Преподаватель

POV Джерри

      Когда я приехал в участок, меня завели в какой-то темный кабинет и… Я помню только внезапный удар по голове и до боли знакомый смех, а дальше — пустота… Очнулся я уже в вонючем сыром подвале, больше похожем на пыточную, голый и привязанный руками и ногами к крючкам, что торчали из стены. Спустя некоторое время в темноте стала появляться огромная фигура. Этого человека я узнаю из тысячи — Коуч. — Какие люди. Передал, значит, привет… — Охрипшим голосом произнёс я. — Ну что, сволочь, отомстить решил? Сыну моему жизнь сломать? — Альфа подошёл к столику, на котором лежал большой тряпичный сверток. Я ж говорил — пыточная. Когда он его развернул, пред моим взором предстали всевозможные ножи, скальпели и даже шило. Весёлый вечерок намечается… — Не всрался мне твой сын ни в одно место. Прилепился, как банный лист к жопе, не знаю, как избавиться. — Он взял один из скальпелей и подошёл ко мне. — И именно поэтому ты решил поставить ему метку, да? — Я это сделал для того, чтобы он испытал все те же чувства, что и я. Проникся одиночеством, так сказать. — Как только я договорил, в мою ногу, прямо в артерию, вонзилось острие хирургического инструмента. От неожиданности и боли я заорал. — Я тебя на лоскуты покромсаю. — Как только старая боль немного притупилась, последовала новая — с большим усилием садист начал вести лезвие вверх, разрывая кожу и мышцы, что под ней. — Сначала тебя, а потом и братца твоего, чтоб неповадно было чужие жизни рушить. — Ты не посмеешь, — собрав оставшиеся силы, прорычал я, за чем последовала новая порция боли. — Посмотрим.       Из всего, что было после этого диалога, я помню только боль. Адскую боль. В моё тело вновь и вновь что-то втыкалось… Помню долгую жгучую боль, от груди растекающуюся по всему и так болящему телу. А потом помню холод — резкий, но спасительный. Потом я отключился, и очнулся уже в больнице, весь забинтованный и не способный ни к каким движениям, кроме дыхания.       Рядом с собой увидел брата. Как только я открыл глаза, в палате началась суета — от меня отрывали трубки, попутно зацеловывая. Обхватив маленькую ручку Криса, я притянул его к себе. Хоть и было больно, но ощущение такого родного тепла дарило душевное спокойствие. Кучерявый улёгся мне на грудь и начал плакать, видимо, от облегчения. Сил на то, чтобы его успокаивать, у меня не было совсем, а потому я просто ждал. Ждал, пока он выплеснет все свои эмоции. Произошло это довольно быстро. — Я так за тебя испугался… — Всё ещё всхлипывая, но уже улыбаясь, прошептал омежка. — Я же бессмертный, забыл? Ещё в первый раз тебе это говорил.  — Он снова плюхнулся на меня, самостоятельно укладывая мои руки на себя. — Дурак ты… — Больше мы не говорили, просто лежали. Эту идиллию мог разрушить только Габриэль, что он и сделал, зайдя в палату. Спасибо, что хоть молча… — Что он здесь делает? — Крис приподнялся и виновато посмотрел на меня. — Джер, ты не можешь всю жизнь от него бегать, вам надо поговорить. Спокойно поговорить. — Поцеловав меня, он встал и вышел. — Даже не начинай. — Отрезал я, как только он открыл рот.       Всё то время, что я провел в больнице, он приезжал каждый день. Не сказать, что мне это было приятно, но и раздражать перестало, не знаю, чем это объясняется. Возможно тем, что он перестал постоянно говорить об истинности и отношениях.       В день выписки я решил последовать совету брата и всё-таки поговорить с этим несчастным. Наверное, ему действительно нужно знать причину, по которой я так себя веду, всё же ему от одиночества корчиться, не мне… — Габриэль, — я собирался пойти на крышу и решил, что это будет лучшее место для такого разговора. — Высоты не боишься? — Нет, а что? — Он явно не ожидал, что я с ним заговорю, ещё и так спокойно. — Пойдём. — Я побрел к ближайшей многоэтажке, а он, справившись с шоком, побежал за мной.       