***
Тринадцать лет назад Девушка поздно поняла, в кого превращается мальчишка, которого она обучала. Он планомерно становился машиной, лишённой эмпатии, совести и страха. Это было его защитной реакцией, необходимой, чтобы не сойти с ума от происходящего. Это неправильно, такого не должно быть, — думала она. Ребёнок не должен был превратиться в… это. В то, чем его хотели видеть. Чем хотели видеть их всех. Он стал пугающе рационально и жестоко мыслить. Рей сама его этому обучала, подчинившись приказу сверху, и мальчишка оказался потрясающе хорошим учеником. Когда Рей поняла, во что это выльется, её рвало почти сутки. Ей стало мерзко от себя, потому что это она сделала Сору таким, она воспитала чудовище; ей было с чем сравнивать. Другие железные научились, как Рей, не задумываться о том, что приходилось делать на заданиях. Сора же думал об этом всегда: анализировал и приходил к выводам. Если девушке представлялась возможность эти выводы услышать, то ей в ужасе хотелось заткнуть уши. С точки зрения логики, мальчик всегда мыслил верно, а потому с ним невозможно было спорить — и это самое отвратительное. Рей, как ни пыталась, не могла повернуть процесс вспять, вернуть человечность этому существу, заставить мыслить иначе и приходить к другим выводам, пусть и не подчиняющимся логике, а эмоциям — он всё реже опирался на них, потому что практически лишился возможности их испытывать. Рей злилась, прежде всего, на себя, ведь это её заслуга. Она смотрела на него и понимала — блестящее исполнение. Именно этого от неё и требовали. Идеальный результат. Сора должен был стать новым инструктором. Это означало, что он воспитает себе подобных, а с их помощью сметать города учёным станет не сложнее, чем взять листовку у промоутера. Это следовало предотвратить. Всё, чего смогла добиться Рей в попытках обернуть маленькое чудовище снова в человека, — это посеять зерно сомнений в необходимости всегда поступать согласно своему рациональному мышлению. Это был своего рода… — Слышал когда-нибудь про «эффект бабочки»? Сора отрывает взгляд от потолка и вопросительно вздёргивает бровь. На детском лице суровое взрослое выражение выглядит до дрожи пугающе. — Незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия где-нибудь в другом месте и в другое время, — произносит Рей заученную заранее цитату. Сора забавно хмурится. — Причём здесь бабочка? — С ней есть пример. Взмах крыла бабочки в любой точке Земли может обернуться страшным торнадо на другой части планеты, — объясняет девушка. — Иными словами, за каждым нашим даже самым незначительным действием всегда будут следовать последствия. — Зачем ты мне это рассказываешь? — морщится мальчишка, предчувствуя очередной глупый спор. Но в этот раз Рей не намерена спорить. Переубедить такого человека, как Сора, крайне сложно, если не невозможно, но заставить его начать сомневаться — проще простого. Обычная психология. Рей подготовилась. — Затем, что ты всегда однобоко думал о последствиях того, что с тобой случится, если ты попытаешься нарушить систему, которой мы подчиняемся. Сора хмурится на слове «однобоко», но продолжает слушать. — Твой рационализм говорит тебе, что между твоей жизнью и жизнью любого другого человека разницы нет. Цена человеческой жизни измеряется другой человеческой жизнью, иной равнозначной валюты не существует. Сейчас, чтобы выжить самому, ты вынужден убивать других. Но что будет, если ты позволишь кому-то уйти? — Меня накажут, — твёрдо говорит мальчик и уточняет: — убьют. — О, так ли это? — ухмыляется Рей. — Да, возможно, тебя не простят, если ты «случайно отпустишь» какого-нибудь выжившего учёного из Дэтры, способного насолить нашим создателям. Но станут ли эти люди задумываться о том, что один выживший ребёнок, которого ты также «случайно отпустишь», в будущем пересажает их за решётку, тем самым освободив тебя от поводка и отплатив за своё спасение? — Не знаю… — Есть разница между этими двумя