POV Константин
Поместье Уэйнов
Брюс остановился, так как почувствовал прикованный к его спине взгляд. Он обернулся, чтобы удостовериться в этом, и не прогадал. Сзади него, в нескольких метрах, только что остановился я, отвечая на удивлённый взгляд спокойным. Парень позвал меня по имени, но я не откликнулся и не побежал к нему как раньше, продолжая стоять на месте. Тогда он решил подойти ко мне самостоятельно: сократив расстояние, он присел возле и поинтересовался:
— Ну что опять случилось? — я промолчал, в том смысле, что не показал жеста. Посмотрев по сторонам, и, убедившись, что рядом нет Альфреда, спросил: — Может, перестанешь играть в молчанку и объяснишь в чём дело? У меня сейчас тренировка с Альфредом будет.
Я снова никак не отреагировал, сконцентрировав внимание на внутренних ощущениях. Нигде не возникало импульсов боли и не было эха в голове. Картина в голове постепенно стала приобретать свой конечный вид, но необходимо было ещё убедиться в ключевой детали.
Уэйн помотал головой и встал на ноги. Он что-то прошептал, что-то связанное с котами, но ничего конкретного расслышать не удалось. Между тем, парень снова пошёл по коридору, и, когда расстояние между нами стало прежним, я таким же неспешным шагом продолжил преследование. Сначала Уэйн как и прежде ничего не заподозрил, но на повороте остановился. И пока тот поворачивал голову, мне удалось остановится в той же позе, что и прежде. Реакция была ожидаемой: Брюс зажмурился, вновь повертел головой и посмотрел на мою персону, никак не приблизившись или изменив своё положение.
— Джейкоб, это не смешно, — предупредил парень, но вновь посмотрел вперёд и пошёл туда же, скрывшись за поворотом. Я, соответственно, пошёл за ним, внимательно вслушиваясь в тихие, почти неслышимые шаги.
Не прошло и трёх секунд, как они стихли, а это послужило мне знаком остановиться. И не прогадал: Уэйн выглянул из-за стены, и, опять заметив, что я приблизился, тяжело вздохнул и снова скрылся за углом, продолжая свой путь. Это напоминало игру, вот только смысл этой игры был не в поднятии настроения, а скорее был направлен на то, чтобы вывести подростка из себя, как минимум накричав на меня. Звучит странно, но этот крик мне необходим для доказательства или опровержения своей теории, хотя, прокручивая в памяти все ситуации, в которых я терял контроль над собой, можно было бы обойтись и без неё. И всё-таки следовало убедиться в своей правоте.
Шаги стали удаляться, это заставило меня двигаться чуть быстрее, чтобы восстановить прежнее расстояние. Добравшись до поворота, я выглянул из-за угла и наткнулся на бежевого цвета джинсы, а затем, подняв взгляд наверх, встретился с нахмуренным парнем, руки которого были скрещены на груди. Напряжённая поза и рассерженный взгляд говорил обо всём: об отношении к этой «игре», моему странному поведению, ситуации в общем и моему намеренному молчанию.
— Что происходит? — вновь задал вопрос спросил Уэйн, и на этот раз в голос был наполнен холодным осуждением, хотя ничего такого я не сделал, за что меня следовало осудить.
Не знаю, сколько бы длилось молчание, если бы не подошедший Пенниуорт, что застал нас двоих в таком положении. Ему точно хотелось окликнуть своего господина, но, увидев не только парня, но и меня, остановился, некоторое время наблюдая за стороны. Но, видя, что ситуация сама собой разрешаться не собиралась, он решил вмешаться, предварительно, как по привычке, сцепив руки за спиной:
— Мастер Уэйн, — подросток будто не услышал обращения, однако сам Пенниуорт не собирался отступать: — прошу прощения, что прерываю Ваше, как я понимаю, соревнование с Джейкобом «Кто кого переглядит», однако только что подошло время тренировки. Надеюсь, Вы не забыли?
Брюс сразу не ответил, продолжая буравить меня взглядом, словно действительно мы играли в гляделки. Но не прошло и минуты, как парень моргнул и с тяжёлым вздохом ответил опекуну:
— Конечно я не забыл, Альфред. Иди без меня — нужно уладить в Джейкобом один вопрос.
Удовлетворённый ответом Пенниуорт развернулся на каблуках и направился обратно к лестнице. Уэйн проводил взглядом дворецкого и обратно повернулся ко мне. Я же успел перебежать к ногам парня и чуть пободать его ногу, прикрыв глаза, чтобы шерсть не попала в них. Можно было сказать, что я продолжаю выводить парня, используя все доступные и известные мне методы, и в этом была своя доля правды. Другая же доля была до зубной боли глупа, что признаваться было даже стыдно: у меня всего-навсего зачесался лоб.
Уэйн наклонился и подхватил меня на руки, подняв моё тело чуть ниже, чем на уровень своего лица. Он всё также был рассержен, но отчётливо улавливалось и растерянность. А ведь и правда: ещё каких-то пару дней назад я не доставлял неудобств парню, и тут, как гром среди ясного неба, началось не пойми что: я то постоянно преследую его, то встану у ног и буду требовать ласки, когда сам Брюс занят, то переложу важную папку на другое место, из-за чего приходится её искать, то лягу на его ноги, пока тот будет просто лежать или спать (хотя последнее вряд ли можно было отнести к чему-то раздражающему). В общем, я попытался привлечь его внимание всеми возможными в пределах разумности методами. Понятное дело опорожняться на него я не буду или рвать важные документы на доске расследования. Мне нужно было вывести его из себя, но лишь на короткое время, чтобы на следующий день всё мною сделанное было бы небольшим недоразумением и свалить можно было на недостаток внимания. К слову, Брюс и правда стал меньше уделять мне внимание. Но мне, если говорить по правде, всё равно, сколько времени я с парнем. Был бы я обычным котом с обычным сознанием — тогда да, не всё равно, а так мне не сложно было найти себе занятие.
