***
Готэм. Поместье Уэйнов POV Константин Огонь. Пять несчастных букв в русском и четыре в английском. Спасительный луч надежды для первых, источник тепла и жизни для вторых и беспощадный зверь для третьих. Что для меня огонь? Сложно ответить, наверное, источник спокойствия. Всегда когда я смотрел на него в моих мыслях возникал образ чего-то страшного, но притягательного, а в душе царил покой, который легко можно было разрушить одним глупым вопросом или нечаянным касанием. Большую часть моей жизни можно описать как отсутствие покоя. Каждый день я находился в хандре, которая сказывалась на моей личной жизни и моём характере. Даже сейчас я в унынии, так как только неделю назад я узнал какой год идёт сейчас. Сейчас не зима родного 2019 года, в котором есть айфоны, удобные ноутбуки, быстрый интернет, а весна 1994 года. Лишь десять лет назад появился интернет, способ получения графена не известен, а Россия сейчас переживает сильнейший экономический и политический кризис. Да что там, до моего рождения на свет год остался. Меня, как здравомыслящего человека двадцать первого века такой расклад вещей пугает. В теле кота — раз, в другой стране и в другом городе — два, в прошлом — три. Не знаю, как повёл бы другой человек на моём месте, но меня все три ситуации до дрожи в каждом волоске шерсти ужасают. Лишь пламя, пляшущее в кабинете мультимиллиардера (!) Томаса Уэйна и его жены Марты Уэйн успокаивало ту бурю эмоций, что бушевала во мне с самого приезда сюда. По правде говоря, есть ещё одна вещь, которая меня пугает и одновременно успокаивает. А если точнее, человек… — Вот ты где! — воскликнул мальчишеский голос слева от меня. — Я уже всё поместье обошёл, Джейкоб! «Ну вот. Покой нам только снится», — я неосознанно подошёл к своему хозяину и потёрся о его ноги, за что получил нежно гладящую руку по моей спине. — «Что я опять делаю?» Это и был тот человек, который меня и успокаивает, и пугает. Пугает он меня, из-за того, что он мой хозяин. Нет, на протяжении недели он меня не бил, не морил голодом, не принуждал к действиям, противным мне, но он ещё ребёнок, несмотря на его возраст, а дети по природе своей жестокие, хоть они этого не осознают. Конечно, это свойство больше всего подходит к детям до семи лет, в то время как Брюсу Уэйну (такое имя у моего хозяина) двенадцать, но у меня есть основания предполагать, что он не до конца осознаёт всю ту ответственность, которая ему возложена на плечи. Кстати говоря, имя «Брюс Уэйн» также заставляет меня насторожиться, так как это имя мне кажется смутно знакомым. Но, как бы я не копался в своей памяти, я всё равно не мог дойти до события, когда я услышал это имя. Это воспоминание подобно тонкой нити паутины, держащейся за ветку дерева. Она не играет никакой роли в единой сети переплетённых нитей паука, подобных мировоззрению человека. Зацепиться за эту ниточку почти нереально, её сложно увидеть, но легко почувствовать. И как только я ухвачусь за эту нить, от неё будет сложно избавиться. Но, если говорить о том, почему рядом с юным Уэйном я чувствую себя… умиротворённо? Тут я не могу ответить, меня просто влечёт к нему, как к магниту. Хочется видеть, как с ним всё хорошо, как он смеётся, как радуется от хорошей отметки. Любовь? Три раза «ха!», никакая это не любовь, что за абсурд! Я же знаком с пацаном не больше семи дней, тем более, если говорить о любовных отношениях, то я причисляю себя к асексуалистам. Меня не влечёт ни свой пол, ни противоположный. С рождения это или асексуальность я приобрёл после… — Нравится кабинет папы? — спросил у меня Брюс. Я в ответ только посмотрел на мальчика. Он начал чесать меня за ухом, от чего я прикрыл глаза от нахлынувшего удовольствия. — Мне он тоже нравится. Когда я вырасту, я буду тоже сидеть за его столом и управлять Уэйн Энтерпрайзис. Как говорит папа, «управлять столь огромной корпорацией большая