Железное небо: Вспомнить всё

Ямарута отлипает от спинки сиденья с таким лицом, будто ему со спины сдирают кожу. Он брезгливо морщится, смотрит в пол виновато и жалко, боится дотрагиваться до самого себя. Томо приходится делать всё за него. Хватает парня под руку, заводит в здание, сухо улыбается проходящему мимо соседу, будто это нормально, что рядом плетётся сплошной кровавый сгусток, отдалённо похожий на человека. Ему некогда думать о других, Ямарута вот-вот либо отключится, либо проблюётся, либо всё сразу. В лифте парня сильно шатает: секундное ощущение невесомости под ногами в момент движения кабины вверх неприятно укачивает, взбалтывая в желудке желчный коктейль. Он держится, но явно из последних сил. Томо заводит его в квартиру, хлопает дверью — торопится. Сора вздрагивает, ждёт, когда на него наорут: он ведь должен был уйти, а в итоге остался и покромсал какого-то парня на холодец. Но брюнет упорно молчит, заводит в ванную, включает воду, затем оборачивается. Сора прислонился плечом к дверному косяку, уставился невидящим взглядом в пол. Дышит ровно, спокойно. Кажется, осознал, что сделал. Кровь на нём давно загустела и высохла, став шершавой бурой коркой; волосы багровые — почти как у Ская, — слипшиеся тонкими сосульками. На вымазанном в тёмно-красной жиже лице контрастно выделяются жёлтые глаза; ему бы ещё зрачки вертикальные, как у кота, для полноты картины. Только сейчас он похож на что-то иное. На ёбаного демона, призрака, мстительного духа — они должны выглядеть точно так же, Томо уверен. Его бы откинуло к стене, если бы он не знал, что за спиной сейчас стоит такое. — Снимай одежду, — голос звучит твёрдо, это уже хорошо. Ямарута отлепляется от косяка — буквально, — оставляя после себя нечёткий кровавый отпечаток, и медленно стягивает куртку. Загрубевшая ткань хрустит, на пол летят хлопья высохших кровавых ошмётков. Сора тратит минут пять на то, чтобы просто избавиться от одежды и вяло подойти к ванне. К счастью, он понимает, что нужно делать. Для Соры струи воды переливаются завораживающим жидким золотом, свет в помещении кажется тусклым. Холод кафеля под ногами ощущается битым стеклом. Парень не реагирует на странные изменения в восприятии, только вздрагивает, соприкасаясь с чем-нибудь новым. Охотник крепит душевую лейку где-то сверху, переключает воду и смотрит на парня. У того даже шея с ключицами вымазаны в красном. Корка, стягивающая кожу, долго намокает, превращаясь в бурую кашу, медленно стекающую в сток; он точно забьётся — Томо знает это заранее, потому что помимо крови на железном ошмётки плоти и осколки костей. Мелкие, но они есть, их даже видно — запутались в слипшихся мокрых волосах. Сора тянется к ним ладонью и морщится, не хочет прикасаться. Томо делает это сам: запускает пятерню левой ладони, начиная с виска, потом то же самое со стороны затылка, поднимаясь вверх, практически расчёсывая под струями тёплой воды. Пряди постепенно светлеют до бледно-розового, возвращаются к привычному белому. Ямарута тихо всхлипывает, поджимает губы. Растирает лицо ладонями; кожа покрасневшая уже просто от того, что с неё остервенело стирали грязь — Сора случайно оставил себе пару коротких ссадин, стараясь избавиться от чужих останков. У Томо в голове вакуум, он не позволяет себе думать — не стоит, он знает, что собственные мысли по поводу всего этого ему не понравятся, но Ямарута вдруг тихо виновато усмехается: — Даже ничего не скажешь? Томо сидит на бортике, меланхолично наблюдая, как вода постепенно набирается в ёмкость — сток уже забился и теперь красит жидкость в бледно-розовый. — Что ты хочешь от меня услышать? — вздыхает мужчина, переводя взгляд на парня. Тот выглядит, как побитый щенок: глаза огромные и наивные, с чуть покрасневшими белками, на фоне чего жёлтые радужки смотрятся слегка страшновато. — Я сказал тебе уйти. Дословно: «Не смей высовываться». — Я тебя спас. Томо вскипает от одной уверенно произнесённой фразы. Спас? Это так называется? — У меня всё было под контролем, — хмурится он, глуша первую вспышку злости. — Тебя чуть не порвали на несколько кусков. Я едва успел, — кисло усмехается Ямарута, уставившись в