— Джейкоб, я правда не понимаю, что ты хочешь мне этим всем сказать! — затем добавил еле слышно, немного приблизившись: — Ты же можешь на машинке напечатать, к чему все эти…
Но окончить фразу я не дал: вовремя смекнув, я с хитрым прищуром высунул шершавый язык и, чутка вытянув шею, лизнул тонкие мягкие губы ещё до того, как они сомкнулись. Язык успел коснуться передних зубов парня и тут же вернуться ко мне в рот, как раз в тот момент, как Уэйн резко закрыл рот и отпустил меня, не обратив внимание на то, что между мной и твёрдой поверхностью было около метра. Однако благодаря строению скелета и хорошо развитому вестибулярному аппарату удалось обойтись лишь небольшим уколом боли в ещё не зажившую лапу. Преисполнившись сомнительной гордостью, я вскинул голову, чтобы посмотреть на реакцию Брюса. Парень старательно пытался вытереть с нижней губы слюну, что осталась после моего языка, одновременно отплёвываясь от неё же будто от яда, в то время как сам он обронил короткое «Фу!». А внутри меня что-то приятное разрасталось внутри, заставляя удовлетворённо смотреть на старания Уэйна, заставляя пробегать по всему телу табун мурашек под чёрной шерстью.
— Джейкоб! — вскрикнул подросток, наконец избавившись от склизкого ощущения на губе. Он посмотрел на меня, а взгляд не предвещал ничего хорошего. От ярости крылья его носа вздувались, а руки медленно сжались в кулаки. Такой гнев вперемешку с обидой мне не впервой видеть, видал и похуже, когда я отпустил в письме «нелестное» словечко в адрес Селины. Скорее всего, Уэйн за время моего преследования о чём-то усиленно размышлял, а моя «игра» начала сбивать его с мысли, а моя последняя шалость и вовсе коала последней каплей.
С громким топотом сократил расстояние парень и поднял меня за шкирку также до уровня лица, но теперь сохранял приемлемое расстояние, чтобы я не смог дотянуться языком до лица.
— Игры. Закончились! — отчеканил подросток, но место ожидаемого страха или стыда на моей морде заняло любопытство, ведь мне действительно было интересно, что будет дальше. Парень слишком сильно привязался ко мне, чтобы тут же выбросить на улицу и отказаться от меня или заморить голодом.
Брюс направился в противоположную от лестницы сторону, продолжая держать меня за шкирку. Ясно стало, что ничем хорошим это для меня не закончится, но надеяться на другое, кардинально отличающееся от предполагаемого развитие событий не стоило. В конце концов, я знал, на что шёл и на тот момент не жалел об этом.
— Хуже ребёнка! — жаловался будто в пустоту Брюс, дёрнув за ручку двери. Мы зашли в его комнату, после чего парень неаккуратно бросил меня на свою кровать. Благодаря пружинистой и мягкой поверхности лапа не отозвалась болью, как это было бы, если Уэйн небрежно бросил меня на пол. Затем, он направил свой указательный палец на меня и, как бы отчитывая, сквозь зубы процедил: — Ты наказан!
Ты не выйдешь из комнаты, пока я не вернусь, понял?!
Знакомый звон оглушил меня на время, но теперь я был готов к нему, как и к внезапно уколовшей мою и так повреждённую лапу боли. Всё как в предыдущий раз с разницей лишь в то, что в тот раз приказ относился к Кайл.
Брюс развернулся и вышел из комнаты, предварительно хлопнув дверью, чтобы я наверняка не смог выйти. От негромкого хлопка я всё-таки зажмурился, но быстро пришёл в себя. Уши напряглись, сконцентрировавшись на шагах за дверью. Они были гораздо громче, чем в момент моего «преследования», оно и ясно. Но постепенно их звук начинал пропадать, пока и вовсе не стих, оставив в коридоре тишину. Кивнув самому себе, я спрыгнул с кровати и подбежал к двери. Мне уже приходилось открывать двери с продолговатыми ручками и не раз. Но в этот раз что-то мне будто мешало: то лапы не дотянутся, то прыжок слишком низкий, то те же лапы соскользнут, то лапа с татуировкой колет так, что и секунды невозможно продержаться. Словом, я будто позабыл, как открывать двери будучи в коте. Но вместо того, чтобы разочароваться, я радовался каждой неудачной попытке. Ведь наконец, за столь долгое время хоть какой-то пазл окончательно собрался воедино.
Вскоре мне надоели несчастные потуги выбраться из комнаты. Я отступил от двери к ковру и с чувством собственного достоинства присел возле кровати хозяина.
«Теория работает! Значит, если Брюс Уэйн отдаст мне приказ, то я незамедлительно выполню его. Именно приказ, так как если это будет просьба, то эффекта не будет. И есть два способа, как снять приказ: первый это дождаться окончания его действия, как в нынешнем приказе, то есть я смогу выйти из комнаты лишь тогда, когда парень вернётся. И второй — Брюс должен по собственной инициативе коснутся меня. Именно он меня, а не наоборот, в обратную сторону приказ не аннулируется. То есть, фактически, я являюсь его рабом, который незамедлительно будет выполнять приказы своего господина. Это довольно печальная правда, но может я ещё что-то упускаю, может, есть способ самому сбросить приказ, но почему-то мне в это слабо вериться».
Конечно, можно было приложить больше усилий чтобы открыть дверь, но не хотелось ещё больше тревожить перелом. Ещё бы срослась кость неправильно, пришлось бы ломать снова, что оптимизма не добавляет. Не хотелось бы ещё дольше проходить с металлическими конструкциями, которые несколько сковывают движения и ограничивают меня. Точность суждений мне, конечно, важна, во избежание неловких ситуаций и недоразумений, но пока не до такой степени. А за это время можно было обратить внимание на другие вопросы, такие как почему у меня сбитый режим, как мне удаётся наедаться на два дня вперёд или почему лапа иногда болит без приказов? С последним было бы сложнее всего, ибо тут нужно отталкиваться от трагедии Брюса, а ковырять кровоточащую рану не хотелось, поэтому было принято решение заняться первым. Тем более было стойкое ощущение, что первый и второй вопросы связаны между собой и могут иметь одну и ту же причину.
Я встал на все четыре лапы и направился к столу. Там всегда лежат письменные принадлежности, а также пару листов бумаги. Их гораздо меньше, чем в кабинете, и причина понятна, ведь там доска расследования. Брюс ими пользуется, пишет туда свои мысли и рассуждения, старается найти больше нарушений в работе своей корпорации и провести связь между ними и действиями Марони, известные из прессы. Старается потому что это очень сложно, поскольку самой прессе доверия нет, даже между строк вряд ли найдёшь правду. Наверное, журналисты просто понимают, что даже правдивая статья не изменит жизнь в городе, возможно обычные жители просто приняли такую жизнь: постоянно бояться выйти на улицу даже при свете дня, быть убитым после семи вечера (судя по новостям, после этого времени активизируются все мелкие и не очень преступники), жить при коррупции. А надеяться на полицию, также коррумпированную, не стоит. Один идеалист уже устоявшуюся систему не сломит, кстати о нём уже давно не слышно. Вряд ли убили, по крайней мере не хочется в это верить.
