно там была живая бабочка; Барри увидел два тонких золотых кольца и почувствовал, как у него перехватило дыхание. — Ты хочешь, чтобы они остались у меня на память? — спросил он, поднимая взгляд на мужчину. Оливер вдруг стал выглядеть взволнованным. — Я хочу спросить, выйдешь ли ты за меня? Барри задохнулся; на мгновение, он готов был поклясться, его сердце остановилось, и комната вместе с кольцами и бледным лицом Оливера закружилась перед его глазами. Он оперся на стол, чтобы удержать равновесие. — Я думал, мы... нам... — пролепетал он; его язык ощущался неповоротливым во рту. — Нам... нельзя? — Нельзя, — ответил Оливер и поставил раскрытую коробочку на стол рядом с рукой Барри, снова избегая смотреть в его глаза. — Мы никогда не сможем заключить законный брак, но... что мешает нам заключить свой собственный? — он осмелился посмотреть на Барри; Барри быстро заметил, каких усилий ему стоило держать зрительный контакт. — Что мешает нам носить эти кольца, скажем, на цепочках? На шее, подумал Барри и почувствовал, как его сердце упало. Игрушечный брак для настоящих чувств. Он перевел взгляд на кольца. Он хотел их — на пальцах, чтобы всегда можно было вытянуть их с Оливером руки и любоваться; и он понимал, что этого никогда не произойдет, и в лучшем случае они смогут носить их под рубашками, где никто не сможет их увидеть. — Это о нас с тобой, — добавил Оливер, будто читая его мысли. — Не о других людях. О нас с тобой. Если ты хочешь, я твой, с кольцом или без него... — Да, — выпалил Барри, переводя на него взгляд. Оливер недоуменно нахмурился. — Да? — Да, я выйду за тебя, — Барри поджал губы; он готов был заплакать, и его глаза начало пощипывать. Он боялся темы, которую поднял, и чувствовал все свои тревоги, подбирающиеся к нему; и осознание того, как он держит в руках все, что только может хотеть и не может получить это, разрывало его на части. Когда Ронни сделал Кейт предложение, она заплакала от счастья. Барри стоял рядом с единственным человеком, которого по-настоящему любил, и тоже плакал, но не от счастья. Несправедливо. Слово было горьким на вкус; Барри моргнул и почувствовал, как слезы покатились по щекам. — Я люблю тебя безумно, — пробормотал он, надеясь, что Оливер примет его слезы за чувства и не за обиду на мир, который он никогда не видел из своего тихого уголка. — Я хочу тебя любым, но только моим. Без слов Оливер привлек его к себе, и Барри уткнулся носом в его плечо. Теплые ладони мужчины легли на его спину; несколько мгновений они не двигались. Музыканты играли песню, которую Барри не мог расслышать за собственными тихими всхлипами. — Если бы только ты знал, каким счастливым ты сделал меня, когда согласился, — тихо произнес Оливер. Барри моргнул и почувствовал новый поток слез; он прикусил кончик языка и крепче прижался к нему; и ему захотелось, чтобы время остановилось — и тогда бы у него была целая бесконечность, чтобы ощутить этот момент полностью и найти в нем хотя бы короткое мгновение, когда бы и он почувствовал себя счастливым.