***
— Муж! Муж, открывай, я жрать хочу! — кричит Олеся, долбя кулаком по прочной дубовой двери, — Муж! Муж, не откроешь, я носильщика сожру! Слышишь?! Антон даже немножко побледнел от её слов. А может ещё и от того, что пока старался поспеть за Лесей, переходя дорогу умудрился не заметить светофорный столб, и впечатался в него лбом. И теперь голова не просто гудит, замыкает и болит одновременно, теперь в ней волнуется звон, характерный для удара головой обо что-то полое и металлическое. А если холодными пальцами коснуться лба, то можно сразу почувствовать наливающуюся шишку. И это всё в совокупности с расцветающим фингалом под глазом и разбитой губой. Шастуну вроде бы и хочется себя пожалеть, но почему-то ему смешно. Смешно от всего и сразу: от того, что отцу навалял по мордасам, от того, что без нихуя свалил в другой город, от того, что напился до похмелья с какими-то упырями, от того, что столкнулся сначала с Лесей, а потом со столбом, от того, что в рюкзаке камни, от того, что небо серое, от того, что мужа Лесиного, судя по всему, нет дома. И Антон смеётся, — громко, заливисто, — гогочет, запрокинув голову к потолку. А на потолке высоком — лепнина, красивая, изящная. А на подоконнике цветочки, красивые, зелёные. Под ногами цветастая квадратная плитка. — Антош, Антоша, — говорит встревоженная Олеся, схватив Шастуна за руки своими холодными ладошками, удивительно грубыми, даже сухими, — Антош, всё хорошо, да? Ты, главное, вдохни поглубже, ага? — Ага, ща, — кивает Шастун и старается выполнить указания, но смех не даёт вдохнуть полной грудью, его буквально разрывает хохотом изнутри. Дверь квартиры с режущим слух скрипом открывается, являя за собой двухметровое небритое нечто в семейных трусах и майке-алкашке. — Это кто это? — хрипит мужик, оперевшись плечом на дверной косяк. — Лесюнь, ты что, пацана довела до истерики? — Да это не я, — вскидывает руками Олеся, глядя на мужа, — он сам! Муж флегматично зевает. Шастун смеётся, задыхается, оседает на пол, плачет, но никак не может взять себя в руки. Заинтересованные соседи уже, должно быть, приложились ушами к своим дверям и слушают, что же там такое в парадной интересное происходит. — Н-да-а, — вздыхает Лесин муж и подхватив подыхающего Шастуна под подмышки, заносит его в квартиру. Всё, что Шастун помнит после — ледяную воду, следом горячую, потом снова ледяную, и медвежью хватку у основания шеи, такую, что не вырвешься. А когда контрастный душ кончился, Шастуна, точно какое-то безнадёжное растение, отвели в гостиную, усадили на диван, заботливо закутали в плед, а рядом, на тумбочку, поставили кружку горячего чая с шоколадной плиткой на салфетке.Часть 3
13 ноября 2019 г. в 02:31
Антон ждёт, пока большинство пассажиров покинет вагон, чтобы самому ни с кем не пихаться, да и не торопится он никуда. Ему сейчас вообще любое резкое движение — головная боль. Ещё и подташнивает, и от того, что в желудке пусто, это ощущается особенно остро.
Шастун вздыхает, уныло разглядывает перрон через окно поезда. Не хочется выходить. Здесь, в купе, он чувствует себя в безопасности. Тут тепло, есть где спать, даже уютно. А там, снаружи, злобный неприветливый мир, который то и дело прописывает в дыхло и довольно при этом скалится.
Нет, сейчас, конечно, не лучшее время об этом задумываться, но что делать дальше? Куда идти? У Антона никого нет, совсем. Не к кому обратиться, даже Егору не позвонить, потому что он точно маме Антоновой расскажет, куда тот уехал. Точнее, куда приехал. А кроме всего… Денег тоже почти нихера, только на первое время, если потуже затянуть ремень…
По вагону семенит проводница, заглядывает в каждое купе и настоятельно просит оставшихся покинуть поезд. Антон поднимается, лениво надевает рюкзак и идёт на выход.
…С другой стороны, может оно и к лучшему, верно? Антон уверен: он не первый такой, кто-то и до него без нихуя сваливал в этот город, как-то вертелся и крутился, но всё же смог подняться и освоиться. Нужно только поднажать, не сдаваться, хвататься за все возможные варианты, которые предоставит ему жизнь...
Кроме того, Антона здесь никто не знает. Выходит, это шанс начать всё сначала. Придумать себя заново, создать себе легенду о прошлом, а потом и вовсе забыть о нём, не вспоминать никогда...