ответственность». А как ты считаешь? Брюс перестал чесать за ухом, от чего я открыл глаза и посмотрел в голубые, ещё горящие детской наивностью и счастьем глаза. Я не мог ответить на вопрос по понятным на то причинам, и всё что я мог делать — это смотреть на хозяина… на подростка, точнее. — Как же глупо, — после недолгого молчания добавил молодой Уэйн, зарывшись рукой в свои чёрные волосы. — Я разговариваю с котом, который не понимает меня. Мама бы смеялась. Брюс осторожно взял меня на руки и понёс на один из диванов. Подобные «переносы» мне не всегда нравились, так как порой меня слишком сильно зажимали, от чего становилось тяжело дышать, а кости отзывались болью. Однако если меня нормально нести, нигде не сжимая, то в теле появляется ощущение лёгкости, ровно как и сейчас. «Даже если бы я мог разговаривать, я не дал бы тебе точного ответа, так как не знаю масштаба этой корпорации. Но если твой отец мультимиллиардер, как я услышал на завтраке, то да, корпорацией, приносящей миллионы, нужно относиться со всей имеющейся ответственностью. Также стоит отметить, что одному управлять подобной корпорацией невозможно, поэтому за Томасом должна быть команда, которая также как и он занимается делами корпорации. Ещё бы понять, на чём специализируется эта корпорация…» Внезапно, я почувствовал неслабый удар током об мою лапу с татуировкой, на что я чисто на рефлексах встал на ноги и отпрыгнул от Уэйна назад. Я посмотрел на Брюса, подняв при этом свою лапу по которой прошёлся ток. Сам же молодой Уэйн сжал свою руку в кулак, зашипел и начал потирать свою руку, по которой, скорее всего, и ударил ток. Я слегка опешил, так как не понял, с чего это вдруг нас ударил ток, как тут же обратил своё внимание на серый свитер, в котором был Брюс всё это время. Мне уже хотелось было обвинить свою шерсть и свитер Уэйна в произошедшем, но остановил себя на мысли, что одинаковые вещи имеют одинаковый заряд. Свитеры же из шерсти делают. «Или из хлопка?» — задумался я, так как раньше не задавался вопросом из чего создают свитера, так как их я носил без фанатизма. — «А может вообще из шёлка?» — Чёрт, шёлк и шерсть же имеют разные заряды. Глупо в свитере ходить по дому, зная, что в доме живёт твой кот, — сказал Брюс, кисло улыбнувшись. Я удивлённо посмотрел на Уэйна, поражаясь его знаниями физики. Я, конечно, не знаком с системой образования в США, но я был уверен, что физику преподают только в средней школе, в то время как начальная школа изучает физику разрозненно. Брюсу же 19 февраля стукнуло двенадцать, значит он должен учиться на последнем году начальной школы или на первом в средней школе. Представим, что сейчас Брюс на первом году обучения в средней школе, но даже так, он будет изучать электростатику в следующем году или ещё позже. Да, приравнивать образование в России к образованию США глупо, и всё же, изучать на первом году электричество странно. Либо я забыл, как изучал электричество в седьмом классе, либо в Соединённых штатах настолько отличается система образования от России. Есть, конечно, третий вариант: Брюс Уэйн вундеркинд и хочет поскорее закончить школу, но я не видел, чтобы он с каким-то особым рвением тянулся к знаниям. — Ты так на меня смотришь, как будто призрака увидел! — заметил Брюс, улыбаясь и отводя от меня взгляд. Я же проморгался и поспешил отвести взгляд. — Но ты же не знаешь физики, как и обычную арифметику. Понятно, почему ты с таким удивлением на ме… — Брюс остановился на полуслове и удивлённо на меня посмотрел. «Почему он на меня так… твою мать!» — Ты… меня понимаешь?! — Брюс подсел поближе ко мне и заставил меня посмотреть на него. — Тогда понятно, почему ты так странно ведёшь себя и постоянно смотришь на газеты или включённый телевизор с новостями! Да и, у моей подруги, Грейс, есть кошка, но она себя ведёт совсем не так как ты! «Блять, блять, блять!.. Спокойно, Демин! Прекрати материться, сдерживай эмоции под и не показывай даже тени паники на своей морде». — благодаря слабой мимике, я смог быстро стереть удивление со своего лица, но «зеркала души» как будто нарочно играли против меня. Мне пришлось тут же находить выход из сложившейся ситуации. — «Что мне сейчас делать? То, что делают обычные коты, чтобы отвести от себя подозрения. