Взглянуть в глаза

Оксана проснулась разбитой. Все её мысли раскидало по самым дальним уголкам комнаты, сознание отказывалось принимать существование будильника, а кости ломило будто её переехал гусеничный трактор намотав её одновременно на левую и правую гусеницу. У будильника уже кончились силы звонить, а Оксана всё так же лежала на полу скрестив руки на груди. Она пыталась понять, что же все таки произошло, но любая мысль об этом чуть-ли не со свистом и болью вылетала из головы. Растерянность - все что она могла тогда испытывать. Как произошло то, что она смогла так жестоко расправиться с Крыжей и чей это был голос - это всё что её тогда волновало, но всё время что-то пульсировало в голове. Резкие боли, будто ей делали лоботомию лопатой, возобновлялись снова и снова, при малейшем шаге на пути к осознанию произошедшего. Собака Павлова, не меньше. Остаётся только лежать и выть, пока боль не покинет её черепную коробку. В конце концов, она нашла в себе силы встать и накинуть на себя что-то из старого шмотья. Всё что у неё оставалось из одежды - отцовский костюм, в котором он ходил на пьянки. Частично в слюне и липких каплях различных напитков, дурно пахнущий и проеденный молью этот костюм был явно лучше того, что был сейчас на Оксане - весь в крови, с присохшими за ночь ошметками чего-то и смрадом сырого мяса на рынке в жаркий день. Надев лишь брюки и рубашку она вышла из темной комнаты на встречу уже посветлевшему дню, который так точно и больно бьёт в глаза, будто стиллет хочет достать ей до затылка со стороны лба. Волоча ноги и непроизвольно дёргая пальцы рук, словно у нее дискинетический синдром, она всё таки спускалась с лестницы не держа в голове никаких мыслей идя лишь по рефлекторной памяти огибая все торчащие гвозди из старой лестницы. Выйдя из дома Оксана надвинула волосы на глаза, прочь от яркого света, но тут же обнаружила, что они тоже все в каплях крови. Найдя старую бесплатную газету в почтовом ящике она сделала из неё кораблик, как в детстве, и надела его вместо шапочки спрятав за него все волосы. Однако, такой вид привлекал гораздо больше внимания, чем её кровавый след вчера. Некоторых прохожих стал волновать когда-то богатый костюм, откуда он у такой нищенки и есть ли у нее ещё какие-то богатства. Оксана явно не думала о таком варианте событий, стать подозреваемой в богатстве. Да и вообще, думать для неё в такое утро это не меньше чем подвиг. Подвиг, который она не совершила. Поставив ладонь козырьком она прошла так до самой работы, пару раз чуть не выбив себе глаз неугомонными пальцами которые делали что хотели и сгибались и выпрямлялись как угодно, будто специально старались ей навредить. Возможно, это она делает подсознательно коря себя за вчерашнее, и если она сделает больно себе, то как-то искупит свою вину. Хотя, более вероятно что это последствия простого нервного срыва. Придя на работу она ждала лужу присохшей крови и воняющий труп без головы, однако, ничего не было. Вчерашнее месиво будто приснилось. О нем напоминали лишь окровавленные прутья клетки, сытые тигры и запах исходящий от её волос. Оксана снова растерялась. Услышав скрип входной двери циркачи собрались и вышли к девушке. Встретившись взглядом со всеми она опустила взгляд в пол, ей совсем нечего было сказать. Труппа, та самая, которая еще минуту назад готова была разорвать соплячку на куски и сделать тиграм еще и завтрак, труппа преисполненная желанием вылить всю накопившуюся злобу за все эти года на Оксану, ведь наконец появился повод дать волю всем своим прихотям, однако, вся эта злоба и гнев обратились болью. Душевной болью граничащей с физической, и скорбью которая сжимала сердце буквально до размеров спичечной головки, и словно прессом выдавливались горькие слёзы продирая уже давно высохшие каналы оставляя белый след соли. Что-то в них