Ингрид
«Стук сапог так отчётливо слышен, словно тот, кто идёт прямо ко мне, уже добрался до меня. В груди неумолимо стучит… это страх, ненависть. От волнения руки трясутся. Я зажмуриваюсь, чтобы не заплакать, а после чужие руки разворачивают меня к себе за плечи. Тёмный коридор освещается одной свечой, что стоит у окна. Лицо ярко видно: пухлые губы, стиснутые зубы, а глаза полны гнева. — Ненавижу! — шипит Глеб, его ресницы становятся мокрыми. — Ты сделала это со мной! Во всём виновата ты!! Смотри, — он показывает мне свои руки, которые по локоть в крови. — Я стал таким же… я ужасен… я стал, ах, таким. Я подхожу к нему вплотную и беру его лицо в свои руки: — Но это всё ведь на благо нам обоим, — я прикасаюсь губами к его нежной щеке. — Глеб… — Ты хотела узнать кто я, — он смотрит в пол, а затем поднимает стеклянный взгляд. — А вот кто ты?!! — Ваше величество! — доносится слева, и Глеб надменно поворачивает голову к говорящему». — Глеб… — просыпаюсь от собственного голоса и резко вздрагиваю, распахнув веки. — О Боже!... Это был сон. Всего лишь сон. Страшный, хотя… там был он. Там был Глеб. Я жмурюсь от яркого света, что проникает в комнату, когда Арья сдвигает шторы: — Ваше величество, Вы уже проснулись, — девица с улыбкой подбегает ко мне и убирает с моего тела одеяло. — Сегодня такой солнечный день, обязательно нужно погулять в саду. — Да, кхм, — я поднимаюсь с кровати и опускаю ноги в меховые тапочки, откидывая волосы назад. — Отличная идея. Нужно подышать свежим воздухом.***
После того, как служанки облачили меня в бежевое платье со шлейфом, а в голову воткнули заколки из серебра в виде листьев, я приказала Ричарду поставить летний шатёр в саду и хорошенько покормить павлинов, чтобы они не хулиганили. Солнце сегодня, определённо, светит чуть ярче, чем в остальные дни. Зелёная трава отлично пострижена, искусственный пруд заполнен кувшинками, над которыми любит кружить Марк. Должны же быть и у него пристрастия к прекрасному. Пусть лучше направляет энергию на облагораживание цветов, чем на высеку непослушных слуг, хоть без этого и никуда. — Ваше величество, Вы слышали, что жена лорда Миронова на днях поменяла садовника? — голос у Дианы, словно мелодия в церкви, приятен и спокоен. — Нет, — беру в руку бокал с напитком из цитрусов и гляжу на своих фрейлин, что расположились на мягких подушках подле моего кресла. Над нами поставлен шёлковый купол, который скрывает наши головы от солнечного пекла. — А чем ей старый не угодил? — Ох, он был влюблён в неё до безумия. Конечно, она решила воспользоваться этим и провела с ним ночь, а после сказала, что больше ничего не будет. Ну а он, естественно, решил насолить хозяйке, да ещё и возлюбленной, что отказала, и рассказал о своей связи лорду. Был такой скандал, — моя фрейлина взяла пару долек винограда, а после продолжила. — В итоге, госпожа решила выставить своего слугу на продажу на людском рынке, а лорд, так уж и быть, её простил. — Как это он её так просто простил? — вскинула бровь Ева, что сидела справа от меня и попивала морс. — Вот так и простил. Ева, он ведь не дурак и понимает, что брак в нашей стране священный, и никто не может развестись без особого на то указания короля или королевы. Брак уничтожен, как известно, только если один из супругов отправится на тот свет. А лорд Миронов слишком уж дорожит своим статусом образцового мужа, а также приданым жены. — Откуда такие сведения? — поинтересовалась я, склонив голову в бок. — Ваше величество, — Диана смущённо склонила голову. — У меня очень много хороших друзей, которые по крепкой дружбе могут разузнать для меня всё. — Всё-всё? — Абсолютно. — Хм, ты мне пригодишься, Диана, — кивнула я, сразу смекнув, что мне нужен такой человек, который мог бы докладывать на всех. — Рада служить, ваше величество! Стало немного душно в этом узком корсете, что слишком прилип к моей талии. С детства меня приучали ходить в подобных нарядах, но мне было так неудобно в них ходить, а особенно дышать. Со временем привыкла, но я никогда не забуду, когда пролезла в покои отца и надела его мундир. Так нравится покрасоваться формой воина. Я крутилась вокруг своей оси перед зеркалом до тех пор, пока в комнату не зашла Мишель, законная супруга моего отца и, к моему большому