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь узнал о том, что я понимаю людей не как обычные кошки. Мало ли, что произойдёт потом. Итак, сначала нужно прервать зрительный контакт», — я осторожно отвёл свой взгляд на спинку дивана. — «Затем… не знаю, стоит сесть и…» Я сел и посмотрел на левую лапу и тут же поднял её. И начал усиленно вытирать ей своё лицо, не обращая на молодого хозяина и вздыбленную от страха шерсть внимания. Пока не почувствовал на своей спине его руку и осторожные поглаживания. Я тут же прекратил разыгрывать спектакль и медленно, словно боясь увидеть Смерть, поднял голову. Но не Смерть на меня смотрела, а мальчишка, смотрящий на меня сверху, в глазах которого читался интерес, от которого хотелось выпрыгнуть из балкона на улицу и убежать из поместья, куда глаза глядят. Но меня держала рука Брюса, закрытый балкон и приковавший меня к месту страх. Уэйн заметил мою дрожь и усмехнулся, на что я испустил испуганный выдох, а по телу прошлась волна мурашек. — Ты чего, меня боишься? — я ничего не сделал, только продолжал смотреть на него, а мои мысли менялись с одной на другую всё быстрее и быстрее с каждой секундой. Нет, с каждым мгновением. — Предыдущие хозяева жестоко с тобой обращались, и ты боишься, что я буду таким же жестоким? «Нет… не тебя именно я боюсь, а твоих будущих действий и решений». — хотел было сказать я, но изо рта вышло только характерный кошкам звук. Брюс положил меня на свои колени и осторожно, словно боясь разбить, начал гладить меня по шерсти, особое внимание уделяя ушам. От его махинаций мне хотелось расслабиться и отдаться этим сладким, приятным ощущениям, но рассудок не позволил мне это сделать, поэтому я остался в напряжённом состоянии, противясь приятным чувствам. — Я… — не успел Брюс договорить, как из коридора послышались тяжёлые шаги, и молодой Уэйн резко замолчал, повернув голову, насколько это возможно, в сторону двери. В кабинет отца Брюса зашёл дворецкий семьи Уэйнов — Альфред Пенниуорт. — Вот Вы где, мастер Брюс, — сказал дворецкий, заводя руки за спину. — Как я понимаю, Вы сделали весь объём Вашего домашнего задания, раз Вы сидите здесь. Я не много могу сказать о Пенниуорте. Только могу сказать, что он близкий друг Томаса Уэйна и дворецкий его семьи, весьма учтивый человек, при виде которого не возникает мысль, что этому человеку осточертела эта работа. С Брюсом он строг, но его строгость граничит с если не отцовской, то близкой к этой любви. С Альфредом у меня сложились нейтральные отношения: я ему не мешаю, и он меня не замечает. А весь уход за мной, то есть наложить мне еду в миску, поменять туалет, помыть(правда, до этого пока не дошло, рано ещё) делает сам Брюс. — Да, Альфред. Я уже давно всё сделал и хотел тебе сообщить, но меня остановил Джейкоб. — признался Брюс, солгав в конце. И тут ко мне пришло прозрение: «Даже если Брюс Уэйн будет знать о том, что я кот «необыкновенный», ему никто не поверит. Наличие доказательств не даст подтверждение его доноса, все спишут это на бред. Так что можно расслабиться». — с этой мыслью, мой страх рассеялся, и я полностью успокоился, отдаваясь слабым почёсываниям со стороны хозяина. — О, что ж. Я пришёл Вам сказать, что настало время для ужина. Почёсывания прекратились, и я оценил это как команду уйти с колен молодого Уэйна, что я незамедлительно сделал. Моя шерсть была взъерошена, что было не очень приятно, поэтому я встряхнул голову и тело, как делают это кошки. По инерции адресник с моим именем и телефоном Брюса на обратной