Нелегко быть избранным

Вольфрам не верил своим глазам: за всю их совместную жизнь Шибуя-старший никогда не приходил домой пьяным. Допоздна задерживался на работе, часто ночевал в офисе, охотно сбегал в командировки, сутками сидел в кабинете, едва кивнув в знак приветствия… Вольфрам понимал, что его избегают, и старался лишний раз не мозолить мужу глаза. Руфус и Эрхард были единственным, что объединяло супругов, в их отсутствие дом Шибуя наполнялся молчанием. Первое время Вольфраму казалось, что он должен это как-то исправить, но привычка подстраиваться под ритм других возобладала над его робкими попытками наладить контакт. Сколько бы Бильфельд не навязывался в свое время Конраду или королю Юури ничего хорошего в итоге не вышло, вряд ли что-то изменилось с тех пор. Он старался помочь Шори там, где его просили, и никогда ничего не требовал, если дело не касалось мальчиков. Но сегодня что-то произошло. Накануне Шибуя получил приглашение на какую-то официальную встречу. Известные политики, главы корпораций и банков собирались немного развлечься, прихватив с собою кто официальную жену, кто любовницу. Шори собирался ехать один. Будучи одним из организаторов вечеринки, Боб предлагал ему взять с собой Вольфрама, но Шибуя в ужасе открестился. Немного задетый Бильфред не стал настаивать: человеческое общество тяготило мадзоку. Идя на поводу принципов и внешних приличий, Шибуя не признавал за ним ни одной из официальных ролей: ни супруга, ни секретаря, ни даже телохранителя. С последней задачей Бильфельд, имевший за плечами опыт поездки в Малый Шиморон, справился бы блестяще, но по сравнению с телохранителями уважаемых акул бизнеса мадзоку выглядел слишком субтильно. Боясь уронить репутацию серьезного человека, Шибуя вежливо отказался от этой безумной, как ему казалось, идеи. Совершенно не понимая, как себя вести в сложившейся ситуации, Вольфрам предпочитал одиночество или компанию тех немногочисленных близких, перед которыми не нужно было срывать свой истинный статус. Преодолев смущение, он довольно быстро подружился с Мико и, как ни странно, с Мари – этого было вполне достаточно, полностью погрузившийся в воспоминания и отцовские заботы, мадзоку не особо переживал, что не вращается в высшем свете. Сделав однажды выбор, Вольфрам с истинно аристократическим достоинством принимал все, что давала ему судьба. За долгие годы брака Шибуя, наслышанный от брата о несдержанности и капризах упрямого молодого лорда, не помнил со стороны Бильфельда ни единой жалобы ни на невнимательность мужа, ни на бремя родительства, ни на трудности адаптации в абсолютно чужом пространстве. Даже шрам, оставшийся в результате решительного вмешательства Конрада в процесс рождения близнецов, Вольфрам принял, не поведя бровью: собственная внешность его больше не интересовала, ему не перед кем было красоваться, а те, кто был ему дорог, принимали его и так. Временами Шори казалось, что, несмотря на внешние различия, Вольфрам все больше походил на невозмутимого мечника-полукровку. С самим Шибуей было иначе. Взвалив на себя ответственность за трех беззащитных, как ему казалось, существ, он привыкал к новой роли отца семейства с трудом, порою слишком усердствуя в вопросах воспитания и соблюдения нравственных норм. Его жизненные ценности были перевернуты с ног на голову: требовалась невероятная сила воли, чтобы хоть как-то вернуть все на свои места. Вечно скрывать подробности личной жизни в условиях современного мира было невозможно. Соседи и коллеги со временем догадались, кем ему приходился сдержанный, всегда приветливый златокудрый мальчик с осанкой знатного лорда. Даже в видавшей виды Европе их союз выглядел довольно экстравагантно. Но их скромный образ жизни в купе с безукоризненной репутацией самого Шори, его профессиональными талантами и истинно японской преданностью компании быстро заткнули рты недоброжелателям. Особенно тяжело было смириться с фактом, что мягкая женская рука никогда не коснется ни их по-самурайски сдержанно обставленного жилища, ни его самого. Шибуя давно разменял четвертый десяток, так и не познав женской любви, которой жаждало его сердце. Шори держался. Негоже будущему мао заводить интрижки на стороне. Как справлялся с похожей проблемой явно более темпераментный Вольфрам, для Шибуи оставалось загадкой. Он знал, что за время супружества Бильфельд и взгляда не бросил ни на женщин, ни на мужчин, ни на супруга. Шори был для него старшим товарищем и главой семьи. Бильфельд уважал мужа и беспрекословно слушался, кроме тех ситуаций, когда решения Шибуи конфликтовали с интересами близнецов. Находились те, кто завидовал их мирному сосуществованию, но самому Шори хотелось выть от тоски. – Сколько, ты говорил, лет твоему брату? – спросил он однажды у мужа. – Гвендалю? 