несчастью, мачеха. Ей пришлось принять меня, когда я родилась, так как моя мама скончалась при родах, но всё же отдала меня на воспитание нянькам. Отношение ко мне было, как к какой-то проходимке, что пригрелась на «королевских харчах». Братья же, кои были сыновьями Мишель и Кристиана, всегда меня любили. Даже когда они играли, всегда звали меня с собой. Я помню самого старшего из нас, Карла. Сильный могучий и непоколебимый воин. Его белокурые волосы сияли на солнце переливами света и заставляли улыбнуться каждого, кто стоял рядом с ним. Он во всём походил на нашего отца и всегда пытался подражать ему, быть достойным наследником королевства. Я помню даже то, как была безумно в него влюблена. Я была совсем юная девчонка, которая не видела никого более совершенного из мужчин, чем Карл, если не считать покойного отца. Мои воспоминания о том моменте в конюшне навсегда остались в моём сердце, потому что я тогда впервые взлетела.Flashback
Карл учил меня верховой езде, в которой я преуспела получше офицера гвардии. Мне всегда нравились лошади с их гривой и мощными копытами. Тот день я помню в деталях: я стояла у стойки с моим Оскаром, которого подарил мне отец на шестнадцатилетие, он был совсем жеребёнок, но уже стойко стоял на ногах. — Карл, я так больше не могу. Я люблю тебя, — произнесла я, глядя в родные глаза сводного брата. — И я тебя люблю, Ингрид, — улыбнулся Карл, а затем опустил глаза вниз, продолжая с улыбкой гладить моего коня. Почему-то его Оскар не шугался, а всегда подпускал близко. — Как мужчину, — мой голос дрогнул так сильно, что, я думала, будто задохнусь в следующее же мгновение. Карл молчал, его улыбка спала с лица, а глаза всё не решались встретиться с моими. — Поцелуй меня, — на мои веки навернулись слёзы, но я продолжала сохранять невозмутимость, хоть и так трудно было это сделать. — Карл, прошу… мне так больно видеть тебя каждый раз с какой-нибудь очередной невестой, что пытается тебе сосватать отец. Я устала! Я больше не могу… единственное, о чём прошу те… Брат не дал мне договорить, так как мой рот уже был заткнут его губами. Такие нежные, словно лепестки ромашки. Я вцепилась руками в шею парня, а после он приподнял меня за талию и припечатал к двери, за которой была куча сена для лошадей. Возбуждение и волнение волной накрыли меня. — Знала бы ты, почему я постоянно отшиваю одну приведённую отцом невесту за другой, — шипит Карл, когда покрывает мою шею мокрыми поцелуями. — Я не мог… я пытался не обращать на тебя внимание! Бежал от самого себя… ах, моя Ингрид… я так хочу тебя! Так желаю… Его руки прижимали меня к телу ещё крепче, а после сапоги брата толкнули несчастную дверь с противным скрипом. Мы упали прямо в сено, где витало тепло и сухость. Сквозь широкие доски мелкими лучами попадало солнце, однако, небольшой мрак всё же был. Атмосфера того, будто мы одни на земле, подливала ещё больше искушения в чашу безрассудства. — Карл… почему ты раньше не говорил? Почему? Нравилось наблюдать, как я страдаю? Брат продолжал задирать подол моего пышного платья и терзать губами моё декольте: — Нет, просто отец… так ведь нельзя. Мы ведь единокровные брат и сестра. Так нельзя было. Но я продолжал пытаться найти утешение в какой-нибудь девице и не находил. Постоянно перед глазами была только ты. Я даже прикоснуться к тебе не мог так, как хотел. — А как хотел? — гляжу на парня, его блондинистые волосы чуть растрепались. Мои губы снова соприкоснулись с его губами, превращая поцелуй в жаркий и дикий, граничащий с жадностью. А как только наши языки стали сладко лязгать друг о друга, то я и вовсе потеряла голову и застонала в голос. Карл задрал мою юбку одним рывком и провёл ладонью по бёдрам. Стало так жарко, что я чуть не задохнулась от переизбытка эмоций. — Люблю тебя, сильно люблю, — выдавливал из себя брат, как в бреду, вскоре оттянув зубами мою нижнюю губу. Мои пальцы сами собой потянулись к его пуговицам на брюках, которые стали вытаскиваться из петель одна за другой. Меня уже успели научить многим вещицам, что могут вскружить голову любому мужчине. Не думала, что так скоро применю это на практике. — Ингрид, прошу, остановись, — завертел он головой, глядя прямо в глаза. Его зубы кусают губу, а руки пытаются оттолкнуть мои. — Я не могу… мы не можем… я