Нелегко быть избранным

– Ты не можешь уехать! – всегда сдержанный маршал орет так, что содрогаются стены. – Это полное безумие, Валторана отправит тебя на улицу. – Я уже все решил, – устало говорит Вольфрам. За эти три дня он пережил слишком много: мама все время плакала, печалясь о судьбе сына, Гюнтер рыдал в голос, скорбя о своей неразделенной любви, служанки шептались и бросали в сторону золотого лорда жалостливые взгляды, Йозак вздыхал и старательно отводил глаза, Гизела каждые 15 минут интересовалась его здоровьем, норовя уложить в кровать, Грета грустила и жалась к нему, предчувствуя расставание, Конрад молчал, тенью следуя за братом. – Разве ты не должен охранять Юури?! – не выдержал однажды Вольфрам. – Пока его величество в своей комнате, ему не грозит опасность. Тебе сейчас помощь нужнее. Истинный! Почему они не могут оставить его в покое?! Кулаки мадзоку сжимаются, но он держит себя в руках, понимая, что сам виноват, заставив всех волноваться. Юури так и не пришел в себя, после их разговора, и все внимание окружающих переключилось на господина фон Бильфельда. Вот и сейчас, несмотря на грозный тон Гвендаля, он понимает, что за гневом маршала стоит беспокойство. И все же у него совершенно нет сил спорить. Лучше бы брат отправил его в темницу! Как объяснить мадзоку, чье сердце за сто с лишним лет так и осталось нетронутым, что он предпочтет выдержать что угодно – объяснение с дядей, совет десяти, смертный приговор, даже ярость мао – только бы не встречаться с Юури… – Гвендаль, отпусти его. – Госпожа Шери права, вы не можете удерживать господина фон Бильфельда против его желания. – Послушай Великого мудреца, Гвендаль, а то твой неугомонный братец ненароком дворец сожжет, – подмигивает Вольфраму Аниссина. – Это безумие, – настаивает на своем маршал. Он ни за что не признается, что ему страшно отпускать младшего в свободное плаванье. Не просто младшего, а БЕРЕМЕННОГО младшего брата. Истинный! Ему нужны время и несколько бочек вина, чтобы осознать этот факт. Он был бы спокоен, если бы с Вольфрамом поехал Конрад, но кто тогда будет охранять короля? Гвендаль измучился, пытаясь придумать Бильфельду подходящего телохранителя, но ни одна кандидатура не подходила. Доркаса маршал отмел сразу. Он славный и добрый парень, но в трудные минуты ему самому нужен телохранитель. Йозак? Прекрасно, но опасность для Гурриера – вторая натура, вспыльчивый Вольфрам с парой пищащих младенцев на руках слабо представлялись среди переодеваний и шпионажа. Фон Гранц? И того хуже: мало того, что он постоянно использует силу хосеки, Гвендаль не уверен, что честолюбивый лорд Адальберт сможет избежать соблазна и не станет использовать детей мао как приманку для правителей Великого Шимарона. Хьюбер? Снова отправить кузена в изгнание, разлучив с семьей… Гизела? Она слишком хороший врач, чтобы взвалить на нее бремя быть нянькой капризного демона. Трех капризных демонов (в том, что племянники нравом пойдут в отца, Вальде не сомневался). Гюнтер? Но кто поможет маршалу справляться с государственными делами? Можно, конечно, поехать самому, но тогда Замок Клятвы-на-крови потонет в не подписанных мао бумагах. У Вольфрама есть и свои люди, но, хоть они преданы Бильфельду, это такие же дерзкие и гордые мальчишки, которым Вальде, если честно, не доверял. Они не предадут Вольфрама, но кто из них в состоянии сдержать буйный нрав молодого Бильфельда и уберечь его от неприятностей, не говоря уже об отсутствии педагогического опыта…. Валторане Гвендаль тоже не доверял. Наверняка старший из Бильфельдов не простит племяннику опороченное имя предков. А если простит... Гвендаль представил у ворот замка войска Валтораны, явившегося требовать с короля ответа. Круг замыкался. Единственным выходом, по мнению маршала, было оставить все как есть, в надежде, что в короле проснутся чувство долга и совесть. Но упрямый Вольфрам стоял на своем. Впервые в жизни старшему сыну Сесилии хотелось как следует отлупить брата. Фон Вальде не боялся ни голубого свечения, ни золотых львов, но его останавливало понимание, что это все равно не поможет да и Конрад, скорее всего, не даст. Спорить еще и с Веллером у маршала нет желания. – Делай, как знаешь! – злобно заявил Гвенадаль и вышел из кабинета, хлопнув