откликнулось глядя на бледное лицо Оксаны и её судорожно дергающиеся пальцы, то-ли это было невозможное сочувствие, то-ли они нашли себя в её отражении и воплощение своих желаний в тех действиях. Одноглазый подошел и сказал Оксане: - Крыжа… Он единственный мог сладить со зверьми. Они не воспринимали никого из нас, кидались и рвали. Теперь, придётся закрываться. Понимаешь, только из-за зверей к нам и ходили, из раза в раз. Понимаешь? Оксана хранила молчание. Она не хотела чтоб цирк закрывался, она не хотела чтоб голодали звери, она не хотела в тот момент ничего вообще, кроме как провалится под землю на том же месте где она стоит, и была согласна на все девять кругов ада, лишь бы покинуть это место. - Видимо - продолжил одноглазый -, сегодня наша компания будет собирать вещи, а завтра срывать листовки. Возвращайся вечером, здесь будет пусто и ты окончательно всё приберешь. Ступай. Оксана молча вышла. Придя в себя она поняла что произошло, всё сказанное вновь прокрутилось в её голове и каждое слово керном билось в её окаменевший мозг. Конец. Теперь она и все её мысли о хоть каком-то шансе не умереть голодной смертью канули в бездонное никуда, откуда не вернулись её мечты о детстве, возможности сделать крепкую семью, как в фильмах Уорнер Бразерс, и прочие радости наивных розовых очков, даже эфемерное существование которых стало невозможным и абсурдным в подсознании окончательно потускневшей Оксаны. Юная девушка не уходила дальше крыльца, оставаясь на второй ступеньке она направила свой взгляд куда-то в сторону, он упал на камень, но она его не видела. Погрузившись в себя она невольно проматывала всю свою жизнь, всё так же перебирая пальцами и время от времени царапая себе ладони грязными ногтями. Смеркалось. Оксана всё так же стояла, но проигрыватель остановил плёнку жизни на том самом моменте, когда у неё был провал в памяти. Будто киноленту зажевало, и дальше идти нельзя, но проблема была настолько серьезной, что воспоминания пришлось отложить и её зрение всё таки сфокусировалось. Она увидела камень и заскрипела зубами от боли, чувствуя, что больше чем она саму себя, её ненавидят только злосчастные пальцы, которые изрезали все ладони и друг друга, пока их был всё то же подобие дискинетического синдрома. Оксана хотела вернуться в каморку, чтоб перемотать раны, однако, развернувшись открылась дверь из которой вышли циркачи, и кто-то из них смотря в пол и с тихой походкой пробубнил, что она может идти убираться. Пройдя мимо клеток к концу вагона и капая кровью на пол она поняла, что звери безумно голодные. Даже запах пары капель знакомой человеческой крови дал им повод рычать и пытаться выбить дверь с клетки. Оксана дошла до аптечки, взяла бинт, вату и ножницы, и уже хотела делать перевязку, как вдруг послышался скрип. Люк на потолке был всегда открыт, он не мог вызывать никаких подозрений ровно до сегодняшнего момента, когда тонкая веревка была проведена через люк к одной из щеколд клеток, и вылетевшая щеколда упала на пол практически в тот же момент, когда вход в вагончик был заперт на замок. Тигр выбил дверь клетки с такой силой, что было чувство, будто он сломал себе пару передних лап, и с еще большей злостью направился на раненную Оксану. Это была хрупкая девушка. Она часто стеснялась, боялась, плакала и унижалась ради того, чтоб хоть как-то выжить. Куклу всегда винили во всём, что только могло прийти им голову и срывали на ней всё зло, и все садистские прихоти, которые воспитывались в труппе зэков и психопатов с самого детства. И это последний день, когда они увидели эту грушу для битья. Это последний день, когда кто-то мог сказать ей что-то плохое. Это последний день, когда перед ними стояла девушка, которая пришла к ним пару лет назад кудрявой и милой Оксаной, росток малины в зарослях крапивы, и больше её никто и никогда не видел.