людьми. Именно сейчас ценен первый человек, тот самый взрослый, а ребёнок ничего не значит для наших кураторов, ведь он не представляет угрозы. Пока что. Но об этом они не задумываются. Как и ты, — Рей ухмыляется шире, заметив, как ярко сверкнули задумчивостью жёлтые глаза. — Ты мыслишь рационально, для тебя жизнь взрослого человека и жизнь ребёнка принципиально ничем не отличаются: один биологический вид, один набор органов, одна реакция на остановку сердца. А для наших создателей разница огромна: им важно, чтобы ты оборвал жизнь того, кто сейчас представляет для них угрозу. На остальное им наплевать. — К чему ты клонишь?.. — Врач-нейрохирург Тэнма Кэндзо, из произведения Наоки Урасавы, спас жизнь мальчику по имени Йохан, который в будущем с улыбкой на лице убил человека. Представляешь? Врач спас будущего убийцу, сам того не осознавая. Его действия привели к последствиям, пусть и ужасающим, — разводит руками Рей, а после лукаво улыбается, заставляя Сору напрячься. — Но могло бы быть и по-другому: мальчик мог стать кем угодно, хоть новым нейрохирургом, способным спасти десятки тысяч жизней. Конечно, если бы можно было заглянуть наперёд и узнать, чем обернётся спасение одного человека, это позволило бы понять, стоит ли его спасать. Увы, скакнуть в будущее невозможно, поэтому такая вещь, как спасение чужой жизни — это огромный риск, ведь ты не знаешь, кого спасаешь. Но что если один-единственный спасённый тобой человек в будущем спасёт и тебя? Ты не думал об этом? — Не… Невозможно, меня накажут… — За что? За то, что позволил сбежать напуганному десятилетнему мешку органов? Они ведь именно так относятся к детям. Им плевать на них. Их интересуют взрослые: нам приказывают убивать их из-за знаний, власти и прочей ерунды, а у детей всего этого нет. Поэтому детские жизни в глазах наших создателей ничего не значат в отличие от жизней взрослых. Есть разница. И ты должен её понимать. — То есть, если я встану перед выбором: отпустить опытного учёного, который уже сейчас способен устроить хаос и освободить нас, или отпустить ребёнка, который сейчас ничего не может, — по-твоему, я должен спасти второго? — уточняет Сора, скептично вздёрнув бровь. По телу Рей прокатывается волна восторга: сам факт того, что мальчик задал этот вопрос, означает наличие возникших у него сомнений. Этого будет достаточно, чтобы он попытался разобраться подробнее и начал поступать по-другому, руководствуясь своим эгоизмом. Это, несомненно, испортит его характер, но сделает более человечным. — Именно. Потому что за «промашку» с первым тебя накажут и пошлют за ним того, кто закончит работу вместо тебя. Но за ребёнком, который сейчас ничего не значит, не отправят никого, а тебе это спустят с рук — не уследил, не добил, бывает. — Где же гарантия, что ребёнок, которого я спасу, не станет потом моим личным Йоханом? — справедливо замечает мальчик. Рей тяжело вздыхает. — Гарантии нет. Поэтому спаси несколько. Или сколько сможешь. Может быть, кто-то пойдёт по кривой дорожке и станет даже опаснее наших создателей. Но, может быть, кто-то другой станет противодействующей силой, которая окажется мощнее. В любом случае, это будет тот самый эффект бабочки. На взмах её крыла никто не обратит внимание, но ты ведь теперь знаешь, чем этот взмах может обернуться для целой планеты? Сора тогда промолчал. Он плавно улёгся обратно на кровать, уставившись в потолок, но его взгляд продолжал задумчиво поблёскивать, выдавая лёгкое волнение. Одно маленькое зародившееся сомнение, один вопрос: «А что, если?..» — и мальчик удержался в человеческом облике — пусть в уродливом, неприятном и отталкивающем, но всё же это было уже не то чудовище.***
