Cupio

      Новый день, новый вторник, несмотря на любые подсознательные мольбы, таки наступает. С самого утра освещает комнату яркими, нежными солнечными лучами, будто обещает что-то хорошее. Но солнце, каким ему и положено быть в марте, холодное. Февральский свитер всё ещё на мне, а в голове нет ни капли веры в удачу, одно лишь дурное предчувствие. Ночной кошмар томит, не собирается пока оставаться просто неприятным воспоминанием.       Персифаль тоже просыпается рано, впервые провожает меня на учёбу. Он уже не пытается успокоить, просто поддерживает подобным проявлением внимания. Подворачивает мои рукава, окидывая сонным, рассеянным взглядом, твердит, что это всего-навсего момент, который нужно пережить. Видит, что я собираюсь с дрожью в руках. Завтра пары, скорее всего, придётся пропустить. В любой другой ситуации я бы этому порадовался.       Он застёгивает на мне куртку, чудом не прищемив подбородок, кратко целует в губы, говорит, что ждёт возвращения. Всё это выглядит по-заботливому приятно, и я немного выныриваю из пучины собственных переживаний. Заранее знаю, что ближе к вечеру погружусь в неё снова, занырну глубже и уже не смогу переключиться на что-либо иное.       Сейчас это у меня ещё получается. Вдох-выдох, и тревожные мысли расползаются по закоулкам сознания, прячутся, почти мгновенно заменяясь невинным желанием провести остаток дня целиком и полностью с Персифалем. О чём и сообщаю ему, пока перебираю пальцами ключи и выхожу из квартиры. Вместо ответа меня вдруг награждают тем, чего я ранее никогда ни от кого не слышал: громким, протяжным, хрипло гортанным мурчаньем с нотками знакомого голоса. Так могли бы звучать разве что очень крупные кошки. Даже замираю от неожиданности, придерживая дверь. А после он бросает сонное «жду» и тут же зевает во весь рот.       Не совру, если скажу, что это было обалденно. До первого этажа спускаюсь с глуповатой улыбкой, прокручивая рокот в памяти, а весь дальнейший путь на учёбу преодолеваю с приподнятым настроением.       Уже в самом университете постная и унылая реальность вынуждает отсчитывать едва ли не каждую минуту до окончания пар. Ближе к автоматизации, которая стоит третьей в расписании, моё состояние плавно перетекает в возбуждённо-нервозное с примесью желания поскорее покинуть здание. Настрой замечает Филипп, пока мы в ожидании своей очереди на сдачу работ бесстыже подпираем задницами корпус робота-манипулятора. Отчего-то чересчур озаботившись, настойчиво предлагает отпроситься вместе и провести меня до дома, мол, надо бы отдохнуть. На перемене мой вид и поведение не проходит и мимо бдительных глаз Кэтрин, поэтому она тянет меня в столовую, где угощает капучино и печеньем. Я только и делаю, что по-глупому ссылаюсь на какие-то мелочи, но никто из друзей мне не верит. И если Фил как обычно прекращает попытки выдавить правду, то вот Кэт наоборот распаляется. Ещё и вспоминает, что я такой со вчерашнего дня.       — Говори честно, — кладёт локти на обеденный стол, наклоняясь ближе и понижая тон. — Это всё ещё конфликт с братом или ты нашёл себе новый повод для переживаний? Поссорился с партнёром?       — Нет, дело не в этом, — подпираю челюсть и отвожу взгляд.       Ох, знала бы ты, подружка, какие там у меня поводы для переживаний. Видела бы, в чём я варюсь постоянно.       — Давай поговорим открыто. Можешь мне доверять, ты же знаешь.       — Знаю. И доверяю, — я лениво подбираю из упаковки пряник и окунаю его в кружку с напитком, прижав пальцем, надеясь, что вместе с ним утопятся мои проблемы.       А может, я действительно расскажу ей всё? А если она поймёт? Вдруг поддержит? Кэтрин ведь всегда прислушивается ко мне, она мягкая и не категоричная, как Мартин.       Да. Вот именно. Кэтрин мягкая. Кэтрин просто добродушная, Кэтрин девчонка, Кэтрин младше меня. Сложно представить, как она перепугается, узнав правду. А может, категориями мыслю уже я? Не хочу рисковать, чтобы проверить последнее предположение. Или хочу? Не знаю. Я иногда не справляюсь с тем, чтобы морально вывозить свои жизненные перипетии в одиночестве.       — Дело всё же в моём… партнёре… — взгляд хаотично мечется по столу, перепрыгивая с крошки на крошку. — Мы не поссорились. Наоборот, мы понимаем друг друга лучше, чем раньше.       — Так это замечательно!       — Да, просто… — в горле становится сухо, хотя я только что пил. — Он у меня особенный… Э-э-э… Очень особенный. Иногда, в связи с этим, в моей жизни возникают всякие… не очень желательные ситуации.       — Бен, — тон подруги вдруг меняется, становится твёрдым. — Расскажи мне о нём. Прямо.       Прямо? Я продолжаю смотреть куда угодно, избегая её лица. На пачку медовых сладостей, усыпанный крошками стол, руки. Очень крепко стискивает кулаки, костяшки на коротких худых пальцах белеют. Тоже нервничает? Почему? Почему «прямо», будто она уже о чём-то догадывается? Не может, я всегда был очень осторожен. Это паранойя, всего лишь моя тревожность. Параноик Бен.       По столовой громко разносится немелодичный звон, означающий, что уже подошёл конец большой перемены. Мы синхронно дёргаемся. И я тут же даю себе мысленную пощёчину. Придурок! Задумался, забылся, почти вывалил всю правду о Персифале. Почти потерял подругу.       — Дай мне ещё немного времени, пожалуйста, — резко встаю из-за стола, ударяясь коленом об ножку.       — Но почему? Я тебя выслушаю, поверь! — тоже поднимается. — Хватит прятаться от всего мира, я готова понять тебя.       — Мне пора на пару в другой корпус. Не сейчас.       Я ухожу, быстро пихнув руки в карманы и позорно вжав голову в плечи. Оставляя позади недосказанности и недопитый капучино с утопившимся пряником. Кажется, мой ответ заставил Кэтрин грустить.       На протяжении всего последнего занятия-семинара никак не могу сосредоточиться на вливаемом в уши материале и прокручиваю ситуацию в голове. А что, если бы действительно не удержался и рассказал? Она бы мне поверила или решила, что это дурацкие шуточки? Никогда не задумывался над таким всерьёз. И мысли не возникало, что я могу открыть кому-то из близких свой небольшой секрет. С Мартином оно вышло случайно, привело к последствиям, которых никто из нас не хотел. Разумеется, я не могу рискнуть так снова. Вызывает трясучку мысль о возможности пережить подобный скандал с Кэтрин, Филиппом, Люси. С кем угодно. Хорошо, что я вовремя заткнулся.       Надо будет извиниться перед подругой. Сегодня же. Как раз после пары и свяжемся.       Тут же меня вызывают на доклад о прогрессе в написании курсовой. Мысли снова переключаются на дела насущные. Выслушиваю сварливое замечание о том, что пора бы браться за чертежи. Да, пора бы. Пора браться за голову.       После пары я оказываюсь на скамье в коридоре, неподалёку от вестибюля. За прошедший час с небольшим принял решение не просто извиниться перед Кэтрин, а дружелюбно предложить ей пройтись вместе до метро. Точно помню, что наши занятия и сегодня заканчиваются в одно время. Отправив подруге несколько сообщений, обогащённых грустными смайликами, и дождавшись утвердительного ответа, я откладываю телефон и вытягиваю ноги. Жду. Вокруг стайками шастают студенты. Несколько одногруппников машет мне рукой, прощаясь до завтра. Но завтра меня не будет.       Окунаюсь в эту мысль, пока поправляю вылезшую из ботинка штанину. У меня есть своя жизнь. Есть курсовая работа по учёбе, будущая профессия, свадьба брата, друзья. Всё как у людей. Вот только в последнее время моё «всё» такое далёкое, будто относится к кому-то постороннему. Кажется, я взваливаю на себя больше, чем другие. Колоссально больше.       Что сказал бы Алрой? Он научил меня анализировать и копать вовнутрь, смотреть на себя со стороны. Если бы он всё знал и видел, то к каким выводам бы пришёл? И что я могу сказать себе сам, встав на место психолога?       Сразу нахожу ответ. Пока у снующих вокруг людей одна жизнь, у меня их две. И проблема в том, что они кардинально несовместимы. Я пытаюсь погружаться одновременно в проблемы собственные и в проблемы Персифаля. Не просто близкого человека, а существа из чужого мира. В итоге получается Бенджамин, который живёт себе в небольшом городишке на окраине штата, оканчивает университет, пытается решить личные проблемы и строить своё будущее, – и Бенджамин, что разбирается в тонкостях работы неземного времени, чудовищах, странных событиях и личностях, его не касающихся. Всё бы ничего, но у бедолаги Бенджамина уходит на это слишком много времени, события опережают друг друга, понимание себя и своих желаний, точно песок, утекает сквозь пальцы.       Я наклоняюсь к коленям и зарываюсь пальцами в спутанные волосы, осознав, насколько устал. Лишь бы Персифаль оказался прав и после сегодняшней, полной переживаний и решающих выводов, ночи всё закончилось. Мы могли бы наконец-то отдохнуть. Вдвоём.       — Бен?..       Вскидываю голову. Кэтрин тихо и скромно стоит сбоку, сжимая в руках набитый рюкзак и небольшой складной зонтик. Как ожидаемо возникла в момент, наглядно демонстрирующий моё «я в порядке».       — Пойдём? — бормочу под нос, тут же собирая вещи со скамьи.       — Подожди, — быстро плюхается на освободившееся место. — Я хотела сказать вот что. Не стоило мне на тебя давить. Я знаю, как непросто рассказывать о чём-то личном. Ты передо мной уже извинился, теперь прости и меня. Но знай, что я буду ждать, пока придёт время, и ты захочешь мне довериться.       Она выпаливает это почти на одном дыхании, не отрывая взгляда от противоположной стены и вытянув ноги параллельно моим.       — Спасибо, — приподнимаю брови. — Во мне сейчас недостаточно уверенности для этого разговора. К тому же, мы с Марти сильно поссорились именно после того, как он всё узнал.       — Я себя так точно не поведу, — мотает головой. — Что бы там ни было. Я уверена, всё не так ужасно, и тебя можно выслушать и понять. Знаешь… — вздыхает.       Замолкает ненадолго, но я терпеливо жду, опираясь локтями на колени и заламывая пальцы. Кэтрин и представить не в силах, как она себя поведёт.       — Возможно, я уже кое о чём догадалась… Но подожду, пока ты сам расскажешь. Не буду торопиться с выводами.       — И снова спасибо.       Мне интересно послушать об этих догадках, но явно не прямо здесь и сейчас. Они далеки от реального положения дел, я не сомневаюсь. В здравом уме человек чего только не подумает о Персифале. Припишет ему бандитское или сектантское прошлое. Любую хрень, какую обычно хочется скрыть. Кроме того действительного факта, что он – тварь, с которой я занимаюсь сексом. Держу эту мысль в голове, иначе разговор снова может стать чересчур откровенным, и я в итоге вывалю всё, как на исповеди. Стоит уже переводить тему.       — Мне легче от того, что между нами нет обиды.       — И мне, — мило улыбается. — Главное, чтобы у тебя сейчас всё было хотя бы относительно хорошо.       — Так и есть, думаю.       — Славно. Остальное приложится. Пошли по домам?       Мы оставляем скамью, на ходу закидываем рюкзаки на плечи. Я выгибаюсь, вытянув руки вверх и от души потягиваясь. Кэтрин смотрит на это и вдруг издаёт громкий смешок.       — Чего? — поправляю пальцами волосы.       — У тебя засосы вот тут, — тычет себе в шею. — Ходишь так весь день. Я думала, мне показалось.       — Блядство! — я тут же натягиваю потёртый ворот куртки как можно выше. — Сильно видно?       — Нет, не переживай. Ты голову задрал, вот я и заметила. Теперь точно верю, что в отношениях всё хорошо. Ночки у вас там явно даром не проходят, м?       — Идиотка, — фыркаю, ухмыляясь и кивая охраннику у выхода.       Пропускаю Кэтрин вперёд, придерживая стеклянную дверь. На улице солнечно, как и утром. Вот только сыро и грязно. Подруга равняется со мной и тут же хватает под руку.       — А ты так и не сказал мне, кто из вас снизу, между прочим, — заводит весёлым будничным тоном.       — Я и не скажу. Потому что не твоё это дело.       — Значит, ты? — хохочет.       — Кэт, я сейчас толкну тебя в какую-нибудь лужу! — рефлекторно натягиваю ворот ещё выше.       — Ну-ну. Поздно, я вас раскусила.       — Посмотрите-ка на неё, мисс детектив во плоти.       — Я такая, да, — важно качает головой.       Закатываю глаза, посмеиваясь. С ней всегда так легко, на самом деле. Лишь раз через раз досаждает, что Кэтрин ведёт себя на улице более открыто, чем я.       — А зайдёшь со мной в магазин?       — Спрашиваешь, — пожимаю плечами.       Сворачиваем налево. Уже спустя каких-то тридцать метров мараем только что вымытые полы в минимаркете своими паскудно грязными ботинками. Кэтрин шаркает туда-сюда между полок, пока я стою у сыров с пачкой изюма в руках. Как же много всего. Подруга останавливается сзади.       — Чеддер или моцарелла? — склоняю голову. Ох уж это перенимание жестов.       — Два совсем разных сорта ведь!       — Потому и спрашиваю.       — Возьми тот, у которого дырок побольше. Они прикольные.       — Никогда не выбирал сыр по такому критерию, — прыскаю, перебирая упаковки.       — Ну и зря.       И упорхнула дальше, таща перед собой корзинку. Что же, дырки так дырки. Кто-нибудь ей скажет, что ни у одного из этих сыров их нет?       В итоге у меня получается неплохой такой пакет незапланированных продуктов. Набрал ещё разнообразных овощей и рыбы, которой внезапно сильно захотелось. Остаётся донести всё домой, не думая о напряжении в руках. Уже грежу о том, как приду, завалюсь на кровать, может, посплю несколько часов. А ещё буду проводить время с Персифалем. Утреннее желание никуда не пропало, даже разгорелось с новой силой. Этим можно будет неплохо отвлечься. И так до тех пор, пока не приедет Матвей. Потом опять начну паниковать. Хороший план.       Прощаемся-обнимаемся с Кэтрин у станции метро и расходимся в разные стороны. Погода немного портится.       По дороге до дома зачем-то всё время дёргаю ворот.       Квартира встречает привычным запахом родной обители и застывшим в пространстве несколько душным воздухом. Открыть окна на проветривание не помешает. Пакет падает на пол, верхняя одежда и ботинки улетают в гардероб. Теперь уж можно блаженно выдохнуть и расслабиться. На шум показывается растрёпанный, лениво почёсывающий живот под футболкой Персифаль. Завидев меня, тут же довольно мотает кончиком хвоста по паркету и тянет навстречу руки.       — Спасибо за подметание пола, — подхожу и падаю к нему в объятия. — Я очень устал.       — Мозги вскипели? — прижимает к себе, со смехом позволяя повиснуть на шее. — Быть может, тебя наконец-то исключили?       — Не дождёшься.       Над головой раздаётся тявкающее хихиканье, после чего я получаю звучный поцелуй в макушку. Приятный какой. Не менее заботливый, чем с утра. Значит ли это, что моё моральное состояние волнует Персифаля больше, нежели предполагалось? Прямо он об этом не говорит.       Первым делом разбираю покупки на кухне. Немного в холодильник, немного в шкафчик, что-то оставить. Хочется сразу взяться за готовку, чтобы пообедать свежей едой. Вот только в голове совершенно нет идей. Я скептически рассматриваю лежащую перед собой заранее разделанную и заботливо уложенную в упаковку рыбину. В интернете можно найти какой-нибудь шаблонный рецепт. Что-то, что я точно осилю, и ради чего не придётся терпеть сосущее чувство в желудке несколько часов.       — Люблю рыбу, — Персифаль без особого интереса наблюдает с другого конца стола, нелепо подперев ладонью подбородок.       — Я помню, — растягиваю губы.       Положив включённый телефон на перевёрнутую корзинку для хлеба, приступаю к готовке. Неспешно нарезаю морковь, ещё медленнее расправляюсь с томатами. Тишина на кухне прерывается только постукиванием ножа по доске и громким тварьим дыханием. Получается даже сосредоточиться и влиться в процесс. Чувствую себя тем ещё шеф-поваром. Постоянно отвлекающимся на рецепт из заурядного видео, но кто из нас не без греха?       — Зачем ты туда смотришь? — Персифаль склоняет голову.       — Потому что я не знаю, как это готовится.       — Так сделай что-то другое.       — Во-первых, я уже начал. Во-вторых, хочу именно это, — вдумчиво и ювелирно выковыриваю из овоща противные семечки.       — А чем оно будет хоть? — заинтересованно пододвигается ближе к столу.       — Рыбой, запечённой с овощами, — бормочу, наклоняясь над доской всё ниже.       На кухне снова воцаряется тишина. Нож больше не стучит, а Персифаль дышит уже тише. Затем всё же отвечает мне, правда, получается у него несколько неуверенно:       — Так давай я сделаю…       — О, ты умеешь? — приподнимаю брови, замерев с миской в руке.       — Конечно, — немного смелее. — Я не готовил ничего с полдесяток лет, но память мне не отшибло.       — С картошкой ты уже однажды помогал.       — Это не совсем то. Хорошо обжарить картофель может каждый, так я думаю, — ухмыляется. — Почти каждый. А вот приготовить блюдо с нуля – нет.       Он тяжело поднимается, отталкиваясь ладонями от поверхности. Подходит, оценивает глазами продукты на столе.       — Я, наверное, не сделаю так, как написано у тебя в телефоне, но могу хотя бы предположить, что будет по-своему вкусно. Быстрее уж точно.       Недоверчиво щурюсь, смотря в глаза и решая, передавать ли ему бразды правления кухонной утварью.       — Так что? Сядешь отдыхать? Я всё равно ничем не занимался весь день.       — А давай, — пожимаю плечами.       Главное, чтобы не натворил мне тут беды. Устраиваюсь на стуле, подогнув одну ногу под себя и положив щеку на столешницу. Персифаль достаточно ловко и быстро расправляется с остатками овощей, сам находит специи, что-то там химичит. Выглядит очень сосредоточенным, словно вспоминает на ходу. Со стороны это кажется смешным. Мимика бровей у него очень выразительная.       — Жаль, что у вас не растут некоторые травы из моего мира, — выкладывает всё в заранее подготовленную форму. — Я люблю добавлять их к рыбе. Получилось бы намного вкуснее.       — Это каких же тут нет?       — Ну, описать сложно, — хмурится, открывая пакетик томатной пасты. — У большинства свой специфический вкус. А названия тебе ни о чём не скажут.       — И то верно, — хмыкаю.       Наблюдаю, как он аккуратно и постепенно выдавливает, затем размазывает ложкой пасту перед тем, как отправить блюдо запекаться. Я уже почти не сомневаюсь в том, что получится вкусно. Вот уж действительно, не выветрился навык из головы. Подумать только, такое количество времени ничего не готовить и питаться мерзостью.       — Мне немного грустно, что мы не сможем пообедать твоей любимой рыбой вместе, — слова слетают с языка прежде, чем я успеваю осмыслить, стоит ли подобное вообще произносить.       Персифаль тут же принимает сгорбленную позу, уставившись перед собой и рефлекторно сжав пакетик сильнее, чем надо бы. Тот как раз направлен открытой частью в сторону тела, да ещё и близко, поэтому спустя секунду яркое рыже-алое пятно уже стекает по его (моей) чистой футболке. Критично переведя взгляд вниз и оттянув когтями ткань, громко вздыхает.       — Извини, — я прикладываю ладонь к лицу. — Мне иногда нужно учиться вовремя затыкаться.       — Да нет… — сдвигает брови. — Не делай этого ни в коем случае, подобные фразы от тебя тешат мои уши. Это просто было… М-м-м… Как внезапное осознание. На самом деле я довольно часто тоскую, если не сказать страдаю, по тому, чтобы снова ощутить разнообразие вкусов еды. Особенно, когда у тебя дома ею пахнет.       Персифаль одной рукой берёт наполненную форму и, отвернувшись, пихает в заранее разогретую духовку.       — Часто мне кажется, что когда я снова смогу попробовать что-то помимо сырого мяса, то тут же расплачусь, — плечи содрогаются в такт неловкому тихому смеху.       Не было в этом предложении и доли шутки, я уверен. Снова поворачивается лицом и сверлит глазами.       — Теперь надо только дождаться, пока запечётся. Дай мне другую футболку?       — Твой жёлтый свитер давненько под подушкой скучает.       — Не-е-ет, в свитерах мне уже жарко. На улице с каждым днём теплеет.       — Нелогично слышать подобное от такого мерзлявого сони. Ох, ну пойдём, пойдём.       Я поднимаюсь и веду Персифаля за собой в спальню. Долго роюсь в шкафу, пока он терпеливо ждёт, раздевшись до пояса и комкая в руках испачканную вещь. У меня всё ещё мало футболок, тем более тех, которые подошли бы по размеру такой махине. Приходится оторвать от сердца одну из любимых. Чёрную, с красивым белым принтом в виде рычащего тираннозавра. Из-за своей красоты почти неношеную.       Прикладываю к нему, скептически осмотрев.       — Пробуй.       Надевает. Как и ожидалось, вещь на нём сидит не так свободно, как хотелось бы. Но и не кажется малой, просто обтягивает тело. Будет хорошо смотреться заправленной. Персифалю даже идёт. Он так выглядит молодо, стильно и, не сказать иначе, горячо.       — На тебе почти вся моя одежда кажется круче, что за хрень?       — Кто это? — игнорирует меня, опустив взгляд и рассматривая рисунок на груди.       — Динозавр, — поправляю футболку в области талии.       — Кто?..       Персифаль озадаченно склоняет голову, глядя уже мне в лицо. Пялюсь в ответ, многозначительно двинув бровями и ожидая, пока до него дойдёт. Но доходит в итоге до меня.       — Подожди… Подожди-ка, блять, минуточку! — широко распахиваю глаза. — О боги!..       — Что-то не так? — кривится, на всякий случай делая шаг назад и упираясь ногами в каркас кровати.       — То есть, ты хочешь сказать… — подхожу вплотную. — Что виллиасцы не знают о динозаврах?! И у вас нет фильмов с динозаврами?! Игрушек?! Никакого мерчендайза с диплодоками, птеродактилями и трицератопсами?!       — Я понятия не имею, о чём ты, — садится, немного откинув спину, чтобы добавить себе личного пространства.       Знакомо приподнимает верхнюю губу, уже готовый нашипеть на меня в недоумении.       — Твою мать! — прикладываю руки ко рту. — Я вырос на чёртовых динозаврах. Я всё детство игрался их фигурками, ходил в тематические парки и музеи. Я мог перечислить их по названиям без запинки и безошибочно определить, кто есть кто!       Он несколько раз моргает, кажется, совершенно не понимая, что мне отвечать.       — Всё! Перс, эта футболка теперь твоя.       — Даришь?..       — Дарю. Отныне это будет твоя первая, но не последняя вещь с динозавром! Более того, вы с этим тирексом ужасно походите друг на друга. Оба неказистые.       — Да кто это такие, в конце-то концов?! — раздражённо бьёт хвостом по полу.       И я добрых минут двадцать разжёвываю ему информацию о том, как раньше выглядела Земля и что на ней жило. Даже откапываю в шкафу гостиной подарочную энциклопедию на эту тему. Поначалу Персифаль считает, что над ним просто решили посмеяться, но после понимает – я действительно верю в то, о чём рассказываю.       — То есть никто из когда-либо живущих людей этих твоих динозавров не видел?       — Именно.       — Да откуда тогда вы знаете, что они были?! — обиженно восклицает, сложив руки на груди и сморщив нос.       — Я ведь только что рассказывал тебе про археологию.       Персифаль с моего ответа явно бесится, кривясь и злостно мотая хвостом. На ум приходит небольшая догадка.       — Тебя раздражает, что люди в курсе о прошлом своего мира?       Вместо того чтобы согласиться или начать отрицать, он отворачивается, издавая какие-то сварливо рычащие звуки. Я фыркаю от смеха, довольный такой реакцией.       — Веселись, веселись, — косо смотрит. — Я жуть как рад, что вам, недалёким, ответы на все вопросы сами лезут в руки.       Перелистывает несколько страниц энциклопедии, бегая взглядом по изображениям и хмуря свои тонкие светлые брови. Он заинтересуется, я не сомневаюсь. Исследователь же.       — Допустим, я тебе верю. Возможно, эти уродливые создания взаправду могли существовать. В конце концов, они отдалённо похожи на тех же ящеров-нетопырей, почему бы и нет, — вскидывает ладонь, жестикулируя.       — Ну, скорее всего динозавры выглядели несколько иначе, чем на иллюстрациях, но да. Подожди, что ещё за ящеры и нетопыри?       — Не «ящеры и нетопыри», а «ящеры-нетопыри», — едва выговаривает. — Животные из моего мира. Такие крупные рукокрылые ящерки.       Мне хватает доли секунды, чтобы визуализировать это у себя в голове.       — Персифаль… Драконы, что ли?..       — Кто? — не отрывается от книги.       Ещё минут десять уходит на то, чтобы донести до благодарных ушей информацию о всяких мифологических зверях и монстрах. Обычно не так заметно, что твари на самом деле знают о человеческой культуре и истории довольно-таки мало. Просвещать того, кто слышит о подобном впервые, интересно.       — Скажи ещё, что эти твои ящерки какие-то очень редкие и величественные, как в каком-нибудь сраном фэнтези. Давай, я не удивлюсь уже.       — Э-э-э… Нет, — хмурится. — Обычные животные. Любители содержат некоторых дома, в террариумах. Но я таких виллиасцев не понимаю. Идеальный питомец – это тот, с которым можно поиграть и повзаимодействовать. Эти же, как и любые другие ящерицы, довольно пассивные по отношению к своим хозяевам. Мне нравятся разве что те, которые обитают глубоко на севере. Они пушистые.       — Пушистые драконы, почему бы и да, — взмахиваю руками.       — Ящерки.       — Драконы! Я теперь буду называть их только так, — сам себе киваю. — Но подожди-ка! Как оно вообще возможно, чтобы у рептилий был мех? Это ведь что-то на уровне скрещивания двух совершенно разных видов!       — То есть факт существования утконосов тебя вообще не смущает?! — снова выглядит обиженным. — Ты утверждаешь, что по твоей планетке когда-то ходили кривые десятиметровые создания с крошечными лапками, но я же верю! Или ты из тех, кто убеждён, что если летучую собаку назвали собакой, то в ней есть что-то от соседской дворняги? Короче, это попросту отдельный вид животных с другим кожным покровом, названный по аналогии, вот и всё.       Ладно, это похоже на хороший аргумент. Мы возвращаемся на кухню в процессе споров и доводов о том, что и зачем существует. Как я считаю невероятными животных из мира Персифаля, так и он удивляется некоторым земным созданиям. Но друг другу мы, конечно, верим. Чему вообще можно противиться после того, как я видел фотографию с жутким круглоротым монстром? Делиться подобной информацией более чем увлекательно.       Рыба к этому моменту уже хорошо запеклась, поэтому я вынимаю её из духовки. Вместо обеда, увы, получается ужин.       — А ты сам давно питался? — достаю столовые приборы. — Помощь Матвея не нужна?       — Неделю назад где-то. Когда ты с братом отсутствовал. Всё в порядке, на месяц-второй мне достаточно.       Замечательно. О большем я предпочитаю не знать.       К тому времени, как опустевшая тарелка отправляется в раковину, а остатки довольно вкусного блюда – в холодильник, стрелки на часах сдвигаются к пяти вечера. Солнце уже клонится к горизонту, освещая комнаты тревожным жёлтым цветом. На душе снова становится неспокойно.       Чтобы как-то унять это чувство, я некоторое время одиноко брожу по квартире, проверяя и поправляя всякие мелочи. Мою посуду, складываю разбросанное на свои места, открываю и закрываю окна по очереди. Полноценно убираться не вижу никакого смысла, я делал это в воскресенье. Но надо бы, наконец, постирать одежду.       — Ты уже кинул грязную футболку в корзину? — заглядываю в спальню.       — Нет, она у меня в ногах.       Персифаль отвлекается от учебника по английскому. Снова занялся им, пока я решил бездумно походить и удостовериться, что каждая комната в порядке. К слову, успехи в чтении у него значительные.       — Блин, надо было сразу замочить, вдруг теперь не отстирается, — поднимаю вещь. — Что-то ещё… А, да. Твой свитер тоже заберу, раз ты не собираешься надевать его до следующего сезона.       — На здоровье.       Он шуршит рукой под соседней подушкой, одновременно бегая взглядом по строчкам в книге. Достаёт и кидает в меня яркое тряпьё.       — Вот между прочим, Персифаль, ты мог бы брать часть обязанностей на себя, а то начинаешь походить на нахлебника.       — В самом деле? — поворачивает голову, приподняв брови. — Даже не задумывался об этом. Мне стоит больше помогать тебе по дому?       — Было бы крайне желательно и приятно.       Он плавно и задумчиво покачивает кистью хвоста, глядя куда-то в потолок. После захлопывает учебник.       — Хорошо уж! Пойдём посмотрим, как пользоваться твоей стиральной машиной.       Случается ведь такое… Я не сомневался, что буду вынужден цепляться с этим вопросом минимум неделю. Потягивается, точно кот, и встаёт, поправляя футболку с динозавром. Как же ему всё-таки идёт. Я перевожу взгляд на тепло-жёлтый свитер в собственной руке. А что, если?..       — Ты чего делаешь? — Персифаль растягивает губы в непонимающей улыбке, глядя на то, как я напяливаю его вещь.       — Хочу узнать, каково чувствовать себя тобой.       — Вряд ли в этом поможет моя одежда, — посмеивается, принимая из рук испачканную футболку и задерживая взгляд на моём теле.       — Он длиннее, чем кажется, когда надет на тебе, — ворчу, засучивая пышные рукава.       — Конечно, мне же по размеру.       — А с виду и не скажешь, что настолько тёплый. Неудивительно, что в нём уже жарко.       Приятный свитер. В меру мягкий, растянутый и заношено неидеальный, обволакивающий. Такой, точнее бы выразиться, словно защищающий. Потому что принадлежит Персифалю? Я подношу рукава к лицу и в ту же секунду нахожу ответ.       — Пахнет тобой.       — Как неожиданно, — скалится.       Глубоко вдыхаю, зарывшись носом в ладони. Хоть для кого-то ещё будет новостью, что я уже давно привязался к этой странной смеси ароматов? Спасибо ночным кошмарам и тревожным мыслям, после которых я привык прижиматься к Персифалю и дышать им. Теперь странный, поначалу отталкивающий цветочно-кровавый запах его горячей кожи прочно ассоциируется с защитой и спокойствием. Кажется, тут я погряз основательно.       — Прекращай, а то начнёт подташнивать.       — Не думаю, мне нравится.       — О… — издаёт удивлённо. — То есть, тебе не противно?       — Вовсе нет. Ты пахнешь странно, но ненавязчиво. И уникально. Не чисто и концентрировано, а ещё и… Собой? Как люди. К этому легко привыкнуть, даже, в каком-то смысле, полюбить. Не хочу теперь снимать свитер до конца ночи.       — Так будь в нём. Пользуйся всем, что поможет тебе чувствовать себя сегодня спокойнее, — наклоняется, чтобы прижаться носом к носу. — Как приятно, что я вызываю у тебя положительные ассоциации.       — Только заметил? Ох, если бы ты ещё мог каким-то образом превратить этот день в любой другой, я не знаю, что бы с тобой сделал.       — После таких слов мне стоит хоть попытаться! — смешливо фыркает, напоследок мазнув губами по щеке. — Пошли стирать вещи наконец.       Под моим крайне детальным руководством и тщательным надсмотром Персифаль сам заполняет машинку, сам запускает, изучает кнопки. Схватывает не на лету, но быстро. Теперь можно будет смело доверять ему часть домашних обязанностей.       — Какая же она у тебя громкая, — опускает уши.       — Это просто кому-то не повезло со слухом, — пожимаю плечами, выходя из ванны. — Кстати… А почему ты пахнешь именно нарциссами и кровью? Я всё хотел поинтересоваться, но забывал.       — Запах считывается и воспроизводится мутагеном из наиболее часто окружавшей среды в раннем детстве. В Виллиасе есть небольшая легенда на эту тему. Из-за сильных и массивных ног наши шаги очень громкие, что якобы мешало предкам охотиться. Поэтому Некто выдал нам заботливую компенсацию в виде такого вот маскировочного механизма. Немного несвязная история, детали стёрлись у меня из памяти.       Слишком явно ускользнул от основного вопроса. Окружающая среда из раннего детства? Кровь и нарциссы… Кажется, не стоит мне продолжать, даже несмотря на раздирающее душу любопытство. По крайней мере, пока что. В будущем я намерен узнать о Персифале как можно больше.       Дела на этом заканчиваются, поэтому не остаётся ничего иного, кроме как вернуться в спальню и мучить себя горьким ожиданием. Как медленно тянутся часы. Даже не знаю, хорошо мне от этого сейчас или плохо. Проверяя сообщения от друзей и покусывая ноготь, забираюсь на кровать. Не хочется ложиться, но спина требует, чтобы её прислонили хотя бы к изголовью.       — Лапы с подушек, Персифаль, — медленно произношу, одновременно отвечая Кэтрин на смешную картинку.       