дверью так сильно, что одна из полочек, висящих около выхода, словно испугавшись, решила свалиться на пол. *** Вольфрам несколько раз подходил к двери брата и, слыша, как отчаянно стучат спицы, не решался войти. Маршал, должно быть, был вне себя от гнева. Младший сын Сесилии чувствовал себя нашкодившим ребенком, которому предстоит объясняться со взрослыми. Он не боялся Гвендаля, прекрасно зная, что, чтобы ни случилось, братья пальцем его не тронут. Наорать, заключить под стражу, предать смертной казни (государственная измена – не шутки), но тронуть самим – подобного в семье Сесилии не водилось даже в пору ее замужеств. Более того, Вольфрам был уверен, что дойди дело до смертного приговора, Вальде и Веллер обивали бы пороги суда, доказывая, что вина за развратное (Вольфрам поморщился) поведение младшего целиком ложится на их сильные плечи. Ну, или Гвендаль приказал бы Конраду устроить побег, а сам потом бы сдался властям. Вот только Вольфраму не нужны подобные жертвы. Сколько он себя помнил, братья могли быть строгими в мелочах, но, когда речь шла о жизненно важных вопросах, его волю никому из близких не удавалось сломить. Конечно, Вальде на правах старшего пытался решать за остальных. Конраду, как правило, было все равно: полукровка с достоинством короля принимал все испытания судьбы, будь то академия, где он чувствовал себя отщепенцем, или Руттенбергский поход. Но с Вольфрамом было иначе. Попытка отправить его в военную академию провалилась с треском: глядя на Веллера, Бильфельд уперся рогом и едва не спалил ползамка. Гвендаль злился, ломал мебель, вязал новую партию странных зверушек, однажды даже запер упрямца в комнате, оставив без ужина. Бесполезно. Вольфрам демонстративно уселся на пол, заявив, что запирать его не имеет смысла, ибо он сам никуда не выйдет. После случившегося Вальде долго не мог заснуть: его грызла совесть из-за того, что слишком сурово наказал брата. Кончилось это тем, что, не выдержав, среди ночи он решил отпустить пленника и застал в его комнате весьма смущенных Йозака, Конрада и мать. Все трое, не сговариваясь, пришли навестить подростка, прихватив с собой по тарелке. Когда маршал открыл дверь, они отчаянно спорили: старшие пытались уговорить Вольфрама съесть хоть кусочек, но Бильфельд, отвернувшись (он был слишком голоден, чтобы спокойно смотреть на еду), доказывал, что ничего есть не станет, потому что брат запретил и потому что идти против Гвендаля у него за спиной – нечестно. – Предатели, – проворчал фон Вальде. – Прости нас грешных, начальник, но сам-то ты что тут делаешь? – лукаво подметил Гурриер. Гвендаль махнул рукой на происходящее. 26-я мао примирительно предложила всем спуститься в гостиную выпить чаю. Но Вольфрам не тронулся с места. – Мама, прости, я никуда не пойду, я наказан, – гордо сказал он. – Милый, но Гвендаль тебя простил. – Пусть обещает, что не станет зачислять меня в академию! Иначе я сам есть отказываюсь! И из комнаты никогда не выйду! Вальде врезал по стене с такой силой, что на камне образовалась трещина. – Ты мадзоку и член королевской семьи! Все сыновья благородных домов учатся в академии. – Я не стану учиться с теми, кто презирает моего брата! Он лучший мечник страны! Твои сыновья благородных домов мизинца его не стоят! – Прости, брат, – Конрад развел руками. – Понятия не имею, кто наговорил ему такой ерунды. – Я не глухой!!! – заорал Вольфрам. – Горничные, Аниссина, даже этот фон Крист – все сказали одно и то же! – Вольфрам! – Только не говори, что маршал Шин-Макоку не в курсе! – Фон Винкотт и Хренников предпочли домашнее образование, – вмешалась мама. – В самом деле, Гвендаль, что ему делать в академии? Разве он плохо владеет мечом? Хочешь, я сам буду его тренировать, – предложил Веллер. – Ему нужна ДИСЦИПЛИНА. И знания. А не только навык махать мечом. – Насчет дисциплины, начальник, – потянул Йозак, – если ты решил сделать из брата профессионального чистильщика мечей… – Найми ему репетитора. А о дисциплине я позабочусь, – засмеялся Конрад. – Это говорит человек, которого чуть не отчислили за прогулы, – съязвил фон Вальде, но спорить не стал: решение, предложенное близкими, вполне устроило маршала. Ему самому неприятно было неволить брата, и он никогда не делал этого без крайней