Семь месяцев назад Разговор, случившийся много лет назад, привёл их сюда. Сора знает, что его сила, как железного, пугает. Знает, что он всё ещё в ответе за тех, кого убил бессмертный — ведь всё это было сделано из-за Соры. Он также знает, что это значит: Скай поостережётся оставлять его на свободе, ведь единственный, кому он подчиняется — это Томо. Как раз из-за него Дайлер не решится казнить Ямаруту, поэтому наказанием станет тотальный контроль каждого вздоха парня. Это не жизнь, а существование под микроскопом; это ничем не отличается от тюрьмы; и это, в отличие от казни, Томо предотвратить не сможет. Как удобно, что парень уже умирает от отравления. Жаль, что процесс слишком долгий и мучительный: могут успеть найти способ отсрочить смерть, как это уже случалось раньше, а подобное гарантирует парню возможность понести на себе ответственность за все произошедшие события. Хотя, у Соры есть один вариант избежать всего этого. Охотник сам должен убить его. Парень утешает себя тем, что Томо подумает, будто он прекратит его предсмертные муки, а это поможет мужчине пережить утрату даже с осознанием того, чья именно кровь будет на его руках; мол, иначе он бы поступил бесчеловечнее, позволив Соре умереть от боли и отравления. Всё это ложь. «Глупый, какой же ты глупый. Неужели ты думаешь, что он не поймёт, какой ты трус?» «Трус, вынудивший его перешагнуть твой труп». «Если бы ты не испугался того, что тебя ждёт, то вряд ли поступил так. Страх — это эмоция, которая не может быть знакома чудовищам, а значит, ты всё-таки человек. При этом ты не испытываешь страха за Томо, ведь ты уверен, что он выдержит. Но ты хоть представляешь, что ты с ним творишь?..»***
— Ты хоть представляешь, что натворил, умудрившись выжить? Девушка смотрит на Сору, сидящего на постели в больничной палате. Анемон что-то говорит ему и тычет пальцем в учебник, парень сосредоточенно кивает и хмурится. Рей оборачивается, оглядываясь, словно кто-то следит за ней. Про своих наблюдателей из числа Охотников она знает, на это ей всё равно. У девушки стойкое ощущение, что её преследует кто-то… или что-то ещё. Если бы она могла увидеть это будущее задолго до того, как всё случилось, то, может быть, она нашла бы в себе силы придушить маленького ублюдка при первой же встрече? Или без него стало бы только хуже? Она уже не уверена. Тот разговор спас человека внутри мальчишки, но чудовище тоже никуда не делось. Наверное, ей стоило бы винить в этом себя: воспитать монстром получилось, а вернуть всё как было — нет. Поздно жалеть. Поздно сочувствовать. Поздно злиться. «Амнезия. Ничего, я тебя знаю, это не навсегда. Жаль только, что из-за твоего спектакля Томо будет винить себя. Пока что он думает, будто убил тебя потому, что другого выхода не было, ты же так мучился от боли, бедняжка; ты выжил — и вот он уже виноват в том, что когда-нибудь ты снова станешь железным. Не удивлюсь, если ты знал, что тебя спасут. Не удивлюсь, если в таком случае ты решил, что Томо станет от этого легче. О, нет. Как раз наоборот. Но однажды он поймёт, что ты жалкий трус. Интересно, он простит тебя? Возненавидит за то, через что ему пришлось пройти благодаря тебе и твоему эгоизму? Или он опять решит все твои проблемы, поможет тебе всё вспомнить, а когда ты осознаешь, что наделал — какой ты трус и чудовище в его глазах, — оставит тебя жить с этим?..» — И взвоешь ты тогда от одиночества, — тихо шепчет Рей, как проклятье, которое настигнет парня в будущем и станет хуже любого наказания.***
Шесть месяцев назад — Вот уж кого я точно не ожидала здесь увидеть, так это тебя. Рей окидывает взглядом шумный бар, наполненный людьми. В полумраке они кажутся тенями, неясными очертаниями фигур, лишь отдалённо напоминающих человеческие; мельтешащие тут и там, они выискивают подходящую компанию себе на вечер, распивают спиртное, бьются в толпе под музыку и украдкой втягивают белую пыль со столешниц, пока на них не смотрят. Мрачное место, подходящее лишь для того, чтобы напиться, забыться и сойти с ума с кем-нибудь в кабинке туалета. Рей любит этот бар лишь потому, что здесь можно увидеть настоящие лица людей. Её никогда не волновала собственная безопасность — кто она, в конце