Истлевший сад

      Капитан Васко всегда предчувствовал надвигающийся шторм.       Он сидел в своей каюте и проводил счисление координат по показателям секстанта, когда вдруг замер, ощутив едва различимый запах — свежую и резкую ноту, пробивающуюся сквозь духоту, присущую, даже в море, позднему лету.       Шёл пятьдесят шестой день плавания, и, судя по расчётам, до Тир-Фради их небольшому каравану оставалось порядка трёх недель пути. Удача до сих пор благоволила им, посылая изо дня в день ясную погоду. Ветер, хоть и не был исключительно попутным, всё же позволял с приличной скоростью идти галсами на косых парусах — корабль ещё ни разу не встал в левентик. Такое везение, однако, не могло длиться вечно.       Выйдя на бак, капитан сложил руки козырьком и огляделся. В небе прямо над ними не было ни облачка, солнце ярко светило, превращая море за бортом в россыпь искрящихся сапфиров, но вдали, прямо по курсу, небосвод темнел, и горизонт, кажущийся ближе, нежели обычно, яркой полосой разрезáл две синевы — морскую и небесную. Ветер совсем утих — ещё один дурной знак. Васко готов был поклясться, что нынче ночью, а то и раньше, «Морской конёк» окажется игрушкой меж двух бушующих сил.       Несмотря на необычайно молодой для своего чина возраст, капитан успел повидать уже немало штормов. Все они были записаны на его густо татуированном лице, и письмена эти о многом говорили всякому, кто умел их читать.       Когда посреди солнечного безветрия он вдруг распорядился готовиться к буре, команда «Морского конька» не выказала ни малейшего удивления: стало быть, за тот год, что они ходили под его началом, успели уже привыкнуть к тому, что Васко чувствовал беду раньше остальных — и раньше, чем первые её признаки появлялись на приборах.       Со всеми приготовлениями управились ещё до полудня. Капитан, желая, по своему обыкновению, лично удостовериться в том, что грузы и такелаж должным образом закреплены, а штормовые леера протянуты на совесть, с тщательным осмотром обошёл снизу доверху весь корабль. Поднявшись, наконец, на верхнюю палубу через кормовой люк у шканцев, он нос к носу столкнулся с бегущим куда-то грузом первейшей важности — будущим губернатором Новой Серены.       Ещё в порту, когда единственный наследник князя д’Орсея — небритый, с красным носом, заплывшими глазами и в мятом камзоле — цветисто поприветствовал его и, представившись полным титулом, даже не подал ему руки, капитан сразу понял, что то был за человек. Весь вид его говорил о том, что ночь накануне отплытия он едва ли провёл во дворце — скорее уж, в какой-нибудь канаве. Позже капитан узнал от Флавии — ей рассказал Лауро, а тому кто-то из Монетной Стражи, — что его светлость якобы видели в ту ночь за пьяной дракой в таверне.       Некоторые опытные матросы (а недавно дарованные морю юнги и подавно), дабы не страдать потом от качки, старались в последние дни перед поднятием якоря не закладывать за воротник, и Васко с лёгким злорадством ожидал того, каким мучением обернётся для д’Орсея начало путешествия, но даже он не мог предположить, что морская болезнь у его светлости продлится больше двадцати дней. Почти всё это время тот провёл в своей каюте, отказываясь верить, что наблюдение за постоянством горизонта способно приносить облегчение.       С тех пор, однако, как д’Орсею стало лучше, его было уже не застать на одном месте — вот и теперь он стремительно пронёсся мимо, на ходу отсалютовав капитану воображаемой шляпой. Васко обернулся ему вслед, и взгляд его остановился на леди де Сарде — племяннице князя.       Время на миг замедлилось.       Смеющаяся и раскрасневшаяся, она бежала впереди кузена, ловко перепрыгивая через снасти и высоко взметая юбки. Приглядевшись, Васко понял, что под юбками на ней надеты мужские кюлоты и сапоги, и не смог сдержать улыбки. Словно почувствовав на себе его взгляд, леди де Сарде обернулась, и он срочным образом напустил на лицо суровое выражение.       