Когда мы были на месте, я снял куртку и постелил на самый край, чтобы можно было сесть. — Джерри, что происходит? Ты меня оттуда пнуть решил? Если да, то обещаю больше не лезть, правда… Я понимаю, что ты из-за меня всё это терпел и не хочу, чтобы что-то подобное ещё раз повторилось… — Встав в метре от меня, проговорил он. — Не бойся, не собираюсь я тебя трогать, просто хочу объясниться. — Дождавшись, пока он сядет и закурив, я начал. — Я никогда не был обделен омежьим вниманием — чтобы ты понимал, к пятнадцати годам я перетрахал половину школы. Несомненно, мне это нравится, но и раздражает не меньше — никто не хочет меня узнать, они все пусты, все хотят лишь сесть мне на шею, ведь это статус, это престиж, это деньги. Но я это понимал всегда и никогда не давал намёков на длительные отношения. И жил бы я так и дальше, если бы в девятом классе к нам не пришёл новенький — омега по имени Мегги. Он резко отличался от остальных, хотя бы тем, что его взгляд был осознанным и одежда закрывала всё тело. Когда он появился, я поставил себе цель завоевать его доверие. Поначалу это казалось нереальным — даже его взгляда добиться очень непросто. У меня ничего не получалось только потому, что я действовал также, как и со всеми остальными — пользовался не интеллектом, а внешностью. Когда понял, что ему плевать, решил узнать, чем он увлекается, и вот тут-то нашёл то, в чем равным мне оказался по опыту жизни только он — книги. Я с детства люблю читать, поэтому со мной всегда есть о чём поговорить. И как-то на большой перемене я подсел к нему и завёл разговор о своем любимом произведении. Сказать, что он был удивлён — не сказать ничего, но тему он поддержал. В итоге мы даже домой пошли вместе, чтобы до конца обсудить книгу. На следующий день он со мной даже поздоровался сам, что меня несказанно порадовало. Так завязалось наше общение… И, знаешь, за попытками завоевать его доверие я не заметил, как влюбился… Правда, спустя месяц я уже и дня без него не представлял… И я признался ему в этом, предложил встречаться, а он взял и согласился… Для меня это был шок, не знаю, почему, но я заранее себя настраивал на отрицательный ответ, а тут такое… Понимаешь, он был единственным омегой, о котором я не думал, как о потенциальной шлюхе. Никогда… Всякий раз, когда я смотрю на окружающих меня самок, даже на тебя, в голове как по щелчку «нагнуть и трахнуть», а глядя на него, даже сейчас, на фотографии, в душе разливается тепло, хочется слиться с ним воедино… Я тогда себе пообещал, что пока он не захочет, даже разговора не будет, в итоге я три года занимался рукоблудием… Он очень боялся, что я либо изменять начну, либо руки распускать. У него тогда течка только начиналась, и было очень тяжело, а потому он попросил, чтобы я был рядом. Мне было неимоверно трудно, но каждые три месяца я запирался с ним в его квартире, ложился в его кровать и просто был рядом. Был рядом как поддержка, опора… Естественно, дрочил с нечеловеческой скоростью, но это уже другая история. И знаешь, к чему это всё привело? На восемнадцатилетие он решил подарить мне себя… Дурак… Цеплялся за мои руки, как утопающий за соломинку, но всё равно не останавливал… Конечно, ничего в тот вечер не было, я понимал, что он ещё не готов, и мы просто пролежали всю ночь в обнимочку… Но всё же в тот день случилось то, о чём я мечтал больше жизни — он позволил себя укусить… Для меня этот шаг означал полную победу, нечто большее, чем просто любовь… Он мне душу свою доверил… А когда ему исполнилось восемнадцать, это было в сентябре, я сделал предложение. Конечно же он согласился, мы даже заявление подали… А потом наступил декабрь, и, конечно же, все мысли были о празднике. Мы решили отметить Новый Год у родителей, и тридцать первого числа поехали к ним. Погода была ужасная — снегопад, холод, ничего не видно. Мы доехали до нужного перекрёстка, выйди из машины — вот тебе нужный дом, но… — Пачка уже закончилась, поэтому я начал новую. — Но последовал резкий сильный удар, и машина просто перевернулась… Я помню крики, вой сирены… Помню, как меня пытались вытащить… Помню, как пытался ухватиться за его руку, но из-за крови она просто ускользала… А потом я помню, как очнулся уже в больнице, и мне сказали, что его больше нет… — Из-за противного комка в