воду, доходящую ему уже до икр. Томо хрустит костяшками, сжимая кулак и стискивая зубы. Засранец-то прав. — Ты благодарности ждёшь? Парень вяло пожимает плечами, улыбнувшись ещё более тоскливо. — Хотелось бы. Томо смотрит на него, как будто в первый раз видит, и чётко выговаривает: — Больше так не делай. — Я не специально. То есть… То, что я сделал, было на рефлексах. Ну, вот это, хвостами. Бежал-то я осознанно, — Сора нервно посмеивается, запрокинув голову. — Я видел, что тебя хотели убить. Не знал, что умею бегать так быстро. А потом просто, ну, я просто это сделал, понимаешь? Я очень испугался, не знаю, как это вышло, — бормочет он, с трудом складывая мысли в слова, затем утыкается лицом в ладони и судорожно выдыхает. — Пиздец. Прости. Меня теперь казнят? — Нет. Ямарута тормошит волосы, зарываясь в них пальцами, будто пытается согнать с себя блох, корчится как от боли, вспоминая, что сделал и какие звуки издавало изломанное тело железного. Томо, глядя на это со свойственным ему хладнокровием, отстранённо усмехается: — Не то же самое, что просто ходить и угрожать всем вокруг, да? — А ты-то что понимаешь? — шипит Сора, подняв разъярённый взгляд. — Действительно, куда уж мне, — сухо улыбается Томо, решая в этот раз взять пример с Кенджи и спрятать эмоции за фальшивым выражением. Только, оказывается, Сору это бесит не меньше, чем брюнета, потому что внезапно он пытается отпихнуть мужчину от себя. — Я чувака через мясорубку прокрутил, а ты лыбишься, как уебан! Пиздец как весело! Ебануться просто, ты ненормальный! — Да что ты говоришь, — усмехается брюнет, снова распаляясь, но только где-то внутри. Если он сейчас психанёт — парень просто не выдержит, сломается, выйдет на улицу и бросится под колёса, он тупо не вывезет всё это сам. — Блять, просто оставь меня, — рык Соры больше похож на скулёж. — Убирайся. Блять, просто уйди, я серьёзно. Нет. Он разъебёт зеркало и вскроется. — Если ты сейчас не возьмёшь себя в руки, мне придётся тебе помочь. Уверен, что хочешь этого? Ямарута снова сжимает пальцы в волосах, закрывая лицо предплечьями. — Я сказал, блять, уйди, я даже скажу «пожалуйста», сука, просто выйди на пару минут… «На пару минут». Да, этого точно хватит. Наивный. — Я тебя предупреждал. Томо хватает его за запястья, силой отрывая руки от головы. Не обращая внимание на растерянно-злое выражение лица и попытку вырваться, нависает сверху, кладёт ладонь протеза поперёк груди парня и давит так, чтобы тот откинулся назад и ушёл под воду. Ямарута брыкается, разбрызгивая повсюду мутную жидкость, стискивает пальцы на металле, но ему банально не хватает сил оторвать его от себя. Проходит секунд пять или шесть — Томо отпускает, даёт вернуться в прежнее положение и глотнуть кислород. Парень жадно пытается надышаться, уставившись вперёд себя ошалелым взглядом, резко переводит его на брюнета. Последнему кажется, что сейчас Ямарута точно разозлится — отвлечётся от всей этой херни, попробует подраться; это лучше, чем то, что он хотел сделать минуту назад. Но он почему-то не злится. Внезапно Сора опять становится напуганным и растерянным, хватается за одежду Томо и тянет к себе, заставляя наклониться. Обвивает руками шею и дрожит, сорвано дыша. Охотник, чуть помедлив, неуверенно касается его, не понимая, что это за реакция. На попытку задушить не похоже; парень ищет защиты. — Они пытали меня, Томо, я вспомнил, пытали… В голове что-то лопается и обрывается вниз, растекаясь жгучим холодом. — Они?.. — Они… Он… Я не знаю, но было двое, точно, в какой-то момент, я не помню… — бормочет Сора, крепко вцепившись в брюнета. — Там была вода, много воды, такая мутная, как от крови, я пытался выбраться, но не мог, я правда пытался… Его колотит, как хрен знает что. Томо приобнимает парня и говорит вполголоса, чтобы не напугать ещё сильнее: — Тише, всё нормально. Успокойся, потом расскажешь. Охотник ощущает себя роботом: оставляет все мысли на потом словно по кнопке, вытаскивает Сору из ванны. Тот с жалким выражением лица заворачивается в длинное полотенце и горбится. Парня бьёт крупной дрожью, будто он держит в руках перфоратор. Приходится поискать что-нибудь среди его оставшихся