не могу забрать твою невинность. По закону, это должен сделать только твой супруг. — Так женись на мне! — рыкнула я и приподняла голову, вцепившись в волосы брата. — Отец не позволит, ты же знаешь, — Карл опустил голову, словно его больно ударили, а после поцеловал тыльную сторону моей ладони. — Я что-нибудь придумаю, обязательно. Столкнувшись лбами с парнем, я тут же вспомнила о том, что через четыре дня наша армия отправляется в поход. Мои глаза снова наполнились слезами, руки крепче зажали брата в тиски. — Ты уедешь! Прошу тебя, только вернись. Я знаю, чем заканчиваются эти войны. Если ты не вернёшься… — Эй, — лёгкая улыбка на лице Карла внушала уверенность и утешение. — Любимая, я вернусь и принесу победу нашему государству. Если вдруг моё тело смертельно ранят, то тут можно поверить в переселение душ или хотя бы её части. Быть может, мы ещё встретимся в той жизни, где сможем постичь счастье в законном браке. Помни, что тот, кто родился в войне, умереть не может. Я люблю тебя. — Я люблю тебя, — прошептала я, а после прижалась к брату всем телом.Ингрид
В тот день мы пробыли всего немного времени в той конюшне, обнимаясь и соприкасаясь телами. Я очень хотела, чтобы Карл был моим первым мужчиной, но, видимо, не судьба. В той войне Карл погиб в сражении у границы, которая окончилась великой победой Коктеврана. Я помню, как кричала во всё горло, когда шла похоронная процессия в усыпальнице. Мой любимый лежал на возвышении, сложив руки крестом, а вокруг него ходил Святой Отец и читал молитвы. Я тогда умерла вместе с ним. Папа постоянно заглядывал в мои покои и проверял не покончила ли я с собой, так как больше всех во Дворце ревела только я. Мне приходили в голову мысли о суициде, я даже сделала тот надрез на руке, но служанки вовремя ворвались и остановили меня. Спустя несколько дней я приказала сжечь конюшню, выведя предварительно оттуда лошадей, так как всё там напоминало мне о Карле и нашей последней встрече. Я так любила его… так сильно любила, что сердце просто разорвалось на куски от осознания, что его больше нет. Моего любимого братика, моего Карла больше нет. Но я никогда не забуду всю мудрость, которой он меня научил. — Ваше величество, не хотите ли взглянуть на нашего нового павлина? — прервал мои мысли садовник, что подошёл и склонил голову. — Нет, я пойду в конюшню. Я поднялась в полный рост и, взяв в кулаки платье, пошла по направлению к конюшне. Моим фрейлинам я приказала сидеть на месте и не таскаться за мной. Всё-таки не люблю, когда за мной пристально наблюдают «хвостики». — Ваше величество, — склонил голову Джеймс. — Куда направляетесь? — В конюшню, братец, — проговорила я, слегка улыбнувшись, а после обратила внимание на Глеба, что стоял позади Джеймса и разговаривал с одним из слуг у стола с фруктами. — Позови Глеба. Кузен обернулся и подозвал сюда блондина, что перебежками дошёл до нас. — Ваше величество, — склонил он голову так, что его чёлка чуть упала вниз. Ему идёт хвост на затылке. — Глеб, не составишь мне компанию до конюшни? Он оглянулся на Джеймса, потом на меня. — Да, конечно, ваше величество. Оказавшись в помещении с досками и сеном, я прошла к загону, где стоял мой славный конь, который уже стал крепким и мужественным жеребцом. Его длинная чёрная грива такая густая, а вот глаза как два чёрных бриллианта, что водятся только в Декарии, и даже нам они не хотят их продавать. — Знакомься, это мой Оскар. Один из самых редких пород, — я протянула руку и погладила нежную шерсть. — Он очень красив, — без доли сарказма сказал Глеб, вглядываясь в коня. — Можно погладить? — Конечно. Рука Глеба коснулась шеи Оскара, тот только фыркнул, но не взбрыкнул. — Вот это да! Он никого к себе не подпускает, кроме меня и конюшего. Блондин лишь улыбнулся, обнажив зубки, взглянул на меня, а после снова устремился разглядывать скакуна. — Оскара мне подарил отец, — тихо произнесла я, когда мы вместе с Глебом гладили коня. — Он родился прямо во время сражения за одну из границ Зорфа. Родился слабым жеребёнком да таким, что говорили, будто он не проживёт и месяца. Глеб повернул голову ко мне и посмотрел так серьёзно и загадочно, а затем произнёс: — Тот, кто родился в войне, умереть не может. — Ах! — я резко пошатнулась и приложила руку к губам.