концов, такая? К девушке иной раз даже никто не подходит, ведь о том, что она Каратель, знают все. Изредка бывали исключения, но Рей находила такие ситуации безумно забавными и мурлыкала своим новым знакомым, опьянённым наркотой и алкоголем, что с радостью вывернет их наизнанку, если те не оставят её в покое. Ей просто нравится наблюдать за людьми. А тот, кого она наблюдает за стойкой теперь, не вписывается в атмосферу этого бара. Девушка не спрашивает разрешение и присаживается рядом, подмечая, что подходить к этому человеку ближе больше никто не решился. Все соседние стулья рядом с ним были пусты до прихода Рей; она заняла тот, что справа. Молоденькая симпатичная барменша с татуировками на лице ничего не спрашивает при виде привычной уже брюнетки и вскоре ставит перед ней бокал с голубоватой жидкостью, улыбнувшись в ответ на благодарный кивок. — Угораздило же тебя прийти именно сюда, — снова подаёт голос Рей, но собеседник так и не обращает на неё внимание, медленно покачивая в воздухе небольшим стаканом с напитком ржавого цвета. — Неужели ты своё горе запиваешь? Это на тебя не похоже, — интересуется железная, решая подойти к попытке заговорить с другой стороны. — По-твоему, я не могу просто хотеть выпить? — отвечает, наконец, мужчина, скептично хмыкнув. — Значит, это простой акт вандализма в адрес собственной печени? — улыбается девушка, ловя губами тонкую трубочку из своего бокала. — Почему ты здесь, Томо? — А почему остальные здесь? — равнодушно спрашивает Охотник. Рей непонятливо изгибает бровь. — Выпить. Развлечься. Познакомиться с кем-нибудь. — Ты здесь тоже поэтому? Хочешь познакомиться, выпить и развлечься? — Скорее просто наблюдаю… — Плохо наблюдаешь, — хмыкает мужчина. — Ты здесь потому, что хочешь отвлечься. Вот и они тоже, — кивает он на толпу позади, но про себя решает промолчать. — Дай угадаю, — Рей окидывает его хмурым взглядом, начиная понимать, что происходит. — Не можешь спать? Мысли мешают? Брюнет делает глоток. — Мешают. — Месяц прошёл. Ты с тех пор спал вообще? — Пару раз. Рей кидает встревоженный взгляд. — Тебе нужна помощь, — строго произносит она, медленно кружа трубочкой в голубоватой жидкости. — Иначе не выдержишь. — Выдержу. — Думаешь? Я только не понимаю: если ты обычный человек, то как ты ещё не теряешь сознание от недосыпа? Микро-сны не мучают? — хмурится Рей, задаваясь вполне логичными вопросами. Ответов на них не следует. Отсутствие какой-либо реакции оказывается куда красноречивее. — Ты под чем-то, — констатирует Рей на выдохе, поражаясь своему же выводу. Ещё глоток. — Из-за кошмаров? Тебе снятся кошмары? — продолжает рассуждать железная. — Что ты принимаешь? — Какая разница? — морщится мужчина, не собираясь тратить силы на попытки опровергнуть предположение Рей. — Стимуляторы? Наркотики? Кофеин с таурином внутривенно? Ты убьёшь себя, тупица! Нахрена такая радикальщина? Попробуй снотворное, да помощнее, чтобы избавиться от снов. — Спасибо за ценный совет, которого я не просил, — саркастично выдыхает Томо и, наконец, поворачивается, смотря девушке прямо в глаза. — Я пробовал, Рей. Даже транквилизаторы. Это не работает, я просыпаюсь каждые десять секунд от воображаемого звука выстрела. Тело сопротивлялось всему, что я принимал в попытках отключить сознание. И знаешь, что я понял? Это не решение проблемы. Я должен уметь контролировать вот эту штуку сам, иначе она бесполезна, — он выразительно стучит пальцем по виску. Это не попытка сбежать от реальности и не то же самое, что саморазрушение с целью наказать себя за ошибки. Наоборот: брюнет нарочно усложняет задачу — постоянно находясь в стрессе, продолжая заниматься работой, параллельно он расшатывает себя до такого состояния, в котором труднее всего будет контролировать эмоции, разум и тело, чтобы в кратчайшие сроки суметь подчинить их и заставить работать на себя. Он намерен добиться практически невозможного, жесточайше борясь с самим собой, но