***
Когда Рэя приносят в лазарет, он уже практически никого не узнаёт. Врач говорит, сутки назад ещё можно было что-то сделать, а сейчас «на всё воля Божья». Джерард орёт на него самым отвратительным матом, на который способен. Врач будет пиздеть им о Боге? Бога нет, Бог сдох ещё в семнадцатом, а некоторые тупорылые набожные ублюдки рискуют оперативно отправиться следом за ним. Разумеется, врач не виноват. Если бы Рэя нашли хотя бы вчера, всё было бы не так паршиво. Но из всего взвода только они с Фрэнком пошли искать его по окрестностям, потому что знали: Рэй не мог уйти в поисках жрачки и просто пропасть. Никто и не нашёл бы его, если бы Джерард не оступился и едва не рухнул в овраг, неширокий и сплошь заросший зеленью, но чертовски глубокий. Судя по тому, насколько паршиво выглядят руки Рэя, заражение началось не сразу после обстрела на берегу, а уже после, когда они углубились в лес. Горячка свалила его по дороге в лагерь. Фрэнк не отходит от его койки всю ночь. Когда утром Джерард возвращается с вахты, Фрэнк встречает его у лазарета и говорит, что Рэй умер. Говорит, на несколько минут пришёл в себя и попросил забрать его колоду карт. Фрэнк курит, вертит в руке грязную, мятую колоду. Его лицо серое, под глазами залегли тени. Кажется, за последний месяц он похудел килограммов на десять. И лучше бы он кричал. Что угодно лучше, чем эти абсолютно мёртвые глаза.5
28 ноября 2019 г. в 14:51
«Майки умер».
Джерард ставит точку и смотрит на предложение. Карандаш царапает бумагу и крошится — нож, которым он затачивал его, слишком тупой, а руки слишком дрожали.
Начинать с приветствия, наверное, было бы кощунством.
Он рассматривает оба слова по отдельности и несколько раз произносит их про себя. Дышать снова тяжело. Интересно, сможет ли он когда-нибудь произнести это вслух.
Джерард перекладывает лист на другое колено и ёрзает: кора дерева, на которое он опирается спиной, неровная и впивается в лопатки. Брезент на земле спасает от влаги, но не от холода — не застудить бы чего.
Мысли о чём угодно, лишь бы не о том, что писать дальше.
«Я видел, как это произошло. Это было быстро. Он не мучился».
А может, мучился. Может, это сумасшедше больно. Откуда тебе знать, тебе не простреливали лёгкие, не дробили пулями рёбра, или куда там ему ещё могли попасть. Тебя не убили. Ты, сука, жив.
Пальцы, сжимающие карандаш, белеют. Хорошо бы воткнуть его себе в глаз.
На руку ложится татуированная ладонь.
— Джер.
Джерард закрывает глаза, упирается затылком в дерево, и по лицу опять катятся ебучие слёзы — когда ж в нём уже закончится жидкость, а то самому от себя тошно. Фрэнк сидит рядом и держит его руку в своей, и сейчас это единственная вещь во вселенной, которая не причиняет Джерарду боли.
— Я не могу.
— Можешь.
— Нет.
— Джер, им важно знать, что ты в порядке.
— Я не в порядке… — шёпотом, едва мотая головой.
— Ты жив, они должны это знать.
— Зачем?
— Затем, что они любят тебя.
Никто не знает, что дойдёт раньше, письмо или похоронка. Может, вообще ничего не дойдёт: не факт, что после того обстрела хоть кто-нибудь составлял списки погибших, а письма и до этого доставлялись с перебоями. Но если всё-таки первым дойдёт письмо, то мама с папой, наверное, будут плакать над ним. Джерард заставит их плакать.
А ведь мог тогда просто кричать громче. Мог в конце концов подскочить и закрыть собой. Но нет, ты ничего не сделал. Сидел и визжал, как ребёнок. А сейчас смеешь писать, что он не мучился. Сраный старший брат. Лучше бы это был ты.
— Лучше бы это был я.
— Им было бы не легче.
— Мне было бы легче.
— А я бы сдох.
Джерард смотрит на Фрэнка, и через несколько секунд тот отводит глаза, убирает руку с его руки и без особой цели поднимает с земли нож, которым Джерард так отвратительно заточил карандаш.
Наверное, это было признание в любви.
— Напиши им. Пожалуйста.
Если бы не Фрэнк, он бы вообще не сел за это письмо. Но для Фрэнка это почему-то было важно. Как будто если написать родителям про Майки, то они оба, и Фрэнк, и Джерард, смогут наконец осознать факт его смерти.
Смерть. Он несколько раз произносит про себя это слово, но ничего не чувствует. Точнее — ничего нового.
Смотрит на лист бумаги, вытирает грязной ладонью и без того грязное лицо и пишет:
«Он был смелым и очень скучал по вам.
Простите меня.
Джерард».