Взобравшись на стол через чуть не задвинутый стул, я осмотрелся. Чуть поодаль лежали два листа возле печатной машинки. Сама машинка была заправлена, что безусловно радовало, не придётся брать карандаши да ручки в зубы и писать на листе гигантские закорючки, после которых шея вместе с клыками будет обязательно болеть.
«Что же я имею на данный момент?» — спросил я себя, подходя к машинке. — «Я могу не есть около двух дней, спать столько же, после которых я буду полон сил уже примерно дней пять. Лёгкая сонливость возникает к началу или середине пятого дня, а к концу его же я засыпаю на ходу и не усваиваю получаемую информацию. Короче говоря, всё то, что должно со мной происходить каждый вечер, будучи человеком. Именно человеком, а не котом, так как уже второй должен сколько часов спать?» — подняв голову вверх, я попытался вспомнить хотя бы примерное число. Особое внимание я обращал на воспоминания, проведённые в приюте, когда смотрители ломали надо мной голову, а я был в это время занят освоением и изучением собственного тела, а также копался в днях, проведённых на улице. — «Хм, вроде, коты да кошки должны спать около четырнадцати или семнадцати часов в сутки. И что же мне эта информация даёт?»
Щёлкающий звук клавиш раздавался лишь тогда, когда необходимо было записать какие-то ключевые слова, записывать все — утомительное занятие, не имеющее смысла.
«Кстати, я могу заснуть и в том случае, если моё тело пройдёт через тяжёлые физические нагрузки, ситуация с учебником истории тому пример. И тогда я проспал… меньше дня», — до края листа напечаталась фраза на английском «Усталость — меньше дня».
Я обошёл машинку, передними лапами обхватывая за край пишущей ленты. Благодаря немалому весу, получилось отодвинуть её обратно к началу, но оставалось ещё повернуть колёсико, чтобы вытащить часть листа и продолжить печатать. Тут возникли трудности, сказывались лапки: сначала не удавалось удобно обхватить колёсико, а поворачивать его стало той ещё задачей. Сил, может, и хватало, вот только чем больше сил я прикладывал, тем, скорее лапы соскальзывали, и всё же понемногу лист выходил из машинки. Немного упорства, и новая строка готова.
«С Брюсом работать с машинкой легче, нежели одному, » — обречённо вздохнул я, возвращаясь на место. — «Но нужно продолжать работать. Итак, из-за чего может быть вызван такой режим? Когда меня осматривал ветеринар, он ничего не нашёл, что вредило бы моему здоровью, соответственно не смог дать диагноз. Да, за мной следили, но не так, как в Уэйл Зайн, » — я недовольно вздрогнул, вспоминая дни в белой комнате. Хорошо ещё, что не с мягкими стенами, а то точно бы почувствовал себя психически неуравновешенным, которого постоянно чем-то пичкают да колют. — «Долго наблюдения не продолжались, и вскоре что смотрители, что ветеринар смирились. Помню фразу последнего: «Никаких болезней не идентифицировано, отклонений нет, так что кот здоров». На том и закончилось. А кто я такой, чтобы не верить словам врача?»
Новая фраза появилась на листе «Режим — не болезнь». По правде, говоря, мне бы чуточку больше информации, вот только где было взять её? Всё что у меня было — уже на листе. Надо было через них добраться до сути.
«Пять дней бодр, два дня сплю. Встаю через два дня, засыпаю через пять…» — клыки чуть столкнулись концами с десной, а на языке появился металлический привкус. Видимо, случайно прикусил до крови. — «Кошки спять четырнадцать часов, десять часов на бодрствование… А во сколько раз отличается мой режим от режима обычного кота? Пять дней это сто двадцать часов, два — сорок восемь. Сто двадцать часов на десять это двенадцать раз. Но если сорок восемь разделить на четырнадцать, то получается лишь в два раза. Вот только… кошки спят дольше, чем ведут активность, я же, находясь в шкуре кота, наоборот, больше двигаюсь, нежели лежу. Влияет самосознание скорее всего, мне же есть чем заняться, в то время как обычные коты им не обладают. Всё, что они могут — спать, есть, ходить в туалет, походить немного туда-сюда, да снова спать. Наши режимы различаются, не нужно говорить почему, и так понятно. Таким образом, мне будет близок режим не кошек или котов, а людей, и расчёты следует проводить опираясь на время среднестатистического человека».
За окном раздались торопливые шаги, а за ними и голос дворецкого. Всего разговора я, естественно не услышал, но обращался Альфред явно к Брюсу. Последний же ничего не отвечал, а шаги продолжались. Не сдержав любопытства, я залез на подоконник, благо он находился, можно сказать, на одном уровне с поверхность стола. Из окна открылся вид зелёный двор поместья. Да, в некоторых местах можно было разглядеть тёмную землю, а некоторые ветки деревьев не полностью были покрыты листьями. Май уже «гулял» по двору, относительно скоро пришло бы лето, а с ним, к радости Брюса, окончание учебного года. Конечно, даже летом у него продолжатся занятия, их никто не отменял, но парень и не жалуется. Ему кажется, что школа совершенно ненужная ему вещь, отчасти я могу с ним согласится. Мне кажется, что школа по большей части нужна для того, чтобы ученик нашёл собственное «Я». Базовые знания можно получить вне школы. Но это не значит, что в школу можно и не ходить: в любой момент можно разочароваться в том или ином предмете, вкусы могут резко поменяться, от этого никто не застрахован. Да и коммуникацию нужно развивать, куда без неё?
Брюс с самого начала мечтал быть главой корпорации, руководить советом директоров, хотя, как мне известно, любой Уэйн мог заниматься чем-то параллельно, к примеру как отец парня, Томас. Последний был врачом и весь признанным, при этом самой корпорацией занимался совет директоров. Сам Томас нужен был лишь на важных собраниях да подписать кое-какие бумаги. С трагедии решение Брюса не изменилось, а стоило ему найти нарушения в работе Уэйн Энтерпрайзис, так и вовсе стал с рвением изучать необходимые предметы. Главное, чтобы потом не оказалось, что это не его.
