Декабрь 2021 г.
С Алиной они встретились на чемпионате России утром перед показательными. Все итоги уже были известны, все медали — вручены, а перспективы Жени попасть на Олимпиаду еще не стали реальностью, но уже были куда более осязаемыми, чем полгода назад. Несмотря на то, что для встречи девушки выбрали не самое заметное кафе, и в это раннее время там сидела буквально пара человек, эта пара все равно не преминула подойти, попросить автографы и сфотографироваться с ними. — Такое чувство, что сейчас в Питере сплошные болельщики, — с улыбкой сказала Загитова, когда желающие автографов и фото оставили их. — Ничего, мы привыкли, — Женя тоже улыбнулась. — Слушай, мы с тобой первый раз за два года разговариваем не на бегу и не на уровне «привет — привет». Как тебе новая жизнь? — Новая жизнь? — размешав чай, Алина положила свою ложечку на край блюдца. — Ты же видишь: все равно крутится вокруг фигурного катания, хотя и по-другому уже. Теперь можно кататься в свое удовольствие, не совершать подвиги, не преодолевать себя. За баллы, места и медали больше не волнуешься. Они еще немного поговорили про «Руслана и Людмилу» Навки, про «Ледниковый период», посмеялись над парой рассказанных Алиной курьезных историй со сьемок, а потом Женя решилась. Все-таки она встретилась с Загитовой для разговора не о нынешней жизни Алины, а о другой вещи. Как бы так сформулировать свою безумную идею, чтобы Загитова не сразу покрутила пальцем у виска? — Аль… — начала она, — я вообще немножко о другом хотела поговорить. Мне нужно с кем-то поделиться, а это кроме тебя никто не поймет. — Делись, конечно, — Алина заинтересованно наклонилась к ней. — Что там у тебя? — Я хочу вернуться к Этери Георгиевне, — одним духом выпалила Женя, решив обойтись без долгих предисловий. — Прямо сейчас не получится, у меня же контракт до Олимпиады. Вернуться на самой Олимпиаде. Если, конечно, меня возьмут в Пекин. Загитова хотела глотнуть чая, но при ее словах замерла с чашкой на полпути ко рту. Минуту или две молчала, ошарашенно глядя на Женю, потом все-таки вспомнила про чай. — Ничего себе нежданчик… — она одним глотком выпила половину чашки, и к ней окончательно вернулся дар речи. — Жень, скажи пожалуйста, а зачем тебе это? Вернуться — чтобы что? — Потому что с ней у меня есть шансы на золото, — ответила Женя. — Без нее — нет. Именно эта мысль пришла к ней на открытых прокатах в сентябре, именно ее Медведева отмела тогда как бредовую, но сейчас понимала, что это не бред, а сущая правда. Ни слова об Этери-женщине. Пытаться вернуть ее любовь спустя четыре года, еще и учитывая, как они расстались — об этом не стоит даже думать. Речь только об Этери-тренере. Вернуться к ней, чтобы еще раз попытаться сделать то, что не удалось им в Корее. — Ну хорошо, — вопреки опасениям, Загитова даже не поинтересовалась, все ли у Жени в порядке с психикой. — Фигурное катание на Олимпиаде — это две недели. Даже если ты прилетишь в Китай, сразу заявишь: «Адьос, Брайан и Трейси», а Этери Георгиевна тебя возьмет, она все равно не успеет усложнить тебе программу настолько, чтобы ты точно смогла победить Камилу, Сашу или Аню — кто бы из них не поехал. Шансы равны что с Этери Георгиевной, что без нее. — Нет, — Медведева отрицательно помотала головой. — Дело не в программе. Ты же не хуже меня знаешь: соревы выигрывают и проигрывают не только прыжками, дорожками, вращениями и вот этим всем. Победа или поражение — они у тебя внутри. Если со мной будет она, я смогу… ну, не факт, что выиграть, конечно, но побороться. Если кто угодно другой — то не стоит даже пытаться. Алина снова замолчала. Задумалась, думала долго. Женя успела выпить свой чай, расправиться со своими мармеладками, потом кивнула на рогалик, заказанный Загитовой: ты вообще собираешься его есть и чай допивать? — А, да, — Загитова вернулась к реальности. — Сейчас съем. Ты знаешь… Может быть, ты и права. Я же все эти годы видела, как тебе ее не хватает. Так что пробуй, хуже точно не будет. Женя наклонилась через стол и приобняла Алину в знак признательности. — Спасибо за понимание, Аль. Но я еще самое главное не спросила. То, зачем хотела с тобой встретиться. — Да, конечно, — кивнула Загитова. — Спрашивай. — С того дня, как я ушла, ближе тебя у нее никого не было. Ты знаешь ее нынешнюю как никто. Если я попрошусь назад, она меня возьмет? Алина