Прыжок, полёт, падение

      Йо-йо рассекает воздух, цепляясь за выступающие детали зданий, ветки деревьев, фонарные столбы. Прохладный осенний воздух остужает лицо, но под костюмом все равно жарко от физического напряжения и лихорадки чувств.       Она думала, что уже привыкла к этой мысли. Смирилась. Но то было словно игра в расставание… А сейчас осознание накрыло. Ярко. Остро. Обжигающе, что хотелось вылезти из собственной шкуры и сбежать…       Бежать, бежать, бежать.       Она неслась почти вслепую по городу, необоснованно рискуя, выбрасывая руку с леской в самый последний момент и наугад. Неважно, если упадет — костюм не даст ей ничего сломать.       Сейчас было важно защитить себя от акумы, заблокировать эти отравляющие мысли, поэтому она сосредоточила внимание исключительно на ощущении невесомости, когда взлетала слишком высоко, а потом на приближающейся со скоростью падения мостовой… Моргни — и будет поздно.       Прыжок, полет, падение… приземление. И сначала.       Она замедлилась только тогда, когда достаточно устала и усталость притупила другие чувства, в том числе внимательность: неверно рассчитала траекторию и приложилась по касательной о каменный фасад здания серией коротких болезненных ударов, вышибивших из неё дух. Да и ещё случайно перепугав какую-то пожилую леди, пьющую чай у окошка. Наверняка та расплескала чай по своей блузке, отрешенно думала Ледибаг, уже стоя на крыше и растирая ушибленное плечо и бедро. Больно. Больно, несмотря на костюм.       — Эй! — раздался укоризненный и запыхавшийся Нуаровский голос за её спиной, и Ледибаг резко обернулась. Он стоял, чуть согнувшись и уперев руки в колени, что заставило её задаться вопросом, как долго он за ней гнался… и вообще — она оглянулась по сторонам — в какой части города они сейчас находились.       Слишком близко к реке…. Точно, она перелетала мост, где был пришвартован «тот самый» ресторан, от которого она хотела держаться подальше.       — Где наш злодей? — Кот встряхнулся и стал в позу полной боевой готовности.       Это выглядело почти комично.       Ледибаг снова вернулась к растиранию плеча, которое очень болело, и произнесла:       — Нет никакого злодея. Я просто патрулирую.       Нуару потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Он медленно, слегка недоверчиво выпрямился, прослеживая её жесты взглядом.       Адриан экстренно прервал свое свидание с Кагами, сказав, что ему очень нужно в туалет (гениально), когда увидел летящую на всех парусах напарницу, всем своим видом кричащую «Тревога! Тревога!» Зря, значит.       Наверное, следовало бы с облегчением отсалютовать и свалить, пока Кагами не начала беспокоиться. Но… он так давно не видел Ледибаг. Целых четыре дня. И просто не мог заставить себя вот так просто уйти.       — Патрулируешь, хм… — он вытянул шест и оперся на него одной рукой, а второй начал выкидывать пальцы: — Во-первых, ты летела так, словно за твоей спиной разверзся ядерный взрыв, не меньше. Ты чуть по стенке себя не размазала, я видел, — он указал на её плечо. — Во-вторых, ты говорила, что всю неделю занята и на «гуляние по крышам» у тебя нет времени…       Интересно, ей просто послышалась нотка упрёка в его голосе?       — …и в-третьих, почему ты патрулируешь без меня?       Вот сейчас точно претензия. Но на Ледибаг это не произвело впечатления. Ей было не до чужих задетых чувств.       — Хорошо, — она нахмурилась и переступила с ноги на ногу. — Я не патрулировала. Я занималась своими личными делами, которые никого не касаются.       