людская психика имеет свойство не выдерживать таких нагрузок. — Метод ты выбрал… зверский, — с сомнением вздыхает девушка, удивляясь, что мужчина действительно прибегнул к помощи препаратов без чужих уговоров, и искренне недоумевая, что это не возымело эффекта. На минуту ей ведь действительно показалось, что мужчина разбит и сломлен, но это совершенно не так: он в своём уме и куда более решителен, хотя его способ обуздать собственное сознание впрямь варварский. Любой другой человек на месте Рей пришёл бы в недоумение, столкнувшись с подобным. — Ты усложняешь себе условия, в которых собираешься брать верх над эмоциями… — Зато потом они не будут брать верх надо мной, — раздаётся в ответ усмешка. — Если выживешь, — напоминает Рей. — Я не скажу об этом Грин, но… надеюсь, необходимость во всём этом у тебя вскоре отпадёт. — Волнуешься? — А как же? — фыркает девушка, чуть улыбнувшись. — Ты умён, силён, красив. У тебя грубый жестокий характер, но это не делает тебя злым, не пугает и не отталкивает. Наоборот, находиться поблизости от тебя очень спокойно. Человека рядом с собой ты способен обидеть и покалечить сам, но ты не позволишь делать это с ним никому другому. Ты мне нравишься, — железная выдерживает короткую паузу. — И мне тошно смотреть на то, что с тобой делает Ямарута, будучи единственным, кто на это способен. — Теперь я не понимаю, — вздыхает брюнет, делая глоток и морщась от горьковатого привкуса. — Ты же его всю жизнь ненавидишь. Почему не попыталась убить его при первой возможности? — Я хотела, — спокойно признаётся Рей. — Много раз хотела, но… Я ведь учила его, помнишь? Всему, что он знает. Я могу ненавидеть его так же, как ненавижу себя, но не имею право винить его в том, кто он такой, ведь это моя заслуга. Это и мешало мне поднять на него руку, но не мешало отпугивать от него остальных людей, предупреждая о том, какой он отброс. А потом появился ты. Он к тебе привязался, ты к нему тоже. Я начала думать, что всё не так плохо. Но теперь он там, а ты здесь, — девушка косит взгляд на протез брюнета. — И я жалею, что не убила его, когда впервые увидела. «А ты?» — Не знаю, что случится дальше и пересечётесь ли вы снова, но позволю себе кое-что прояснить, — мягко продолжает Рей, тепло улыбнувшись. — Ты относился к Соре, как к равному себе, хоть ваши отношения и были похожи на нечто попахивающее садо-мазохизмом. Да, в некотором смысле вы действительно одинаковые. И ты лучше других понимал, что от этого парня можно ожидать чего угодно, но… Ты забыл самое важное. Десять лет своей недолгой жизни Сора провёл в тюрьме в компании жестокости, издевательств и боли. Он был лишён всего, что окружает любого жителя Тэрроза. Поэтому наш Сора двадцатидвухлетний парень лишь телом; в отношениях с людьми он мыслит как… пятнадцатилетний подросток. В этом плане он неопытен. Ему нужны слова, объяснения, знание причин, какие-то очевидные поступки. Он будет эгоистично требовать твоего внимания всеми доступными способами, а потом сам же начнёт сопротивляться, поняв, что манипулировать тобой у него не выходит. Он всё ещё глупый импульсивный ребёнок… в каком-то смысле. Ему необходимо воспитание. И ты в этом плане идеально подходишь. Ты можешь научить его сдерживаться там, где это требуется, и думать трижды, прежде чем что-то делать. Это будет полезно как ему, так и тебе, что уж говорить про окружающих? — Сейчас у него другая жизнь, — отвечает Томо слишком резко и быстро, а затем делает последний глоток. — Мне незачем возвращаться, только если я не захочу, чтобы он мучился, — криво усмехается брюнет, поднимаясь из-за барной стойки. Рей провожает его подавленным взглядом, смотрит на опустевший стакан, оставшийся на столешнице, и тихо выдыхает: — Рано или поздно захочешь…***