снова задумалась. На этот раз, пока думала, сжевала рогалик и допила чай. Внимательно посмотрела на Женю, как будто представляя себя на месте Тутберидзе, к которой пришла ее бывшая ученица. Наконец ответила: — Ближе меня никого не было, это верно. Я же «своя Загитова», — она усмехнулась, вспомнив выражение Тарасовой, ушедшее в народ. — Но я никогда не была ей ближе, чем ты. Для Этери Георгиевны всегда была Женя Медведева, и были все остальные. Даже после твоего ухода. Ты нужна ей не меньше, чем она тебе. Не как спортсмен, у нее достаточно тех, кто приносит славу и победы. Ты нужна ей как человек. Если ты придешь — она тебя возьмет. ***Февраль 2022 г.
Взяв с подушки телефон, Медведева посмотрела на время. 22:15. Если идти, то идти сейчас, пока не стало совсем уж поздно. «Ладно, — сказала себе Женя, — Решила — значит, надо действовать. Даже если у меня ничего не выйдет, буду кататься в личном на злости. Тоже хороший стимул». Спрятав телефон в карман, девушка натянула олимпийку. Желать ей удачи было некому, поэтому Женя пожелала ее себе сама, и пошла осуществлять свой план. Главным в ее замысле был разговор с Тутберидзе, но до этого еще предстояло пообщаться с Брайаном и Трейси. Преподносить им завтра сногсшибательный сюрприз не хотелось. Что бы там Медведева не рассказывала в интервью, ее выбор нового тренера весной восемнадцатого года был эмоциональным порывом, а не каким-то продуманным шагом. После того, как они с Этери пытались объясниться и помириться, но в итоге смертельно разругались, ею двигало в первую очередь желание оказаться подальше от Тутберидзе. «Променяла на золотую медаль и новую чемпионку! Титулы любит больше, чем меня! Ну и подавись своими титулами! Кого мне там все наперебой советуют? Брайана Орсера? Отлично. Канада — это достаточно далеко от Москвы». С последствиями эмоционального порыва пришлось разбираться в новом сезоне. Когда выяснилось, что в Крикете со старыми знакомыми и новыми товарищами, конечно, хорошо, атмосфера там очень доброжелательная, и Брайан почти что добрый папочка, но все это совершенно не гарантирует спортивных успехов. С Медведевой произошло то же, что происходило со всеми бывшими ученицами Тутберидзе: оставшись без постоянной опеки Этери, в самостоятельном полете, она упала. Результаты Жени неотвратимо ринулись вниз. Пришлось осознавать, что теперь самый строгий наставник для нее — это она сама. Что ей дают советы, показывают путь, а идти по этому пути придется самой, и отвечать за свои результаты тоже самой. Получалось далеко не всегда. Если бы не перспектива выплачивать неустойку за срыв контракта и нежелание возвращаться в Россию неудачницей, Женя уже сто раз сказала бы Брайану и Трейси: «Похоже, мы с вами не созданы друг для друга. Давайте расстанемся». Но сейчас, когда Медведева в самом деле окончательно и бесповоротно собралась уходить, она поняла: ей есть за что быть благодарной тренерскому штабу Крикета. И не могла уйти, не попрощавшись. *** Орсер еще не спал, и открыл почти сразу же после того, как она постучала. — Дженни? — Брайан явно не ожидал увидеть ее. Результаты короткой программы были предсказуемыми, Женя не прыгала от радости, но и в отчаяние не впадала, завтра в произвольной предстояло кататься не ей, поводов приходить к нему на ночь глядя не было. — Что-то случилось? — Нет, не случилось, — ответила Женя, входя в номер. — Но нам надо поговорить, Брайан. Можете позвать Трейси? Она совершенно не волновалась. Не только потому, что заранее обдумала, что хочет сказать им. Орсер и Уилсон были с ней четыре года, поддерживали ее и выслушивали ее, но девушка знала: точно так же они поддерживали и выслушивали всех своих учеников. Это было частью работы. Ничего личного. Если у них не будет взаимных претензий, то они не станут выяснять, с чего вдруг Медведевой захотелось вернуться к бывшей наставнице. Поэтому, когда минут через десять к ним присоединилась Трейси, и Брайан сказал: «Мы тебя внимательно слушаем, Дженни», Женя спокойно произнесла: — Я ухожу. Тренеры переглянулись. Во всех разговорах с Женей Олимпиада была неким рубежом их сотрудничества, они ни разу не поднимали вопрос о планах после Пекина, и можно было догадаться, что Женя не видит себя рядом с ними в этом «после». Поэтому удивлены они не были. — Возвращаешься к ней, — сказала Трейси. Не называя имени: все трое