Что-то было не так, он чувствовал это. Ледибаг казалась какой-то… растрепанной. Не во внешности — внешне она выглядела как обычно — но в какой-то общей совокупности: чуть ли не лобовое столкновение со зданием, резкие, полные напряжения движения, неровное дыхание и взгляд — неустойчивый, словно не мог задержаться на чем-то одном. И это раздражение в голосе, выплескивающееся из неё, как из переполненного сосуда.       — Никого? Даже меня? — он попытался смягчить её отпор игривым тоном, но не вышло, потому что она резко ответила:       — Никого, — и отвернулась, снова отпуская йо-йо.       Нет, стоять. Нуар сделал быстрый шаг к ней, отбрасывая в сторону все это притворство, и, облизнув губы, спросил уже гораздо тише:       — Скажи, что случилось?       Реакция Ледибаг повергла его в замешательство. Она зарычала, толкнув его в грудь от себя, и слетела с крыши раньше, чем звук её голоса растворился в пространстве вокруг него, и тревожные звоночки в его голове превратились в полноценные колокола. Адриан инстинктивно дернулся бежать за ней, но заставил себя притормозить, впиваясь взглядом в удаляющуюся фигурку.       Ледибаг была чем-то расстроена и не хотела с ним разговаривать, опасности не было, а на набережной сидела другая девушка, которую его долгое отсутствие вряд ли радовало.       Кагами. Кагами ждет тебя, а Ледибаг не хочет тебя видеть. Спасать Париж не нужно. Ты не пойдёшь за ней, это бессмысленно, глупо и… жалко.       Но все эти здравые мысли летят к чертям, потому что он идет, и не просто идет — несётся, подгоняемый ветром в своем упрямстве. Он просто не может позволить ей уйти, такой окутанной душащим отчаянием, которое он мог почувствовать даже на расстоянии. И никакие доводы разума не могли его остановить.       Красная фигурка уже в поле зрения, все ближе и ближе — и вот он уже хватает её за локоть, не позволяя сделать следующий замах, разворачивает к себе, натыкаясь на распахнутый взгляд… И замирает, видя стоящие в глазах слезы, которые она тут же пытается спрятать.       — Да что с тобой…       — Отпусти меня!       Злой голос Ледибаг заставляет его отпустить её руку, и пальцы тут же сжимаются, то ли в ярости, то ли пытаясь сохранить тепло от прикосновения к ней.       — Просто не убегай, хорошо? — зеленые глаза полыхнули в уже сгущающихся сумерках. — Я все равно помчусь за тобой, пока ты не… пока ты не объяснишь, что с тобой происходит!       Ледибаг тяжело дышит, глядя ему в глаза. Он спрашивает, что с ней происходит? Черт возьми! Она уже почти пришла в себя, а тут он со своей… заботой, со своим «что случилось», с этим обеспокоенным взглядом. Обида хватает её за горло, хотя непонятно, на кого или на что.       Она прикрывает глаза и качает головой, словно поражаясь бестактности его слов, а он просто смотрит на неё.       Смотрит. Ловит кожей обрывок её короткого выдоха. И понимает, что все бесполезно. Бесполезно пытаться заменить её кем-то. Просто пустая трата сил — эффективно так же, как биться головой о стену. Скорее мозги себе вынесешь, чем выбьешь её из мыслей.       Какое-то время они смотрят друг на друга в молчании. И это не похоже на борьбу взглядов, это борьба внутри, с собой. И, кажется, оба проигрывают. Потому что её плечи вдруг начинают вздрагивать от прорывающихся через самообладание рыданий, а он делает шаг к ней, прикасается и притягивает к себе.       И вот это правильно… Каждая клеточка тела запела об этом. Когда они вот так вот вместе стоят, обнявшись, поддерживая, вытягивая из омута отчаяния. Я и ты — против всего мира. И он что-то шепчет в её волосы, прижимаясь щекой к её макушке. Что-то о том, что он всегда рядом.       Всегда.       —…всегда.       Ледибаг поднимает лицо к нему, в уголках глаз, сливающихся с маской, он замечает влагу, скатывающуюся по текстуре, как ртуть.       