Я опустил взгляд и проводил две удаляющиеся фигуры взглядом. С утра пораньше, вне зависимости от дня недели, Альфред выводит Уэйна на пробежку. Двор большой, поэтому за пару кругов успевает устать что парень, что дворецкий (второй, конечно же, устаёт меньше, не смотря на возраст). Сам я никогда не присоединялся к ним, а то было бы странно видеть кота на пробежке, да и дыхалка моя не та, что в человеческом теле, быстро устаю. Мне нравилось отвлекаться от своих занятий и смотреть на тренировки, будь то та же пробежка или бокс. Навевались воспоминания. Вспоминалось и тхэквондо, и как я с пацанами из группы в тайне ото всех ходил по заброшенным зданиям, было пару раз, когда мы и вовсе ночевали там же, а родителям говорили, будто идём в гости друг к другу. После пятнадцати я стал гораздо реже ходить туда, но раз в год мог себе позволить.
Ноги будто сами подкосились, от чего тело опустилось на поверхность не слишком тёплого подоконника, благо шерсть не давала холоду добраться до кожи. Как-то все мысли улетели на задний план, а на их место пришли те самые воспоминания. Не смотря на требовательного тренера, у нас был дружный коллектив, не сказать, что прям «не разлей вода», но этого ненужно было. Восемь лет мы так дружили, кто-то уходил, а кто-то приходил, но на восьмом году нас особенно стало мало, всё из-за ЕГЭ. Я не переживал на этот счёт, поэтому продолжал ходить, но так не думали остальные. Ну, а когда я поступил в институт, тогда уже я ушёл, поставив учёбу превыше тренировок. Будучи студентом я не запускал себя в физическом плане, продолжал поддерживать форму, да отец если что был рядом, но на тхэквондо я больше не приходил.
«Грустно даже…» — подумал я с сожалением. Но почему-то в моей памяти не всплывали имена моих давних друзей. Я помнил их лица, события, прожитые с ними, но как их звали… нет, ничего не приходило на ум.
То же самое можно было сказать про гимнастику, но тут можно понять: не слишком долго я ею занимался по отношению с тем же тхэквондо, тем более мне тогда сколько было? Семь или шесть? Мало воспоминаний у меня осталось об этом возрасте. Только помню, что я сам захотел ей заниматься, стоило мне посмотреть на выступление гимнастов по телевизору, и никто не был против, помню, что был парень, с таким же именем, как у меня, и помню, как папа в мои девять лет записал меня на тхэквондо, а с гимнастики посоветовал уйти, поскольку дальше было бы сложно совмещать и учёбу, и его тренировки, и гимнастику, и единоборства. Вспоминая, как худо мне было в четырнадцать, я могу лишь согласиться с его словами. Меня в тот момент не мучал вопрос, почему папа так сделал, а позже он отмахивался одной фразой: «Она нужна была для подготовки и не более», а о том, нравилась ли мне она или нет он и слушать не хотел. До сих пор понять не могу, какие были причины, ведь на тренировках выделяли время на растяжку.
А на тренировках отца, понятное дело, был только я. Если на тхэквондо меня учили использовать ноги, то папа сначала учил только рукопашному бою. И со временем тренировки становились серьёзней: если сначала, это были обычные стойки и обычные удары кулаками, то после он обучал меня как обращаться с ножом, как им правильно орудовать, как обезоружить противника с тем же ножом, были уроки метания ножей, мне они не очень нравились, слишком было сложно. А после пошло обращение с огнестрельным оружием. У папы был знакомый, у которого был тир, там он и обучал меня как собирать и разбирать оружие, стрелять не только из пистолета, но и из автомата, попадать точно в десятку из винтовки, переходить на ходу с одного вида оружия на другой, вообщем, как будто делал из меня профессионального наёмника. Эти знания мне не пригодились, хотя у меня было разрешение на оружие для самообороны. Я даже не носил его толком, оба пистолета пылились в моём сейфе, о котором знал только я да папа, Нине и Кириллу не следовало об этом знать, но открыть мог только я, отец пароля не знал.
«Будь я в теле человека, эти навыки мне бы здесь пригодились…» — промелькнуло у меня в голове. А ведь и правда, стоит только взять тот факт, в каком городе я находился. Но вот проблема: где мне можно было взять оружие? Ведь мне нужно было разрешение, которого не было, и деньги, которые я никогда не видел. У меня вообще не было бы никаких документов, только если сверхъестественные силы не скинули бы на голову всё необходимое. — «Хотя, сейчас заканчивается весна тысяча девятьсот девяносто четвёртого года, таких паспортов, как у меня, ещё нет. Одни проблемы с этим «переселением»… так, стоп!»
Я резко встал на ноги, сбрасывая наваждение. Только тогда до меня дошло, что я опять сбился с мыслей, с моего маленького «расследования». Обычное любопытство заставило посмотреть в окно, и оно же стало причиной оторваться от работы. И такое не впервые, вследствие чего я был склонен полагать, что где-то внутри кошачьего мозга осталась личность самого кота, грубо говоря. Если я стремился к активности и найти ответы на вопросы, то кот оттягивал мыслительные процессы. Хотя можно просто скинуть это на кошачьи повадки и не искать где-то в сознании следы личности кота.
«Надо возвращаться к работе!» — приказал себе я, поднимаясь. Бросив последний взгляд на пробегающих людей, отошёл от окна и вернулся на место перед машинкой. — «Так, на чём я остановился?.. Точно, разница между моим временем активности и временем активности среднестатистического человека, а также во сколько раз отличается мои часы сна от человека. Здоровый сон для человека — это сон около восьми часов, меньше — недосып, больше — усталость. Мне нужно два дня, то есть около сорока восьми часов, следовательно ровно в шесть раз больше, чем человеку. Шестнадцать часов активности для человека против моих ста двадцати… семь раз, если округлить до целых. То есть для меня время течёт в шесть с половиной раз медленней. Следовательно, один нормальный день для меня — это шесть с половиной дней здесь».
На краю листа появилось число «6.5», дальше писать некуда, только поднимать лист, что мне и нужно было сделать по хорошему, но как-то дальше мысль не шла, чтобы продолжить её излагать. Ну, узнал я, что в шесть с половиной раз отличается моё время от настоящего, и что с того? Нужна была причина, по которой это происходит.