Сейчас Новость о школе и её директоре выбила из мужчины последние остатки сил. Он не стал никак комментировать услышанное, пребывая в замешательстве и некой растерянности, хотя внешне этого не было видно. Томо поражался только одному: как всё это… ловко. Настолько ловко, что никто не заметил происходящее прямо у себя под носом. И брюнета это тоже касается. Может быть, если бы он вернулся в жизнь парня гораздо раньше, то всего этого не произошло бы? Томо пришлось потрудиться, чтобы отогнать эту мысль. В нынешних реалиях она бесполезна, всё уже случилось, а теперь надо думать, что делать дальше. Он беззастенчиво валится на кровать, закрывая глаза предплечьем и желая просто вырубиться. Паршивый денёк наконец-то подходит к концу. Ямарута плюхается рядом и сидит на коленях, любопытно клоня голову вбок и очевидно не разделяя чужое желание провалиться в сон. — Я столько узнал, а когда мы начнём что-то делать? — разрывает тишину парень. В ответ раздаётся тихий вздох. — Я уже делаю, не видишь? Пытаюсь уснуть. — Но Мадзера — это наш шанс, его нельзя упускать, — хмурится Ямарута, собираясь выяснить дальнейший план действий прямо сейчас. Томо не отвечает, чем провоцирует парня на новую попытку всё обсудить: — Его могут убить уже сегодня ночью! Томо приподнимает руку, раздражённо взглянув на железного. Тот вообще не соображает, что помимо его у брюнета полно других забот. Всем нужен Томо. Порой складывается такое впечатление, что без него некоторые люди не способны даже самостоятельно дышать. Охотник достаёт телефон и демонстрирует парню экран с выведенным сообщением. — Теперь угомонишься? Сора вглядывается в текст раза три, прежде чем удивлённо выдыхает. — Приставил к нему охрану? Когда успел? — Пока домой шли, — устало отзывается брюнет, снова демонстративно закрывая лицо рукой. Он зацикливается на мысли о том, когда это его квартира успела стать домом для Ямаруты, и прокручивает её в голове до тех пор, пока попросту не сдаётся. — А теперь подумай сам, как твой приятель попытается убить Мадзеру, если того постоянно охраняют. — Понятия не имею, — честно заявляет Сора. — Не думаю, что у него много сообщников. Значит, он попробует найти тех, кто готов выполнить такой заказ, имея численное преимущество. Ты же подслушивал разговор на шоссе? — Угу, — тихо признаётся Ямарута, виновато потупив взгляд. — И твой дружок тоже подслушивал, я даже не сомневаюсь. Эти железные — наёмники. И если через них попытаются убить Мадзеру, то это, скорее всего, предотвратить не выйдет. Но если Охотники устранят эту группу раньше, то твоему нанимателю придётся заняться директором самому. — А, я понял! Пока вы заняты железными, Мадзере, находящемся под охраной, ничто не будет угрожать. Но потом, когда с группой будет покончено, вы эту охрану ослабите, позволив напасть на директора, и поймаете ублюдка! — Да. У того, кого мы ищем, сейчас должно будет сложиться впечатление, будто Охотники стараются найти его среди этих наёмников. Поэтому, когда разберёмся с группой и ослабим охрану для Мадзеры, твой наниматель решит, что мы расслабились, и попытается устранить его. — Одним выстрелом двух зайцев, да? — Трёх, — чуть тише вздыхает мужчина, начавший медленно проваливаться в дремоту. — Кенджи будет с нами. Посмотрю, на что он способен. Лучше держись-ка ты от него подальше… — А что если всё опять пойдёт не по плану? Скажем, никто не придёт за Мадзерой или… — Ямарута, — перебивает Томо, таки взглянув на парня ещё раз, — мы ищем не человека. Я не верю в совпадения, а в случае с тобой — тем более. Уверен, тебе не показалось; тех, кто во всём этом замешан, минимум двое. Если среди них есть хотя бы один железный, то разве им было бы сложно поубивать пару-тройку подростков самостоятельно? Не прибегая к изощрённому способу слома личности и контроля над чужим разумом. — Нет?.. — Нет. Если бы тебя хотели просто подставить, то они замели бы все следы, но ведь нам нарочно дали понять, что тобой манипулировали. Зная, как раньше ты относился к убийствам ради удовольствия, смею предположить, что в восторг ты не придёшь, когда вспомнишь всё и поймёшь, что сделал по