Cupio

      Суббота настойчиво взывает к себе. До неприятного морозит раскрытые плечи и будит громкой дурной мелодией. Сонное сознание не сразу соображает, что это звонит мобильный телефон. Персифаль моментально просыпается, копошится где-то надо мной, шипя и доставая из-под себя подушку, чтобы укрыться ею сверху и заглушить назойливый звук. Я же долго выпутываюсь из-под одеяла, которое за ночь превратилось в чёрт знает что. Кряхтя, протягиваю руку и на ощупь трогаю тумбу, задевая тварьи вещи, пока не хватаюсь за источник неприятного подъёма. Открыв глаз всего на долю секунды, чтобы увидеть, куда нажать, переворачиваюсь на другой бок и прикладываю мобильный к уху.       — Да-а-а? — слово переходит в громкий зевок.       — С добрым утром, мистер Фэйн! Разбудил вас?       — Разбудили.       Если бы присмотрелся к тому, кто звонит, точно не поднимал бы. Я понимаю всё. Честно. Но так называемого мистера деда уже слишком много в моей жизни. Мне нужен выходной от этого человека.       — Прошу прощения, — судя по развесёлому тону, не просит. — Я хотел бы предупредить, что заеду к вам через два часа. Не буду заявляться без приглашения, потому что учёл ваши вчерашние пожелания.       Я мычу и отодвигаю телефон, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени. Всего девять. Это похоже на злую шутку. Вздыхаю.       — Хорошо-о-о, жду вас.       — Благодарю.       Я тут же сбрасываю звонок и пихаю мобильный под подушку, удобнее устраиваясь и обхватывая мягкое одеяло. К одиннадцати встану.       Надо ведь было ему позвонить именно сейчас. Мне как раз какой-то хороший и красочный сон снился. О чём? Пока вспоминаю, сознание медленно уплывает куда-то вглубь.       Подскакиваю снова. В этот раз, потому что кто-то настойчиво звонит в домофон. Чего, зачем? Хмурюсь, пытаясь осмыслить ситуацию. А… чёрт возьми! Быстро скидываю с себя одеяло и бегу к входной двери. В пижаме, растрёпанный, босой. Самое то, чтобы встречать гостей.       — Да?       — Ещё раз добрый день! Жду у подъезда.       Я нажимаю нужную кнопку, впуская его. Подавляя зевки, быстро возвращаюсь обратно в спальню. Достаю одежду.       — Персифаль! Вставай и приводи себя в порядок. К нам пожаловал Матвей. Уже поднимается на этаж.       Он кивает, не открывая глаз, и потягивается с растопыренными лапами. Успеваю быстро переодеться и более-менее уложить волосы, прежде чем слышу звонок в дверь. Выхожу навстречу, шёпотом проклиная этот день. Суббота для меня испорчена.       — Здравствуйте, — приподнимает свою низменную идиотскую шляпу.       — И вам доброго дня. Проходите, чувствуйте себя как дома, — на самом деле меня бесит, что он чувствует себя здесь как дома. — Можете направиться сразу в гостиную. Мы сейчас подойдём.       — Отлично. У меня есть весьма занимательные новости для вас двоих.       Он снимает обувь и вешает одежду на крючок. Первым делом засучивает клетчатые рукава и идёт мыть руки. Уже успел хорошо запомнить расположение комнат в квартире.       Я пока заглядываю в соседнюю дверь, проверяя, встал ли Персифаль. Конечно же, нет. Он просто скрутился на краю кровати. Подхожу и склоняюсь над ним.       — Матвей уже здесь.       — Ты иди, я сейчас присоединюсь, — бормочет, не двигаясь.       Ну, как знает. Это важнее ему, а не мне, в конце концов.       В итоге действительно появляется в дверях гостиной уже через несколько минут. Матвей как раз делится со мной новостями из мира политики, которые мне не особо интересны. Персифаль, зевая так сильно, что даже язык высовывается, подходит и падает на диван рядом со мной. Одежда у него ужасно мятая, а на голове сплошной кавардак из торчащих во все стороны волос. Я цокаю и встаю, ненадолго оставляя их наедине. Быстро возвращаюсь с гребнем. Встав за спинкой дивана и прижав одной рукой макушку Персифаля, начинаю его расчёсывать. Дёргает головой.       — Отстань.       — Сиди тихо и не позорь меня!       Что-то там себе кряхтит на своём тварьем. На самом деле я просто раздражён и мне нужно во что-то выплеснуть это чувство. Матвей наблюдает за нами с вежливым молчанием. Перевожу на него злобный взгляд, не отвлекаясь от своего занятия.       — Вы хотели рассказать что-то интересное?       — Да-да! — садится ровнее, сразу засуетившись. — Именно поэтому я и здесь. Персифаль, я уже поработал со всеми данными, которые получил днями ранее. Приложил все усилия, чтобы закончить как можно быстрее и не мучить никого из нас ожиданием. Пришлось даже хитроумно обеспечиться консультацией коллег из других областей медицины, не вдаваясь в подробности. Это то ещё искусство, скажу я вам. В итоге, кажется, — подчёркивает это слово, — я понимаю, в чём причина вашего недуга.       Тварь сразу отталкивает мою руку от своего затылка.       — И что там? Ну?       Закатывая глаза, убираю гребень на барную стойку и сажусь рядом, готовый слушать тоже.       — Сразу оговорюсь, что я не могу быть правым на все сто. Доверяйте, но сомневайтесь. Для достоверности организм Персифаля следует изучить намного, намного лучше, — складывает руки на груди, качая головой. — Однако знания и опыт позволяют мне прийти к выводу, что дело вовсе не в воздействии температуры или эмоциях, как вы говорили ранее. Конечно, я могу только апеллировать к очевидной схожести с человеческой физиологией…       — Подожди, то есть, «не в температуре»? — Персифаль озадаченно перебивает.       — Вы ведь сами пришли к этому выводу, верно? Но правда в том, что каждый раз, когда у вас случались приступы, вышеуказанные факторы были всего лишь стечением обстоятельств. Иначе вы бы начинали плохо себя чувствовать при любых колебаниях температуры или во время любого всплеска эмоций.       — То-то я ещё удивлялся, когда он утверждал, что это может быть от холода, но спокойно гулял под снегопадом в одном свитере, — поворачиваю голову, наблюдая за реакцией обсуждаемого.       Матвей кивает:       — Так и есть. Ни холод, ни условная злость тут не при чём. Вам было не на что опираться, поэтому вы решили придать им значение.       — Может и так. В чём тогда причина? — Персифаль шмыгает носом.       — Повторю, я не могу утверждать наверняка. Чтобы подкрепить свои догадки, мне бы увидеть один из ваших приступов и провести анализы сразу после него. Но, как вы и рассказывали, такие моменты достаточно спонтанны. Из того, что я уже успел выяснить, могу предположить, что дело в давлении.       — Если так подумать, то и у людей может кровь из носа хлынуть, когда оно скачет.       — Именно, мистер Фэйн. Но в случае с Персифалем всё ещё интереснее. Я уже спрашивал у него, какие показатели являются нормой для тварей. Он назвал мне цифры, в некоторых случаях несильно отличающиеся от наших. И всем этим цифрам сам он как представитель вида вполне соответствует. Только вот давление, — внимательно смотрит в тёмное лицо, — у вас значительно выше названной нормы.       Пускай это и звучит наиболее логично, но его приступы всё ещё выглядят чересчур чудовищно для подобной развязки. По мне, так должно быть что-то ещё.       — Вы чувствуете другие симптомы? Слабость, головокружение, одышку? Что угодно.       — Совсем нет, — прикусывает коготь, вспоминая. — Нет, ничего такого.       — Вот здесь и начинается интересное. Потому что должны бы. Каждый раз, когда я измерял ваше давление, оно было далеко за пределами средних показателей. Из чего я могу сделать вывод, что в таком состоянии организм находится постоянно или хотя бы большую часть времени.       — Стой-ка, почему же ты сразу не сказал мне об этом?       — Мне нужно было убедиться и не наговорить чепухи. Но теперь, кажется, всё сходится. У вас всё время повышенное давление, но в какие-то конкретные моменты оно зашкаливает настолько, что это приводит к сильному кровотечению. При этом, что самое главное, вы остаётесь в живых. Это меня, признаться, даже пугает.       Персифаль задумчиво обводит взглядом комнату. Молчит некоторое время.       — Может быть… Мне не даёт умереть восстановительный процесс?.. — сильно сдвигает брови. — Хотя…       — А ведь точно! Мы с вами хорошо знаем, что тварей невозможно ранить, — я перевожу взгляд то на Матвея, то на Персифаля.       Последний уже открывает рот, чтобы сказать ещё что-то, но тут в мою голову молниеносно прилетает один факт, который до этого почему-то всегда оставался вне внимания. Всё время находились вещи, которые оказывались более существенными и отодвигали его на второй план.       — Подожди-ка! Не потому ли мы с тобой познакомились, что ты был ранен? Ещё и не единожды. Я всё это время подсознательно воспринимал такую деталь как само собой разумеющееся, но ведь так не должно быть! Не для таких, как ты!       Он вздыхает:       — У Фага видовое преимущество, вот и всё, — подпирает подбородок и отводит взгляд в сторону.       — Простите? — Матвей хмурится, получив в ответ тихое недовольное шипение сквозь стиснутые зубы.       — У этого виллиасца аномальное количество долей мутагена. Что-то подобное редко, но случается. Из-за нестабильности среды, в которой мы живём, и частых ошибок вариативности самого соединения в организме. Благодаря этой особенности укусы, полученные от него, заживают в том же темпе, что и у людей. Это не только личностная, но и временная аномалия. И мы не имеем права обсуждать это, пока его отец — весьма сомнительный мужчина — правит страной.       Мне всё больше кажется, что его мир полон каких-то фриков. Из всех них Персифаль кажется вполне себе привлекательно адекватным.       — И да, это также влияет на то, что он не боится меня касаться, да ещё и грызть, в отличие от всех остальных. Хватит об этом, — вздохнув, потирает переносицу.       — Я вас понял. Вернёмся к теме. Думаю, ситуация с давлением взаправду может быть связана с молниеносным восстановлением. Если я правильно помню, всё из-за остановки времени в вашем мире?       Персифаль кивает несколько раз.       — Об этом-то я и не договорил. Я не могу быть до конца уверен, что дело в заживлении. В случае моей болезни оно словно работает выборочно. Потому что другие всё же… Умирали, — он странно дёргает головой, делая вид, что его максимально сильно интересует полка с фотографиями неподалёку.       Я тоже перевожу туда взгляд и сразу вспоминаю, как рылся однажды в чужих вещах. И смотрел на снимок тварей в странной одежде, среди которых был и Персифаль. Теперь уже очевидно, что там были запечатлены те, кто остался вместе с ним тогда.       — Они болели тем же?       Мне хочется как-то мягко прикоснуться к предплечью рядом, когда Матвей задаёт этот вопрос. Но под его же цепким взглядом не удаётся решиться.       — Мгм, — кивает. — Первые симптомы появились у всех одновременно, примерно через месяц после эвакуации остальных. Трое умерли сразу, потому что никто тогда ещё не знал, что с этим делать. Повезло тем, кто в панике упал на пол и полностью прекратил шевелиться. После это повторялось до нескольких раз в неделю. Среди нас не было врачей, поэтому правила поведения в случае проявления приступа вырабатывались по ходу дела и на практике. Сейчас этот свод установок в голове и помогает мне держаться живьем… Я всё это к тому, что восстановительный процесс тут имеет место быть: не умереть в первые секунды после такого кровотечения невозможно. Но получается, что он запускается только в определённых условиях и позе.       — А ещё у тебя больше нет приступов по нескольку раз на неделю, — я всё же ненавязчиво провожу костяшками пальцев по его локтю.       — Да, и это тоже интересно. Чем дальше, тем реже.       — Но давление у вас всё равно высокое, — Матвей протяжно хмыкает. — Вот бы узнать поточнее. Кроме того, меня удивляет, что никто из ваших врачей не захотел изучить эту болезнь. Мы, люди, вовсю пытались бы работать с этим, документировать и искать лекарство. А от вас решили просто избавиться! Уму непостижимо!       — Такова политика правительства, — безразлично пожимает плечами. — Пускай многие виллиасцы с ней не согласны, они ничем не смогли бы мне помочь. Но вот в случае, когда помощь приходит извне, от того, кто не подчиняется правилам Виллиаса и имеет необходимые знания…       На тварьем лице медленно, но верно образуется максимально довольная улыбка.       — О подобных ситуациях раньше никто не заявлял. Поэтому против них нет никаких ограничений. Это как лазейка в нашем законодательстве. За всё время своего пребывания здесь я, признаться, иногда мечтал о таком случае. Но он казался невозможным. Какой человек станет мне помогать по своей воле? Тем не менее, нашёлся дед, — скалится Матвею. — Чисто теоретически, ты взял на себя ответственность за мою личность и оспорил решение власти. Теперь нужно подписать соответствующие документы. И всё. Никто не посмеет тронуть меня до того времени, пока не станет ясно, справишься ли ты — а ты справишься — с моей болезнью. Даже Овна.       — Да ну?! — у меня даже рот раскрывается. — Его серьёзно это остановит?       — Вполне. Благой целью больше не получится прикрываться. Как я понимаю, он вполне подчиняется законам моего мира, иначе убил бы меня ещё до попадания на Землю. Или же у него какие-то другие причины, по которым он не может сделать этого внутри Виллиаса. Хотел бы я знать…       — Так вот как это работает. Когда мы обсуждали наш план, вы не вдавались в подробности закона, — Матвей несколько взволнованно поправляет воротник. — Тогда всё действительно складывается просто прекрасно.       — А сейчас будет ещё прекраснее, — по моему бедру больно бьёт хвост. — Поскольку я очень удачливый, а также не тяну своих обещаний до последнего. Дед, если хочешь встретиться с Константином, приходи сюда в среду, ближе к двум часам ночи.       Мы с Матвеем шокировано таращим глаза.       — Видите ли, обстоятельства иногда подворачиваются так, что ты натыкаешься на подходящую личность, просто выйдя из дома за связкой ключей. И даже успеваешь договориться о встрече.       — Какого чёрта ты не сказал мне об этом сразу?!       Меня моментально охватывает злость. Он совсем обнаглел, если считает нормальным приводить в мой дом других тварей посреди ночи! Тем более если не считает нужным предупредить!       — Я собирался вчера, но забыл, — разводит руками. — Погоди закипать, Бен. Это идеальнейшая возможность разобраться со всем, я просто не мог её упустить. Мы сможем и подписать документы, о которых я говорил ранее, и в ту же ночь поговорить с Константином.       Матвей явно пытается вставить слово, поэтому Персифаль ненадолго замолкает. Я тщетно пытаюсь унять разгорающийся в груди костёр из нервов и обиды.       — Я бы и не подумал, что вы сделаете это так быстро!       — Я тоже. Это действительно какая-то очень удачная случайность. Я вчера был в месте, где Земля стыкуется с моим миром. Ненадолго заглянул в смежное подпространство, а когда вернулся, то тут же нос к носу встретился с другим виллиасцем. До этого мы с ним толком не общались, но почему бы и нет! Он совсем молодой и очень дружелюбный, поэтому растерялся. В общем, у меня получилось сообщить ему, что необходимо, пока тот не принял какое-либо решение. И он согласился помочь передать информацию нужным лицам! Тут мы должны выиграть по всем пунктам. Мелкий очень проворный, поэтому успеет выполнить всё за считанные дни. С ним можно смело назначать точное время наперёд, как мы и сделали. Ко всему прочему, он будет просить, чтобы из виллиаских врачей присутствовал именно Константин, — он радостно хватает меня за плечи. — Бен, это ведь такой шанс того, что они будут рассматривать решение по поводу моего возвращения домой!       — Как прекрасно, — я криво улыбаюсь в ответ. — Действительно, не упускай это.       Пятнистые руки сжимаются несколько сильнее.       — Что важно, новость очень вряд ли успеет дойти до ушей Овны. Он не сможет воспользоваться тем, чтобы найти меня по указанному адресу до момента подписания документов.       Я не знаю, что отвечать. Честно, не знаю. Меня даже почему-то не волнует, что теперь твари в курсе, где я живу. В конце концов, они придут сюда решать не моё будущее, а Персифаля. Здорово.       — Константин, — он поворачивает голову к Матвею, — может сыграть важную роль во всём. Если сам будет заинтересован во встрече. Тебе придётся убедить его в том, что твои слова — правда, дед. Дальнейшая ситуация будет сильно зависеть от того, встанет ли он на нашу сторону.       Мне кажется, что это изначально провальный план. Уж не Персифаль ли когда-то рассказывал, что многие сородичи считают его странным из-за теорий? А тут некий незнакомый человеческий старик будет на пару с этим самым странным, изолированным годами несчастьем убеждать явно закостенелого мужика, что вся его жизнь — бред и обман. Это как если бы мне в прошлом году какие-то левые люди на улице сообщили, что я родился тварью. Почему в прошлом? В этом меня уже ничего не смущает.       Получается немного взять себя в руки.       — Вы могли бы встретиться где-то иначе.       — Бен, прости, но это самое благоприятное место. Они изначально будут настроены чуть более положительно, если встреча пройдёт в тёплом и светлом доме. Тем более, так безопаснее для Матвея. Я не могу просить его рисковать жизнью и ехать в какое-то Временем забытое захолустье посреди ночи.       — Но вместо этого ты рискуешь моей жизнью, разве нет?       Он в непривычном для себя чересчур ласковом жесте кладёт ладонь мне на щеку, совершенно не обращая внимания на гостя.       — Я обещаю, что никто не сможет тебе навредить. Если что, мы оставим деда в качестве отвлекающего манёвра и сбежим вместе. Я изначально планировал сделать это один, но так и быть, захвачу тебя с собой.       А нет, ошибся. Это всё тот же Персифаль. Матвей демонстративно покашливает, не понимая, что тот шутит.       — Спокойно. Я всё ещё уверен, что запланированное пройдёт хорошо, — подмигивает старику.       — Не нравится мне это, — дёргаю его рукав. — Сколько тварей будет у меня дома?       — Трое, если не ошибаюсь. Хм-м-м… Да! По закону точно трое. Сам Константин, чтобы провести осмотр. Затем кто-то из правящей семьи, чтобы заняться необходимыми бумагами и потребовать с меня подписи. И, в конце концов, независимый свидетель происходящего. Ещё будет присутствовать Матвей. И мы с тобой, конечно же. В итоге целых шесть голов. Тут станет непривычно оживлённо на одну ночь, — усмехается.       Поздновато замечаю, что начал нервно жевать нижнюю губу. Кривлюсь:       — Мне это всё очень, очень не нравится. Я бы не хотел видеть здесь других тварей. Тем более ночью. Тем более в количестве трёх штук.       — Я понимаю. Потерпи совсем немного, пожалуйста. Видишь, как мы быстро к этому пришли? Это не менее быстро закончится. Для меня это ужасно важно.       Да знаю. Знаю я, как для тебя это важно. Но оно всё ещё крайне дурная затея. У меня в голове уже зарождается добрый десяток вариаций того, как встреча пойдёт не по плану. Не хочу никому о них рассказывать.       В итоге мы обсуждаем эту тему ещё около часа. Персифаль утверждает, что бояться абсолютно нечего, что на нас с Матвеем это стопроцентно никак не повлияет. С одной стороны, я склонен ему верить. Уже давно понял и принял, что твари — это не тупые монстры, которым только повод дай сожрать кого-то. Они не должны вредить без крайней надобности. С другой стороны, бывает всякое. Мне не с кем сравнивать, чтобы хоть примерно предположить, как это всё произойдёт, и как меня воспримут. По одному только Персифалю сложно судить.       Тем не менее, можно быть почти уверенным в том, что они станут время от времени плескаться ядом и запугивать, как и он когда-то. Переживу.       Проблемы у меня так-то с тем, что подобное будет происходить дома. Между прочим, я всегда представлял какой-нибудь мерзкий паршивый лес далеко за городом. Место, о котором я не буду знать, спокойно отдыхая в это время в своей кровати. Теперь же придётся всё контролировать. Не смогу пустить такое на самотёк.       Главное, что время позднее. Все мои дражайшие соседи будут давно спать. Здесь нет молодёжи, которая любила бы погулять подольше. Жители соседних домов никому ничего не докажут, если вдруг что-то заметят. Но они не заметят. Ночи тёмные, фонарь на подходе к зданию давно сгорел. А в подъезде можно выключить свет. Тогда никто точно не увидит, какая тусовка намечается на восьмом этаже.       Красивые аргументы, правда? Это я так учусь успокаивать Бена-параноика. На деле-то сам себе не верю.       Матвей уходит где-то около двух. Такое чувство, будто я посвятил этому человеку весь выходной. Устал. Он ещё долго обсуждает с Персифалем тонкости организма последнего и подводит итоги, стоя у входной двери и держась всё время за ручку. Мы сговариваемся на том, что во вторник к вечеру, если не раньше, старик снова приедет сюда. В воздухе витает общее ощущение предстоящего масштабного события, готового выпотрошить наши нервы.       С моих оно уже начало, поскольку не получается выкинуть разговор из головы до самого конца дня. Жутко переживаю, но не подаю виду. Страшно не хочу, чтобы это происходило. Где-то в глубине души желаю, чтобы ничего не получилось.       Я глубоко копаюсь в последней мысли, пока принимаю вечернюю ванну. Лежу, высунув из воды один только нос, и думаю о том, какого чёрта меня так часто посещают притягательные хотелки на тему того, чтобы Персифаль остался. Они как будто появились в голове настолько внезапно… Тайком вместились между прочих рассуждений и пустили корни. Всего месяц или два, я не успел и осознать.       Я всё ещё не сильно смыслю в его мире, понятия не имею, что его там ждёт. Но я вижу, как быстро он меняется здесь, от души проявляя свой настоящий характер и, что главное, показывая его мне. Я уверен, эти изменения идут ему на пользу. Я не хочу, чтобы он возвращался к исходной точке. Вообще, я…       Блядство… Я, кажется, перестал воспринимать Персифаля как временное явление своей жизни.       Выныриваю из воды и зарываюсь пальцами в мокрые волосы. Тебе должно быть всё равно, Бенджамин Фэйн. Не знаю, чем ты теперь думаешь, но думать надо головой. Ты слышишь?       Судя по тому, как ночью я тихо переползаю на его сторону кровати и утыкаюсь лбом в тёмное плечо, засыпая, «всё равно» не получается.       Воскресенье проходит тихо, сказать о нём нечего. А вот первый день новой недели поражает пронзительным холодом. Сидеть и копаться в себе сейчас некогда, поэтому я возвращаюсь в состояние по умолчанию и собираюсь на учёбу, дрожа и почти что пуская слезу отчаяния. В такое время только спать и греться. Я с досадой кривлюсь, в очередной раз проходя мимо Персифаля, потому что он безмятежно свистит носом под одеялом, не подозревая о своём счастье. Каждое утро бешусь с этого факта.       