«Причина, причина… Шесть с половиной дней… Почему столько? А если отталкиваться от того, что это нереальный мир, м? Что, если здесь просто время движется иначе, нежели в реальном? Помню я один фильм да пару книг по научной фантастике, в которых команда попадает на другую планету, на которой время течёт иначе, нежели на их родной Земле. Но попадая на другую планету они подчинялись течению её времени, то есть одна минута на неродной планете — была и их минутой и, насколько я помню, такие планеты находились рядом с чёрными дырами, из-за которое общее течение времени менялось. Опираться на фантазию совершенно разных авторов конечно та ещё идея, но других вариантов у меня нет, приходиться рыться в их идеях, » — я посмотрел на своё отражение через отполированную машинку. Голубые, по-людски умные, кошачьи глаза в чёрной краске внимательно следили за мной, не то осуждая, не то рассуждая между тем о чём-то своём далёком. Не будь этот взгляд всего лишь отражением, мне было бы как минимум неприятно ощущать его на себе. И не будь это маловыразительными глазами кота. — «Ничего в голову не идёт, хоть застрелись. Я — это кот или моё сознание находится в коте, неважно, соответственно я должен подчиняться течению времени этого мира, но почему этого не происходит. Почему? Неужели и это тело из реального мира, как и я? Тогда в чём логика засунуть мой разум в кота, и того же, только с моим сознанием, перекинуть в выдуманный мир? Что за извращенец до этого додумался? Ответ один: таинственный Курок’c, о котором ни в одной мифологии ни слова. Проштудировать ещё раз всё мифологическое? Увольте, от этого будет столько же смысла, как после первого знакомства».
Тут я понял, что без помощи не обойтись. Опять.
Конец POV Константин
***
Лёгкие горели, хотя казалось, что Брюс пробежал всего ничего, а ноги уже подрагивали. Добежав до дворецкого, Уэйн упёрся руками о колени, продолжая рвано дышать. Сегодня Альфред был серьёзно настроен, поскольку предыдущие утренние тренировки забирали не так много сил. Или же сам Брюс неожиданно для себя за день растерял форму, что было невозможно, поэтому парень остановился на первом.
— Уже устали, мастер Брюс? — задал риторический вопрос Пенниуорт. Сам же дворецкий казалось не устал совсем, но вздымающиеся плечи говорили об обратном, но на это Брюс не обратил внимания, лишь отмахнулся.
— Альфред, подожди… только отдышусь, — только и сказал Уэйн, ненадолго подняв раскрытую ладонь в качестве знака. Однако через несколько секунд она упала обратно на колено.
— Неужели Вы так привыкли к засиженному образу жизни, что для Вас небольшая пробежка кажется смертельной? — усмехнулся Альфред, надевая на руки боксёрские перчатки. Невооружённым глазом было видно, что Пенниуорту небольшая пробежка была только в радость. — Сгорбившись вы дыхание не восстановите. Распрямитесь, дайте Вашим лёгким наполниться свежим утренним воздухом. Посмотрите по сторонам: разве сегодня не прекрасное утро?
Уэйн тяжело вздохнул и, собравшись с силами, выпрямился во весь рост. Ему не хотелось глазеть по сторонам и единственное, за что он был благодарен, так это не успевшей уйти ночной прохладе и сырости после дождя. Тело быстрее остывало, холодный воздух приятно забирался под рубашку за спину, вызывая табун мелких мурашек. И всё же на лбу под успевшими к тому времени растрепаться чёрными волосами собирались капельки пота, а само лицо чуть покраснело от нагрузки. Но даже так Уэйн, не смотря на то, что ему нужно было больше времени для восстановления сил, потянулся за своими перчатками, протянутыми дворецким. Приняв их в руки, он спокойно, не торопясь, стал надевать их на руки. Сначала на правую, затем на левую, при этом успевая вспомнить всё то, чему учил его Альфред. Удары, правильная стойка, увороты — но мысли были спутаны, от чего что-то конкретное вспомнить было проблематично.
Кое-как встав стойку, парень приготовился. Дворецкий не стал делать замечание парню на явно неправильную стойку, а решил сделать несколько иначе: лёгкие удары падали именно в те места, в которых Пенниуорт увидел неправильное положение. Брюс ловил всё на лету, поэтому через несколько ударов, он наконец встал правильно, благодаря чему удавалось блокировать куда больше ударов, нежели раньше. Тогда Альфред перешёл от некоторой разминки до самой тренировки. Уэйн это сразу понял, стоило ударом дворецкого ускориться, поэтому он решил полностью уйти в защиту.
— Мастер Брюс, — Альфред сделал несколько ударов, и, убедившись в своих суждениях, продолжил: — Вы не можете постоянно защищаться, это невыгодно. Попытайтесь ударить меня.
Сказав последнюю фразу, Пенниуорт тут же ударил попытался пробить защиту Брюса. Бил бы в полную силу, точно бы сломал её, но этого не нужно было. Но Уэйн после внял словам и редко, но начал атаковать, конечно безуспешно: Альфред то уворачивался, то блокировал удары, одновременно отвечая на удары тем же.
— Сильнее, господин Брюс! Не жалейте сил! — Уэйн нахмурился, но продолжил. Сильнее удары не стали, но быстрее точно. — Хорошо, так держать!
Кожа на перчатках скрипела, стоило кулаками под ними сжаться сильнее. Спарринг продолжался, но вместе с этим продолжались замечания дворецкого. Уэйн же продолжал впитывать информацию, сам того не замечая, как удары его становились сильнее, но чем чаще становились удары, тем больше замечаний сыпалось в сторону защиты. И в подтверждение дворецкий бил по открывающимся местам.
— Брюс, не отвлекайтесь! — очередной лёгкий удар упал на мокрую макушку парня, от чего последний беззвучно зло выдохнул через плотно сжатые зубы, но заблокированный им удар Альфреда, немного успокоил его.
Вдруг, неосознанно он вспомнил о Селине. О точнее о том, как она раскритиковала тренировку через боксёрские перчатки. И в её словах была своя правда: никто в Готэме не будет драться в перчатках, никто не будет давать время тебе подготовиться и мало кто будет драться без оружия. С этим согласился и Альфред, но в слух тогда ничего не сказал, однако Брюс понял по молчанию. И всё-таки ему казалось, что пока он не готов к такому спаррингу, стоило хотя бы научиться как правильно атаковать и защищаться.
Воспоминания о Кошке сбили его с настроя, но точный удар Пенниуорта вернул в реальность парня. Выслушав очередную нотацию от Альфреда, Уэйн вновь, собравшись с мыслями, сосредоточился на спарринге. Но вскоре снова отвлёкся, что не осталось незамеченным от дворецкого.