— О, а помоги по-братски! — неожиданно просит Антона девочка, которую он не сразу замечает перед собой. Ещё бы полметра и они бы столкнулись, — Я его никак не могу достать!
— Кого достать? — спрашивает Антон, разглядывая незнакомку: глаза тёмные и шальные, на голове — ёршик зелёных волос, большой рот, нос с горбинкой. Низенькая. И тощая. Тянет максимум лет на пятнадцать. А в мочках её ушей Антону улыбаются рыжие коты…
— Рюкзак, — говорит она, махая рукой перед лицом Шастуна — он во-о-н там, походный такой, с нашивками, видишь?
Антон смотрит на третью полку.
— Вижу, — говорит. Сложно не увидеть столитровый набитый под завязку пиздец.
— Ты высокий, может достанешь? — продолжает девочка, с вызовом глядя Антону в глаза.
… А голос у неё пацанячий, звонкий и бойкий. Даже забавно немного: Антон раньше представлял себе, что если бы у него была младшая сестра, то она была бы точь в точь.
— А как ты его туда засунула? — всё же спрашивает Антон.
Нет, правда, а как? Рюкзак чуть ли не больше девчонки размером. Или больше. Антон встает ногами на нижние полки и тянет походник на себя, аккуратно распределяя вес, чтобы не надорвать поясницу. Это его один грузчик научил, когда Шастун на стройке подрабатывал. Говорил: «Не разгрузишь спину, пизда тебе, понял?».
Хороший мужик, доходчиво доносил мысли.
— А ты из Питера? — интересуется девочка между делом, помогая Антону поставить рюкзак на нижнюю полку.
— Нет, я из Ростова. — врёт Антон, — А ты?
— А я местная, меня Олесей зовут. Точнее, Лесей. Вот. Спасибо, что помог. — тараторит девочка, присаживаясь на корточки и застёгивая на себе рюкзак.
Серьёзно?
— Может лучше я? — говорит Антон.
— Что лучше ты? — интересуется Леся, прикладывая все усилия, чтобы встать.
— Рюкзак понесу.
— Ой, да ты спину надорвёшь ещё, а я потом виновата буду. — отмахивается Леся, пыхтя, — Ну к чёрту ваши мужицкие геройства.
— По-сестрински, Леся, давай я, — улыбается Антон, — Ты с ним далеко не уйдёшь…
— А мне далеко и не надо, мне через улицу перейти, — упирается Леся из вредности, но пояс всё-таки расстёгивает. — Но ладно, давай ты, а я тебя накормлю, капиш?
— Капиш? — непонятливо улыбается Шастун.
— В смысле, договорились? — объясняет Леся, вытаскивая из кармана ветровки пачку сигарет.
Антон щёлкает креплениями и осторожно поднимается с рюкзаком во весь рост. Тяжёлый — пиздец, но привыкнуть можно. Непонятно только, что там такого внутри, чтобы он столько весил, да и запах у рюкзака крайне специфический, что-то между чуть подстухшей рыбой и потными футболками…
— Там камни, — говорит, будто бы слышит мысли Антона, Леся, когда они на перроне оказываются, и сигарету протягивает, — разные всякие. Ну и бельишко…
…Небо над головой серое, дождливое. Антон то на него смотрит, то на Лесю. В голове гудит и будто бы что-то замкнуло.
— А-а-а-а, — задумчиво тянет Антон, осмысливая сказанное и разглядывая девочку ещё раз, выискивая бирку с номером палаты на ветровке, — а нахуя, собственно?
Олеся пожимает плечами и выпускает дым себе под ноги. Дым изящно обвивает видавшие виды говнодавы.
— Я геолог, с полей возвращаюсь. Вот и натаскала всякого. А камни, они такие красивые, как я их брошу? Ещё и с окаменелостями есть. Им тысячи лет, прикинь! Тысячи! Такие древние…
— О-о-о, — восхищённо отвечает Антон, нервно закуривая.
—… Они мне как дети, понимаешь? Вот у тебя кот есть?..
— Подожди, подожди! — очухивается Шастун от Лесиного пространного монолога и пристально вглядывается в черты её лица. Голова болит всё сильнее. — Ты геолог? В смысле, а сколько тебе?..
— Сколько мне чего, Антон? — вскидывает бровь Леся и ехидно лыбится.
— Лет… — заканчивает Антон.
— А-а-а, — будто бы удивлённо тянет Леся и вскинув руки вверх, подпрыгнув глупо, как-то по-няшному, припечатывает: — мне тридцать два, солнышко.
Примечания:
упрлс