Только что улёгшийся, он начинает недовольно шипеть и переворачиваться, чтобы оказаться рядом. Буквально в следующий момент отталкивает руку с телефоном и самым наглым образом перебирается ко мне на колени, тут же прижавшись спиной к груди и ёрзая, чтобы устроиться.       — Я искренне извиняюсь! — возмущённо хмурюсь, откладывая мобильный и несильно дёрнув длинное ухо. — Мистер, вашей тощей заднице очень удобно?       — Идеально, — кивает.       — А вот моим ляжкам нет. Слезай.       — И не подумаю.       — Перс! — хлопаю по бедру. — Тяжело, блин.       Недовольно пыхтит, скатываясь.       — Со всех позиций гонишь. И хватит уже сокращать моё имя, мне не нравится, как звучит!       Садится теперь рядом, плечом к плечу. Взамен мне на колени с глухим шлепком и видом дохлой змеи падает хвост.       — Не получается у меня! — пальцы автоматически тянутся к кисточке. — В моей картине мира мы достигли того уровня взаимопонимания, после которого должны признать, что «Персифаль» слишком долго выговаривается. Другие сокращения тоже не подойдут?       — Ни в коем случае, — показывает зубы. — Если хочешь, можешь заменить на какое-то очень приятное прилагательное.       — Это будет звучать нелепо.       — Какой ты предсказуемый. Хоть иногда-а-а?       Закусываю губу, наблюдая за выражением на тёмном лице. Ну каков же паразит! Стекает ниже и прижимается щекой к плечу, чтобы пялиться снизу вверх и сверлить меня соблазняющим взглядом, ещё и коварно сверкая клыками при этом.       — А я что получу в ответ?       — У меня в мыслях накопилось около семи вариантов, которые тебе предположительно понравятся. Хочешь слышать их по ночам?       — Боюсь представить, что пришло в эту светлую голову, — щурюсь, зарываясь рукой в мягчайшие волосы. — Ладно. Иногда можно.       С тонких губ срывается краткий одобрительный рокот. Этот звук вдруг заставляет меня замереть на несколько секунд, смять в ладони плотную ткань яркого свитера на себе. Осознание того, что я буду жалеть всю жизнь, если не попрошу сейчас, приходит моментально.       — А сделай так, как утром?.. Я никогда ещё не слышал твоего тварьего урчания до этого.       — Что, понравилось? — пытается сдержать самодовольную ухмылку.       — Необычно, звучит классно. Возможно, тоже немного расслабит и успокоит… Ну, что ты так смотришь? Понравилось, да.       Резко мотнув хвостом и шипяще посмеявшись, Персифаль приподнимается выше. Щекотливо и мягко прижимается губами к моей ушной раковине, оставляя лёгкий поцелуй, но не отстраняясь после. Что-то я этого уж никак не ожидал. Взгляд начинает взволнованно цепляться за предметы в комнате, когда до меня доходит, что он собирается поурчать не просто рядом, а прямо мне на ухо. Чем мы только без стеснения не занимались, но именно это действие почему-то до вспыхнувших щёк смущает. Горячее дыхание на виске, тепло от чужой близости и окутавший тело запах вызывают по коже рой мурашек. Не такой, который заставляет испытывать возбуждение, а тот, от которого хочется неловко трястись и желать, чтобы этот момент никогда не прекращался. Не помню, чтобы я хоть когда-либо в жизни испытывал подобное. Возможно, в раннем подростковом возрасте, но явно не так ярко.       Тем не менее, все эти ощущения тут же меркнут на фоне нового чувства, что дурманящими волнами до краёв затапливает мой разум, когда Персифаль действительно начинает тихо, равномерно и непрерывно урчать мне на ухо. Это кажется чем-то настолько личным, новым, особенным, что я невольно поддаюсь волнительному холоду в конечностях и жару в щеках. Перестаю дышать, когда улавливаю гортанные рычащие нотки, на которые он мельком, едва уловимо срывается. Я ни за что бы ни подумал до сегодняшнего дня, что это будет звучать так невероятно приятно, расслабляюще и антистрессово. Прикрываю глаза, жмурюсь, когда Персифаль выдыхает слишком щекотно. Я перестаю думать обо всём – только хочу, чтобы он оставался рядом и делал так чаще. Это словно звук с магическим, гипнотизирующим эффектом. Ласковое мурлыканье домашних кошек лишь вполовину, если не меньше, сравнимо с глубоким, непохожим ни на что урчанием большой страшной твари.       Это всё ещё самый невообразимый монстр на моей памяти. У меня плавится мозг от мысли, что такие звуки издаёт именно он.       Когда Персифаль плавно затихает и медленно отстраняется, я возвращаюсь в реальность. Не теряя ни секунды, поворачиваюсь к нему, обхватываю за щёки с намерением тут же притянуть вплотную и впиться в тонкие губы. Он поддаётся сразу, растягивает рот в лёгкой улыбке и открывается навстречу гамме моих невыплеснутых эмоций. Когтями зарывается в волосы, я успеваю заметить подрагивающие светлые ресницы перед тем, как зажмуриваюсь от удовольствия. Мгновение спустя чувствую, с какой страстью Персифаль отвечает на поцелуй. Так, что я снова покрываюсь мурашками и начинаю странно дрожать.       Я себя не узнаю.       Не помню себя таким.       Мне так волнительно хорошо.       В мыслях проносится сотня и одно «жаль», когда он нехотя отстраняется и устало выдыхает. Опирается ладонями об кровать, оставаясь близко-близко и молча смотря в глаза. Взгляд кажется спокойным и тёплым. Точь-в-точь как свитер на моём теле.       — Бенджамин, — мягко выговаривает, склоняя голову. — Это было лучшее «спасибо», которое я только получал.       — Значит, у меня вышло поделиться им.       — Делай так чаще, — улыбается.       — Продолжай давать поводы для этого.       Я сползаю ниже, откидываюсь на подушки. Персифаль тут же следует моему примеру, устраиваясь и снова прижимаясь щекой к плечу.       — Теперь бы поспать. Представляешь, какие хорошие сны мне сейчас привидятся?       — Нельзя. Самая напряжённая ночь только впереди, не забывай.       — Тогда тем более стоит выспаться, разве нет? Потом такой блажи не будет, — утыкается носом в рукав. — Сколько сейчас время?       Меня каждый раз забавляет, что он упорно продолжает формулировать вопрос именно так.       — Хм, — нащупываю рукой телефон. — Всего шесть. В принципе, час в запасе имеется.       — Ляжем?       — А давай.       Уснуть хотя бы ненадолго действительно будет наилучшим вариантом сейчас. Я достаю лёгкий пушистый плед из шкафа, чтобы не разбирать кровать полностью и не лезть под одеяло в одежде. Уютно и тесно устроившись, ещё некоторое время переговариваемся о всяком. Персифаль рассказывает о странных пушистых ящерках, о том, что жёлтый цвет глаз является самым распространённым у виллиасцев, о ком-то, кто пахнет талым снегом и ветчиной, о недопустимости урчания друг при друге, храме Времени, зодиакальном вырождении и прозрачных цветах. Я засыпаю, слушая его спокойное тихое бормотание, пока воображение рисует рассказанное. Не ставлю будильник, уверенный, что от волнения сон будет чутким и коротким. Зато он будет тёплым.       Ближе к двенадцати надо будет выпить кофе, чтобы не валиться с ног. А ещё у Персифаля невероятно удобная грудная клетка. А ещё…       Я открываю глаза. Прошло несколько минут, что ли. С трудом заставив себя отлепить щёку от чужого тела, тянусь за телефоном. Семь тридцать… Какого чёрта?       — Персифаль, — зеваю. — Надо вставать. Через полчаса приедет Матвей.       Не дрогнув любой другой частью тела, он обхватывает меня за плечи и тянет обратно в подушки.       — Заткнись и спи, — едва слышно.       Как же всё-таки тепло… Заткнулся и уснул.       Снова открываю глаза. Восемь пятнадцать. Когда мозг загружается и до меня доходит, что это вообще за цифры, тут же подрываюсь. В телефоне пропущенных нет.       — Персифаль, нужно срочно вставать и приводить себя в порядок!       — Нам не нужно, — снова притягивает к себе. — Спи.       — Да какое «спи»?       — Совершенно некуда… спешить… Те грядки подождут…       — Персифа-а-аль.       Он закидывает мне на живот свою красивую, но тяжёлую ногу, обрекая на дальнейшее лежание. Лёгкое волнение не пробуждает организм полностью, поэтому мне хватает каких-то двух минут, чтобы опять провалиться в дрёму.       В третий раз вскакиваю практически молниеносно. За окном сплошная ночь. Чувствуя, что проспал всё самое важное, быстро хватаю телефон. На дисплее девять сорок. До сих пор никаких пропущенных звонков.       — Надо связаться с Матвеем, что ли, — прикладываю ладони к глазам, стекая с кровати. — Персифаль, подъем.       — Сколько осталось? — мычит, почти не открывая рта.       — Пять часов где-то.       — Ещё… четыре с половиной можно спать.       — Никакого «спать», блин! Вставай. Пожалей мои нервы хоть раз.       Он издаёт недовольное «м-м», перекидываясь на другую сторону и обвивая себя хвостом. Муки мои муки. Стоит ли звонить? Мы договаривались о встрече ещё два часа назад! Ноги уже нервно носят меня по комнате. Подожду до десяти, а затем наберу его. Хорошо? Замечательно.       Взволнованно провожу рукой по волосам. Лишь бы не начать считать минуты. Вместо этого надолго зависаю в туалете, задумавшись и кусая ногти. Осознав это, снова подрываюсь. Уж лучше что-то съесть. Мне нужны силы. Жаль, что моральные нельзя накопить углеводами.       Пока я хаотично размазываю по тосту остатки залежавшегося масла, телефон всё же радует душу долгожданным звонком. Поднимаю взгляд на настенные часы. Несколько минут до десяти. Какое невероятное облегчение.       — Мистер Фэйн, добрый вечер! Прошу прощения за задержку. Уже еду к вам.       — Замечательно. Мы ждём.       Это сильно успокаивает. Чувствую себя ребёнком, который узнаёт, что в магазин с ним пойдёт мама. Некая обманчивая защищённость.       Запихнуть в себя тосты получается почти без проблем. С каждым куском кажется, что дальше совсем не влезет, но я упорно заставляю челюсть жевать. Знаю собственный организм, который объявляет голодовку, стоит только произойти чему-то волнительному.       Персифаль сонной молью заворачивает на кухню и садится на подоконник. Лапы привычно ставит на батарею, растопыривая пальцы. Лениво поправляет динозавра на груди.       — Убери с видного места всё блестящее.       — Зачем? — с любопытством посматриваю на него, подперев щёку ладонью.       — Я уже не раз говорил, что мы любим такие вещи. Не знаю, кто придёт из правительства и в качестве свидетеля. Вдруг попадутся такие, которым зачешется присвоить.       — Та-а-ак. Что ещё мне стоит знать?       — Больше, в общем-то, ничего особенного. Оставайся рядом со мной, пока я не буду убеждён, что всё идёт по плану, и наблюдай за ситуацией. Если захотят поговорить – поговори, но лучше избегать тем, которые потом могут быть использованы против тебя же. Ничего не предлагай и не пытайся язвить.       — Я бы и не рискнул.       — Мне ты рисковал.       — Так то ты. Я же тебе доверяю.       С языка едва не слетело кое-что внезапное и непозволительное.       — Хорошо. Будешь у меня под крылом всю ночь, не переживай. Глаз с тебя не спущу и не позволю никому трогать. Ты как… — возводит глаза к потолку, покачивая кистью хвоста. — Что-то блестящее для меня.       — Вот спасибо! — я от смеха сгибаюсь над тарелкой с тостами. — Учитывая всё, что я знаю о связи чего-то блестящего и виллиасцев, полагаю, это был чертовски хороший комплимент.       — Это чтобы тебе было спокойнее. Чувствуй себя значимым. Ах да, касаемо наших отношений. Не стесняйся и сделай вид, что тебе за них не стыдно, — скалится.       — Не лучше ли вообще молчать об этом?       — Думаешь, мы не настолько очевидные?       — О чёрт… Как они вообще к подобному отнесутся? То есть, с точки зрения твоего народа, межвидовой секс – это ведь тоже что-то дикое?       — Именно. У них нашлось бы достаточно общих тем для возмущения с этим твоим Мартином. А как отнесутся при встрече… Не представляю, честно говоря, — пожимает плечами. — Возможно, от тебя начнут держаться подальше.       — А от тебя?       — А от меня уже, — смешно шипит.       Домофон начинает трезвонить. А вот и Матвей. Я быстро впускаю его в подъезд и заранее открываю входную дверь. На этот раз старик пришёл с классическим чемоданом.       — Здравствуйте, мистер Фэйн. Персифаль, — замечает того в дверном проёме. — Едва успел заехать домой, чтобы привести себя в порядок. Выдался тяжёлый рабочий день.       Принимаю у него верхнюю одежду.       — Привезли к нам пару часов назад девочку. Юную совсем. Ваши собратья загрызли, — грустно качает головой, смотря на тварь.       — Горе-то какое, — Персифаль совершенно безразлично пожимает плечами.       — Так, — прокашливается. — Я взял с собой всё, что может хоть как-то пригодиться. Не скажу, что у меня много вещей с того времени. Есть несколько совместных фотографий, на которых родители никого кроме меня не видели, детский дневник, старая открытка с подписью дяди Кости. Ещё я набрал инструментов и прихватил результаты анализов Персифаля. На всякий случай.       — И ты думаешь, что этого хватит для переубеждения? — поворачиваюсь. Персифаль разводит руками.       — Я очень хорошо подготовился к тому, что буду говорить. Размышлял об этом на работе. Главное – не переволноваться.       — Мы на вас рассчитываем, — вздыхаю. — Идёмте в гостиную. В принципе, можем смотреть телевизор и обсуждать планы. Немного времени у нас ещё осталось.       Со мной соглашаются, поэтому мы уютно, даже по-домашнему, устраиваемся на диванах. Матвей пересказывает новости дня, пока я полулежу, упёршись спиной Персифалю в плечо и разжёвывая изюм из миски. Затем все располагаемся так, чтобы было видно экран. Дед сразу соглашается смотреть то, что интересно мне, а Персифаль… Спустя час с небольшим Персифаль вдруг выдаёт неожиданное.       — У ведущей пиджак… Это голубой, да? — склоняет голову.       — Ты видишь?! — я аж подскакиваю.       — Нет, — опускает уши. — Не знаю. Всё ускользает от меня, словно во сне. Но не так сильно, как раньше. Она только что говорила о тихом океане. Почему тихом, там не шумит вода?       — Матвей, вы слышали?! Чёрт возьми, он сможет избавиться от этого со временем!       Дед кивает болванчиком.       — Ты думаешь? — Персифаль широко открывает глаза. — Я проснусь, и мы будем вместе смотреть телевизор?       — А ещё проходить игры и листать соцсети в телефоне. Блин, я почти не сомневаюсь, что рано или поздно ты у меня всё сможешь!       Светлый хвост снова подметает паркет. Надо бы его причесать… Короче. Если такие ситуации имеют место быть, то мы обязательно поработаем над тем, чтобы твари становилось всё лучше и лучше. Я уверен, что невозможность воспринимать земную технику тоже как-то связана со странным контролем сознания. А поскольку Персифаль уже несколько месяцев успешно от этого самого контроля избавляется… Блядство, он действительно сможет жить полноценно. Эта идея что-то переворачивает в моей голове, взбудораживая.       После двенадцати заталкиваю его, довольного новыми фактами о себе, в душ. Сам чищу зубы, опираясь поясницей об раковину и спокойно наблюдая. Персифаль интересный во весь рост. Несуразный из-за своих кривых лап и хвоста, но, зараза, красивый. Специфично красивый. Я подмечал это и раньше, достаточно давно, когда ругал себя и панически запрещал себе думать о подобном.       Перс всегда был сильно худощавым. У него костлявые руки, узкая грудная клетка и слабо выраженные мышцы. В противовес этому – достаточно полные крепкие бёдра, всю восхитительность которых я уже приметил и пустил слюни. Мощные тварьи ноги только на таких бёдрах и должны держаться. Таз, соответственно, тоже шире моего. Помнится, раньше эта задница была более плоской. На самом деле я очень далёк от правды, когда обзываю её тощей. О боги, да если бы Персифаль имел возможность правильно и качественно питаться, его фигуре цены бы не было.       — Каким боком повернуться, чтобы тебе было приятнее пялиться? — спрашивает нарочито озабоченным тоном, высунув мокрую голову.       — Я не фялюсь, я думаю, — достаю изо рта зубную щётку. — Вылезай уже, моя очередь.       Время всё беспощаднее движется к часу ночи. Теперь мы меняемся местами. Кстати, Персифаль больше не ковыряется в клыках когтём, обмазанным пастой, потому что недавно я раскошелился и решил его проблему. Более чем уверен, что и проблемы-то никакой не было. Этот дуралей просто ни в какую не собирался пытаться пользоваться обычной щёткой, всё твердя, что она ему не подойдёт. А поинтересоваться, существуют ли в мире людей электрические, к которым он привык, не додумался. Был жутко удивлён, но доволен. И целовать его теперь ещё приятнее.       Выйдя из ванны, обнаруживаю, что Матвей немного задремал у телевизора. Не стоит его беспокоить, пускай отдохнёт перед нервотрёпкой. Я же пока побуду в спальне. Запрыгиваю на кровать, от нервов напевая себе под нос слова из знаменитой песни и натягивая рукава жёлтого свитера до кончиков пальцев. А можно отсрочить муки часов ещё эдак на двенадцать?       Настенный циферблат твердит, что нельзя. Я издаю громкое «эх», на что получаю успокаивающее поглаживание по спине и по голове. Что на ней вообще происходит, кстати? Включаю фронтальную камеру, зарывшись пятернёй во влажные пряди. На экране возникает лицо Персифаля сразу за моим. Кладёт подбородок на плечо.       — Что делаешь?       — Да лень к зеркалу возвращаться. Смотрю вот, что по волосам.       — Ты похож на ежа, — фыркает от смеха, подцепив когтем торчащий завиток.       Я без задней мысли зажимаю большой кружок на экране телефона, делая несколько фотографий. Его смазанная улыбка остаётся запечатлённой.       Вскоре вспоминаю об ещё одном важном деле. Выхожу из квартиры и выключаю свет по всей лестничной площадке. Простите, дражайшие соседи. Сегодня обойдёмся без паники. Немного подумав, ещё и приоткрываю дверь в подъезд. Когда возвращаюсь к лифту, замечаю, как в здание забегает чёрная собака.       Время вдруг очень быстро подходит к заветным двум часам ночи. Мы вместе сидим в гостиной, теперь уже все на нервах. Хвост Персифаля время от времени вздрагивает и норовит вздёрнуться вверх. У Матвея трясётся колено. У меня потеют ладони.       — А насколько твари пунктуальны? — старик поправляет воротник.       — Чья конкретно пунктуальность тебя интересует? У членов правящих семей минута с минутой сходятся.       — А… Мы вообще можем быть уверены, что они придут именно сегодня? Вдруг тот парень не успел выполнить своё обещание?       — Успел. Если уж дал слово, то из кожи вылезет, чтобы его сдержать. И это рвение массово поддержат. Такова у нас, виллиасцев, вежливость.       Я продолжительно выдыхаю. Кажется, будто в комнате слишком холодно. Цепляюсь взглядом за разные вещи, проверяя, всё ли хорошо. Вежливость, вежливость. Три минуты второго.       Начинаю кусать ногти, но Персифаль плавно перехватывает мою руку и опускает вниз. На том ему спасибо.       Похоже, стены в гостиной чересчур зелёные.       Спустя ещё несколько минут я невзначай подмечаю, что ближайшее ко мне ухо твари подёргивается, поворачиваясь назад настолько, насколько позволяет анатомия. Переводя взгляд туда-сюда в такт подёргиванию и держа в голове мысль о том, что он часто очень рано улавливает чьё-то приближение, нервно задерживаю дыхание. Сейчас… Или сейчас? Что-то будет.       И верно, спустя всего одну жалкую секунду со стороны подъезда раздаётся громкий нетерпеливый стук. Мы с Матвеем подпрыгиваем на месте. Он в волнении берётся разглаживать ладонями складки на штанах. Мою спину моментально захватывает рой даже не мурашек, а самых настоящих жалящих ос. Персифаль лениво потягивается.       — А вот и ваши страшилки. Пошли, встретим их вместе.       Ах ты ж блядская вселенная. Я хочу спрятаться. Сбежать в спальню Мартина, запереться и тихонечко подслушивать оттуда. Превратиться в призрака и сделать вид, что меня не существует. Но приходится безнадёжно спрятать нос в ворот успокаивающего свитера, автоматически подняться и на деревянных ногах последовать за Персифалем. Матвей решает скромно шагать сзади, кажется, пытаясь остаться за нашими спинами. Вот вам и главный герой вечера.       Кучкуемся в прихожей. Пятнистая рука смело хватается за дверную ручку, взгляд тёплых глаз падает на меня, на губах играет подбадривающая улыбка. Мой мозг вдруг охватывает какое-то очень странное, невыносимое, дурное чувство, желание одёрнуть, немедленно увести в самую дальнюю комнату в доме, подпереть мебелью двери-окна, и бояться, бояться, бояться. Я даже не успеваю до конца осмыслить это ощущение, как оно так же внезапно пропадает. В следующий миг Персифаль распахивает дверь.       Почему-то сразу отходит назад, немного запнувшись и чудом минуя гардероб.       В прихожую плавно, не дожидаясь приглашения, заглядывает тварь. Проходит вперёд, громко переставляя лапы. Набирает полную грудь воздуха, выпрямляет спину. Позволяет напряжённой атмосфере кругом разыграться на полную. Я встаю как можно ближе к Матвею.       Лишь мельком глянув на Персифаля, незнакомец тут же задерживает на мне нечитаемый взгляд странных, неестественно лиловых глаз. Они у него… кошмарно дискомфортные. Лучше сделаю вид, что меня больше интересуют пушистые рыжие лапы. Такой насыщенный, почти кирпично-алый цвет я встречал только у некоторых животных.       Затем пугающая мистическая атмосфера вдруг развеивается.       — Quimm ian, Gre-Meliur hej, Lior Luva, вы мешаете зайти! — жёсткий монструозный голос откуда-то из-за двери разбавляет тишину.       Дискомфортная тварь, что уже успела оказаться в квартире, спокойно снимает с плеча потрёпанную сумку и делает шаг вбок.       — Какой тёплый до-о-ом, — ещё один заваливается следом, мягко муркнув и странно наклонившись вперёд, словно собираясь распластаться прямо здесь.       Тут же появляется и третий, прикрывает за собой дверь.       — Xiame Villias teprut, Peṙsuphal.       Знакомое имя картаво слетает с языка рыжей твари каким-то совершенно чужим, новым словом. Названный нервно улыбается.       — Никак не думал, что сегодня придёшь ты, Лува. Был уверен, что по такому случаю, как обычно, пришлют кого-то из второй семьи.       — Stsex. Вот и представь, как мне обидно было, — предполагаемый Лува кивает, вновь окидывая нас взглядом.       В речи каждого из них в той или иной степени слышен незнакомый щёлкающий акцент. Виллиаский, очевидно.       Персифаль вздыхает. Подходит ко мне и встаёт настолько близко, чтобы мы соприкоснулись плечами.       — Теперь по порядку. Это вот Лува.       Указывает на всё ту же тварь. Буду смотреть куда-то ему в ключицы. К слову, получается более чем легко, учитывая рост, по крайней мере, двоих из них. Кажется, теперь я прекрасно понимаю, что Персифаль имел в виду, когда утверждал, что он низкий для своего вида.       — О, а это мелкий, с которым я договаривался! Не ожидал, что ты придёшь в качестве свидетеля.       — Ты ведь уже потянул меня в это, как можно было остаться в стороне?       Самый молодой на вид парень, который, к счастью, не распластался, радостно улыбается, неотрывно смотря в жёлтые глаза. Он несколько неумело подбирает слова.       — Я надеюсь, что всё будет не зря. Счастлив за тебя!       Подходит к Персифалю с явным намерением обнять. Но едва успевает коснуться пальцами плеча, как его тут же хватают за шиворот и оттаскивают обратно.       — Стоять! — третья тварь раздражённо взмахивает русым хвостом. — Kon zmar, To. Ты даже не знаешь, насколько заразно то, что засело у него внутри. Не будешь подходить, пока я не разрешу.       Парень раздосадовано опускает голову, но остаётся на месте. Кажется, тоже посматривает на меня. Аккуратно так, украдкой.       — А это Константин, — Персифаль намекающим кивком указывает на последнего, раздражённого русошёрстного монстра. Достаточно зрелого и не сказать чтобы с виду здорового.       Легендарный Константин, значит. Самая настоящая тварь. Высокая, хвостато-лапатая махина с чёрными белками. Кожа желтоватая, глаза скучно-серые, а волосы изрядно седеют у корней. Безжалостно покрывается морщинами. Я почему-то представлял его совсем другим. Более загадочным и менее тощим.       — Это у нас, — меня вдруг обхватывают за плечи. — Бенджамин. И я повыдираю руки всем, кто позволит себе хоть как-то его тронуть.       На мгновение воцаряется мёртвая тишина. Затем молодой парень возмущённо открывает рот:       — Это же твой свитер на нём?       — Руки. Повыдираю. То, — Персифаль чеканит каждое слово, демонстративно положив подбородок мне на макушку.       — Так это тот са-а-амый, — То, если это было его имя, вытягивается в лице. — Я слышал о нём от Седеуса Портера. Надо же… — он переводит взгляд то на меня, то на Персифаля, широко выпучив глаза. — Какое издевательство над природой.       Лува поддерживающе кивает, прикрыв веки.       — И, наконец, Матвей. Этого тоже желательно не трогать, но не так критично.       Константин складывает руки на груди.       — Как такая развалина до сих пор работает в медицине? На него же подуешь, а он прахом pwuё. Разлетится.       Дед, кажется, начинает мелко дрожать.       — Как замечательно, что все со всеми знакомы! — когти впиваются в моё плечо больнее, чем надо бы. Дёргаюсь, сбрасывая чужую руку. — Бен, ничего, если мы устроимся за кухонным столом?       Как иронично события начинают повторять мой вчерашний кошмар.       — О, а я могу повесить куртку? — То дёргает вверх-вниз треугольную молнию, смотря на меня. — Ты же тут хозяин? Могу же?       Я киваю, немного растерявшись. Не думал, что ко мне вообще будут обращаться.       — Mṙish, — Константин и Лува тоже снимают свою верхнюю одежду.       У каждого из них свой отличимый стиль.       Все вместе мы проходим на кухню, и я тут же занимаю стул рядом с Персифалем. Он отворачивает голову к окну. Слева от меня садится То, подобрав на колени хвост с пышной кистью. Примечательно, что у него и на лапах шерсть длинная. Как у персидских кошек. Трое оставшихся располагаются с противоположной стороны стола.       Лува поправляет узкие рукава, аккуратно ставит под ноги свою сумку. Достаёт из неё какую-то бледно-зелёную бумажку и подпирает ладонью щёку, проходясь глазами по написанному.       — Поскольку среди нас есть создания не из Виллиаса, большую часть встречи мы постараемся провести на английском. Это согласно этикету… Далее. Следуя семнадцатой статье законодательства Центра Эма, я обязан официально оповестить вас о том, что…       Я очень быстро перестаю улавливать смысл сего вещания, поэтому пропускаю чересчур официальную часть речи мимо ушей. Вместо этого внимательнее присматриваюсь к гостям, стараясь их изучить.       Теперь, когда я видел целых шесть тварей за всю свою жизнь, могу с уверенностью заявить, что черты их лиц слишком чёткие, фактурные, и выражены ярче, чем у большинства людей. Очень легко запоминаются.       Лува кажется молодым. Я бы не дал ему и тридцати человеческих лет. У него строгие скулы и родинка под раскосыми глазами. Ещё он слишком часто проводит пальцем по своему лбу, убирая набок гриву из прямых рыже-алых волос. Из троицы этот одет наименее парадно: в вязаный чёрный гольф с высоким воротом. Забавно, потому что, если я правильно понял, он как-то относится к правительству.       Затем Константин. Похоже, он знатно потрёпан жизнью. На вид, как и утверждал Матвей, где-то около пятидесяти. А ещё я почти уверен, что он курит. Если твари курят, конечно. При этом выглядит очень опрятно: волосы зачёсаны назад, а на теле классическая голубая рубашка с закатанными рукавами.       Мы случайно сталкиваемся взглядами, поэтому приходится быстро отвернуть голову.       То выглядит наиболее дружелюбным и увлечённым. Думаю, сказывается возраст. Больше двадцати двух я ему не дам. У этого две крупные родинки рядом с носом, ясно-голубые, слегка выпученные глаза и заметные мешки под ними. Оттого взгляд кажется малость диким. А ещё у него интересное ассиметричное каре. Волосы и шерсть настолько светлого блондинистого оттенка, что при нужном освещении его легко можно спутать с белым.       Лува заканчивает с чтением необходимых формальностей и достаёт новую стопку документов. Дёрнув ухом, наклоняется к Персифалю через стол.       — Gre-Meliur Tshurlott gaṙ fenzu ettets moṙ hejeraue corta. Fu'v pea gresus co ovvenum bow prellur.       — Bow ce geṙet sёdett te folat? — Персифаль явно немного нервничает.       — Tyu um megeraret greez, — чётко выговаривает каждое слово, обратив взор на меня.       Теперь я понимаю, в чём прелесть этикета, включающего в себя диалог на английском. Не очень-то комфортно глупо сидеть и хлопать глазами, пока рядом с тобой обсуждают что-то, кажется, важное. Матвей тоже выглядит обиженным, пусть и впечатлённым. Да и То рядом со мной недоумевает:       — Lior, зачем шептаться на виллиаском, если его и так всем известно?       — Не всем, — Лува продолжает пялиться на меня. — Интересы правящих семей не касаются людей.       Ой, вот будто мне есть до них дело.       — Так, — продолжает. — Персифаль, сейчас я скажу, где расписаться, после чего Константин возьмётся за тебя. Если он решит, что ты безнадёжен, мы тут же tseper. Тебя ликвидируем. По мне, стоило прятаться и дальше, никто не был настроен на результативные поиски.       Он утыкается носом в бумаги, подцепляя рыжими когтями нужные страницы. Судя по длине этих самых когтей и по моим скудным познаниям, Лува и Персифаль одной породы.       Матвей явно мнётся, не зная, когда вступить в диалог. Вытирает ладони об штанины, очень заметно жуёт щёки изнутри, но спустя несколько секунд всё же подталкивает себя и решается.       — К-константин, — откашливается. — Перед тем как вы приступите к осмотру, я хотел бы поговорить с вами лично.       — Да? И о чём же? — тот без особо интереса поворачивает голову, подперев её рукой.       — Я… Хочу показать анализы Персифаля. Быть может, это облегчит вам задачу. Я оставил их в гостиной.       — На что мне твой старческий человеческий ум? — с этими словами он бесцеремонно упирается Матвею пальцем в лоб.       — Да чего ты ёрничаешь, помочь ведь хотят, — То хмурится, закидывая ногу на ногу. — Хуже не станет, так плохо разве?       — Напомнить, что твоя задача сегодня – сидеть и слушать? Говорил я, надо брать кого-то из своих. От большинства проалей никакого толку, — Константин постукивает длинными когтями по столу, затем, подумав, фыркает. — Ладно, старик. Пойдём, потешишь меня своим бредом.       Матвей заметно приободряется. То издаёт приятный звук и довольно машет хвостом, немного задевая кистью мои ступни. Прямо как Персифаль всегда.       Лува же безразлично отрывается от бумаг, с пассивным выражением лица осматривает окружающих. Глядит на меня. Опускает глаза обратно в документы. Затем быстро поднимает обратно.       — У тебя из носа льётся кровь, — сообщает мягким тоном.       — Да? — я провожу рукой по лицу. — Ой. С чего бы это…       — Пойди умойся, а то всё мне тут запачкаешь.       — Прошу прощения.       Я отодвигаю стул и встаю, придерживая ладонь под носом. Персифаль вскидывает голову, собираясь подняться следом, но его сразу отвлекают на подписи. Выхожу из кухни и направляюсь к раковине. Включаю воду.       — Перенервничал, что ли…       Некоторое время стою, наклонившись вниз и ожидая, пока кровотечение закончится. Оно весьма обильное, чёрт возьми. Для меня подобное редкость, потому и не почувствовал сразу. В последний раз так лилось после крайне тупого и запоминающегося падения с велосипеда.       А это точно связано с нервами?..       — В порядке?       Поднимаю голову. В дверном проёме возвышается То, загораживая своим силуэтом свет из прихожей.       — Да, спасибо. Уже проходит.       — У тебя хрупкие сосуды?       — Нет. Должно быть, просто разволновался.       — Будь аккуратнее.       — Буду.       Он терпеливо ждёт, пока я закончу и умоюсь. Не очень-то комфортный наблюдатель. Затем разворачивается и движением головы зовёт за собой. Почему-то не заходит на кухню, а, повертевшись на месте, направляется к двери моей спальни.       — Эй, ты куда?       — Посмотреть. Нельзя? — отпускает ручку.       — Бен, ты можешь посидеть с ним. Всё в порядке, — доносится голос Персифаля.       Я бы с куда большим удовольствием вернулся к нему.       — Костя и человеческий дед ушли в гостиную. А эти сейчас оформляют бумаги. Давай пока посмотрим твой дом?       Я тяжело вздыхаю. Подхожу и немного загораживаю собой дверь.       — Не пойми неправильно. Это спальня. Личное для меня пространство.       — Хм, — То делает шаг назад, неуклюже разворачивается, сложив руки за спиной и опираясь об стену. — Ты прав, пространством не надо делиться. Мне, в основном, приходится ночевать на деревьях.       