***
— Так, погоди… Сейчас они отойдут… Сейчас… Давай! Оператор срывается с места по команде, со скоростью спринтера преодолевая расстояние до растянувшегося на асфальте подростка. Хватает его на руки, успевая удивиться, какой парень лёгкий, и возвращается назад — за угол здания. Подросток вздрагивает и жмурится, невнятно мычит и тихо стонет от боли, но так и не приходит в себя. — Так. Что делать? Что делать?! — бормочет девушка, взирая на уродливую кровоточащую рваную рану, оставшуюся чуть выше локтя очкарика. — Ким, я не знаю, что делать! А вдруг он не выживет! Смотри, сколько крови, ужас… — Успокойся, — ровным голосом выдыхает оператор, усаживая подростка у стены. Он стягивает с себя клетчатую рубашку и без труда разрывает её на лоскуты. — Помоги мне, приподними его руку. Парень ловко оборачивает лоскуты ткани вокруг конечности, накладывая хоть какой-то импровизированный жгут. — Его как можно скорее нужно доставить в больницу, — выдыхает девушка, оглядываясь в поисках какой-нибудь проезжающей мимо машины в надежде договориться с водителем о помощи, но вокруг ни души. От досады она цокает языком и вновь поворачивается к подростку. Аккуратно, почти невесомо она касается ладонью его щеки. — Бедолага, совсем холодный… — Здесь в десяти минутах есть пост скорой помощи, — сообщает Ким, уставившись в экран телефона с выведенной на нём картой города. Парень цепляет пластину за ухо и вновь взваливает бессознательное тело на свои руки. — Ты мой герой! — радостно восклицает журналистка, догоняя напарника. — Пошевеливайся, Юи, — бурчит оператор, — потому что если тебя догонят и тоже препарируют, то между тобой и этим парнем я выберу его. — Что? Это ещё почему?! — возмущается блондинка. — Ты же первая решила подойти к этому психу, а я ведь предупреждал, что мне он не нравится! Того парня убили из-за тебя, — жёстко припечатывает фактами Ким, — а теперь ещё и это, — вздыхает он уже тише, посмотрев на очкарика. — Откуда я могла знать, что Ямарута свихнулся?! — Ты рожу его видела? Такие только у маньяков бывают! — Я… Я не виновата… — уже менее уверенно всхлипывает девушка, стараясь держать себя в руках. — Я только хотела… — Савада, — вздыхает оператор, обратившись к девушке по фамилии и не поворачивая головы, — прекрати ныть. Видишь, до чего доводит больное любопытство? Подозревать Сору в том, что именно он убил восемь человек тем же способом, что и железного на днях, и подойти к нему, чтобы спросить об этом? Серьёзно? Ты чем, твою мать, думала? — Я спросила, в курсе ли он про события в городе! Даже ничего не уточняла! Я и не подозревала, что он так отреагирует… — Юи понуро опускает голову, едва поспевая за Кимом. — Да не в тебе дело, дурочка. Он изначально шёл с намерением кого-то убить, а ты очень удачно под руку подвернулась. Если бы не тот парень… тебя бы уже не было в живых, — хмуро выговаривает оператор. — Почти пришли… Журналистка виновато прикусывает губу и молчит в ответ. Что происходит в этом чёртовом городе?..***
Тех, кто умирает быстро, даже не успевая этого осознать, можно считать везунчиками. Им хотя бы не страшно. Вот ты весь такой особенный, живёшь по наитию, свято веря в то, что умереть может кто угодно, но только не ты? Наивный. Обычно такое мышление свойственно подросткам в разгар их юношеского максимализма и тем, кто ни разу не сталкивался со смертью. Казалось бы, по такой логике, если ты взрослый и неоднократно наблюдал, как умирают другие люди, то лучше всех должен осознавать, что можешь погибнуть сам: даже если не занимаешься ничем опасным, даже если ведёшь здоровый образ жизни, даже если общаешься с достойными людьми. Смерть порой наступает очень внезапно, она не видит разницы между богатыми и бедными, сильными и слабыми, злыми и добрыми — рано или поздно она приходит ко всем. -…авай! Давай! Когда каждый раз, получая смертельные ранения, умудряешься выжить, то перестаёшь задумываться о том, что однажды этого может и не случиться. Собственное нахождение на грани жизни и смерти становится чем-то привычным. Кажется, будто чаша весов не может перевернуться в худшую сторону: всегда так было, почему же сейчас должно стать иначе? -…ну же, вернись!.. А когда чувствуешь, что твоё сердце не бьётся, а лёгкие больше не наполняются кислородом, волей-неволей понимаешь, что ты смехотворно смертен. Так же, как и все. Какое разочарование… Жизнь не проносится перед глазами, дабы заново показать худшие или лучшие пережитые моменты. Не звучат голоса из прошлого. Не возникают фантомные образы знакомых людей. Никакого света в конце туннеля, суда перед Богом или ещё какой-нибудь выдуманной человечеством херни; видишь только бездушный выбеленный потолок, пожираемый мелькающими перед глазами мошками, слышишь нарастающий шум в ушах, а в голове эхом проносится короткая чёткая мысль: «Вот и всё». И в этих словах умещается действительно Всё: осознание надвигающейся неизвестности, требующей смирения; сожаления о незаконченных в этом мире делах и отчаянное