Она смотрит ему в глаза, и в выражении его лица она вдруг ловит нечто такое… от чего ей отчаянно захотелось отвернуться, зажмурится, вырваться — всё, что угодно, лишь бы прервать эту внезапную связь между ними, которая была слишком обнаженной, звенящей, словно какая-то невидимая стена вдруг рухнула — и из неё хлынул поток, накрыв её с головой.       Невозможно понять, что это. Она просто пыталась не утонуть.       — Нуар…       Это мое второе имя, — отстраненно подумал Адриан, а потом сказал:       — Ты знаешь, я люблю тебя, — голос словно со стороны, слова вырвались сами по себе. Без цели, просто он должен был это сказать.       Вот он, этот поток, Маринетт теперь поняла. Это поток любви, бьющий из его глаз. Такой чистый. Ослепляющий.       И… это… всё.       Она подается к нему, он чувствует дыхание на своих губах, как во сне, как в бреду — потому что это не может происходить по-настоящему — но Ледибаг… кажется… целует его.       Она совсем не собиралась этого делать, но в тот момент она вообще не соображала. В секунду накрывший её приступ болезненной нежности к Нуару отключил рассудок, оставив только непреодолимое желание сделать это.       Прикосновение мягких чуть приоткрытых губ, такое, что, кажется, все нервные окончания вспыхнули сигнальными огнями.       И он не удивляется, не анализирует, не думает, что стоит за этим поцелуем — а просто хватает этот момент, привлекая её к себе, со всей отдачей отвечая на этот явно импульсивный поцелуй. Не закрывает глаза, впитывая её в себя, каждую микросекунду происходящего, словно это единственный поцелуй, который он получит от неё.       Потому что он чувствовал, что так оно и будет.       А дальше происходит закономерное. Она замирает и чуть отстраняется. Распахнутые глаза в замешательстве смотрят на него, а пальцы взметнулись и прикоснулись к губам в жесте что-я-наделала.       А он чувствует вкус её губ на языке. Слишком оглушен этим, чтобы что-то сказать.       — Прости, — в её голосе шок. — Прости… — а теперь боль и раскаяние, словно она его ударила, а не поцеловала. Нуар тяжело дышит, молча смотрит на неё нечитаемым взглядом. И Маринетт становится по-настоящему страшно, потому что она осознаёт масштаб своей ошибки.       Волна презрения к самой себе, к своей легкомысленной импульсивности накрывает её. Надо срочно что-то сказать, что угодно, чтобы исправить ситуацию, но она в полнейшей растерянности и ничего толкового не приходит на ум. И всё потому, что она и сама не знает, как это объяснить.       — Пожалуйста, пойми, — Ледибаг делает слабую попытку отстраниться, ведь они все ещё стоят так близко, а его руки сомкнуты вокруг неё. — Я просто очень расстроена… и ты… ты говорил такое… Кот, я не хотела тебя целовать, прости, я… мне… мне нравится д… Нуар, отпусти, — её руки упираются ему в плечи. — Отпусти, пожалуйста.       Он следит за движениями её губ, произносящих все эти колючие слова, и единственное, чего он хочет сейчас — это заткнуть её поцелуем, проникнуть языком глубоко в её рот, захватить, обездвижить. Заставить её сдаться. Этот поцелуй… да, он чувствовал, что за ним стояло что-то почти неприятное, возможно, жалость, но плевать. Он хотел её. И это почти сводило с ума.       Но он расслабляет руки и отпускает её. Конечно, отпускает, потому что каковы бы ни были его мысли, он никогда бы не сделал что-то против её воли. А она явно была против.       Ледибаг сделала шаг назад и спрятала пылающее лицо в ладонях, а потом снова взглянула на него, пристально, пытаясь расшифровать выражение его лица, пытаясь понять, как действовать дальше.       — Ты понимаешь? — она говорит так тихо, что это почти шепот. — Боже, Нуар, скажи мне, что ты понимаешь, что это… ничего не значит?       