стороне с глухим звоном бился об моё лицо и мою шею с ошейником. Через минуту после того, как дворецкий с подростком ушли, я последовал за ними на кухню вниз по ступеням. Мне самому есть не хотелось, меня накормил Уэйн вчера вечером, я хотел знать, скажет ли молодой Уэйн о моей разумности и какова будет реакция дворецкого на возможный донос. Спускаться мне приходилось со второго этажа на первый, хотя само поместье было разделено на три этажа: на первом был холл, кухня со столовой, выход на задний, довольно обширный двор и некое подобие теплицы без овощей с выходом на тот же задний двор. На втором этаже располагается кабинет Томаса Уэйна и несколько спален, принадлежащих чете Уэйнов, их сыну и дворецкому, ну и две ванные комнаты. На третьем же этаже располагались только одна ванная комната, несколько гостевых комнат поменьше и выход на чердак, а через него — на крышу, а в одной из гостевых комнат есть чёрный выход на задний двор. Также есть отдельные комнаты, заполненные различным хламом и, наоборот, пустые, и просто закрытые комнаты, которые выполняли функцию пылесборников. Я же жил в одной комнате со своим хозяином, то есть с Брюсом. Спустившись на первый этаж, я побрёл на кухню и спрятался за стеной. Дабы услышать все детали разговора, мне нужно было навострить уши и прикрыть глаза. Кроме «Приятного аппетита» и «Спасибо, Альфред», а также звона столовых приборов, который сильно бил по барабанным перепонкам, я сначала ничего не услышал, и уже хотел было уйти исследовать ранее упомянутый задний двор, как раздался вопрос молодого Уэйна ко своему дворецкому: — Альфред, а в твоей жизни происходили необъяснимые вещи? Судя по звукам, Пенниуорт развернулся к Брюсу и переспросил его: — «Необъяснимые вещи», мастер Брюс? — недолгое молчание и звон ложки о тарелку. — Что Вы подразумеваете под этим? И позвольте поинтересоваться, почему Вам так стала интересна скромная жизнь дворецкого? «Альфред кем-то работал ещё до того, как стать дворецким?» — задал я себе вопрос, ещё внимательней вслушиваясь в разговор. — Ну, как же… — замялся Брюс. — Ты же много чего повидал, и… мне кажется, что ты мог бы дать мне полезный опыт, который мне понадобиться. — Хм, вот как. Что ж, господин Брюс, есть у меня одна история. Это произошло ещё до того, как я повстречался с Вашим отцом. Тогда я был солдатом воздушных служб Британии и был на задании в лесах Амазонии… На этом моменте, мои глаза расширились от удивления. Альфред Пенниуорт служил в Британских войсках? Да ещё и в воздушных? Конечно, можно было догадаться до этого, но всю прошедшую неделю меня интересовала именно семья Уэйнов, а также их поместье. До слуг я ещё не добрался, только могу сказать, что их от пяти и более, считая Пенниуорта. — …Однажды, во время чудовищного ливня, наш отряд наткнулся на храм древнего племени… Ха́кати, если я правильно помню, — между тем продолжал Альфред. Моё первоначальное желание уйти как будто бы растворилось, хотелось ещё послушать байки бывшего солдата. — Сам храм уже давно был заброшен и зарос, а что стало с племенем я не знаю. Убили их или они переселились мне неизвестно. Мы решили переночевать в нём, чтобы переждать непогоду. Но один солдат, запротестовал заходить в тот храм, сказал, якобы, на таблицах написано, что храм принадлежит богу смерти, что если потревожить его, то мы не выйдем отсюда живыми. Мы тогда посмеялись и не стали слушать его, мало ли что он мог прочитать на исписанных иероглифами табличках. Как оказалось после, зря, — Альфред взял небольшую паузу и продолжил: — Мы проснулись на следующий день и не обнаружили предупредившего товарища. Мы обыскали весь храм и, лишь взобравшись на его вершину, мы нашли его… точнее, его труп, — из комнаты послышался удивлённый вздох. — Он убил себя с помощью какого-то специального ритуального ножа, перерезав себе горло от уха до уха, на его торсе были выцарапаны