148. – И у него никогда не было девушки? Несколько секунд Вольфрам непонимающе моргал по-девчачьи загнутыми золотыми ресницами: Шори никогда не задавал интимных вопросов о королевской семье. – Не знаю, раньше не было. – А леди фон Хренников? – Анисисина? – Вольфрам звонко, по-мальчишески, рассмеялся, представив вытянувшееся лицо брата и возмущенную изобретательницу, заподозренную в измене свободолюбивым идеалам. – Аниссина – друг детства. И поверь, я не завидую ее избраннику, если он когда-нибудь у нее появится. – А Конрад? – Сюзанна-Джулия предпочла другого. На этом их диалог закончился. Вольфрам ушел в себя, мадзоку невольно кольнула ревность. Он прекрасно помнил три имени, которые мао назвал в пещере… Шибуя не знал, зачем поехал на вечеринку. Этого не особо требовали интересы компании, ему самому подобные увеселения были не интересны. Уважение к Бобу, пожалуй, единственная стоящая причина его участия в респектабельном спектакле высшего европейского общества. У Шори был достаточно тонкий вкус, он не мог не видеть ни приторных улыбок, ни фальшивых, явно показных нежностей присутствующих среди гостей пар. Непритязательному взгляду японца казались вычурными и однообразными кричащие наряды приехавших дам, особенно молодых, явно годившихся в дочери тем, кого они с деланным придыханием называли «мой дорогой». Шибую тошнило. И все же самурайская сдержанность дала трещину. Слишком много длинных, красивых ног, роскошных, полуобнаженных фигур, манящих, загадочно подведенных глаз. Он глушил стакан за стаканом, чтобы не думать о собственной загубленной практически холостяцкой жизни. Заметив его тоску, Мари заботливо предложила поговорить. Шори зачем-то пригласил приятельницу на танец, а после сбежал, как ошпаренный, ничего не объяснив ни расстроенной подруге, ни удивленным коллегам. Он не мог признаться, что, нежно обняв приятельницу за талию, почувствовал мощный разряд электричества, который окончательно выбил добродетельного японца из колеи. Он вернулся домой, злясь на весь мир, чертовых мадзоку и самого себя. Как он мог просчитаться?! Столько лет потратить, старательно выстраивая понятный и гармоничный мир вокруг себя и не учесть обстоятельства, которое, как оказалось, никак не зависело от его сильной воли. Опешивший в первые секунды по его возвращению, супруг быстро взял себя в руки и, не задавая вопросов, помог добраться до спальни. – Ну прямо идеальная жена самурая, – ухмыляясь, пьяно заявил Шори. Изумрудный взгляд дрогнул, но Вольфрам никак не отреагировал на ехидное замечание. Спокойствие демона еще больше разозлило мужчину: если мадзоку такие сдержанные, какого черта произошло между Вольфрамом и малышом Юури? Не мог же наивный мальчик, хоть и король, силой затащить 83-летнего тренированного солдата в свою постель. Не то, чтобы Шори хотелось узнать подробности, но мысль о том, насколько вся эта история стоила их перевернутых жизней, отозвалась любопытством такого рода, что самому Шибуе стало страшно. Он внимательно посмотрел на супруга. Почувствовав пристальный взгляд мужчины, мадзоку смутился. Легкий румянец пробежал по его щекам. Сам того не заметив, Шори несколько минут держал демона за руку, аккуратно поглаживая ладонь. В широко раскрытых глазах Бильфельда читались изумление и … страх? Вольфрам растерялся, он никогда не думал о супружеской жизни в таком ключе, как должное принимая полное отсутствие интимной стороны их совместной жизни. Придя в себя, он быстро выдернул руку и попытался уйти. Но Шори закрыл ему выход. – В чем дело, дорогой? Разве долг супруга не повелевает тебе остаться? – Ты пьян. – Что с того? – отозвался Шибуя, наклонившись, чтобы поцеловать мадзоку. Вольфрам увернулся, изумрудный взгляд горел гневом. Шори повезло, что способность Вольфрама кидаться огненными шарами осталась в далеком прошлом. Шибуя не привык отступать, сопротивление лишь подзадорило мужские инстинкты. Вольфрам – хороший солдат, но и Шори даром времени не терял, еженедельно тренируясь с Бобом. На следующую попытку поцеловать, мадзоку отреагировал бы пощечиной, но будущий мао земли успел перехватить руку, заученным приемом повалив соперника на кровать. Они оба прекрасно знали, что физическая сила на его стороне. – Шори, что на тебя нашло? Какого дьявола ты творишь? – дыхание Вольфрама сбилось, он пытается сохранить спокойствие, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах. – Мы женаты шестнадцать лет! – неожиданно зло отозвался Шибуя. – За это время у меня