прекрасно понимали, к кому может уходить Медведева. — Да, — не стала отрицать Женя. — К ней. Завтра после произвольной я объявлю об этом. — Это твой выбор. Мы знали, что рано или поздно это произойдет, — пожал плечами Брайан. — Но почему сейчас, а не после окончания Олимпиады? Медведева никогда не откровенничала с Орсером и Уилсон об Этери, не собиралась откровенничать и сейчас. Тем более, вряд ли им были бы интересны ее откровения. — Сложно объяснить, — ответила Женя. — Можете считать это моими странностями, но для меня важно, чтобы во время личного турнира она была со мной. На наш контракт это никак не повлияет — по документам до окончания Олимпиады вы будете считаться моими тренерами. — Что ж, — поднявшись с кресла, Брайан протянул ей руки. — Удачи тебе, Дженни. Нам было приятно работать с тобой. — Спасибо вам за все, — Медведева поочередно обняла их. — Мне тоже было приятно работать с вами, для меня это огромный опыт. Удачи вам! Они пожелали друг другу спокойной ночи и Женя вышла из номера. «Все-таки хорошо, когда ничего личного», — подумала она, закрывая за собой дверь. *** Личное начиналось сейчас. Даже слишком личное. Достав телефон, Медведева отыскала в контактах Сашу и написала ей: «Привет. Этери Георгиевна не у вас?». Пока она ожидала ответа, в голове снова возник неприятный и неудобный вопрос, который периодически посещал Женю с момента, когда она приняла решение вернуться. А что если Этери не возьмет ее? Конечно, в таком случае утром она могла снова подойти к Брайану и сказать: «С Тутберидзе ничего не получилось». Он и Трейси продолжали бы работать с ней, как ни в чем не бывало (все-таки хорошо, когда ничего личного), но самой Жене было бы неловко перед ними. Да и злость на Этери могла бы помочь в личных соревнованиях, а могла бы помешать. У Медведевой накопилось достаточно примеров того, как она выходила на лед с мыслью: «Я тебе покажу, Этери Георгиевна, что кое-чего и без тебя стою», и прокат в итоге получался таким, что его хотелось забыть, как страшный сон. Ответа не неприятный и неудобный вопрос у Жени не было, поэтому сейчас она отмела его так же, как отметала всякий раз до этого. Проблемы надо решать по мере их поступления. Вот если Тутберидзе не согласится взять ее, тогда она будет думать, что делать дальше. И в эту же секунду, как по заказу, пришел ответ от Трусовой: «Была у нас, минут десять как ушла». «Отлично», — написала Женя и послала подмигивающий смайлик. «Женя, что ты там задумала? — заинтересовалась Саша. — Давай признавайся!» «Если все будет хорошо, то завтра узнаешь, — ответила Медведева, снова добавив подмигивающий смайлик. — Не хочу раньше времени рассказывать, сглазить могу». «Буду ждать», — Трусова тоже подмигнула ей. Отыскать номер Этери не составило труда: в первый же день после их заселения Женя выяснила, где поселилась Тутберидзе. А вот постучать в двери этого номера оказалось куда тяжелее. Медведеву попеременно бросало то в жар, то в холод, сердце колотилось так, что девушка слышала, как кровь пульсирует у нее в висках. Как встретит ее Этери? Захочет ли выслушать? Что скажет ей? «Ну хватит бояться! — прикрикнула на себя Женя. — Хуже, чем тогда, когда мы поругались и я ушла, точно не будет». Она наконец отважилась совершить простое действие: протянуть руку и постучать. Сначала в номере была тишина, потом скрипнула кровать, раздались шаги, дверь открылась и перед ней предстала Тутберидзе. Уже переодевшаяся в спортивный костюм для сна, стянувшая волосы в пучок. Совсем домашняя. Когда Женя в последний раз видела ее такой? Не строгого тренера, придирчиво наблюдающего за своими чемпионками, а просто Этери? Целую жизнь назад. Тутберидзе удивилась еще больше, чем Орсер. Она наверняка ожидала увидеть Сашу, волнующуюся перед завтрашней произвольной (Трусова никогда не делилась своими спортивными страхами и сомнениями ни с кем, кроме нее; Этери Георгиевна — единственная, кто поймет). Но Медведева? С чего вдруг? У нее давным-давно другая жизнь, другие тренеры и другие люди, к которым она может заявиться в половине одиннадцатого вечера. — Здравствуйте, Этери Георгиевна, — выдавила из себя Медведева, пока Тутберидзе недоверчиво рассматривала ее, будто сомневаясь, не снится ли ей бывшая ученица. — Здравствуй, Женя, — ответила Этери, похоже, убедившись в том, что Медведева реальна. — Чем