странные знаки, а в его руке была записка, на которой он умолял уйти из этого храма как можно скорее, якобы тот бог смерти принял его жертву и закроет глаза на осквернение его храма нашим отрядом. Мы попытались спустить его тело с вершины, чтобы похоронить его со всеми почестями, но мы не могли даже поднять его с алтаря, и после наших неудачных попыток нам пришлось уйти из храма. Больше мы ни тела, ни храма не видели. — закончил Пенниуорт, и с кухни начал доносится звук падающей воды. «Как мне кажется, эта история не для двенадцатилетних детей». — промелькнула в мозгу мысль. И спустя несколько секунд, Альфред озвучил мои мысли. — Всё нормально Альфред, — успокоил дворецкого Уэйн. — Мне двенадцать, мне не страшно. — У меня совершенно нет опыта в воспитании детей… — расслышал я еле слышимый шёпот дворецкого. Замок на входной двери в поместье защёлкал, от чего я спешно начал искать укрытия в коридоре. Потому что кот, стоящий за стеной кухни и слушающий разговор двух людей, заставляет насторожиться. Замок двери щёлкнул третий раз, дворецкий начал выходить из кухни, а я наконец решился просто пойти назад, перед этим развернувшись. В поместье зашли хозяева поместья, которые выглядели в весьма хорошем расположении духа. Их тут же поприветствовал Альфред Пенниуорт, приняв пальто Марты и Томаса, после чего пригласил их на кухню. Я всё это время не находил себе места: то пойду в одну сторону, то в другую, посмотрю на одну картину, потом на вазу, сяду, посмотрю как родители Брюса Уэйна и дворецкий пройдут на кухню и пойду к своему прошлому месту пребывания. —Брюс, — услышал я голос главы семейства. — Я с твоей мамой знаю, что ты восхищаешься Зорро, а скоро кинотеатры снова начнут показывать «Знак Зорро» с Дугласом Фэрбенксом в главной роли. Если хочешь, то мы могли бы заказать билеты на вечерний сеанс… — Да! Да-да-да, пожалуйста! — Брюс начал умолять своих родителей купить эти несчастные билеты. У каждого человека есть свой идол и герой к которому он стремиться. Герой Брюса Уэйна — Зорро, аналог Робина Гуда, приходящий на помощь обездоленным жителям. Для двенадцатилетнего подростка смотреть фильмы про человека в маске, оставляющий на телах врагов свой знак, странно. Но я не смотрел ни один фильм про Зорро, а старые, чёрно-белые и без звука подавно. Не было желания, плюс на тот момент, когда я узнал о его существовании, я был увлечён совершенно другими вещами. — Тогда тебе придётся хорошо постараться, чтобы пойти на сеанс, — ласково сказала Марта. — Мы знаем, что у тебя есть долги по некоторым предметам. — Да… долги есть… — опечаленным голосом ответил Брюс, но тут же воскликнул: — Но я всё сдам, честно-честно! — Первый сеанс будет третьего марта, — сообщил Томас. — Если хочешь пойти на него, то тебе придётся сдать все долги за неделю. Хорошая мотивация. Если хочешь получить что-то, сделай то, что необходимо. Но опять же, это «что-то» я не одобряю, хотя кто послушает меня? Во-первых, меня не поймут, во-вторых, у меня нет опыта в воспитании детей. Да, у меня есть младший брат Кирилл, но брат и сын — совершенно разные вещи. «Кирилл…» — всплыло в памяти имя моего младшего брата. — «Как ты? Приехали ли родители? Как ты отнесёшься к моему исчезновению и справишься ли? Больше всего на свете, сейчас, я хочу не вернуть себе человеческую форму, а увидеть тебя, Кирилл, узнать что с тобой, поговорить с тобой, обнять тебя. Также как и нашего отца, но больше всего хочется увидеть именно тебя, Кирилл. Никаких Уэйнов, дворецких, Готэма, бездомных котов и ловцов». На душе сразу стало тяжело, будто на меня скинули десятикилограммовую гирю и заставили тащить. Ноги сами несли меня вперёд, к комнате Брюса Уэйна. Каждый шаг давался мне всё тяжелее и тяжелее. Что я могу сделать? В облике кота? Ничего. НИ-ЧЕ-ГО! Меня не понимают, как и я себя. Пытался сначала доказать свою разумность, а потом всячески начал это