Сколько на нём, должно быть, грязи…       — А ты, — слегка наклоняется, зачем-то обхватывая собственное колено. — Ты кто вообще? Про ваши взаимоотношения мне всё понятно, но сам по себе?       — Бенджамин. Я студент и… думаю, ничего интересного для тебя.       Он мягко, но некрасиво улыбается. Поворачивается всем телом и начинает громко тараторить.       — Меня зовут Тоширо. Ну, то есть, это не моё настоящее имя. Это что-то ваше. Я приметил его, когда играл в компьютерную игру. Мне оно тогда очень понравилось. Уже не нравится, но переучиться сложно, — хмурится, почёсывая подбородок. Набирает полные лёгкие воздуха. — Своё настоящее я не помню. У нас это нормально, потому что однажды наше время…       — Он в курсе про Огорчение Времени, То! — доносится из кухни.       — А… — сразу же затихает. — Вот как. Раскрывает нашу подноготную. Странное выражение, ведь у нас нет ногтей, — поднимает свои руки.       У него вот коготки короче, чем у тех троих. Совсем маленькие. Если я правильно помню, Персифаль говорил, что это признак самой скучной и невыдающейся породы.       Значит, Тоширо. Азиатское что-то. Наверное. Я в таком не разбираюсь.       — Получается, в вашем мире какая-то мешанина из имён со всего света? Тот же Константин, например.       Константин – человек, но они об этом не знают. Что, если и этот родился на Земле?       — Получается так. У большинства исконно виллиаские имена. Но многие из тех, кто исконное забыл, подбирали себе или детям новые, в основном земные. А то и выдумывали нечто собственное. Как Пастел, которому нравятся пастельные цвета или Бел, любящая колокольчики.       Моя теория о том, что это мир фриков, подтверждается.       — Персифаль – тоже не виллиаское имя, ты не знал? — тихо смеётся, заправляя светлую прядь за ухо, и полностью откидывается на стену. — Но у него оно с рождения. Его маме, если мне правду рассказывали, нравилось.       Меня слегка жалит какое-то неприятное, колючее чувство, которое не хочется распознавать. Делаю в голове заметку о том, что нужно расспросить Персифаля о его родителях.       — У тебя такое чудное выражение лица, — Тоширо начинает говорить совсем тихо, почти не размыкая губ. — Что, мало о себе рассказывает? Странно. Наверное, ему нужно больше времени.       — Почему странно?       Он немного горбится и весьма знакомым движением склоняет голову, пытаясь оказаться со мной на одном уровне. Чистые ледяные глаза раскрываются шире. Такое ощущение, будто они пытаются поглотить меня вместе с окружающим пространством.       — Он же до неразумного влюблён в тебя.       По моему телу моментально проносится будоражащий ток, оседая где-то в груди и в животе, заставляя забыть, что такое разумный и логичный ответ.       — Слушай… Твои догадки это, конечно, здорово, но он ни разу…       — Не догадки, — прижимается щекой к стене, полностью повернувшись ко мне и продолжая сверлить взглядом.       Кажется, та странная ассоциация возникает из-за разреза его глаз.       — Зачем оправдываешься передо мной? — хихикает. — От того не изменятся ни его чувства, ни моё отношение. Это неестественно, ты ведь тоже понимаешь? Ваши отношения как вскрывшийся гнойник для двоих видов. Виллиас… шепчется между собой. Многие – и я в их числе – чувствуют личное оскорбление из-за вашей ситуации. Поэтому хочется свернуть тебе шею прямо здесь и сейчас.       Я сразу делаю несколько шагов назад. Уже и позабыл, какого поведения стоит ожидать этой ночью. Есть нечто мерзотно знакомое в этих внезапных неадекватных угрозах.       — Главное, чтобы такая привязанность к тебе не повлияла на его будущие решения.       Произносит напускным беззаботным, но крайне ревнивым тоном. Подобных ноток я уж точно не ожидал. Вот это как раз любопытно. Не путает ли он чужие чувства со своими собственными?       В этот момент из гостиной доносится тревожный грохот, явно издаваемый предметом, которым душевно так швырнули. О нет… Перс и Лува сразу выходят к нам. Последний хмурится и указывает на закрытую дверь.       — Те двое ещё не закончили? Это что они там настолько деловито обсуждают?       Тоширо разводит руками.       Хочу придвинуться на пару шагов ближе к Персифалю, чтоб было спокойнее. Тёмная рука без стеснения обхватывает мою поясницу, вынуждая волнительный ток пронзить тело с новой силой и расцарапать грудь изнутри. Безжалостно давлю это чувство, понимая, что о фразе То можно порассуждать и позже. Сейчас далеко не до неё.       Лува уверенно заглядывает в гостиную, собираясь что-то спросить. Успеваю заметить сидящего на диване Матвея и сгорбившегося над столом Константина, прежде чем тот срывается с места и яростно захлопывает дверь, едва не прищемив рыжие пальцы.       — Я позже ему припомню…       А в тварьем правительстве все такие каменно-невозмутимые? Что же, по крайней мере, из гостиной не слышно никаких возмущённых вскриков. Вообще ничего не слышно, помимо разового грохота, что говорит об умении Константина хотя бы выслушивать, я полагаю.       На некоторое время в воздухе зависает слишком уж неловкая тишина. Никто не торопится возвращаться за стол и не знает, чем бы теперь разрядить обстановку. Поэтому Лува решает, что без его мнения никак не обойтись, и снова открывает рот.       — Вы не смотритесь вместе, — сообщает важным тоном, приглядываясь к нам с Персом.       — Ты в своём уме, Лиор? Открой глаза пошире, у нас же идеальное цветовое сочетание.       — Что?.. — приподнимает брови.       О нет, мы все сейчас услышим что-то издевательски дурацкое.       — Да вот же, — складывает указательные пальцы крест-накрест, направив на меня и себя. — Его волосы с моей кожей и мои волосы с его…       Дверь гостиной резко открывается. Константин идёт к нам быстрым шагом, мотая хвостом.       — Ты, — кивает застывшему Персифалю. — Идёшь со мной.       — Берёшься за него? — Лува, нахмурившись, склоняет голову.       Что, не ожидал такого исхода?       — Посмотрим, Lior. Qupp nem texets. Дальше будем разбирать результаты и плясать от этого. Попробуем вытянуть.       То тихо хлопает в ладони. Персифаль же несколько раз открывает и закрывает рот, похоже, не веря в свою удачу. Видимо, дед умеет хорошо убеждать. Либо же Константин давно преисполнился сомнений, и ему просто нужен был толчок извне. Браво, что сказать.       Мыслями завладевает тяжёлое холодное чувство. Не буду себе врать, я тоже скромно надеялся, что ничего не получится. Персифаля уводят в гостиную, многозначительно хлопнув дверью перед носом остальных. Подождите-ка… Я запоздало понимаю, что остался в компании двух малознакомых тварей. Ох чёрт.       — Случившееся подводит к тому, что в тёплом доме я буду пыхтеть над документами весь остаток ночи. К чему бы эти перемены, То?       — Не знаю, Lior. Peṙsuphal kavei ume villiasun plenett. Плохо разве?       Похоже, Лува в самом деле не очень-то и рад возвращению Персифаля на родные земли. Вот бы понять, почему.       — Te plenett m'iazo, — отвечает вдруг неестественно лишенным эмоций голосом.       — О чём вы?.. — Тоширо хмурится.       Не получив ответа, он спешит вслед за рыжим на кухню. На меня вообще ноль внимания. Это приводит в замешательство. Стоит ли подождать здесь? С одной стороны, мне так куда комфортнее, а с другой – очень важно не оставлять этих двоих без присмотра.       Ладони снова потеют. Стискиваю в кулаках мягкие жёлтые манжеты, глубоко вдохнув. Спокойно, Бенджи. Стоит просто зайти следом. Это твой дом, в конце концов.       Нет, сначала оттяну момент и помою руки!       Бросив мимолётный взгляд на кухонный дверной проём и зацепив взглядом Луву, бросающего себе в рот горсть изюма из миски на тумбе, я шагаю в безопасную ванную.       Стоп…       Резко торможу, поворачивая назад. Заглядываю ещё раз. Они с Тоширо невинно беседуют, сидя за столом. Показалось, что ли?..       Со мной сегодня явно что-то не так. Прижимаю к лицу мокрые ладони, усевшись на бортик ванны. Ледяная влага на коже чуть-чуть бодрит и расслабляет. Возникает резкое желание окунуться с головой в какое-нибудь озеро. Освежить мысли и почувствовать безмятежность вокруг.       Увы, вместо безмятежности я ощущаю только слабый аромат пионов и пронзительный взгляд лиловых глаз, преследующий меня на пути от порога до стула. Неловко-то как. Словно это я в их квартире, а не наоборот.       — Ты мне мешаешь.       Опять этот диссонанс мягкого, вежливого, практически нежного тона и пугающего дискомфорта, исходящего от Лувы.       — Да ладно вам, Lior, пусть побудет! Бенжимин gjue humanun, но впустил нас в свой дом. Стоит проявить уважение.       — Мне не требуется его разрешение, чтобы войти в нужное место.       Какие же они противные. Обманчиво держатся лучше Персифаля во время нашей первой встречи и не обзываются «мясом», но я готов поспорить – это исключительно потому, что их визит официальнее того знакомства. Желание Тоширо свернуть мне шею могу считать доказательством.       — Не обижайся, — словно прочитав мои мысли, То поворачивается и заправляет за ухо блондинисто-белую прядь. — Lior Luva pumt. Хороший, просто серьёзно относится к взвалившейся на него ноше.       — Вышли отсюда оба, — длинный коготь вежливо указывает на дверь.       Спасибо за повод. Однозначно решив, что больше нечего оставаться в такой напрягающе душной компании, тихо отодвигаю стул и покидаю кухню. Ну его к чёрту, тупое контролирование ситуации. Самая адекватная троица осталась в гостиной, а эти пусть хоть на столе потрахаются – я больше не намерен трепать себе нервы. Закроюсь в спальне и буду сохранять смешные картинки. Нет, сяду учить курсовую!       — Бенжимин!       Да твою ж мать.       — Давай простим ему грубость? — Тоширо догоняет меня в коридоре, громко топчась по паркету. — Меня тоже прогнали.       Закатываю глаза, остановившись на полпути. Дурные, тупые существа. Отстаньте от меня и ведите себя серьёзнее.       — Вот сколько Луве лет? — вздыхаю.       — У нас нет возраста.       — Точно. А если бы возраст был? По человеческим меркам ты подсчитать сможешь?       Он опускает голову, увлёкшись пышными рукавами своей пастельно-красной рубашки.       — Двадцать один всего.       Как-то слабо верится, что мы ровесники. Киваю:       — А тебе?       — Восемнадцать всего, — смотрит исподлобья. — Ты же растёшь до сих пор. Что насчёт тебя?       — Мне двадцать. Всего… Та-а-ак почему ваше правительство посылает ужасно молодых виллиасцев для решения столь важных вопросов?       — А что не в порядке? — склоняет голову.       Пожимаю плечами. Наверное, я поспешил с этим вопросом. В самом деле, как много для человека значит возраст. Эта мысль оказывается неожиданной и неприятной.       