Пока бреюсь, пытаясь обойти мерзкий прыщ, начинаю осознавать, в чём причина зверского холода. Отопления нет. Экономим, значит? Раздосадовано шмыгаю носом и достаю из шкафа свой февральский вязаный свитер. Уже было счастливо отстирал его и отложил до следующего сезона.       Тоскливо собираю рюкзак, одеваюсь и покидаю квартиру, шёпотом обругав эту жизнь лучшими матерными словами в моём арсенале.       У подъезда зачем-то задерживаюсь и несколько минут пялюсь на камеру у входной двери. Точно. Твари.       Это и сегодня звучит немыслимо.       Пытаясь как можно чётче представить завтрашнюю (уже завтрашнюю!) ситуацию, спешу на автобусную станцию. Будут ли со мной о чём-то говорить? Как вести себя? Куда деться, в конце концов?       Я захожу в транспорт, издавая печальные вздохи в такт пищащей собачке на руках у кого-то из пассажиров. Ну это уже смешно! Хватит волноваться заранее. Конкретно сейчас ничего не происходит. Тем не менее, я мечтаю оказаться в том моменте, когда всё уже закончится. Переживаю, как перед экзаменом.       Едва успеваю прорваться сквозь толпу, чтобы выйти на своей остановке.       По дороге до университета немного забываюсь. Даже решаю купить себе кофе, чтобы немного согреться и порадовать душу перед четырьмя тягомотными парами. Выбираю крепкий чёрный в любимой забегаловке. Пока жду, успеваю немного поглазеть на людей вокруг. Все сегодня какие-то уродливые.       Я сегодня замёрзший и злой.       Лениво поправляю лямку рюкзака, двигаясь по узкому переулку дальше к учебному заведению и зачем-то читая надпись на стаканчике. Ну и бредовое пожелание! Поднимаю взгляд, сосредотачиваясь на дороге.       Как раз вовремя, поскольку мне навстречу быстро идёт какой-то парень в капюшоне, опустив голову и засунув руки в карманы. Из-за того, что засмотрелся на напиток, успеваю шагнуть влево совсем немного, но и он пытается меня обойти в ту же сторону. Вдобавок задевает плечом и недовольно фыркает, взглянув на меня. Успеваю заметить лицо, на вид настолько уставшее и нездоровое, что я даже передумываю фыркать в ответ. К тому же, любые недовольства опережает возглас:       — Даниэль Миллер! Сколько раз я говорила тебе смотреть вперёд, а не себе под ноги?!       Парня догоняет пышная женщина.       — Простите, мой подопечный бывает чересчур невнимательным.       — Со всеми случается, — бормочу и поскорее миную незнакомцев, чтобы продолжить идти по своим делам.       Позади слышится сильный шлепок.       — Впредь ходи медленнее, паршивец!       Качаю головой. Не повезло кому-то. Наверняка и дома достаётся. Жаль.       А нет, всё. Миг сожаления проходит. Жги дальше, боже. Стаканчик летит в урну.       Пары проходят крайне неприятно. Я с трудом защищаю несколько практических, пока преподаватель выливает на меня помои. Филипп даже заступается, заводя спор о необходимости этих знаний, но быстро сдувается, понимая, что его аргументы безжалостно растаптывают один за другим. В основном фразой о том, что студенту не годится считать себя умнее профессора.       На перемене бесимся по этому поводу. Друг предлагает мне закурить, чтобы перестать нервничать. Отказываюсь. У меня и без того лёгкие ни к чёрту.       Спустя ещё одну пару получается выцепить из толпы Кэтрин и пройтись вместе до метро. Она радуется, что у нас совпало расписание. По пути долго пытается получить ответ на вопрос, почему я сегодня такой нервный. Закрывает тему словами, что когда я зол, я кажусь ей круче. Дурочка.       Дома бесит наличие Матвея. Его вещи в прихожей моментально вызывают жгучее желание взвыть на весь микрорайон. Был же тут буквально позавчера, какого хрена?! Я просто хочу отдохнуть от этого человека! И опять не позвонил, чтобы предупредить заранее. Старческий маразм просыпается, что ли? Поздновато как-то. Ехидно улыбаясь, я прохожу мимо кухни, где они разместились с Персифалем, и долго умываю лицо.       Поднимаю взгляд на своё отражение в зеркале, и ухмылка вдруг испаряется.       Почему ты такой злой, Бенджамин?       Даже Марти мне когда-то так говорил. Я сильно обиделся в тот день. Не я злой, просто всё вокруг невыносимое.       Думая об этом, пытаюсь затолкать своих чертей подальше и направляюсь на кухню, чтобы присоединиться к компании.       — Добрый день, — Матвей тепло улыбается мне. — Вы сейчас обругаете меня за то, что я снова без приглашения, но так случилось, что я заскочил почти случайно. У меня вдруг оборвались планы, и выдался свободным весь вечер.       Это не повод не звонить мне.       — Чего ты так смотришь, Бен? — Персифаль склоняет голову. — Я же тоже здесь живу и, знаешь ли, могу принимать своих гостей без твоего ведома.       Чего? Прекрасно, спасибо! А не слишком ли эта коненогая зараза о себе возомнила?       Ну хорошо, какая-то часть меня согласна с ним. Чисто по факту, Персифаль действительно живёт здесь, пускай и скрытно. Он вполне вправе делать тут то же самое, что делаю я. Но отчего-то именно сегодня эта мысль такая шокирующая и непривычная, что хочется злиться. Я бормочу им краткое «понятно», сложив руки на груди.       — Мы как раз обсуждали то, как будем договариваться с его знакомыми завтра ночью, — Матвей кивает сам себе.       Ах да. Уже завтра ночью. Желудок ненадолго скручивает спазм.       — Дед собирается принести с собой всё, что связано с его прошлым, чтобы убедить Константина в том, что произошедшее давным давно – не бред сумасшедшего.       — Я хочу верить, что это работает как обычная амнезия, и рано или поздно мы сможем пробудить нужные воспоминания.       Персифаль довольно улыбается, сцепив ладони на животе и покачиваясь на стуле. Я безучастно наблюдаю за тем, как опасно наклоняется тонкая ножка.       — Уж постарайтесь, — вздыхаю, потирая глаза, опёршись об тумбу с тарелками.       Надо выспаться, что ли.       — Я приеду завтра около восьми. Обязательно свяжусь с вами перед этим. Дальше будем смотреть по ситуации.       Определённо надо выспаться. А там и перебешусь. Я немного теряю дальнейшую нить разговора, витая в своих мыслях и продолжая наблюдать за стулом и ногами твари. Носят ли они носки? А чулки? Зимние колготы, в конце концов?       — …но здесь, как всегда, сложно припарковаться. Едва пристроил автомобиль.       Я моргаю, переводя взгляд на Матвея.       — Простите?..       Персифаль перебивает, с громким стуком поставив стул ровно.       — Дед, у тебя же есть машина и нет планов? — наклоняется вперёд, перевалившись грудью через стол.       — Именно так.       — Покатай меня.       Я реагирую молниеносно, выпучив глаза и запнувшись на ровном месте.       — Ты с ума сошёл?!       Вряд ли такое можно оправдать беспечностью. Это блядский кретинизм! Его ведь так кто угодно сможет из окна машины увидеть! Да ещё и меня рядом. Подождите-ка, нет! Меня рядом не будет. И его там не будет. Как представители человечества мы с Матвеем прекрасно понимаем, чем это кончится.       — Хорошо.       Я медленно поворачиваю голову на совершенно спокойного деда, награждая его диким взглядом. А он-то куда?! Сидел бы себе и хрипел на старости лет, так нет, надо обязательно влезть в очередную аферу! Эти двое спелись явно на ноте, я понял, да.       — Я умываю руки, — встряхиваю головой, собираясь уйти из комнаты.       Персифаль опережает мои намерения, подбегая и крепко хватая за плечи со спины.       — Ну уж нет, я хочу новых впечатлений только с тобой. Поэтому ты тоже идёшь. И идём мы прямо сейчас! Вставай, дед.       Сзади скрипит стул. Я дёргаюсь.       — Никуда я с вами не пойду! Не будет меня там, понял?! Тебя все увидят, придурок!       Он слегка приподнимает меня над полом и буквально выносит в прихожую.       — Не беспокойтесь так, мистер Фэйн. Очень сомневаюсь, что кто-то обратит внимание на очередную проезжающую мимо машину и успеет проанализировать, кто находится внутри. Просто темнокожий парень, ничего необычного.       — Я себя в том же убеждал, пока на горизонте не замаячили вы, знаете ли.       Упираюсь руками в бока, кривя губы. Персифаль меня отпускает и небрежно перебирает когтями вещи в гардеробе, ища подходящую верхнюю одежду.       — Я – другое дело, — Матвей обувается. — Всё, что я делал, было крайне намеренно.       Мне на плечи падает старый тяжёлый пуховик, ударив в нос щекотливым запахом залежавшейся ткани. Цокаю и стаскиваю его с себя, вешая обратно. Взамен достаю свою заношенную весеннюю куртку, с которой распрощался буквально час назад.       — Я думал, тебе в том будет теплее, — Персифаль наклоняется ко мне, всматриваясь в глаза.       — Думай меньше, — достаю обувь.       Я бы с куда большим удовольствием сейчас укрылся пледом и смотрел бы сериал на ноутбуке. Но я же должен теперь проследить, чтобы всё прошло хорошо! Они оба слишком неосторожны. Вся причина, конечно же, в этом, а не в том, что мне действительно немного, совсем капельку, несмотря на здравый смысл, любопытно. К тому же, мы давненько никуда не выходили. Новых совместных впечатлений не хватает, это он верно сказал.       Тварь уже собирается распахнуть дверь и явить себя миру, но я успеваю поднять руку и ухватить его за шиворот.       — Стоять. Ага, так ты и пошёл сейчас через подъезд, через парковку. Как раз люди с работы возвращаться будут.       — Я спущусь вперёд и перегоню машину как можно ближе. Вы же пока постарайтесь быстро и незаметно добраться до первого этажа.       Матвей выходит. Я ворчу, злобно заталкивая в карман шарф.       — Ты сегодня нервный, — Персифаль говорит таким тоном, словно делает грандиозное открытие.       — Да ты что? — бросаю взгляд исподлобья.       — Сейчас будет весело, немного расслабишься.       — В жопе я видел твоё «расслабишься». Ты как ребёнок, который не понимает, что перебегать дорогу опасно, сколько бы ему ни говорили.       — А ты бы смог годами сидеть в изоляции, позволяя себе выйти в мир только ночью? Я солнце последние пять лет только за оконным стеклом вижу. Я бы посмотрел, как ты бы себя вёл, появись хоть маленькая и короткая возможность сменить обстановку.       — Всё, всё. Хватит давить на мою жалость.       — Я и не пытался, — хмурится, вздыхая.       После вдруг подходит ближе и достаточно аккуратно обнимает. Кладёт ладони на спину и вдобавок обвивает хвост вокруг бёдер. Его одежда ожидаемо пахнет им самим. Не знаю, что ещё сказать, поэтому просто обхватываю руками в ответ. И мы молча стоим так некоторое время. Неловким это почему-то не становится.       Затем он отстраняется.       — Это точно не из-за того, что ты пьёшь так много кофе?       Закатываю глаза.       — Точно-точно.       Тянет меня за нос и подходит к входной двери.       — Вперёд, Бен. Всё будет хорошо.       — Твои слова ни капли не оптимистичные, чтоб ты знал.       Я выхожу первым и направляюсь к лестничной клетке. Опираюсь на перила, прислушиваясь, не слышно ли чьих-либо шагов или разговоров. Намного менее рискованно будет спуститься по ступенькам. Большинство соседей пользуется лифтом. К тому же, в нём нет возможности спрятаться и времени на это. О камере у подъезда я почти не волнуюсь. Если только нам не повезёт так, что в это же время в этом же месте свершится какой-то криминал, то никто её и просматривать не будет.       Я зову за собой Персифаля, запираю дверь, и мы быстро спускаемся. Он как обычно минует по две ступеньки за одно движение. А ещё не стоит забывать об его чересчур громких шагах.       