необходимости. Спустя год Гюнтер фон Крист, оставивший академию, был нанят королевской семьей в качестве репетитора для младшего сына мао. Так было всегда. Что бы ни происходило, семья вставала на его сторону. Лишь однажды старшие сыновья Сесилии остались непреклонными, не позволив юному Бильфельду увязаться за Конрадом в пресловутый Руттенбергский поход и хоть как-нибудь принимать участие в войне, случившейся за 20 лет до появления мао. – Ты чистокровный, не лезь не в свое дело! – непривычно рявкнул на него будущий Руттенбергский лев. Та самая фраза, из-за которой Вольфрам годами потом орал, что не признает в Веллере брата, хотя в тот страшный вечер он все же передал для обреченного отряда букет голубых цветов с символичным именем странному кареглазому мальчику, которого Сюзанна-Джулия повезла к полю битвы. – Подумай, что будет с матерью, если она потеряет нас всех, – с непривычно ласковой интонацией увещевал Вальде. Мама плакала. Это был единственный раз, когда импульсивный Вольфрам подчинился решению, которое приняла за него семья, но не потому что братья защищали его, а потому что все трое оберегали мать. Гвендаль его не тронет, но младший брат замирает у комнаты маршала и никак не может решиться. Он не боится гнева, но боится увидеть презрение в строгих синих глазах, боится, что его отвергнут и не позволят войти. В жизни Вольфрама не существовало мадзоку по имени Альфред фон Бильфельд, но у него всегда был отец. Два самых лучших отца на свете. Может быть, слишком мягких, но их любовь давала ему силы противостоять дяде, препираться с мао и защищать Юури даже от самого себя. И лишь вопрос о безопасности короля мог по-настоящему их рассорить. Вольфрам набрал в грудь воздуха и постучал в дверь. *** – Можно войти? – неуверенно спросил молодой Бильфельд. Маршал сидел на кровати, нервно стуча спицами. – Чего тебе? – буркнул Вальде, не отрываясь от вязания. Блестящие золотые нити сплетались в какую-то причудливую зверушку – котенка или белочку – точно нельзя было сказать. Получалось мило. Вольфрам улыбнулся и тут же вновь помрачнел, заметив, что маршал намеренно на него не смотрит. – Брат, пожалуйста, не гони меня, – в голосе мадзоку звучат едва ли не слезы. Вольфрам никогда не называет его по имени, только «брат». Младшему демону нравится это слово, короткое, сильное, надежное, как скала, теплое, как ладони, державшие его за руку, когда он только учился ходить. Когда-то он щедро дарил его Конраду, пока обида и гордость не заставили его бросать совсем другие слова, резкие, как кинжалы, хотя их сроду не было в сердце демона. Он умрет немедленно, прямо на месте, если Гвендаль ответит ему отказом! Спорить с Бильфельдом бесполезно, и Вальде, мысленно вздохнув, поднимает взгляд. Вольфрам не увидел презрения, но в уставших синих глазах была такая глухая боль, что он на секунду забыл, что умеет дышать. Поддавшись импульсу, мадзоку сделал первое, что пришло ему в голову: сдернул с себя ремень и, свернув пополам, протянул брату. – Это поможет решить проблему? – скептически спросил Вальде. – Нет, – честно ответил Вольфрам, расстегивая мундир, – но тебе станет легче. Да и мне тоже, – тихо добавил он. Признаваться в таких вещах ужасно неловко, и, хотя после событий трехдневной давности Бильфельду почти все равно, кто и что о нем думает, щеки демона слегка заливает краска. – Истинный! Не втягивай меня в эти затеи. Любовника своего проси. – По-твоему, словами бить благороднее? – пальцы Вольфрама замирают на очередной пуговице. В зеленых, что майский полдень, глазах расцветает обида, но младший из демонов искренне старается взять себя в руки. Фон Вальде встает с кровати: – За все твои 83 года я ни разу не сделал ничего подобного. С какой стати я должен делать это сейчас? – Я больше не маленький, брат. Не нужно меня выгораживать. Я сам отвечу за то, что сделал. – Я заметил, – ворчит фон Вальде, но он видит безмерную тоску в глазах младшего и знает, что Вольфрам прав: физическая боль отвлекает. Он помнит, как вернувшийся с войны Конрад, едва оправившись после ран, до одури гонял себя по тренировочной площадке, как мама упахивалась на клумбах после очередного отъезда Дан Хири, как сам он, не в силах смотреть на ее печаль, сбивал кулаки о стены, пока Аниссина