Сразу же мне в голову приходит кое-что иное. То явно настроен на общение. Что, если я подниму тему, касающуюся наших с Персифалем теорий? Как он отреагирует? Если правильно помню, все твари считают странности своего мира нормой и не осознают их.       Увы, я слишком долго и осторожно формирую вопрос в своей голове и не успеваю открыть рот, так как меня опережают.       — Почему вы с ним нашли общий язык? — Тоширо снова прижимается спиной к стене, смотря исключительно на мой свитер.       — То есть?       — Мы, виллиасцы, сильно отличаемся от людей. Ну разве вместе действительно комфортно?       — Очень, — складываю руки на груди.       — Ты не осторожничаешь рядом с ним?       — Нет.       — Не советовал бы это продолжать…       — Спасибо, я разберусь.       Подобное бесит. Я склонен верить рассказам Персифаля о том, что дома он практически ни с кем не общался, что над ним насмехались из-за теорий и подозрений. Да по нему видно было, что умения в коммуникацию там ноль. А значит, и сородичи не знают о нём ровным счётом ничего. Для меня настоящий Персифаль – куда более живое и разнообразное создание, чем дурацкая пугающая тварь.       И моё желание узнавать его дальше растёт с каждым днём. В отличие от них.       Дверь в гостиную распахивается, заставив нас синхронно дёрнуться. Константин выходит за порог.       — Вы чего здесь уши насторожили? — ворчит, покосившись в первую очередь на То. — Lior Luva, fom hecor! Nue-u wepp!       И разворачивается, направляясь обратно к диванам.       — Они всё, — Тоширо кивает. — Зайдём?       — А нам можно?       — Пока не закрылись опять.       Мы снова синхронно срываемся с места и дружно заскакиваем в комнату. О счастье, меня наконец-то оставляют в покое. Белобрысый садится на барный стул в дальнем углу, а спустя несколько секунд присоединяется и Лува.       Матвей удовлетворённо улыбается, заметив меня. Он как раз занят собиранием своих вещей в портфель. Кивнув ему, сразу подхожу к Персифалю.       — Всё хорошо? — кладу руку на плечо.       — Да. Тебе-то что?       Ему под нос пихают ещё несколько зелёных бумажек, и на этом мы, похоже, закрываем гештальт. Но ответ меня крайне смущает. Кто-то успел разозлить его?       Я ожидаю, что гости сейчас же уйдут, и мы сможем спокойно поговорить наедине, всё обсудив. Но нет. Они рассаживаются кто где. Сволочи.       Поняв, что ничего так быстро не закончится, я кривлю губы и устраиваюсь с краю, рядом с Персифалем.       — Дорога была длинной и тяжёлой. Я бы немного отдохнул перед тем как выдвигаться в обратный путь.       — Поддерживаю.       — Я бы вообще спать лёг.       Вздыхаю. Я бы тоже. Но это почему-то никого не волнует.       — Что сейчас на слуху у общества? Какие актуальные новости? — Персифаль потягивается.       — Ждём возвращения домой. Из правящих семей понемногу распространяются указания по подготовке и распределение обязанностей.       — Подождите. А когда мы возвращаемся?       — К концу весны, максимум в начале лета, — Лува расслаблено окидывает взглядом комнату. — Раз уж ты снова с нами, тебе тоже следовало бы получить инструкции. Tsorcul ce tevm te dёs vilena.       — Уже так скоро… А если кто-то не успеет?       — Это станет проблемой опоздавшего. Нам придётся на некоторое время изолироваться, чтобы укрепить результат очистки после катастрофы и нормализовать oxigenun saam. Путь на Землю будет закрыт. Без каких либо исключений.       — И какой срок?       — Сейчас речь идёт о десятках лет.       Глубоко в моей груди и глотке что-то сжимается и холодеет. Это что же получается? Персифаль побудет рядом ещё два условных месяца, а потом… Всё? Я его больше не увижу?       Глупый бред. Поджимаю губы, сверля глазами стол. Мы ведь обязательно что-то придумаем к этому времени.       — Понятно, — в его голосе ни намёка на переживание. — Надеюсь, для меня трещину проломят?       — Да, мы сообщим об этом… Народ обрадовался, когда новость о том, что ты, возможно, вернёшься, облетела его, — Константин постукивает когтями. — Мало кто остаётся согласным с вердиктом второй правящей семьи и хочет тебе зла. Овна в письме передавал наилучшие пожелания по этому поводу. Сказал, что в Виллиасе заглянет на парциковый чай и поздравит лично.       — Дурное предзнаменование, — Тоширо волнительно кивает головой. — Постой, с каких пор Овна вообще пьёт чай из парциума?!       Теперь он выглядит возмущённым. Кажется, я не улавливаю какой-то местный колорит.       — В любом случае, можно я в тот момент тоже совершенно случайно окажусь у тебя дома? На праздниках мне не удавалось рассмотреть его вблизи.       Странное всеобщее восхищение белым дьяволом. Это то, о чём рассказывал Перс? Сейчас ему будто вообще всё равно. Хорошо держится. Мы с Матвеем насторожено переглядываемся.       Мне вот тяжело взять себя в руки. Ощущаю прямо-таки жажду немедля выдворить все лишние уши и обсудить сказанное. Это же конец. Для Персифаля в первую очередь. К какой точке он вернётся, находясь дома, да ещё и под надзором Овны? К первичному поведению? К тому, что было до «хочу проснуться»?       Нет, он же не идиот и должен понимать, к чему приведёт такой исход.       — Надеюсь, больше ни от кого поздравлений не будет. В моём доме не поместится сборище из пятиста голов.       — Ты был слишком долго и сильно отрезан от общества, — Лува снова переходит на свой нежно-строгий тон. — Ещё в тот момент, когда ты только последовал за остальными, их уже насчитывалось меньше. Сейчас и подавно.       Воцаряется тишина. Персифаль поджимает уши.       — Сколько нас?       — Двести пятьдесят два.       Он шёпотом повторяет эту цифру, положив локти на колени и упираясь взглядом в пол. Матвей не выдерживает:       — Так мало?! А где остальные?       — Большинство умерло из-за отказа пищеварительной системы. Ещё часть от голода и холода. Некоторые покончили с собой, не желая принимать новую реальность.       Это ужасно. Их ведь и без того было относительно немного. А сейчас совсем горстка, получается. Я незаметно пододвигаюсь ближе к Персифалю, надеясь утешить. Он реагирует необычным звуком, напоминающим скулёж, и крепко прижимает меня к груди. Обхватывает обеими руками, словно боится, что я тоже сейчас куда-то денусь. Хорошо, это несколько неловко, но если ему так легче… Главное – не видеть реакции остальных.       — Мы погрустили за ними вместо тебя. Поэтому достаточно горевать, давайте поговорим о хорошем?       Тоширо всю ночь пытается привнести каплю своего оптимизма, но получается у него, на мой взгляд, крайне коряво. А может, он снова ревнует, поэтому меняет тему, кто знает.       — Куда направитесь, прежде чем повернётесь домой? Есть места, с которыми хочется попрощаться?       — Неплохая тема, — Константин откидывается на спинку дивана. — Но мне и здесь хорошо. На ближайшее время появились дела, поэтому деваться некуда. Если только по штатам.       — А я бы вернулся в Польшу, — Лува зевает. — Понравилось мне там. Где-то под столицей сталкивался с группой фанатиков, которые вместо того, чтобы бояться меня, начали превозносить. Знаете, как обращались? Pan demon. Мне даже понравилось. Нескучное было время.       — Я уже много где успел побывать, — То расчёсывает когтями кисть хвоста. — Думаю, тоже задержусь здесь на какое-то время. Хочу навестить одного старого друга. Мы с ним очень давно не виделись, — тоскливо произносит, поворачивая голову к окну.       У всех какие-то планы. Даже не знал, что твари так много путешествуют по миру. Интересно, каким образом. Уж явно не на борту самолёта.       — Персифаль, а ты успел где-то побывать за пять лет?       Тот мотает головой.       — Я не покидал Америку. Было не до этого. К тому же, если бы я проломил трещину на другой континент, меня бы тут же вычислили керали.       Вопрос про перемещения отпадает.       — Скверно тебе пришлось.       — Не хуже вашего.       Сон одолевает меня всё сильнее, пока в уши льётся их размеренный и тихий разговор. Прижимаюсь щекой к тварьему плечу. Меня всё ещё обнимают. Убаюкивает.       Перед глазами вдруг резко и хаотично проносится что-то странное, заставляя распахнуть их. Подсознание навязчиво вопит о том, что спать нельзя. Я даже не понимаю почему, перестал ведь нервничать.       Сажусь обратно, потирая веки. Жутко устал.       — Персифаль, ты заберёшь его с собой? — серьёзный голос То доносится словно через закрытую дверь.       — Да ни за что, — зеваю, чувствуя, как глаза снова слипаются.       — Ему там не место.       — Забери. У нас хорошо.       Я резко дёргаюсь, как иногда бывает, когда только начинаешь засыпать. Сознание проясняется.       — Benjamin rget tseper.       — Помнишь, что я говорил о выдирании рук, Лиор? — Перс предупреждающе рычит, наклонившись вперёд.       После чего они с Лувой вступают в словесную перепалку на своём родном языке. Уже и наблюдать за этим неохота. Константин цокает языком, вздохнув. В принципе, я с ним согласен. Какой-то детский сад.       Твари покидают квартиру аж в полшестого утра. К тому моменту у меня уже болит всё на свете, а тело яростно требует отдыха. Они переговариваются в прихожей, пока одеваются, затем долго стоят в подъезде. Свалите вы уже, времени вашего грёбанного ради!       Заметив моё кислое лицо, Тоширо, к несчастью, подходит и решает напоследок крепко стиснуть меня в убийственных тварьих объятиях. Я чувствую себя крайне беспомощным, учитывая, насколько он крупнее и выше. В нос ударяет запах каких-то перьев. Последнее, чего я хочу, это чтобы белобрысый решил, что мы подружились за ночь. Знаю таких легкомысленных людей, наверняка и среди виллиасцев подобные найдутся.       — То, мы уходим. Да отцепись ты от человека!       Его хватают за воротник и одёргивают, после чего все они наконец исчезают из поля зрения. На душе становится в тысячу раз легче.       Примерно через двадцать минут нас покидает и Матвей. Свяжемся позже. Дед уставший, а на работу выезжать всего через несколько часов.       Наконец-то остаёмся с Персифалем наедине. Он уже в спальне, поэтому я тут же направляюсь следом. Хочется обсудить самое главное. Можно было бы заняться этим позже, но мне просто не терпится услышать его мнение.       Подхожу и сажусь на кровать рядом.       — Ты же не собираешься ныть, пуская сопли из носа, лишь бы я остался?       — Что?.. — распахиваю глаза, повернувшись к Персифалю всем телом.       Внутри всё холодеет, когда я всматриваюсь в тёмное лицо. С его выражением что-то не так. Что-то, чего я не видел уже давно. Оно попросту… не такое. Чужое.       Мы привязывались друг к другу медленно, слишком плавно, чтобы заметить различия. А сейчас я с ужасом наблюдаю взгляд, до мурашек оживший в памяти. Который смотрит сквозь меня. Смотрит, как в октябре.       Безучастно. Брезгливо. Разочаровано.       Как на мясо.