чужой указке. Это очевидно входит в план того, кого мы ищем. Может быть, смысл в том, чтобы в итоге ты сошёл с ума, а может, всё обстоит гораздо хуже. Я уже давно понял, что железные мстить не умеют: вместо этого они просто убивают. — И если бы меня хотели убить, то сделали бы это уже давно… — кивает Сора, начиная понимать, к чему ведёт брюнет. — Верно. Тут другое. Злоба. Ненависть. Презрение. Такие эмоции должны были копиться годами, чтобы человек перестал быть собой и смог выносить в своей голове чёткий план со столь холодным строгим расчётом, направленный на конкретную цель — отомстить. Тебя запрограммировали и используют для того, чтобы ты своими руками убивал невинных людей, а затем осознал это. Поэтому Мадзеру убьют просто так, чтобы насолить тебе на будущее, добавить его в копилку жертв, погибших из-за тебя. Одно я знаю наверняка: это месть тебе, — брюнет вытягивает руку и касается указательным пальцем солнечного сплетения Ямаруты. — И мстит тебе далеко не железный. — Но ты же сказал, что мы ищем не человека… — Тот, кто сделал с тобой такое, им уже не является. Метафорически… Ладно, объясню проще: железный — это помощник. Я же сказал, вы мстить совсем не умеете; будь это он, то просто убил бы тебя. А раз второй является тем, чью месть помогают свершить, то это обычный человек. Довольно просто, — тихо усмехается Томо. — Значит, найдём железного, но всё равно останемся ни с чем? Он не выдаст того, кому помогает… — Это не важно. Ты ведь можешь вспомнить всё точнее, тогда легко опознаешь того, кого видел. Мы могли бы закончить на смерти железного, ведь без него, похоже, план этого человека работать перестанет. Тобой больше не смогут пользоваться, а обвинения смягчат. Но ты ведь справедливости хочешь? Интересно посмотреть в глаза тому, кто за всем этим стоит? — ухмыляется брюнет, заранее зная ответ. — Тогда железного нужно ловить. То, что он попытается убить Мадзеру, неоспоримо. Он подчиняется тому человеку так же, как ты — мне. И он не задумывается о том, что это уже перебор с количеством загубленных из-за тебя жизней. Его цель — повесить на тебя как можно больше смертей, усилить грядущее чувство вины и ярости, поэтому, даже если наш неуловимый мститель понимает, что убивать Мадзеру будет слишком рискованно, то всё равно уже не остановится. Он помешан на тебе. Это его ошибка. А мы этим воспользуемся. Сора молчит несколько минут, переваривая услышанное и пребывая в шоке от того, как мыслит Охотник. Это пугает и в то же время приводит в неописуемый восторг. — Томо, — зовёт, наконец, парень, не давая мужчине окончательно провалиться в сон. Тот коротко вздыхает, убирая руку от лица, чтобы посмотреть на Ямаруту, а в следующую секунду его уже целуют. Сора отлипает довольно быстро и смотрит на брюнета с таким восхищением, что последнему на секунду становится даже немного неуютно. — Ты охренительный, — выдыхает железный абсолютно искренне. — Я заебался и хочу спать, — учтиво поправляет Томо, не польстившись на комплимент, и вяло отпихивает от себя Ямаруту. Тот снова притирается обратно, хихикая куда-то в шею. — Точно? Готов с этим поспорить… — Надеюсь, ставкой будет твоя жизнь? — А не хочешь поспорить на задницу? Не уверен, менялись ли мы позициями хоть раз, но я бы не отказался попробовать, ты ведь можешь и этот спор проиграть, — усмехается Сора и скользит ладонью по животу брюнета, плавно спускаясь ниже. Он рисует языком влажные узоры на шее Охотника, который, несмотря ни на что, всё равно подставил её под эти действия. Или просто положил голову поудобнее, действительно намереваясь поспать?.. — Я задушу тебя. Ещё раз. И я не шучу, Ямарута, — сдержанно предупреждает мужчина, терпит придурка ещё пару мгновений, затем без труда разворачивает к себе спиной и обхватывает парня руками, прижимая его собственные ладони к груди и лишая возможности двигаться. Сора елозит и пытается выбраться из захвата, но тиски сдавливают его крепче нужного, вырывая из груди задушенный выдох. Он ощущает себя кроликом, попавшимся в смертоносные кольца мышц питона — чем больше трепыхается, тем сильнее становится давление. Парень прекращает сопротивляться и к своему удивлению замечает, что после этого хватка стремительно слабеет. Затылок обдаёт тёплым размеренным дыханием. Сора разочарованно вздыхает, невольно соглашаясь, что поспать всё-таки нужно, и мстительно думает о том, что разбудит брюнета утром, представляя, какое у него будет лицо в этот момент.***