— О чём-то задумались, мастер Брюс? — поинтересовался Пенниуорт, одновременно нанося серию ударов, от которых Уэйну удалось защититься.
— Это не важно, — ответил парень, хотя его лицо говорило об обратном. Альфред это понял, поэтому стал дальше гнуть свою линию:
— Так неважно, что Вы пару раз успели пропустить мои удары и не воспользоваться шансом удачно ударить во ответ?
Парень закусил губу. Он не хотел говорить о Селине с Альфредом: он, как и Джейкоб, не питал симпатии к ней. Неужели один лишь факт того, что она живёт на улице достаточно, чтобы недолюбливать? Брюс был с этим решительно не согласен. А может, всё дело в том, что она воровка? Ведь Джейкоб вроде «говорил», что видел её ночью, но парень сначала не верил, поскольку полностью доверял системе безопасности поместья, но после того, как в поместье пробрались наёмники, слова кота казались не такими фантастическими. Но Уэйн всё равно не верил, ведь что ей здесь делать? Однако если вспомнить те вещи, которые она украла и положила на стол тому торговцу, то ответ сам приходит на ум. Вот только Селина вернула все те вещи, когда он и Альфред были в поликлинике. Прозрачный пакет с вещами на столе в кабинете и записка «Возвращаю» были обнаружены после приезда, хотя система безопасности молчала.
— О кошках… — неоднозначно ответил парень, попытавшись вновь пробить защиты дворецкого. Также неудачно.
— Вот как… — протянул Пенниуорт, но тут же добавил быстрее: — О кошках или котах?
— Теперь и о котах.
И это было правдой: во время пробежки Брюс позабыл о необычном поведении Джейкоба, но стоило Альфреду уточнить о сути размышлений парня, как последний вспомнил о нём. Что с ним произошло парень не мог ответить. Что он такого во сне увидел, что уже второй день пытается заставить Уэйна обратить на него внимание? И ладно бы, если и раньше кот либо показывал на какую-либо вещь, либо печатал на машинке, но этот случай необычен тем, что внятного ответа питомец не даёт. А из-за этого Брюс пару раз сбивался с мыслей, что сильно раздражало. Последняя выходка так и вовсе довела до точки кипения. Возникало ощущение, что питомец Брюса стал «нормальным» как кот.
«Джейкоб дверь откроет, » — убеждал себя Брюс, пытаясь не слишком сильно уходить в себя. — «он уже несколько раз так делал».
— Сегодня с утра у Вас было неважное настроение, а Ваш питомец не вовремя оказался рядом? — Брюс кивнул головой, Альфред неопределённо хмыкнул, что не осталось незамеченным от парня.
— Что такое?
— Мастер Уэйн, вы наверняка знаете о том, что происходит с котами во время весны?
Брюс застыл. Он знает, о чём говорит Альфред, но ошарашило другое: в голове ранее не возникало и мысли о подобном, хотя это естественно для животных. Джейкобу около пяти лет, насколько известно, но уже в этом возрасте кот может оплодотворить кошку, соответственно появятся котята. Но Брюс не знает, приведёт ли его питомец своё потомство домой или оно само придёт вместе с кошкой. Что-что, а парень не готов был заботиться о нескольких котах, ему и одного «ненормального» было предостаточно, вряд ли у дворецкого были противоположные мысли на этот счёт.
«Если так посмотреть, то побеги Джейкоба из поместья можно только так и оправдать — найти кошку и дать потомство. Но тогда почему он возвращался не обратно в поместье, а ко мне? Неужели оба раза он был неподалёку? Вряд ли, Новый город и Нерроуз слишком далеко друг от друга находятся. Может он решил несколько кошек… ну, это, нескольким кошкам дать потомство? Тогда со сколькими он уже… повстречался?»
— Мастер Брюс? — Пенниуорт потряс парня за плечо, увидев, как на лице второго застыл немой ужас. Уэйн не сразу пришёл в себя, но когда стеклянные глаза наполнились осмыслением, парень лишь пролепетал:
— Джейкоб… не думаю, Альфред…
— Почему же, господин Брюс? По-моему, Ваш кот уже дал все намёки на то, что планирует завести детей.
Альфред предложил присесть, на что Уэйн лишь заторможено кивнул, ничего не отвечая в слух. Стоило им дойти до кухни, а Брюсу добраться до стула возле обеденного стола, как Уэйн закрыл глаза руками в перчатках. Его пугал не только сам факт того, что Джейкоб мог начать активную половую жизнь, но и то, что он мог просто наврать Уэйну. Причём уже третий раз: первый раз по поводу экспериментов безумного учёного из России, второй раз по поводу его первого побега из поместья, когда Уэйн Энтерпрайзис организовал благотворительный вечер, третий раз по поводу второго побега, когда Брюсу и Селине пришлось бежать из родового имения от наёмников. Как после такого можно было верить ему? Что из сказанного им правда, а что — ложь?
«Может, Джейкоб не сказал мне об этом, потому что испугался? Испугался моей реакции? Но ведь он должен был понимать, что этот вариант будет куда лучше, нежели если он приведёт своих детей ко мне домой. А если он просто пренебрегает моей заботой о нём? Решил, что если я о нём забочусь, то и приму его потомство? Но я к этому не готов!»
Дворецкий поставил перед парнем стакан с холодной водой, но он не обратил на него внимание, продолжая закрывать глаза боксёрскими перчатками.
— Это шокирует, да, но Вы должны были понимать на что шли, когда мечтали о коте, — продолжал Пенниуорт, расхаживая вокруг своего господина. — Стоило принять меры до того, как вся история так развернётся. Странно то, что его не стерилизовали ещё в приюте.
— Мы пока не знаем, — наконец сказал парень, трясущимися руками снимая перчатки. — Джейкоба вроде как нашли на улице, он мог выйти в город чтобы прогуляться… — уже более неуверенно продолжил Брюс.
— Тогда Ваш кот не умный, а странный, — парировал дворецкий. — Покидать уютный дом, в котором и тепло, и есть еда, чтобы вернуться в холодный неприветливый город просто потому, чтобы просто прогуляться. Поймите, господин Брюс, животное остаётся животным, каким бы умным оно не было. Оно не может логически мыслить, им управляют инстинкты.