здесь вещей. Какие-то серые штаны из мягкой эластичной ткани и чёрная футболка — сгодится. На самом деле это первое, что Томо хватает из комода, так что он видит, что взял, только после того, как Ямарута одевается. Парень валится на кровать в позу эмбриона и жмурится, скрестив руки поперёк живота. Томо пытается понять, что делать дальше. В прошлом с парнем было проще: было достаточно хорошо его отмутузить, чтобы мозги встали на место или хотя бы сменили положение внутри черепной коробки, а сейчас… не прокатит. Только хуже будет. По крайней мере, в данный момент. Брюнет уверен: психолог из него хреновый, а если он прямо сейчас завяжет разговор, то тот выльется во что-то очень нехорошее — чуйка никогда не обманывает. Мужчина отвлекается на телефон — его разрывает пропущенными от Дайлера. Томо клацает зубами. Пронырливая скотина конечно же уже обо всём в курсе. Надо сказать, что всё нормально: Ямарута не поехал крышей, хотя был близок. — Не уходи, — раздаётся откуда-то снизу жалобное, — пожалуйста. Томо опускает взгляд и видит, как парень тянет его за край кожаной куртки. Только после этого брюнет осознаёт, что ему некогда было ни раздеваться, ни отчитываться перед кем-то, ни подумать толком. Он действительно был напуган: не тем, что Ямарута порвал кого-то на куски, не тем, что мог кинуться на него самого — Охотник испугался, что парень сам не выдержит того, что сделал, когда осознает это. Даже в такой ситуации он не допускает мысли, что сам мог бы засвистеть крышей после подобного. Короткое сообщение Дайлеру, содержащее в себе одно ёмкое слово «отъебись», будет куда красноречивее попыток донести, что всё под контролем; в это он поверит куда охотнее, если столкнётся с привычной грубостью, чем с объяснениями. Томо скидывает куртку, забирается на кровать, оставшись полулёжа-полусидя на спине, и тянет к себе Ямаруту. Тот торопливо забирается на него, боясь, что в любую секунду брюнет передумает и прогонит его обратно, и вжимается лицом в плечо. Перестаёт дрожать только через несколько минут после того, как его начинают медленно гладить по спине. Последние дни особенно богаты на всякий пиздец. Томо старается не думать об этом, потому что знает, что придёт к неприятному выводу: он устал. Действительно устал. И он почти готов признать это, но на нём лежит Ямарута, который без его помощи сразу втиснет голову в петлю, лишь бы избежать всего, что будет дальше. Забавно. Полгода назад он именно это и сделал. «Я бы лучше умер, чем опять оказался в тюрьме», — так он, кажется, сказал однажды? В этот раз Томо проследит, чтобы парень жил долго и мучительно. — Скажи правду, — тихо хрипит Ямарута у левого уха, выдыхая куда-то в шею, — ты боишься меня? Хороший вопрос. Правильный. Томо коротко усмехается, говорит самое, как ему кажется, очевидное: — Если я буду тебя бояться, то не смогу помочь. Парень сразу притирается ближе, стискивая пальцами чужую футболку на груди. — Прости, ладно? Я наговорил там… Я так не думаю на самом деле, — вздыхает Ямарута так, словно ему сдавливают горло — ещё чуть-чуть и снова расплачется. — Забей. — Тебе плевать? — Нет. Я хорошо тебя знаю, можешь не объяснять. Сора слегка приподнимается: у него какая-то виновато-весёлая улыбка и глубокое медленное дыхание. Он издаёт непонятную усмешку и снова валится на плечо, расслабившись полностью. Почти полностью: теперь до брюнета доходит, в чём дело. Он чувствует, где находится напряжение Ямаруты. В целом, лучше так, чем истерика — тут брюнет хотя бы чётко понимает, что нужно делать. — Мне нельзя к тебе прикасаться, — сокрушённо признаётся Сора, потёршись кончиком носа о шею Охотника. — Встаёт мгновенно. Томо усмехается, оставив ладони на бёдрах парня. — Я заметил. Сора не слышит его и бормочет, как заведённый: — Не могу ничего с этим поделать. Я поначалу думал, что это просто физиология, — он едва ощутимо ёрзает и тут же прекращает, — а теперь понимаю, что мне хочется постоянно. — Может, ты просто нимфоман? — А ты нет? Почему-то становится смешно. — Раньше этого не было, а потом появился ты и меня понесло куда-то, пиздец, меня просто размазало, — без внятной смысловой нагрузки выдыхает