не было ни одной женщины. У меня вообще никогда не было женщины. – Ну так найди себе женщину, я-то тут причем? – Будущий мао земли не может вести себя неподобающим образом, – твердо заявил Шори. Он отпустил демона и устало сел на кровать. Вольфрам почувствовал укол совести. Собственная глухая тоска сделала его чувствительным к страданиям других. Он ни разу не задумался о том, что у мужа могут быть вполне естественные желания здорового взрослого мужчины. Сам Бильфельд любил только Юури и мао, все остальные, будь то мужчины или женщины, люди или мадзоку, для него не существовали, ему и мысли не приходило в голову, что когда-нибудь он будет делить ложе с другим. Как можно спать с кем-то еще, когда все его существо наполняется трепетом от одного только воспоминания о теплых руках владыки? Вольфрам задумался. Формально Шори был прав. Никто не заставлял Бильфельда принимать предложение и приносить боль другим. Он уважал мужа и был благодарен за то терпение, с каким Шибуя-старший играл непростую роль главы их семейства. Нутро Бильфельда болезненно сжалось от принятого решения. Он мужчина и воин. Он должен нести ответственность за свои поступки. – Ты прав, – решительно говорит он, поднимаясь и торопливо скидывая одежду. – Я сделаю, как ты хочешь. Мадзоку позволяет взять себя за руку и снова толкнуть на кровать. Изумрудные глаза закрыты, юношеские щеки залил румянец. Шори внимательно рассматривает золотое тело супруга. Юный, подтянутый, практически идеальный, даже огромный шрам, протянувшийся вдоль живота, не может испортить достойную живописца картину. Шибуя почти готов понять брата. Вольфрам прекрасен – факт, который тяжело не признать, даже если тебя никогда не интересовали мальчишки. Годы супружества почти не отразилось на Бильфельде, оставив лишь упомянутый шрам и молчаливую серьезность в глазах. Он выглядит практически сверстником собственных сыновей, и, когда они рядом, задумчивый Эрхард кажется старшим из них. Не удержавшись, Шори целомудренно поправляет сбившуюся золотую челку и отстраняется. – Я всегда думал, что гомосексуалисты женоподобны. Но ты не похож на женщину. Скорее, на подростка. У меня упорное чувство, что я пытаюсь трахнуть ребенка (он едва не произнес имя Руфуса, но пожалел отцовские чувства супруга). Вольфрам сморщился: его неприятно резануло просторечное слово. Это не стиле Шибуи, но сегодня муж пьян и явно обижен на жизнь. Нет, Бильфельд совсем не расстроен, что запоздавшая брачная ночь не состоялась. Но он чувствует себя виноватым. В конце концов Шибуя взвалил на себя ответственность за его грехи, зря Вольфрам это позволил, он должен был разобраться сам. – Прости меня, – участливо выдыхает он. – Мне не стоило соглашаться на брак. – Оставь. Я сделал бы это снова, – отзывается Шори. Желание как рукой сняло. У него по-прежнему много работы, он встает с кровати, чтобы включить компьютер. Он совсем не обращает внимания на зеленоглазую блондинку, что приветливо улыбается ему с рабочего стола – картинка, которую он не менял со студенчества. Его зеленоглазый златокудрый супруг, одевается, чтобы покинуть комнату. – Мне кажется, что Мари неравнодушна к тебе. Я уважаю твои принципы, но ничего не имею против, если ты передумаешь. Ты заслужил хоть немного счастья. – Я счастлив, – угрюмо ответил Шори, утыкаясь в экран. – Ты совсем не изменился, – по-супружески ворчливо качает головой Бильфельд, аккуратно прикрывая за собой дверь. Оставшись в одиночестве, Вольфрам спешно идет на кухню, залпом выпивая стакан воды и пытаясь успокоиться. Его руки еще дрожат. Он почти видит страдающих водяных драконов, рождающихся в полупрозрачном кувшине. Слышит раскаты грома, вопящие где-то на востоке в горах. Чувствует болезненную пульсацию голубой молнии, промелькнувшей в далеком небе. – Прости, пожалуйста, – грустно шепчет он кому-то незримому, – я не мог поступить иначе. Он не знает, что две темные, странно одетые фигуры стремительно удаляются от их дома. Незримые свидетели их семейной разборки видели все. Почти все. В тот миг, когда Вольфрам скинул одежду, готовый отдаться велению долга, одна из фигур развернулась, решительно покидая пост. Задержавшись на мгновенье, вторая помчалась следом. – Ты не вмешаешься, хейка? – спрашивает вторая фигура, догнав спутника. – Не вижу смысла, – ледяным тоном отзывается тот. – Но тогда зачем мы здесь? – Я бы вмешался, если бы речь шла о насилии. Ты все видел. Господин Бильфельд сам принял решение. – Но хейка… – Ты ведь не просишь меня на это смотреть? Вопрос исчерпан. Я не хочу больше слышать о этом! Они скрываются в ночной темноте. Раскаты грома раздаются за их спиной.