Уэйн лишь изредка кивал, пока взгляд был прикован на редкие пузырьки на дне стакана. Только инстинкты… слова дворецкого эхом раздавались в разуме Уэйна. Он столько жил с убеждением, будто его кот необычный, понимает его. Наверное зря он поспешил с выводами и решил, будто его питомец разумный.
«Но он же умеет читать и писать!» — в то же время противилась какая-то часть Уэйна. — «Прекрасно понимает речь, не только на уровне команд. И всё же, вдруг даже при этом, инстинкты играют решающую роль в поведении?»
Брюс не знал. Он запутался. Единственный, кто мог дать внятный ответ — сам Джейкоб. И он должен был быть в поместье, если не ослушался приказа. Но опять же: что из сказанного Джейкобом будет правдой? Будет ли вообще правда? Брюс мог только надеяться на честность и совесть кота. Если первое вообще было в нём.
— Альфред, — дворецкий остановился и посмотрел на парня. Последний собрал остатки самообладания, и, с немного тревожным лицом встал из-за стола, так и не притронувшись к стакану с водой. — Мне нужно отойти. Можно закончить тренировку?
Альфред развёл руками, как бы выражая согласие, но этого было достаточно, чтобы парень сорвался с места на второй этаж. Миновав лестницу, он устремился к себе в комнату. Усталость как рукой сняло, вроде как это и было второе дыхание, о котором Брюсу не раз приходилось слышать.
Парень дёрнул ручку двери и влетел в комнату, заставив кота вздрогнуть и подняться на лапы. Он всё это время сидел у машинки, как посчитал Брюс, но из комнаты не вышел. Сам Джейкоб наклонил голову на бок, словно спрашивая парня: «Что случилось?» Брюс в два шага преодолел расстояние между ними и резко схватил кота двумя руками, что последнему не слишком понравилось. Но не успел он зашипеть на хозяина или как-то иначе обозначить недовольство, как Уэйн выдал на одном дыхании:
— Джейкоб, ответь мне честно: у тебя дети есть?
***
Архангельск
Ира никогда не считала себя верующей. В детстве она не задавалась вопросом, кто такой бог и зачем в него верить, а после из принципов в него не верила. Это было связано с тем, что в работе врача надеяться необходимо на свои собственные силы и знания, никто свыше не поможет ни тебе, ни пациенту. И всё же, родственники и друзья пациентов в большинстве своём благодарят именно Бога, куда меньше самого врача, но к этому быстро привыкаешь. Кому-то проще поверить в сверхъестественное вмешательство больше, чем в реальные силы настоящих людей. Васнецова не проводила исследование, почему именно так происходит, наверняка это связано с воспитанием, с чем же ещё?
Ира — взрослая девушка с уже сложенным взглядом на мир. Мало что может изменить её мышление и взгляды на ту или иную ситуацию. Если ей надо во что-то поверить, то нужны факты, без них в сказанное слабо вериться. Но бывают и ситуации, когда даже фактов не достаточно, чтобы поверить.
Васнецова встала из-за стола и направилась к окну. Закатное солнце сегодня было особенно прекрасным: оно казалось персиковым, как и небо вокруг него. Ещё один июльский день подходил к концу, не за горами август, после которого вновь наступит осень. Но она не пойдёт в универ как это было шесть лет подряд — к этому времени она уже будет на работе, возможно её возьмут на полную ставку, а может потребуется для этого больше времени. Как бы то ни было, как раньше уже никогда не будет.
С губ девушки сошёл усталый вздох. Где же тот оптимизм, о котором так много говорили что в школе, что в универе? Васнецова сама не знала, наверное, неизвестность забирает из неё все силы радоваться новому дню. Не по поводу своего будущего, а больше из-за Константина, её друга. Ира не могла поверить в написанное: то, что каждый из рода Демин должен впасть в кому (которая и не комой как таковой является), пройти испытание, которое ему дал это божество или что-то на подобии этого, а уже после он может вернуться в своё тело звучит слишком невероятно. Куда легче поверить, что впадать в кому третьей степени это семейная болезнь.
Можно было бы списать на бред деда Константина, но тот не выглядел умалишённым, как и его жена. Напротив, оба произвели впечатление приятных пожилых людей, тихо доживающих свой век где-то в глуши, вдали от города. И всё-таки сомнения были сильнее любых слов Антона Демина. Во многом потому что сам Антон не был авторитетом для неё. Нужно было поверить в то, что нельзя увидеть или ощутить, а для Иры это было нелегко.
Краем уха девушка услышала, как открывается замок входной двери. Два раза повернулся ключ с внешней стороны, после чего последовал скрип открывающейся двери. Это был её сожитель и парень, Роман Буров. В отличие от своей девушки, Рома уже работал, пошёл третий год. Не сказать, что от своей работы он получал истинное удовольствие, часто ему казалось, что он работает совершенно не в той сфере, в которой хотелось бы, но бывают и дни, когда на работу хочется идти чуть ли не вприпрыжку. И зарплата грела душу.
Буров снял чёрную ветровку, кеды и прошёл на кухню, где застал свою девушку, повёрнутую к нему спиной. Усталый взгляд на миг переменился, став более счастливым, но стоило зацепиться за толстую книгу в старом переплёте на столе, как вернулась былая усталость. Он был на даче у Деминов вместе с Ирой и Николаем, последний также желал узнать, что происходит с его другом. Но если Васнецова ещё как-то да и пыталась поверить или найти хотя бы метафорический смысл в словах деда Константина и на страницах «Записок рода», то он и Казанов посчитали всю полученную информацию бредом. В конце концов, если все Демины в своё время проходят своё испытание, а их тела в это время не лучше манекенов, то как в них можно поддерживать так долго жизнь? И речь не только о днях и месяцах, пару Деминов так и вовсе больше года пролежали в коме. В оправдание вроде «род всегда жил в затворничестве» слабо верилось, ведь во времена крепостного права они были крепостными крестьянами, как родня объясняла своим помещикам то, что его крестьянин впал в кому и не понятно, когда он сможет проснуться? Как вообще они могли что-либо писать, если у крепостных не было прав на образование, а такой вещи, как обязательное образование ещё не создали?
Буров вынырнул из размышлений и вновь посмотрел на Васнецову. Рыжие волосы при свете заходящего солнца казались ещё ярче, будто бы локоны впитывали уходящий свет дня. Рома тихо подошёл к девушке и приобнял её за плечи. Ира вздрогнула, и повернул голову, но встретившись с влюблённым взглядом карих глаз спокойно выдохнула. Тихо произнеся имя парня, девушка улыбнулась.