Ямарута понизившимся голосом, от которого сознание брюнета постепенно начинает плавится. — Ты бы видел себя, когда я на колени вставал, с ума сойти можно… Томо коротко и глухо смеётся, искренне удивляясь тому, насколько у железного всё плохо с самоконтролем — во всех смыслах. Настолько чёткий контраст между ними ощущается именно в способности держать себя в руках; Сора всегда заведомо проигрывает. Его поведение сейчас — это следствие пережитого стресса: защитный механизм, помогающий остаться в здравом рассудке. Эмоциям необходим выход; в случае с Ямарутой вариантов может быть несколько, а это — один из самых примитивных. Парень пытается не ёрзать, но брюнет чувствует, как под его ладонями чужие бёдра ходят ходуном. Он даже слышит, что Ямарута периодически облизывает губы, обдавая шею сбившимся дыханием. — Я больной, да? Час назад человека убил, а теперь… — Замолчи, — осаждает Томо. — Ты хочешь отвлечься, это нормальная реакция. Для Ямаруты эти слова равносильны разрешению: он тут же приподнимается снова и целует Охотника, наваливаясь сверху, впивается так, словно его дразнили как минимум полдня. Он слепо шарит руками, не контролируя громкость своих вздохов, ненавязчиво ёрзает, потираясь стояком. Изредка отрывается от чужих губ, бормочет в перерывах: «Хочешь, я сделаю, как вчера…». У Томо в горле пересыхает, а внизу живота стягивается жгут. Надо притормозить идиота, он не в том состоянии, чтобы исполнять вчерашние трюки, — а жаль, правда жаль, отказаться очень сложно, но Томо находит в себе силы: — Потом. Парень усмехается ему прямо в рот, сжимает пальцы на плечах, слегка сползая ниже. — Я так плох? — Я этого не говорил. — Да скажи уже, что было ахуенно, у тебя же едва глаза не закатывались, — Сора не скрывает, что попросту напрашивается на комплименты. — Может, у меня талант, а? Ты ведь и пяти минут не продержался. Томо ловил себя на этой мысли: да, талант определённо есть, но… У него проскакивает какая-то дерзкая идея. Каждый раз Сора умудряется демонстрировать что-то новое — вот вам и горловой, и вибрация глоткой, и ещё что-нибудь, — а сам-то не задумывается, что можно и по-другому. Даже странно. Стоит великодушно сообщить ему об этом. В своей, конечно же, манере. — Перестань выёбываться, было бы перед кем, — Томо расплывается в издевательской ухмылке, замечая недоумение на лице Ямаруты и предвкушая дальнейшую реакцию. — Как тебе такой талант? Могу языком черенок вишни в узел завязать. По столь сомнительному умению едва ли можно определить мастера спорта по минету, но подобная фраза способна заставить впечатлительного человека выпасть в другую плоскость вселенной и забыть собственное имя. Определённо стоило об этом вспомнить, чтобы увидеть на лице Ямаруты такую смесь удивления и немого восторга с внутренним криком о пощаде в глазах. Сора шумно сглатывает, замерев, смотрит на тонкие губы, растянутые в самодовольной ухмылке, и подключает воображение. Проходит секунд пять. Или десять. Парень даже не соображает, что из его рта невольно вылетает сдавленный вымученный стон. Томо веселит мысль, что железный просто кончит без рук за счёт собственной фантазии. — Что, уже представил? — продолжает издеваться брюнет, медленно поглаживая подрагивающие бёдра Ямаруты. Тот отмирает, рвано выдыхая, запоздало осознаёт, зачем ему сказали про такой скромный талант с настолько гадкой усмешкой, страдальчески изламывает брови и падает на мужчину. Последний даже через два слоя одежды ощущает жар, исходящий от Соры, и то, как подрагивает его член — парень мучается от собственных фантазий. — Ты скотина. Сволочь. Нахрена ты это сделал… — Живи теперь с этим. Сора то ли смеётся, то ли хнычет в ответ. Тянет левую ладонь брюнета к своему стояку и неконтролируемо шепчет: — Блять, я так хочу… Очень, пожалуйста… Зачем ты это сказал, я же сдохну… Это даже лучше, чем брюнет себе представлял. Настолько мощное моральное удовлетворение от проделанного, что он чувствует себя самым мерзким злодеем в мире. В бестолковой белобрысой голове мысли теперь будут только об одном. На ближайший месяц точно. Томо оттягивает пояс штанов парня, обхватывает крепкий сочащийся смазкой член и