скрывать. Мой первоначальный план «Найти информацию о Курок’се» обречён был на провал с самого начала. В доме всего лишь один компьютер, которым может пользоваться только Томас да Марта Уэйны, в фолиантах, находящихся в кабинете отца Брюса может просто не упоминаться это существо, а если и упоминается, то я не могу достать ни один из них, из-за грёбаных лапок! Я просто в тупике! Я так и не дошёл до своего места и упал на ковёр в комнате Брюса Уэйна. Отчаяние меня захлестнуло, подобно волне. Нет страха, нет горечи, одно лишь отчаяние. Я даже не услышал, как в комнату зашёл мой хозяин, настолько мне было наплевать на окружающих. Не услышал его удивлённого вздоха, не почувствовал обеспокоенного взгляда, не услышал быстрых шагов и не почувствовал, как меня поднимают над землёй. Было на всё наплевать. — Джейкоб! — позвал меня Брюс, но я не обратил на него внимания. — Джейкоб, что с тобой? — снова молчание с моей стороны. — Если тебе плохо, то скаж… нет, ты же кот, ты не умеешь говорить. «Да, мне плохо». — согласился я со словами Уэйна. — «У меня нет идей, как вернуть свой смысл жизни. Все мосты сожжены, все дороги разрушены, и всё что мне остаётся — это медленно увядать, как цветок без воды на этом острове». — Я не знаю, что с тобой, — с сожалением признался Брюс. — Я вижу, как тебе плохо, а я не знаю как тебе помочь. Похоже, я не ещё готов взять ответственность за чужую жизнь… — Брюс сел на кровать и поднял меня на уровень своих глаз. Я туманным взглядом посмотрел на хозяина. — Но, несмотря на это, я попытаюсь всеми силами помочь тебе! Я никому не скажу, что ты меня понимаешь! Клянусь, я помогу тебе всем, чем смогу. Ведь, ты мой питомец. Слова Брюса поселили в моей душе слабый огонёк надежды. Огонёк, который освещает мне ещё не сожжённый отчаянием мост. Я не привык идти за слабой надеждой, так как последовав за ней, ты скорее всего попадёшь в яму отчаяния… гнева… боли… страха… одиночества… «Но, разве я уже не в ней?» — спросил я у себя. — «Разве я уже не упал в неё? В эту бездну, что пожирает изнутри? Есть ли мне что теперь терять? Быть может, стоит попробовать? Быть может, стоит довериться Брюсу, наладить с ним контакт? Ведь другого пути, кроме как идти вперёд, просто нет». Я глупо улыбнулся и склонил голову, принимая помощь Брюса. Я почувствовал, как он улыбнулся. Почувствовал, как он меня обнял. Почувствовал, как на душе стало легче… Конец POV КонстантинГлава 4
22 февраля 2020 г. в 21:23
Архангельск. Архангельский медицинский центр
Палата под номером «48» — ничем не отличающаяся от других палат клинической больницы Архангельска. Она также оборудована всем необходимым для больного человека, также в ней есть окно, дабы помещение время от времени проветривалось. Был и больной, на котором была надета кислородная маска, в вены были воткнуты иглы, от которых шли трубки к капельницам, а рядом был аппарат ИЛВ, от которого шла трубка к кислородной маске. На пациенте была надета больничная рубашка, а нижнюю часть тела прикрывало белое одеяло. Если убрать маску, многочисленные трубки, то может показаться, что он просто спит. Но, увы, спит парень слишком долго, почти месяц, и никто не может пробудить его ото сна.
Дверь в палату открылась и в помещение зашёл зрелый подтянутый мужчина с лёгкой щетиной. Он был очень даже похож на больного, который сейчас лежал на больничной койке. Мужчина посмотрел в сторону пациента, и с тяжёлым вздохом пододвинул к кровати стул и сел на него. Всё это он делал не отрывая такого же тяжёлого взгляда, как ранее сделанный вздох, от больного. Он просто сидел и смотрел на спящего человека, не в силах сделать что либо ещё, кроме как смотреть и надеяться на чудо. В какой-то момент, он всё-таки нашёл в себе силы и осторожно, словно боясь сломать, взял руку больного. Она была тёплой, но в некоторых местах ощущался лёгкий холод, природа которого была неизвестна никому.