Это значит лишь одно — она вознамерилась его прикончить. Потому что он умирал, прямо сейчас. И в то же время начинал приходить в себя.       — Да. Все в порядке, моя Леди, — мягко говорит он и даже сам удивляется, насколько ровно прозвучал его голос. — Мы же команда. И к таким способам поддержать тебя я всегда готов… Я просто, гм, обалдел на минуту от твоей дикой страсти…       Одному богу известно, как в такой момент, когда ему хочется сдохнуть, он вдруг находит в себе силы пошутить и даже двусмысленно подмигнуть, словно в легкой насмешке над ней и этим поцелуем. Потому что он знает, что сейчас так надо, надо сделать вид, что это и правда ничего для него не значит. Прочитал это в её лице, когда она пыталась прочесть его. Сожаление в ней слишком сильно, и если он не разыграет свой привычный легкий флирт, она отбросит его на километры от себя, выроет пропасть между ними и заполнит её кипящей лавой.       И, кажется, она верит. По крайней мере, она привычно морщит носик и пристыженно отводит взгляд, а когда он говорит о её «дикой страсти» — она резко топает ногой, с вызовом метнув в него взгляд, полный возмущения:       — Не было никакой страсти!       — М-м-м, пользуешься персиковым бальзамом для губ? Кажется, половина осталась у меня… Ха-ха, ну и лицо у тебя, Жучок!       Жучок стоит красный, как будто маска внезапно разрослась на всё лицо. Нуар посмеивается над ней, расслабленно положив подбородок на сложенные поверх шеста руки.       Он очень надеется, что за его усмешкой она не увидит эту отчаянную ложь.       — Сколько можно просить не называть меня так!       — Ой, ты опять, кажется, на взводе… Хочешь еще раз поцеловать меня, сбросить напряжение?       — Я сейчас кое-кого сброшу с крыши!       И это облегчение. Его шутки, её почти разыгранное возмущение, потому что сейчас на самом деле её беспокоят гораздо более серьезные вещи, нежели его подколы.       — Но ведь помогло? — спрашивает Нуар. — Ты ведь больше не думаешь о… том, что тебя так угнетало?       Да, весьма эффективный способ борьбы с проблемами — создание новых. Но, кажется, всё обошлось. Кажется, он и правда не придал этому особого значения, и сомнения в правдивости его недавних слов улетучиваются. Возможно, слишком быстро. Возможно, она слишком хотела верить в это. Его признание в любви тоже каким-то образом было отправлено в категорию недоразумений, за компанию с поцелуем. Причем произошло это спонтанно, по какому-то негласному обоюдному соглашению.       Это потом она поймет, как все плохо. А сейчас у неё стадия отрицания.       — Я правда не хотела втягивать тебя в свои… проблемы, — Ледибаг осторожно подходит ближе, их взгляды снова сцепливаются, как намагниченные.       — Все нормально, правда, — кивает Нуар, его лицо серьезнеет. — Может, все-таки расскажешь, что случилось?       «Парень, которого я люблю, встречается с другой и сегодня собирается провести с ней ночь»… Ледибаг тут же отводит взгляд и рассеянно смотрит куда-то мимо него. Сказать это вслух?.. Нет. Глупо.       Поэтому она отрицательно качает головой. Делает глубокий вдох, осматривает крыши зданий, а потом, чуть кивнув в сторону, произносит:       — Ну что, завершим патруль вместе?       Но вопреки её ожиданиям, Нуар отказывается:       — С удовольствием бы… но у меня… вроде как свидание сейчас на паузе, гм… — взгляд Кота чуть расфокусировался, наверное, он прикидывал, сколько времени это «пауза» уже длится, а ещё пытался как-то сопоставить это с тем, что пять минут назад он признался в любви Ледибаг.       Но сама Ледибаг отмечает лишь то, что в этом чертовом Париже у всех свидания… Укол раздражения не позволяет ей услышать эту смущенную неловкость в его голосе.       — Тогда беги, Кот. Не заставляй свою девушку ждать.