желание задержаться в нём подольше, потому что на это есть весомые причины. Хочется пообещать взамен что угодно, но этого всё равно окажется не достаточно. Сердце не начнёт биться, сколько не проси. — Давай же! …только если кто-нибудь другой не заставит. Первый вдох получается коротким и поверхностным, следующий — медленным и глубоким. И лишь третий — резким, быстрым, осознанным и разгоняющим по организму наполненную кислородом кровь. Бесячие ублюдские мошки торопливо разбегаются, унося за собой весь надоевший шум. Все шероховатые неровности потолка снова кажутся чёткими, свет лампы слепит, заставляя болезненно щуриться. — Живой?.. Ахуеть… Получилось! Голос Грин режет по ушам, хочется оттолкнуть её от себя. Вместо этого Томо лишь морщится и медленно приподнимается, принимая сидячее положение. — Куда это ты собрался? Ты только что восстал из мёртвых, эй, не торопись! — обеспокоенно лепечет Трейн, не до конца веря в то, что брюнет жив. Он осматривается. Помимо Грин в помещении находится слегка растерянный Кенджи и облегчённо выдыхающий ассистент девушки. Томо косит взгляд на левую руку, ощущая, что кожу холодит что-то постороннее. — Ты запустила мне сердце с помощью… капельницы? — скептично уточняет Охотник понизившимся хриплым голосом и рассматривает воткнутый в вену катетер. — Что это? — Это физраствор, — кивает девушка на наполненный прозрачной жидкостью пакет, а затем на пустую ампулу, подсоединённую к катетеру, — а это — твой спаситель. Хотя, мы все тут внесли свою лепту, но эта вещь сделала невозможное. — Я заметил. Что за хрень ты мне влила? — Этой «хренью» год назад Ямарута лечил Охотников, — хмыкает учёный и ненадолго отводит взгляд, вздыхая. — Я брала у него кровь на анализы незадолго до того, как вы с ним пересеклись, и… Это была последняя ампула. Я оставила её для… ну… на всякий случай. Но пришлось потратить на тебя. — Что ты прям, я вовсе не стою таких жертв, — язвительно фыркает брюнет. Грин мрачнеет и выговаривает чётко, практически по слогам: — Томо. Она могла не помочь. Ты это понимаешь? Мы могли не спасти тебя в этот раз. — Я знаю, — выдыхает Охотник вместо привычного: «Но спасли же». Глаза Грин округляются от удивления. Она молчит ещё минуту и ненавязчиво уточняет: — Как себя чувствуешь?.. — Нормально, — голос мужчины звучит малость растерянно. Ему тоже казалось, что ощущения после клинической смерти будут хуже, но нет. Всё в полном порядке, будто с его организмом ничего страшного не случилось. — То есть… Правда нормально, — повторяет он уже увереннее. Только после этого Грин упирается руками в кушетку и протяжно выдыхает, позволив себе расслабиться. Кенджи аккуратно подхватывает её, не позволяя рухнуть на пол. Девушка рвано дышит и старается справиться с запоздало подступившей истерикой. Пережитый стресс, наконец, перерабатывается в реакцию. — Ещё тебя не хватало с того света вытаскивать, — срывается с губ Томо выдох, — иди-ка сюда. Он оказывается рядом, осторожно заставляет задыхающуюся от беззвучных рыданий Грин разогнуться и прижимает к себе, словно маленькую хрупкую девочку. Кенджи от такой картины оторопело зависает и несколько раз трёт глаза, стараясь убедиться, что это происходит не в его воображении. — Можешь орать или бить меня, если станет легче, я заслужил, — Охотник чувствует, как девушка дрожит и шмыгает носом, и произносит уже тише: — Прости меня и… спасибо. Грин поднимает растерянный взгляд, не веря своим ушам. Томо, конечно, не часто извиняется, благодарит или успокаивает кого-либо, а если и делает это, то настолько сухо, что взять себя в руки хочется просто ему назло; но сейчас его слова звучат искренне и обдуманно, а потому девушка хочет убедиться, что ей не почудилось. — Предупредил бы хоть, я бы диктофон включила, — всхлипывает Грин, обвивая мужчину руками и смаргивая наворачивающиеся слёзы на глазах. — Хватит умирать у меня на руках, дурья башка… — Больше не буду, — обещает брюнет, всматриваясь во что-то, чего нет перед его глазами, и непроизвольно улыбаясь. Правда, он быстро возвращает привычно-хмурое выражение лица, чтобы не отвечать на нелепые вопросы. Стоит выписать ценному зеленоволосому гению заслуженный отпуск. — Не хочу вас прерывать на столь трогательном моменте, но… — с сомнением подаёт голос Кенджи, привлекая к себе внимание. Грин тут же отходит и присаживается на кушетку, приходя в себя и стирая с лица влагу. Киборг качает телефоном Охотника в воздухе, демонстрируя сообщение на экране. «Мадзера и трое Карателей убиты. Где Ямарута?» — Его не нужно искать, — забегает наперёд Кенджи, замечая, как напрягся брюнет, не уверенный в том, что парень всё ещё у него дома. — Охотники с Карателями уехали примерно десять минут назад. Томо закрывает глаза и протяжно вздыхает, понимая, что это значит. — Ямарута что-то натворил? — всё-таки решает уточнить он. — Да, — немного помедлив, кивает Кенджи, выглядя примерно так же, как когда вырвал позвоночник железному, — и на этот раз всё намного хуже.