не научила его вязать. А что, если… Маршал попытался представить брата со спицами в руках – увы! – воображение наотрез отказалось рисовать идиллическую картину. С той же радостью можно было изобразить неугомонного огненного мальчишку среди исторических фолиантов Гюнтера или в роли одной из жриц в храме Истинного. – Конрада бы сюда, – с тоской думает Гвендаль. Веллер сумел бы успокоить обоих. – У меня такое чувство, что замок полон неразумных детишек, которые все время втягивают меня в какие-то сумасшедшие игры, – со вздохом говорит маршал, потирая ладонью лоб (у него опять болит голова). – Почему я все время ведусь? – Потому что за неразумными детишками должен хоть кто-то приглядывать, – старается шутить Бильфельд, окончательно освобождаясь от верхней части одежды. – Какой же он красивый – с гордостью отмечает Вальде, – неудивительно, что его величество мао не утерпел до свадьбы. Интересно, где малыш набрался подобных штучек. Ведь явно не в первый раз. Неужели... Гвендаль морщится, отгоняя от себя дерзкие мысли: личная жизнь любовников – не его дело, даже если один из них – его упрямый маленький брат. – Ты уверен? – на всякий случай переспросил фон Вальде. Вольфрам кивнул, его щеки еще больше зарделись. Маршал взял его за запястье и бережно потянул в сторону кровати. – Имей в виду, это последний раз, когда я участвую в чем-то подобном. – Понял, – ответил золотой демон, уткнувшись лицом в подушку. Гвендаль занес руку. Он старался быть аккуратным и не сильно навредить брату, но процесс так увлек маршала, что он забылся. Гнев и тревога последних дней взяли вверх, багрово-синими красками расплываясь на спине молодого демона. Как водилось в его характере, Вольфрам поддался эмоциям и не рассчитал ни того, что тяжелая рука брата практически не уступала по силе руке разгневанного владыки, ни собственного расхлябанного состояния. Огненная мареку отчаянно рвалась наружу. Еще немного и у Вольфрама не останется сил, чтобы ее удерживать. Замку грозил пожар. К счастью, у Сесилии фон Шпицберг был еще средний сын. – Ради истинного! Гвендаль, что ты творишь? – Конрад стоял в дверях, скрестив руки, и с упреком смотрел на маршала. Оба демона тяжело дышали. – Не смотри на меня, Конрад, это была его идея, – хмуро отозвался Гвендаль, в последний раз опуская руку, Вольфрам вздрогнул, но не издал ни звука. – А тебе, как я вижу, понравилось, – съязвил Веллер, морщась от увиденной им картины. – Я приведу Гизелу. – Не надо! – резко соскакивая, закричал Бильфельд. Дрожащий и бледный, он гневно смотрел на мечника, огненный шар уже закручивался в его ладони. – Несправедливо. Конрад не виноват, – мысленно повторял мадзоку, пытаясь успокоиться. Получалось плохо: шар пульсировал и искрился, пока, наконец, Вольфрам усилием воли не заставил его раствориться в воздухе. Обессиленный, демон опустился обратно на кровать. – Прости, я не хотел. Пожалуйста, обещай, что никому не расскажешь. Ни Гизеле, ни маме, никому. – Хорошо, я клянусь, – с тревогой отозвался Конрад. Он не боялся огня, но его пугало странное поведение брата. – Йозак, ты тоже. – Как скажете, ваше сиятельство, – смущенный Гурриер показался в дверном проеме. – Как ты узнал? – Это очевидно: вы двое не расстаетесь с тех пор, как отец привез тебя в замок. – Отец, – грустно улыбнулся про себя фон Вальде. Знал бы лорд Валторана, что этим именем братья по привычке называют покойного Веллера – единственного отца, которого помнят все трое, единственного мужчину, которого до сих пор не может забыть их мать… – Когда-то тебя ужасно раздражал этот факт. Конрад переводит удивленный взгляд от с одного демона на другого. Он ни разу не задумывался о том, как Вольфрам воспринял появление в их семье напуганного рыжеволосого мальчика. В те годы они впервые узнали о вражде рас. Дан Хири нередко брал сына в странствия по землям людей, и естественно, что с братьями они отдалились. Вольфрам обижался, скучал, требовал внимания, но полукровка так и не смог подобрать слова, чтобы объяснить безмерно обожаемому им малышу, что в мире слишком много дерьма и невозможно всю жизнь провести, играя в вязаных дракончиков и пчеломишек (подарки Гвендаля), которым бесконечно хотелось пить чай с печеньем. Йозак был сверстником. Полукровкой. Он оказался