Снаружи, со стороны двери, раздались топот ног и звонкий цокот каблуков, но мужчина не придал этому значения, даже когда дверь в палату открылась и в палату зашли два человека — врач и медсестра. Врач выглядел лет так на шестьдесят, с уже седыми волосами на голове и с морщинами по всему лицу. Он носил тёмные очки половинки, за которыми прятались крысиные глазки, а одежда его была обычной медицинской, ничем не выделяющейся. Девушка же была значительно моложе старого врача и ниже, а её чёрные волосы ещё не успели поседеть. Она также, как и врач, была одета в медицинскую одежду, а её неуверенный взгляд метался от посетителя к врачу и обратно, при этом неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Врач же посмотрел на трагедию, которая перед ним разыгралась, как на спектакль по мотивам пьесы «Гроза» Островского в исполнении ужасных артистов, неспособных передать всю драматичность произведения. Он кашлянул в кулак, чтобы привлечь к себе внимание посетителя, но мужчина не обратил внимания на зашедших только что людей никакого внимания, продолжая вырисовывать на тыльной стороне ладони замысловатые узоры, по котором и шёл странный холодок.
— Георгий Антонович! — обратился к посетителю старый доктор.
— Это Вы, док… — больше утвердительно сказал мужчина, отпуская ладонь спящего пациента. — Какие новости?
— Вы могли просто позвонить мне, Георгий Антонович, не тратя своё время на дорогу до больницы…
— Я Вам звонил, доктор, но вы не отвечали мне на звонки, — прервал старого врача посетитель, разворачиваясь к нему боком. — И не брали трубку после. Что я ещё должен был сделать?
— Ах, сержант Демин, работа врача отнимает слишком много времени, а главврач вообще живёт в больнице. Если бы я отвечал на все звонки, то у меня бы не было бы времени на работу. Я старый человек, сержант, меня не примут на работу в другое место, поэтому мне нужно отдавать всего себя работе, — притворной улыбкой закончил врач.
Сержант полиции тяжело посмотрел на врача, но ничего не сказал.
— Что до состояния Вашего сына, — продолжил доктор, переводя свой взгляд на больного. — То у меня есть плохие новости: мы никогда не встречались с тем состоянием, в каком сейчас пребывает Константин. Его состояние напоминает кому третьей степени. Он не реагирует на свет, на боль, реакция на внешние раздражители нулевая. Артериальное давление постоянно изменяется вместе с температурой, мы пока не можем найти причину их перепадов, а тонус мышц не меняется, лишь на его правой руке температура не превышает отметки двадцати градусов. Также, время от времени его тело может само начать двигаться…
— И, опять же, вы не знаете причину, — сказал ледяным голосом отец пациента, но в его голосе старый врач услышал нотки раздражения. — Что Вы хоть делаете, для того, чтобы остановить «приступы»?
— Мне неприятно это признавать, но причин такого поведения у организма мы установить пока не смогли. А, так называемые «приступы», сами проходят со временем, мы только смотрим, чтобы он во время них не свернул себе шею… Мы делаем всё возможное для скорейшего выздоровления Вашего сына, Георгий Антонович. Вы должны это понимать, как человек.
Георгий встал с ещё не насиженного места и подошёл к главврачу. Главврач всё также улыбался, но крысиные глазки бегали по помещению, ища защиты у стен.
— Значит делаете недостаточно, раз Вы не можете дать точный диагноз за прошедший месяц, — озвучил свои мысли старший Демин.
На подобное хамство доктор только открывал и закрывал рот, не в силах сказать что-нибудь в ответ, но на помощь подошла его помощница:
— Следите за языком, Георгий Антонович! У Вас нет должного образования, чтобы судить нас и наши методы. Если Вам что-то не нравится — пожалуйста, переводите Вашего сына в другое медицинское учреждение, — Георгий зыркнул на молодого врача, но промолчал. Она задрала голову и добавила: — Вы — не Анастасия Котова, героиня нашей клиники, чтобы давать нам замечания…
Услышав имя своей умершей жены, Демин резко развернул голову в сторону девушки и посмотрел на неё со всем гневом на который он способен сейчас, на что та лишь прикусила губу, понимая, что она сейчас явно сболтнула лишнее. Пришла очередь главврача выручать ассистентку:
— Анастасия была прекрасным хирургом, подававшим большие надежды. Как жаль, что знание анатомии не спасает от несчастных случаев, — сержант полиции сжал кулаки, но ничего не сказал. — Нам всем далась тяжело её смерть, особенно Вашему сыну, судя по его запястьям. Но давайте не будем создавать конфликтных ситуаций и растирать старые шрамы, чтобы из них не потекла боль. Почему бы нам не заняться своими делами: я — искать лекарство для Вашего сына, а Вы — продолжать работать в своей сфере. Мне кажется, что так мы если не загладим наш словесный конфликт, то не будем его развивать.