Кузина его светлости — вторая по важности гостья на корабле — морской болезнью не страдала вовсе. А ещё она, как бы прискорбно и неуместно это ни было, с каждым днём, с момента их первой встречи, нравилась капитану всё больше.       Поначалу Васко счёл её превосходительство интриганкой — под стать её дядюшке, с которым он имел удовольствие лично встретиться при заключении контракта. Так что когда она, едва перекинувшись с ним парой слов, любезно вызвалась помочь в поисках Джонаса (невесть куда запропастившегося перед отплытием юнги), Васко ни минуты не сомневался, что вскоре от него потребуется ответная услуга. Долго ждать и вправду не пришлось — леди де Сарде, ни много ни мало, надеялась, что он позволит провезти на «Морском коньке» контрабанду для Монетной Стражи.       С контрабандой этой весьма занятная была история: ни грузчики, ни интендант, ни посредник, ни сама леди де Сарде — никто не знал, что это был за груз. Приказ, очевидно, шёл с самых верхов, и что-то с ним явно было нечисто — тем более удивительным казалось капитану настойчивое стремление её превосходительства оказать Монетной Страже незаконную помощь. Но лишь до тех пор, пока она не отвела его в сторону и не заговорила полушёпотом:       — Они ведь всё равно её провезут, так или иначе. Не на вашем корабле, так на другом. Но если ящики поплывут с нами, я буду хотя бы в курсе того, что за груз в них находится — в курсе того, что именно Монетная Стража хочет тайно провезти в город Торгового Содружества. Понимаете, капитан? — Васко медленно кивнул и, глядя в её прищуренные глаза, подумал, что, возможно, она и не интриганка — просто обладательница прозорливого ума. — Вы ведь не станете слишком жестоко наказывать того матроса, который случайно уронит один из ящиков при разгрузке?       — Не стану, будьте спокойны, миледи, — ответил он таким же полушёпотом. — Я люблю свою команду и прощаю ей подобные мелочи.       Позже он собственной рукой внёс правки в судовой журнал, пытаясь придать грузу законный вид и стараясь не думать о том, каким боком это может ему выйти.       — Доброе утро, капитан! — воскликнула на бегу леди де Сарде, ослепительно улыбаясь и, кажется, совсем не обращая внимания на его напускную суровость.       Светлые прядки, обрамлявшие её лицо, завились от пота, а глаза блестели — её превосходительство была бы весьма хороша собой, если бы не зеленевшее на левой щеке родимое пятно: большое и с рваными краями, оно сразу бросалось в глаза и походило на молодую древесную кору — точь-в-точь как у некоторых островитян, с которыми в портах Новой Серены и Сан-Матеуса капитану случалось вести обмен. Но не родимое пятно — что-то другое в ней постоянно притягивало его взгляд. Быть может, улыбка?       — Уж полдень, миледи! — прокричал он в ответ, стараясь не выдать пробуждённого её обществом волнения, и от этого голос его прозвучал чересчур угрюмо.       Леди де Сарде слегка замедлила ход — и этой заминки оказалось достаточно, чтобы кузен нагнал её и хлопнул по плечу.       — Ты водишь! Спасибо, капитан! — д’Орсей бросился вперёд кузины так резво, что сбил с ног спешащего к бизань-мачте сигнальщика, и разноцветные флаги разлетелись по палубе ярким лоскутным покрывалом.       — Неправда ли, странный оборот принял нынче поединок на шпагах?       Курт — капитан Монетной Стражи, лично отвечавший за безопасность отпрысков княжеского рода, — стоял, меланхолично облокотившись на фальшборт и надвинув потёртую шляпу на глаза так низко, что его легко можно было принять за спящего, не подай он голос. Брошенные шпаги лежали у его ног. Васко не спеша подошёл к наёмнику и вгляделся в слабый кильватерный след за кормой.       