надежным и верным товарищем и как никто другой прекрасно понимал младшего Веллера. Задорные шутки и простота Гурриера разительно отличались от напыщенно-презрительной речи дворян, угрюмого молчания Гвендаля и щенячьей влюбленности Бильфельда. Скажи Конрад хоть слово – Вольфрам, не раздумывая, бросился бы за ним в омут человеческой жизни, полной несправедливости и боли. Более преданного солдата он вряд ли смог бы найти. Но, будучи отверженным сам, Конрад не мог позволить младшему встать на тернистый путь. В компании Веллер–Гурриер не нашлось места для Бильфельда. А после смерти Дан Хири дядя отправил его в академию, чтобы Гвендаль с матерью ненароком не научились сочувствовать людям. Вольфрам так и не признался, что отчаянно ревновал брата. – Прости, я не знал, что для тебя это настолько важно, – сказал Конрад, осторожно приобняв младшего. – Это не имеет значения, – ответил Бильфельд. – Йозак же член семьи. От неожиданности Гурриер смутился. Еще бы! Такое признание из уст чистокровного лорда. Вольфрам морщится – от боли. Видимо, Конрад слишком сильно сжал его плечо. – Прости, – повторяет Веллер. – Ты уверен насчет Гизелы? – Я справлюсь, – гордо заявляет фон Бильфельд. Но братьев не обмануть. – Не изводи себя. Ты не сделал ничего плохого, – шепчет Конрад, садясь рядом и нежно, как в детстве, целуя в висок. Их огненный мальчик не сопротивляется – это значит, что ему очень и очень плохо. – Это мы виноваты, – устало констатирует маршал. – Носимся с ними, как няньки. Сначала Вольфрам, теперь король... – Это не избалованность, начальник, – качает головой Гурриер. – Это любовь. – Ты прав, Гвендаль. Это мы виноваты, – печально соглашается Веллер. Два старших брата. Всегда заботливы, всегда рядом, всегда готовы защитить или протянуть руку помощи, но при этом каждый отстранен и закрыт. Слишком много боли, много дерьма, чтобы тянуть за собой эту упрямую и пока еще невинную душу. Ни Конрад, ни Гвендаль не помнили, чтобы у Вольфрама когда-либо были друзья, кроме Элизабетт, но и ее увезли родители, когда началась та злосчастная война. Признаться, старшие сыновья Сесилии вздохнули с радостью, когда фон Бильфельд переключился на Юури. Никто из них не верил в помолвку, но малыш так рьяно взялся опекать короля, что братья не стали вникать в детали. Защищать мао, защищать страну – их общий долг, смысл их жизни. Больно признать, но даже бесконечно любимого младшего брата они безропотно принесут в жертву, несмотря на то, что после до конца дней не смогут взглянуть в изумрудные глаза матери. – Отнести? – спрашивает Конрад, заметив, что младший, как в детстве, уснул, уткнувшись ему в плечо. – Оставь, я все равно не смогу заснуть, – отмахивается Гвендаль. Они аккуратно укладывают Вольфрама спать, стараясь не задеть синяки, щедро оставленные Вальде. – Ты думаешь, мао… – Это не наше дело, – обрывает Веллера маршал. – Чтобы он ни случилось, он наш король. И я не думаю, что Вольфрама можно заставить делать что-то подобное против воли. – Ты прав, брат. – Может, поболтаем немного? – спрашивает Йозак, демонстрируя непонятно откуда взявшуюся бутылку вина. Это не в их правилах, но им нужно хоть немного расслабиться. – Калорийское! – присвистывает от удивления Веллер. – А ты не промах, – ухмыляется Вальде. – А то! – лукаво подмигивает братьям только что признанный член семьи. Пара минут и государственные бумаги аккуратно отложены со стола. Гурриер непонятно откуда достает кружки и разливает терпкий напиток. – Ты их из воздуха делаешь? – тихо смеется Веллер. – У шпионов свои секреты, – шутливо-таинственным тоном сообщает Йозак. – Какой же я специалист, если доверю их кому-то, даже если это мой лучший друг. – Все равно не расскажет, можешь и не пытаться, – одними глазами улыбается маршал. – Профессионал. Хорошее вино развяжет язык кому угодно, но подданным короля Юури слишком тревожно. Им тепло вместе, но беседа не клеится. – Как думаешь, командир…, – начинает Йозак. – Мы не можем держать его силой, – отвечает Конрад, но... – Валторана пришлет войска. Мы должны быть готовы защитить короля, – непререкаемым тоном заканчивает фон Вальде. – Да, – твердо кивает Веллер. – Дела, – разводит руками Гурриер. Ораторское искусство не их конек. Остаток ночи друзья проводят в молчании.