— Разумно, — наконец сказал Георгий, с долей сомнения в глазах. — Но Вы будете сообщать о всех изменениях и результатах мне.
— У Вас нет причин не доверять мне Георгий Антонович. Константин часто заходил в мою больницу и спрашивал совета, и я… возможно привязался к нему. Не так сильно, как Вы к нему или он к своему брату, но всегда остаётся неприятный осадок, когда я вижу его прикованным к больничной койке, — старый врач посмотрел на бессознательное тело и перевёл взгляд обратно на собеседника. — Я не призываю Вас мне верить.
Георгий поднял одну бровь, хмыкнул и подошёл к двери.
— Если бы Вы действительно привязались к моему сыну, то Ваш взгляд бы изменился, после того как Вы, док, на него посмотрели.
Сержант полиции открыл дверь и вышел из палаты, направляясь к выходу из наводящих тоску стен больницы. Главврач же не посмотрел на посетителя даже после его высказанного наблюдения. Он смотрел в сторону больного, сжав свои зубы, от чего на его лице появились ямочки.
— Юленька, — помощница быстро повернула голову в сторону главврача, и с её лица тут же исчезло раздражение вперемешку с испугом. Теперь помощница смотрела с обожанием на своего работодателя, словно щенок на хозяина. — Вы слышали пожелание нашего посетителя? — кивок послужил Юленьке ответом. — Хоть он не разбирается в медицине, он сказал весьма разумную вещь. Думаю, нам нужно взять несколько анализов, для того чтобы узнать реакцию клеток на другие препараты.
Блеск в глазах Юленьки засиял пуще прежнего, и она пулей вылетела из палаты. Главврач же медленно подошёл к бессознательному Константину и сел на краешек койки, доставая из верхнего кармана больничного халата небольшой фонарик. Он включил фонарик и уже хотел открыть глаз пациента, как голова бессознательного парня дёрнулась в сторону старого врача, его дыхание участилось, приборы засекли ускорение сердечного ритма, а руки резко сжались в кулаки, сжимая толстое одеяло. Врач был явно не в восторге от очередных движений тела Константина и нажал на кнопку помощи у стены. Он положил фонарик на тумбочку и схватил голову двумя руками, фиксируя её положение. Было бы обидно как ему, так и отцу мальчика, если тело свернуло бы себе шею будучи в бессознательном состоянии. В палату тут же ворвались доктора, которые тут же начали зафиксировали начавшие было уже двигаться ноги и руки и вкололи в сонную артерию шприц со снотворным. Через несколько секунд тело парня успокоилось, дыхание пришло в норму, как и сердечный ритм, а ранее напряжённое тело расслабилось, принимая снотворное.
— Доктор Тихонов, — обратился к главврачу врач, вколовший снотворное. — Вы уверены, что вкалывая хоть и разные, но снотворные, мы не усугубим состояние пациента?
— Более чем, — ответил на вопрос Тихонов, отпуская голову бессознательного парня. — Его организм необъяснимым мне образом «проглатывает» снотворное без вреда для себя.
— Если Вы не можете объяснить многих вещей, то может стоит передать пациента в другие руки?
Тихонов сначала недружелюбно сверкнул глазами в сторону спросившего, но в следующую секунду он изменил свой взгляд. Теперь он смотрел на врача, как на ребёнка, задавшего смешной и глупый вопрос.
— С таким состоянием никто не сталкивался, даже на Западе. Неужели ты считаешь, что они могут что-либо сделать?
— Вы ведь знаете, что мы на несколько лет отстаём от Запада по наукам. Они бы быстрее нас разобрались с стоянием пациента, чем мы, — настаивал на своём врач, продолжая держать в своей руке шприц.
— В твоих словах есть логика. Я приму решение в конце этой недели, а пока можете идти.
В этот момент, дверь в палату открылась, впуская помощницу главного врача, держащую поднос с пробирками и медицинскими инструментами. Только что прибежавшие врачи попрощались со старым врачом и вышли из палаты. Врач Тихонов надел перчатки, предложенные ассистенткой, и взялся за ещё не использованный шприц.