За свою, пусть и недолгую, бытность капитаном, он перевозил уже на «Морском коньке» вельмож, но никто прежде не играл в салки на его корабле. Подобная беспечность, которая происходила, скорее, из вседозволенности, нежели из непосредственности, одновременно и выводила из себя, и вызывала зависть. Сам Васко никогда не мог позволить себе быть таким беспечным, даже в детстве. Все моменты веселья и свободы, выпавшие на его долю — короткие, будто украденные, — можно было легко пересчитать по пальцам. Может быть, как раз потому он так и старался выслужиться в капитаны — чтобы иметь хоть немного свободы? Свой корабль, свою каюту, свои вещи — вместо одного жалкого узелка тряпья да сувениров, принадлежавшего ему тогда, когда он был простым матросом. Только никакие заслуги не могли дать капитану и десятой доли того, что досталось его светлости и её превосходительству по праву их рождения.       Когда ему, ещё мальчишке, приходилось проводить ночи в тесной темноте батарейной палубы, покачиваясь в гамаке среди других, таких же, как он, зелёных юнг, когда духота и запах чужих немытых ног у лица не давали спать, Васко всё думал — кто была его мать? Может быть, куртизанка, которой ни к чему был ребёнок на руках? Или бедная крестьянка, которая, после того, как муж её скончался от малихора, не могла свести концы с концами? А может, это была юная и прекрасная знатная дама? Может быть, она всем сердцем полюбила того, кому не была обещана в жёны, и сбежала с ним, пошла против воли отца? Влюблённые собирались тайно обвенчаться перед ликом Озарённого, но суровый дед отыскал их прежде и разлучил. Они успели зачать ребёнка, но едва тот родился и окреп, дед отдал мальчика навтам, заключив выгодный контракт. Дочь он выдал замуж по своему усмотрению, но она никогда не забывала о своём первом сыне и ежедневно молила Озарённого о его счастье.       Да, такую историю своего происхождения ему нравилось воображать сильнее прочих.       Когда Васко стал капитаном «Морского конька», адмирал намекнула ему, что он был дарован морю одним знатным семейством из Серены, и с тех пор Васко никак не мог выбросить это из головы. Может быть, не так уж он и ошибался, строя в детстве фантастичные догадки? Может быть, сложись его судьба иначе, он тоже мог бы носить шелка и беспечно проигрывать крупные суммы денег в карты?       Васко обернулся — д’Орсей, когда кузина почти нагнала его, вскарабкался на шпор бизань-мачты и теперь кричал:       — Я выше земли! Я выше земли!       Леди де Сарде обошла мачту кругом, тяжело дыша и шутливо пригибаясь, словно хищник. Васко знал, что она легко могла бы достать кузена оттуда — всего-навсего махнув рукой с бафонитовым кольцом на пальце. Он сам видел.       Перед отплытием из Серены, когда вечерний прилив уже лизал ватерлинии пришвартованных в порту судов, островная тварь, которую по заказу Мостового Альянса перевозили на «Красотке Луизе», пробила трюм перед самым их носом. Зверь должен был спать — учёные дали слово. И это пустое слово стоило навтам корабля, а уж если бы подобное произошло не в порту, а в море, пострадал бы не только корабль — вряд ли хоть кому-то из команды удалось бы спастись.       Тварь, похожая на ожившее искорёженное дерево, израненная и оплетённая тяжёлыми цепями, с яростным рёвом вырвалась из чрева «Красотки Луизы», обрушивая за собою грот-мачту прямо на замешкавшегося д’Орсея. Прежде, чем Васко успел что-либо предпринять, леди де Сарде возникла рядом с кузеном из облака тёмной дымки, оттолкнула его от падающей мачты и этим окончательно стёрла образ самовлюблённой аристократки, сложившийся у капитана в первую минуту их знакомства.       Вскинув руки и сдерживая сопротивляющегося зверя магией света, она кричала им бежать — и они бежали.       — Сюда! — Курт толкнул его светлость в распахнутую дверь склада, оглянулся на леди де Сарде, которая, заставив тварь замереть, поспешно сыпала порох в камору пистоля, и достал из-за спины тяжёлый клеймор. — Оставайтесь здесь!       Лицо его — с некогда перебитым и неправильно сросшимся носом, сплошь покрытое многочисленными шрамами — приняло выражение мрачной решимости, и он бросился на подмогу к леди де Сарде. Мельком Васко увидел, как в дверном проёме побелевший от ужаса д’Орсей, неловко дёргая ножны, пытается обнажить шпагу. Сам капитан, укрывшись за парапетом и уже выпустив в чудище две пули, торопливо перезаряжал пистоль. Его светлость достал таки шпагу, сбросил камзол и, проигнорировав совет Курта, тоже кинулся навстречу твари. Но прежде чем кто-либо из них успел приблизиться — всё было кончено. Измотанный магией и пулями зверь повалился наземь, и леди де Сарде выпустила последний заряд из пистоля прямо в его распахнутый жёлтый глаз.       Когда всё осталось позади, её превосходительство, пусть и храбрилась, едва ли могла произнести хоть слово — так дрожал её голос. И всё же она сделала это — почти в одиночку убила зверя.       Васко снова поймал себя на том, что помимо воли любуется ею, задумчиво крутя серьгу в левом ухе. Леди де Сарде замерла под его взглядом, и д’Орсей, улучив момент, когда она отвлеклась, спрыгнул со шпора и побежал, снова опережая кузину. Та раздосадованно топнула ногой и бросилась за ним.       — Ни разу в Серене их такими не видал, — продолжал тем временем Курт, — воздух свежий что ли так действует? Или то, что мэтр де Курсийон на другом корабле плывёт?       Васко припоминал старика с морщинистой и тёмной, как кофейное зерно, кожей, назначенного, кажется, советником при его светлости. Он в последний момент решил плыть на «Новой надежде», чтобы проследить за условиями транспортировки библиотеки.       — Ни разу? — переспросил капитан, решив воспользоваться неожиданной расположенностью Курта к беседе — наёмник говорил мало, и только тогда, когда сам хотел. — А давно вы их знаете?       — Его светлость — как бы уж не все пятнадцать лет, — Курт шумно поскрёб щетинистый подбородок. — Миледи — лет десять, пожалуй. Ежели меньше, так не намного. Она сдержанней обычно, — его пересечённые шрамом губы неловко дёрнулись, — но как по мне, так даже лучше.       — Привязались, наверное, к ним? — осторожно поинтересовался капитан.       Курт сдвинул шляпу со лба и прищурил яркие светлые глаза: от солнца или от улыбки — было не разобрать. В первые недели плавания Васко думал, что солдат не улыбается вовсе, но потом разглядел, что он имеет привычку улыбаться одними глазами.       — Да не особенно — работа есть работа, — Курт с деланной небрежностью пожал плечами, и капитан понял, что тот не до конца честен с ним, а быть может, и с самим собой.       Вдруг одними кончиками пальцев Васко уловил лёгкое колебание воздуха — щекочущее, едва заметное. Вытянув перед собой ладонь, он попытался понять его направление — и не смог.       — Грядёт буря. Предупредите своих людей.       — Буря? — Курт недоумённым взглядом окинул залитую солнечным светом палубу и скептически изогнул бровь. — Вы уверены?       — Я ещё ни разу не ошибался, — едва успел ответить Васко, как вдруг, словно в подтверждение его слов, налетел внезапный ветер, заполоскал паруса и сорвал с головы Курта шляпу — та улетела за борт и упокоилась на поверхности пошедшей рябью воды.       — Проклятье!.. — солдат выругался себе под нос, бросил на Васко короткий недовольный взгляд, будто тот лично призвал ветер, и ушёл — стало быть, решил всё-таки последовать его совету.       Щурясь от яркого солнца, капитан посмотрел наверх — туда, где флюгер венчал вершину грот-мачты.       Тот крутился неистово, словно волчок.