обязана? — Можно… Поговорить? — сердце Жени по-прежнему колотилось как бешенное, во рту пересохло. — Проходи, — Тутберидзе сделала шаг в сторону, пропуская ее. В номере теплым и мягким светом горел ночник, на кровати с откинутым одеялом лежал планшет: Этери собиралась что-то почитать перед сном. Женщина сложила одеяло и присела на кровать, указав Жене на кресло. — Слушаю тебя. За время, прошедшее после чемпионата России, Медведева прокрутила в голове не меньше десятка вариантов их разговора. Придумывала разные реплики в зависимости от того, как будет настроена Этери. Сочиняла целые пафосные речи. Но сейчас, когда Тутберидзе была перед ней и пришло время говорить, Женя вдруг поняла, что все придуманное — это не то, это какие-то глупости и банальности. Новых мыслей в голову не приходило. Вообще никаких мыслей не осталось, была только невыразимая тоска по тому времени, когда они были вместе, и нестерпимое желание вернуть все назад, сделать так, чтобы не было роковых медалей Пхенчхана, их взаимной обиды, злых и несправедливых слов, ее ухода, всего, что после. И Женя сказала только самое главное. То, ради чего пришла сюда: — Я хочу вернуться к вам. Этери опешила — она наверняка ожидала от Жени чего угодно, только не этого, и не с такой прямотой. Но справиться со своим удивлением ей удалось быстро: — Вернуться в каком смысле? — уточнила Тутберидзе. Теперь настала очередь Жени изумляться. Неужели Этери допускает, что между ними снова может быть… Так, не думать об этом. Сначала — спорт, чувства — потом. Тем более, что чувства к Тутберидзе она спрятала давно, далеко и надежно, не позволяя себе лишних воспоминаний. — Хочу снова стать вашей спортсменкой, — сказала Медведева. — Не после Олимпиады, сейчас. Чтобы в личных соревнованиях вы были моим тренером. — Интересное желание, — Этери смерила ее ледяным взглядом. — Не сомневаюсь, что тебе это зачем-то надо, иначе бы ты ко мне не пришла. Вот только зачем это мне? Не скажешь? — Потому что это неправильно, — ответила Женя. — Все, что было после той Олимпиады — это неправильно. Ссора, мой уход, эти подколы в интервью, намеки тонкие, соперничество между нами. Так не должно быть, наша история не заслуживает такого финала. Я наговорила и наделала глупостей. Я хочу все исправить. И вы тоже хотите все исправить, я знаю это. Она говорила и говорила. Не то, что придумывала и готовила заранее. То, что было у нее в душе. То, чего за эти годы не рассказывала никому и никогда. Как тысячу раз успела пожалеть о своем уходе. Как на тренировках стимулировала себя, представляя язвительные комментарии Этери после очередного ее падения. Как оценивала свои программы: что сказала бы о них Тутберидзе? Как не позволяла себе сказать ей на соревнованиях что-то помимо «Здравствуйте, Этери Георгиевна», потому что ведь надо изображать гордую Женю, у которой новая прекрасная жизнь и которая отринула прошлое, а потом ей хотелось выть от тоски по их общению. Ни слова об Этери-женщине, эта тема была для нее под запретом. Только об Этери-тренере и Этери-человеке. Говорила и видела, как лед исчезает из взгляда Этери, как меняется ее лицо, как Тутберидзе изо всех сил пытается сохранять невозмутимый вид, пытается и не может совладать с собой. — Ты мне нужна, — сказала Женя, позабыв об официальном «вы». — Нужна как человек. Нужна как тренер. Если я и смогу чего-то достичь на этой Олимпиаде, то только с тобой. Дело не в прыжках и программах, дело в том, что ты — единственная, кто знает, правильно я все делаю, или нет. Единственная, кто мог сделать из просто фигуристки Жени Женю-победительницу. И я уверена, что я тебе тоже нужна. Не в обиду девочкам будет сказано, но для тебя всегда была я, и были все остальные. Ты тоже не хочешь, чтобы наша с тобой история закончилась на моем уходе. Она могла бы говорить еще очень долго, но Этери оборвала ее на полуслове, крепко-крепко обняв. — Женька… — голос женщины дрожал. — Я ждала тебя четыре года. И ждала бы в десять раз дольше. До конца жизни ждала бы. — Это значит «да»? — спросила Медведева, поднимая на нее глаза и тоже изо всех сил стараясь не расплакаться. — Сама-то как думаешь? — глаза у Этери все-таки наполнились слезами, но она улыбалась. — Нет, ну ты все-таки скажи, — Женя притворно надула губы и сделала выражение лица капризного ребенка. — Да-а-а, — засмеялась Тутберидзе. — Это значит «да».