— На всё это потребуется несколько дней, а потом Охотники и Каратели займутся группой железных, — Томо тушит окурок в пепельнице и кидает взгляд на Сору, пытающегося усидеть на самом краю кресла и шумно отхлёбывающего кофе. Парень морщится и фыркает от горьковатого привкуса, несмотря на то, что добавил в напиток пять ложек сахара — это ни черта не помогло. — Если ты попробуешь вмешаться, то сделаешь только хуже. Ямарута высовывает кончик языка, продолжая корчить рожу, и игнорирует всё, что услышал: — Как ты это пьёшь? Отвратительно… — Нет, как Ты это пьёшь? — искренне недоумевает брюнет. — Может, стоило заварить кофе сразу в сахарнице? У меня от одного вида этого месива щас диабетическая кома случится! — Мне надо взбодриться! Сахар держит мозговую активность в тонусе… — Мозговую активность? — ехидно усмехается Томо. — Ты про свою сейчас? — А сам-то, — фыркает парень и ёрзает, пробуя усесться по-другому. — Поди на стимуляторах живёшь, ненормальный… Томо на секунду отводит взгляд, но быстро делает вид, что ничего необычного Ямарута не сказал. — Секс с самого утра — это, конечно, зашибись, но лично мне после такого спать хочется ещё больше, вот и решил попробовать этот ваш кофе, — как бы между прочим поясняет Сора, не замечая поведение брюнета, и снова отхлёбывает противный напиток. — Та ещё дрянь, если честно… Томо его уже не слушает: сознание впечатывается в момент, когда сквозь сон брюнет почувствовал, что рядом с ним что-то происходит, и открыл глаза. Он и раньше подозревал, что сожительство с Ямарутой грозит самыми разными выходками с его стороны; даже предполагал, что однажды проснётся от минета или ещё чего-нибудь, но Сора и в этот раз удивил. Он без капли стеснения медленно водил кулаком по своему стояку, кусая губы и скользя взглядом по телу Охотника с таким видом, будто был в шаге от того, чтобы начать скулить от желания оказаться у него на члене. Когда парень заметил, что брюнет уже не спит, и столкнулся с ним взглядом, то, не в силах остановиться, ускорил движения рукой, срываясь на короткие стоны и кончая себе на живот. Сонное сознание Томо такое беззастенчивое разглядывание вовсе не смутило, а тот факт, что парень натурально дрочил на мужчину при нём же самом, в одно мгновение сорвал оказавшуюся хлипкой по утрам крышу брюнета. Он подозрительно чётко помнит, как рывком перевернул железного, уткнул мордой в подушку и вставил ему, не заморачиваясь насчёт подготовки. Ямарута оказался более чем не против, несмотря на грубость и острую боль — это возбуждало его только сильнее. А Томо открыл для себя интересный и забавный факт: организм железного способен восстанавливаться настолько быстро, что парень может кончать вообще сколько угодно. Выкинуть эту мысль из головы не получается до сих пор. — О чём ты задумался? Я перед кем тут распинаюсь? — доносится возмущение Соры, возвращая мужчину в реальность. Недовольный парень размышляет ещё секунду, роясь в догадках, и, изменившись в лице, с нескрываемой надеждой вздыхает: — Знаешь, а я не отказался бы проснуться от минета… — В смысле, с членом у себя во рту? Это запросто, — усмехается Томо, ловко используя провокацию Ямаруты против него самого. Издевательская бескомпромиссность Охотника вгоняет Ямаруту в тоску. Он расстроенно прилипает к кружке и вытягивает в сторону Томо кулак, оттопырив средний палец. — Я тебя ненавижу. Брюнет повторяет некультурный жест и ухмыляется. — Я тебя тоже.