горле и градом стекающих слёз я на несколько минут замолчал. Омега всё это время смотрел куда-то вдаль. — Я помню, как я орал… Орал, размахивал руками, выл, даже встать пытался… А потом прибежали врачи, санитары и вкололи мне успокоительное… Последней моей мыслью перед сном было «Я не хочу страдать»… Проснувшись на следующий день, я понял, что не чувствую никаких запахов… Врачи разводили руками, не в силах объяснить, как за одну ночь могло отбить нюх, а я был несказанно благодарен, и знаешь, почему? Потому что он пах зимой… Он пах мятой и снегом… И если бы этого не произошло, я бы с ума сошёл от тоски… От того, что этот запах меня преследует… Потом папа меня познакомил с врачом, который должен был лечить Мегги, и им оказался твой папа. Знаешь, что он мне ответил на вопрос «От чего конкретно умер мой омега?»? «Мы бы всё равно вряд ли бы его спасли, поэтому операция по его спасению даже не начиналась». — На лице Габриэля отобразилась гримаса ужаса с примесью недоумения и жалости. — Ты понимаешь? Ты понимаешь, что его можно было бы спасти?! Он мог бы сейчас быть рядом со мной! Ничего этого не произошло бы! Он был бы рядом! — Прооравшись, я вновь отвернулся. — Как ты думаешь, почему я пошёл именно на хирурга? Да потому что я хочу, чтобы как можно меньше людей оказывалось на моём месте. Я не хочу, чтобы люди теряли любимых. Я не хочу, чтобы кто-то жизнь разделил с одиночеством, не хочу… Это тяжело… Это больно и обидно… Когда у тебя просто по щелчку отбирают всё, чем ты жил… Всю радость из тебя просто выкачивают… Два года назад я запросил в архиве все справки Мегги и лично проверил, мог ли он выжить. Знаешь, каковы результаты? Семьдесят на тридцать. Он умер даже не от самого удара, а от кровотечения… — Взглянув на омегу, я заметил слёзы. — А потом, уже когда я вышел из больницы, состоялось судебное заседание. Для наших семей и лично для меня оно стало приговором — с водителя сняли все обвинения, всю ответственность за произошедшее. А знаешь, кто был судьей? — Мой отец… — В точку. Когда я услышал приговор, тело сначала обмякло, а потом силы появились из ниоткуда, и по окончании заседания я просто в мясо избил того самого водителя. Как я позже от него узнал, он твоему родителю взятку сунул. Причём она даже небольшая была, вот он его реально за «спасибо» отмазал… За драку меня насильно положили в психушку… Да и не только за неё — каждый день я делал на руке порез… — Закатав рукав, я показал Габриэлю руку — он так и застыл с открытым ртом. — Родители просто слёзно умоляли меня лечь туда… Знаешь, я даже против не был, мне было плевать. После смерти Мегги я с лёгкостью мог, да и почему в прошедшем времени, могу хоть сейчас с крыши прыгнуть… Чем быстрее это всё закончится, тем легче… Пролежав там полгода, я выкупил все документы о произошедшем и поступил в институт. А там уже вернулся к той жизни, что была до Мегги: выпивка, шлюхи и никакого смысла в ежедневном пробуждении… Понимаешь, он для меня в прямом смысле был лучиком света… Я за ним был готов и в огонь, и в воду… А ещё он был неописуемо красивым — длинные чёрные волосы, бездонные карие глаза, почти белая кожа, миниатюрная фигура… А какие у него были руки… Он музыкой занимался — на фортепиано играл, и у него пальцы были просто… У меня слюни текут до сих пор, когда вспоминаю… Я даже рояль купил, у нас дома стоит, мы по вечерам играли вместе… Какой у него голос был… Звонкий, но немного детский… Снится мне иногда… Он так пел красиво… Ещё он любил, когда я ему читал… Мы ложились, брали книгу, и я ему читал… Чаще всего он засыпал… — Сквозь слёзы улыбаясь, я пытался продолжить. — Он был моей жизнью, был моим всем… Знаешь, иногда я задумываюсь, а что бы он сказал, увидев меня сейчас… Задумываюсь и прихожу к выводу, что он бы не обрадовался… Я совершенно изменился, зачерствел, даже можно сказать. От меня теперь в отношениях пользы не больше, чем от статуи, — у неё и то поболе эмоций будет… — Немного успокоившись, я продолжил. — А ещё каждый месяц мне снится авария, и это поедает разум… — Ты не пробовал больше отношения заводить? — Вытирая