— Ты сегодня поздно, — заметила девушка, чуть отклонившись назад, тем самым соприкасаясь своей спиной с грудью Бурова.
— Переживала? — ехидно спросил Рома, начиная поглаживать плечи Иры. Та повернулась и ответила с серьёзным выражением лица:
— Нет.
Буров опешил. Он не ожидал такого ответа, думал, что услышит противоположный ответ. Но также неожиданно девушка засмеялась и тихонько толкнула парня в плечо.
— У тебя такое лицо, будто бы я должна была сказать «да». — Рома отвёл взгляд, но ничего не сказал. — Я тебя не видела меньше полудня, как я могла скучать. Да и, — девушка резко замолчала. Под взгляд удивлённых глаз она повернула голову в сторону книги и с усталым вздохом проговорила чуть тише: — было, чем заняться.
Буров посмотрел на книгу, и также тяжело вздохнул. Пускай и полностью ни он, ни Николай книгу не прочитали, им было ясно: это пустая трата времени. Может, Ира тоже это осознавала, где-то на периферии, но она всё продолжает изучать этот сборник писем и записей. Возможно, она пытается найти там веру в происходящее сама того не осознавая.
— Ира, — парень аккуратно взял девушку за подбородок и повернул к себе. — Нет смысла искать ответы в бреде дедушки Константина. В конце концов, ну, возраст, все дела…
— На каждой странице свой почерк и стиль, — возразила Васнецова, сбрасывая руки Бурова. Девушка подошла к старой книге и осторожно открыла на случайной странице. Потом подвела парня на руку к ней и указала на почерк. — Видишь? Не смотри на содержание, просто посмотри на курсив: мало того, что здесь используются буквы, вышедшие из алфавита давным давно, так ещё они строго вертикальные и толстые. А теперь, — тонкие пальцы подцепили пару страниц и открыли их. — Посмотри сюда: здесь текст написан курсивом, от былой «толстоты» букв нет ничего, и разобрать написанное сложнее, нежели на первой странице. Есть ещё примеры…
Рома кивал словам Иры, вот только в то же время ему было это не интересно. Ему было достаточно истории первого Демина — Даниила Демина. Это был первый человек, который прошёл испытание Куркаса (с именем Рома был не уверен), и от него пошёл род Деминов, хотя вина всецело лежит на его отце — Станиславе, но и его можно было понять: он хотел, чтобы его семья выжила, поэтому он пошёл на сделку с той, у которой не было ни одного храма или святилища по понятным причинам.
Буров встряхнул головой и накрыл руку девушки своей. От неожиданного соприкосновения девушка вздрогнула и замолчала, переведя взгляд обратно на парня. Он увидела, как в его глазах сейчас боролись решимость и сомнение. Решимость, что всё это бред, и сомнение своей решимости. Раньше он бы поддался сомнениям и оставил всё со словами «Я не знаю, я не понимаю», но рядом с ним его девушка, а он мужчина, соответсвенно он должен быть уверенным в своих решениях, не подвергаться сомнениям, настаивать на своём. Но на деле всё сложно.
— Мы сделали всё что смогли, — сказал Роман, сам не понимая, что говорит. — Косте не помочь… прости.
Буров не выдержал и отвёл взгляд в сторону. В груди неприятно щемило, ведь терять друга больно. И как назло перед глазами всплывали образы прошлого: Рома бежит в класс, поскольку опаздывает на урок, открывает дверь, извиняется за опоздание, а с порога учительница отвечает, что новичок теперь под его ответственностью, хотя сам Рома никогда старостой не был и не собирался им быть. Костя произвёл впечатление на весь класс: угрюмый, немногословный, отвечающий только по делу, а на глупости отмалчивался. Рома одновременно боялся Демина, но в то же время страх будоражил интерес к личности Константина, особенно, когда он впервые увидел бинты на запястьях новенького. И по началу они не могли найти общий язык, хотя Роме казалось, что у них есть общая черта характера: оба не заводили новые знакомства. Вот только Буров не заводил из-за страха быть отвергнутым, а Константин попросту не видел смысла с кем-то дружить, предпочитая с одноклассниками быть просто знакомыми. Почему Костя начал дружить с Ромой даже сам Буров не знает: это произошло как-то само, они с каждым месяцем всё чаще и чаще пересекались, к концу девятого года обучения наконец обменялись номерами телефонов, чтобы поддерживать связь.
Они стали реже видеться после выпускного, но продолжали созваниваться да переписываться. В новом коллективе ему было также сложно найти друзей, но с парочкой удалось установить общение. Но настоящим другом Рома всегда считал Костю. С виду чёрствый, в некоторой мере агрессивный человек оказался не таким, каким он казался на первый взгляд. Костя — хороший человек, но из-за семейной драмы он не хотел делиться своей натурой, построив совершенно противоположный образ. Вот только была одна проблема: со временем этот образ становился частью жизни Кости, и в конце концов он принял образ за своё настоящее «Я». А хороший человек спрятался в глубине сознания, редко вылезая от туда.
— Я понимаю… — прошептала девушка, спрятав лицо в волосах. — но я хочу знать. Я понимаю, что помочь Косте уже нельзя, но мне просто нужно знать.
— И что это даст? — спросил Буров, вернув взгляд на девушку. — Ты, может, сделаешь себе только хуже?
— Незнание меня убивает. Мне нужна правда.
Роман вздохнул и обнял девушку. Оставив на её лбу поцелуй, он прошептал:
— Я тебе помогу, и всё же моя позиция останется той же. — Девушка подняла голову и коротко кивнула. Буров улыбнулся краешком губ и заметил: — Где же тот оптимизм, с которым я тебя впервые встретил?
Васнецова тихо рассмеялась и обняла в ответ парня. Роман прижался щекой к щеке девушки, медленно вздыхая, между тем отчётливо ощущая ритм сердца Васнецовой.
Последние лучи солнца медленно уходили за горизонт, уступая место блеклым звёздам. Очередной день ушёл безвозвратно, оставив после себя лишь воспоминания. Тёплые и не слишком. Впереди была тёмная ночь, после которой обязательно настанет рассвет совершенно нового дня. Что принесёт он: горечь поражений или радость побед? Никто не скажет, ведь никому не известно. Даже умнейший не скажет, какой камень завтра упадёт на голову, и нет такой силы, что повернёт время вспять, дабы исправить прошлые грехи.