ведёт ладонью вниз. Ямарута глухо стонет, уткнувшись лицом в подушку, и прогибается в спине для удобства. Его опять колотит, но уже от нахлынувшего возбуждения. Он пытается подмахивать в такт, елозит так, будто лежит на иголках, и плавится от малейшего движения. Охотник понимает, что окончательно поехал крышей, потому что решает внезапно повысить ставки. Он прекращает скользить ладонью по члену, но всё ещё держит его в плотном кулаке, а затем тем же издевательским тоном шепчет парню на ухо: — Двигайся сам. Поднимешь лицо — прострелю башку. Сора задерживает дыхание, не зная, чего ожидать, но вскоре, видимо, опять отдаёт себя во власть воображения: вжимается в подушку и на пробу медленно толкается в чужую руку. Он плавно набирает темп и хрипит, разводит ноги шире, переставая себя контролировать хоть в чём-то. Затем чувствует, что его собственную левую ладонь поднимают вверх. Кончиков пальцев касается что-то мягкое и скользкое, плавно погружая в приятный жар. Сора понимает, что происходит. Он понимает, чей язык дразнит его. Понимает, что у него сносит башку и без всяких выстрелов. — Охренеть… Парень ускоряется, представляя, что трахает не кулак, что во рту брюнета не пальцы. Рычит, мелко подрагивая, теряется в ощущениях и переходит на всхлипы: — Пиздец, я с ума сойду, Томо… Я очень хочу, пожалуйста… Господи, блять… Он продолжает бормотать, постепенно сходя на шёпот и приближаясь к самой грани. Это настолько мучительно хорошо, что он даже не стонет — открывает рот и давится воздухом, дрожа от сладкой судороги. В горле сухо, как в пустыне, сбитое дыхание обдирает его песком. Лёгкие выжигает в попытках отдышаться, в голове чёрная дыра в натуральную величину. Томо ухмыляется и утешающе похлопывает его по спине: ничего, приятель, и тебе когда-нибудь перепадёт. Сора поворачивает голову и смотрит на пальцы: мокрые, блестят от влаги. Ему кажется, что он может кончить ещё раз просто продолжив смотреть на свою ладонь. — Изверг, — резюмирует он со вздохом. — Понравилось? — Хватит издеваться! — возмущается парень, стремительно краснея. У него ведь действительно на мгновение рассудок помутнился, ну, или ему так показалось. — Знал бы, что ты можешь такое выкинуть… — И что бы ты сделал? Сора хранит недовольное молчание ещё пару секунд. — Да то же самое… — Кто бы сомневался, — фыркает брюнет. Он чувствует, что парень пытается проскользнуть руками до его собственной ширинки, и тут же перехватывает руки. — Не нужно. Ты успокоился, этого достаточно. Собери мозги в кучу и постарайся сформулировать, что вспомнил. Отойду позвонить, — Томо резко меняется с ним местами, игнорируя протестующее выражение лица, отходит от кровати и неохотно переключается на мысли о подчинённых. Ямарута очевидно желает удостовериться: «У тебя же стоит, почему нет?» — но корчит обиженное лицо и решает промолчать. Да и ему ли тут обижаться нужно: вокруг него тут скачут, чуть ли не пылинки стряхивая, а он ещё и дуется, что ему соску не дают. Брюнету действительно сейчас не до этого: обязанности не позволяют расслабляться слишком долго. А порой вообще не позволяют. Расслабляться — это, кажется, в принципе не про Томо. Он заходит в ванную, впервые в жизни запирая за собой дверь, прислоняется к ней спиной и тяжело вздыхает, закрывая глаза. В руке телефон, а лучше бы лошадиная доза транквилизатора. Томо заставляет себя подойти к раковине, моет руку, стягивает заляпанную футболку. Плещет холодной водой в лицо и смотрит в зеркало: он выглядит так, будто всё в полном порядке. Будто он не мог допустить ошибку и оставить Сору одного, чтобы ему удалось сделать глупость. Такого испуга не было даже тогда, когда Ямарута смотрел на мужчину и раздумывал — убить или нет? Это ерунда, бытовуха. Хотеть прикончить друг друга — на этом строятся их отношения. Но то, что парень сам попробует наложить на себя руки, допустит хотя бы мысль об этом, поддастся искушению закончить всё быстро и опять избежать ответственности — это страшно. У него ведь должок перед брюнетом: того протащило через Ад из-за грёбанного выстрела полгода назад. Парень ещё даже не понимает этого, рано сбегать. Пусть сначала вспомнит, что наделал.