то и дело текущие слёзы, спросил он. — Нет. А зачем? В отношениях никто не должен чувствовать себя лишним, это неправильно и жестоко, а я другого предложить не могу. Думаешь, я тебя так ненавижу? Нет, я к тебе ненависти не испытываю, меня раздражает твоя настойчивость. Я пытался тебя от себя отгородить, но ты прямо напрашивался. — Он потёр метку. — А я предупреждал, что больно сделаю, если не отстанешь, так что сам виноват. — Ты всё ещё не хочешь вернуть обоняние? Ведь столько лет уже прошло… Боль ведь притупляется… — А какой в этом смысл? Чтобы срываться на каждого омегу, как по команде «фас»? Я так не хочу, уже давно отвык и приучаться заново нет никакого желания. Хочу спокойно дожить то, что осталось. — Глубоко вдохнув холодный ноябрьский воздух, я немного взбодрился. — У меня ни единого шанса?.. — Честно? Не знаю. Как говорят, не зарекайся… — Встав, я прошёлся по крыше и вернулся. Уже холодало, поэтому я решил уйти. — Пойдём, холодно уже. — Он встал, я оделся, и мы спустились. — Подумай о нашем разговоре, может, что-то изменится… — Оставив задумавшегося омегу наедине с мыслями, я уехал домой.       Дом встретил меня подозрительными звуками, очень напоминающими стоны, да и мелкий на меня не бросался как это обычно бывало… Всё это натолкнуло на очень неприличные мысли и кольнуло ревностью, почему я быстро разделся и побежал в его комнату. Открыв дверь, я обнаружил Криса, подмятого под ещё более шкафообразного, чем его друзья альфу. На мой вопросительный взгляд он ответил коротко, но ёмко: — Истинный. — Напомнить, сколько тебе лет? — Я медленно, но верно приходил в бешенство. Брат сел и то ли стыдливо, то ли от страха, опустил глаза. Альфа встал и заслонил его собой. Роста мы оказались одного, вот только телосложением отличались очень явно — это была гора мышц, по сравнению с которой я — омега. — А ты какого хуя вообще творишь? По ебалу не прилетало давно? — Я же его не насиловал… — Голос оказался довольно грубым, но вот в глаза он мне посмотреть побоялся — слабак. — Хуёвое оправдание. Считаю до трёх, и чтобы тебя тут не было, иначе прямо во дворе похоронен будешь. — Н… — Раз! — От резкости он дёрнулся и, быстро собрав манатки, ушёл.       Я встал напротив брата, который сидел в той же позе. — И как ты это понял, м? Какие признаки на это указали? — Он промолчал. — Крис! Я с тобой разговариваю! Я задал тебе вопрос! Какие, блять, признаки указали на истинность?! Ты потёк при встрече с ним?! Цикл сбился?! Или вы от запахов друг друга чуть с ума не сошли?! Что?! — Не кричи на меня! — Всхлипывая и пища, возмутился омега. Глубоко вздохнув, я решил поговорить спокойно. — Крис, ответь, пожалуйста, что?.. — Запах… Я от него… — Залившись краской, он спрятал лицо в ладошки, я сел рядом и прижал его к себе. — Малыш, ты когда-нибудь слышал о феромонах? — Он покачал головой. — Это возбуждающие притягательные вещества, которые создают иллюзию истинности. Крис, иллюзию, это неправда… — Но он же… — Какая у него была реакция? Расширенные зрачки, затуманенный взгляд, учащенное дыхание, рычать начал, скалиться? Может, обнюхивать тебя начал? — На всё это омежка лишь сильнее начал плакать. — Вы с ним спали? — Н-не-ет… — Он тебя укусил? — Он немного отодвинулся от меня и вытер глазки. — Хотел, но ты зашёл… — Вновь расплакавшись, он полез ко мне на ручки. Я всегда его так успокаивал, когда он маленький был. — Солнышко, нельзя верить всем и каждому… Ты просто ещё маленький, надо потерпеть. Ты обязательно встретишь свою пару. Она не обязательно окажется истинной, главное — чтобы любовь была. Я это и Габриэлю объяснял: истинность — это лишь гарантия хорошего секса и здоровых детей, но любви и семейного счастья она не гарантирует. Понимаешь? — Он посмотрел мне в глаза. — Джерри, спасибо, что ты у меня есть… Ты самый лучший брат… — Поцеловав, он толкнул меня на кровать и паучком обвил так, что я пошевельнуться был не в силах, а потом вообще уснул. Конечно, на ночь я с ним не остался, ушёл к себе.       Спал я ровно до того момента, как позвонил Габриэль… Откуда у него мой номер?..