На верхних этажах нам везёт, но где-то между четвёртым и пятым мои уши улавливают чужой голос. Машу рукой, чтобы поднимался обратно. Возвращаемся на два пролёта.       Удача не покидает, и вскоре снизу слышится звон ключей и звук открывания входной двери. Я выжидаю ещё некоторое время, затем продолжаем спуск.       — Ненавижу твои авантюры. У меня сердце в пятки ушло.       — Не ври, я слышу, что оно на месте.       Специально издевается. Паразит.       Дальнейший путь проходит без препятствий. Прямо на дорожке у входа в подъезд нас ждёт старенькая серая машина, мигая фарами. Замечаю у руля Матвея, поэтому мигом открываю дверцы. Забираемся на заднее сидение, и я позволяю себе немного выдохнуть. На всякий случай блокирую двери.       — Всё хорошо прошло? — старик поворачивается к нам.       — Если никто не придёт четвертовать меня в течение недели, то да, — немного сползаю вниз.       — Не волнуйтесь так, мистер Фэйн. Если бы люди замечали всё тёмные дела, которые проворачиваются у них под носом, мир был бы совсем другим. Плюсом, у вас не очень активные соседи, насколько я успел заметить.       — Да большинство семей съехало ещё зимой. Персифаль перепугал округу.       — Это когда они камнями меня забросать пытались? — он потирает висок.       — Ага. Паниковали, пока не надоело.       — Удивительно, как человек ко всему привыкает, а, мистер Фэйн?       — Я недавно думал о том же, кажется, — подпираю щеку кулаком, наблюдая, как мы медленно выезжаем со двора.       Матвей рулит немного криво и неаккуратно. Это отличается от стиля Мартина, к которому я привык. Такому старому человеку вообще можно водить автомобиль?       Персифаль, кажется, всё нетерпеливее. Он весь вытягивается, а через время начинает взволнованно постукивать хвостом, мягко шурша кистью. Вскоре мы выезжаем на большую улицу, и он вконец прилипает к окну. Сначала хочется одёрнуть, но я сдерживаю в себе этот порыв. Машина в движении, никто не присмотрится. О боги, да мало ли в наше время чудаков с накладными ушами? А большинство вообще считает, что твари выглядят как животные. Никто на этом не заострит внимание.       Совокупность этих фактов вдруг сильно расслабляет, и я позволяю себе расплыться в самодовольной улыбке, удобно устроившись на сидении.       — Персифаль, вон там впереди главный театр города. Вы когда-то были в театре в своём мире?       Почему старики всегда заводят такие тривиальные беседы?       — Не-а, — он взволнованно горбится, наблюдая за группой людей на тротуаре.       — Упускаете много интересного. А чуть дальше моя любимая библиотека. Откуда вы так хорошо знаете английский? Мистер Фэйн вас обучал?       Не доведи боже.       — Я много слушал людей и наблюдал за ними. Когда скрываешься ото всех на свете, особо интересных занятий не находится. Я увлекался чужими разговорами. Каждый день. Постепенно начало доходить.       — Должно быть, довольно сложно делать это без какой-либо помощи со стороны. У вас талант к языкам, Персифаль.       — Все виллиасцы такие, я не особенный.       Мне приходит на ум, что он часто так говорит. Почти никогда не выделяет себя, когда речь заходит о возможностях его вида. Возможно, я со своей человеческой точки зрения считаю Персифаля чересчур уникальным.       Матвей продолжает рассказывать о достопримечательностях и акцентировать внимание твари на разных мелочах. Тот кажется действительно заинтересованным. Понемногу я тоже вливаюсь в разговор.       — О, а там я учусь! — переваливаюсь через его ноги, упираясь пальцем в окно. — Видишь то большое жёлтое здание рядом с парком?       — Да, — он издаёт что-то рокочущее. — У нас учебное заведение намного меньше. И не такое роскошное.       — Не назвал бы его роскошным. Старая дыра на самом деле, — посмеиваюсь.       Персифаль улыбается в ответ.       Спустя ещё некоторое время перемалывания фактов, немного затихает. Складывает руки между коленей и плавно покачивает кончиком хвоста.       — Всё в порядке?       Смотрит на меня.       — Вас так много… Вы везде. Это даже немного напрягает, — растягивает губы. — Я имею в виду, я и ночью замечал, насколько этот город большой, но он никогда не был таким заполненным и живым. Он был похож на город в Виллиасе, и я считал это единственным возможным вариантом. Сегодня моё мнение изменилось.       — Какой город в твоём мире?       — Пустой, — отворачивается к окну. — В определённые дни, назначенные заранее, мы собираемся в каком-то квартале все вместе, чтобы создать иллюзию бурной жизни. Это помогает не чувствовать себя одиноким. Мы часто делаем это не только в городе. Потому что когда все разбредаются по своим делам, в какой бы уголок Виллиаса ты не зашёл, он, скорее всего, будет пустым. Словно кроме тебя в мире никого больше нет. Страна слишком большая. А нас слишком мало.       У меня появляется внезапный порыв снова обнять его. Вместо этого ненавязчиво обхватываю рукой чужое запястье. Переплетаем пальцы. Персифаль, не отрываясь от окна, прильнул хвостом к моей ноге.       Матвей, немного повздыхав, решает не продолжать эту тему.       Мы вскоре минуем центр и катаемся теперь по окраине города. Немного темнеет, а твари явно становится менее интересно.       — Выйти охота.       — Ну уж нет, здесь я тебя точно не выпущу.       — А если за городом? — Матвей на секунду поворачивается к нам.       Я ловлю раздражение, потому что Мартин всегда смотрит в зеркало, когда обращается к кому-то сзади, и в тот же момент не перестаёт следить за дорогой. Этот же куда более беспечный.       — За городом скучно, да и я буквально несколько дней назад бегал туда за ключами, — Персифаль указывает в сторону большого шоссе неподалёку. — Но я всё равно хочу выйти.       — Ты покинешь машину только вдали от города. И точка. Либо ждёшь, пока полностью стемнеет, и мы высаживаем тебя в первый попавшийся сугроб.       — Сугробы давно растаяли, — язвительно отвечает, покосившись на меня.       — Специально для тебя я найду последнюю грязную кучу, в которой ещё сохранилось что-то зимнее.       — Да хватит вам ссориться, — Матвей вздыхает. — Давайте я выеду на шоссе, там разверну машину, и если Персифаль не захочет выйти, не останавливаясь, поедем домой.       — Согласен, — тварь кивает.       — Лишние километры, — фыркаю.       — Не спешите ворчать, мистер Фэйн. Там действительно разворот удобнее и, будем честны, я собирался воспользоваться им с самого начала.       — Как скажете.       Я пихаю руки в карманы и наблюдаю за тонкой полоской розового солнца, которое почти ушло за горизонт. У меня дежавю от недавней поездки с Марти. Тем более, мы проезжаем место, на котором всё ещё лежат цветы.       — Где-то тут как раз гулял мелкий, кстати, — Персифаль скалится. — Но сегодня мы его уже не увидим. Поскакал рассказывать о моей ситуации.       — Не больно-то и хотелось его видеть.       — А ещё тут врата в мой мир. Знаменитое место.       — Мы помним, Перс.       В ответ он кривит губы.       — Ой… Забыл про имя.       Пожимает плечами и сосредотачивается на полях за окнами. Самый скучный пейзаж во вселенной. Честно, даже какая-нибудь рыжая пустыня с кустиками смотрелась бы красочнее. Я когда-то такую видел. В детстве ещё.       Вскоре Персифаль весь вытягивается, смотря куда-то вперёд. Хвост снова приходит в движение.       Матвей вдруг с силой ударяет по тормозам, и меня немного подбрасывает.       — Какого чёрта?!       Хватаюсь за переднее сидение, заглядывая через него. Тварь тоже недоумевает и высовывается. Я смотрю на дорогу перед нами, и у меня отвисает челюсть. Матвей сидит неподвижно, крепко вцепившись в руль. Персифаль хмурится.       — Вы чего встали-то? — окидывает нас взглядом. — Бенджамин?..       — Это… — я показываю пальцем вперёд.       — Что там? — до него постепенно доходит, и тёмное лицо словно становится на пару оттенков бледнее, хотя это, конечно же, сильное преувеличение. — Стоп. Вы сейчас видите Врата в Реальность?..       Огромные. Кованные. Блядские. Врата. А за ними совсем другая дорога. Наплевав на всё, мы с Матвеем синхронно открываем дверцы и выбираемся из машины. Секунду погодя, Персифаль спешит за нами. Я хватаюсь руками за голову, пытаясь осознать, что вообще сейчас происходит. Тварь подходит и наклоняется ко мне.       — Ты не должен их видеть!..       Но я вижу. Большие врата. Дальше по обе стороны высокий забор, который, тем не менее, крайне быстро обрывается, уступая хвойным деревьям. Они неестественно ровной линией растут до самого горизонта, чётко разделяя Америку и Виллиас. Ровный асфальт под ногами заканчивается и начинается менее широкая дорога из утоптанной земли и мелких камушков, тесно прижатая с обеих сторон лесом. Она уходит вдаль. Ведёт вглубь чужого мира, виднеясь кривоватой дугой за воротами. Воздух становится холоднее, а вокруг тише. Тело моментально напрягается.       Персифаль в ступоре переводит взгляд то на охреневшего меня, то на шокированного Матвея. Несколько раз собирается что-то сказать, но и его дар речи подводит. Просто таращимся друг на друга, отображая на лицах весь спектр эмоционального диапазона. После его осеняет.       — Я обязан кое-что проверить! — кладёт руку мне на плечо.       Затем отбегает назад, на небольшое расстояние, оставляя нас наедине с жутким незнакомым местом.       Которое тут же исчезает, стоит ему отдалиться больше, чем на шесть шагов. Впереди снова привычное шоссе.       — Оно пропало! — Матвей нервно дёргает воротник.       Персифаль быстро подходит обратно. Врата тут же возникают ровно на том же месте, вызывая небольшую тошноту и рябь перед глазами.       — А теперь? Ты видишь? — берёт меня за руку.       — Вижу.       — Временем клянусь, я не представлял, что это так работает… — он почти шепчет. — Виллиасец, подходя к этому месту, перемещается в родное подпространство и начинает видеть свой мир. Но никто никогда не мог предположить, что это сработает так же для человека, который находится рядом с виллиасцем.       — Охренеть, — я бросаю взгляд под ноги, растирая носком ботинка сухую землю с сосновыми иголками. — Я узрел твою чертовню. Я сейчас в Виллиасе?       — Нет. Виллиас строго за вратами и в него пока нельзя возвращаться. Здесь ещё нет мутагена. Это внешняя граница. Контрольно-пропускной пункт, в конце концов. Видишь?       Он сжимает мою ладонь и указывает на крошечное здание по ту сторону. У самого забора, я не заметил его ранее из-за сумерек.       — Здесь обычно встречают виллиасцев после путешествий. Само собой, сейчас там никого нет.       — Я могу сделать несколько фотографий? — Матвей встаёт рядом с нами.       — Времени ради. Тебе всё равно никто не поверит, дед.       — Я и не собирался это распространять, — он уже достаёт телефон.       — Подойдём ближе? — Персифаль аккуратно и ненавязчиво тянет меня за собой, смотря из-за плеча.       — Это не опасно? А ещё, наверное, стоит забрать машину с середины дороги.       — Она никому не помешает. По сути, она сейчас не находится в человеческом мире, поэтому никто не заметит её, — мы медленно идём вперёд. — И в этом нет нич…пасного. Вот попади ты в Виллиас, кто знает. А это так, продукт смешения двух миров.       Мне показалось, что одно из предложений он произнёс как-то странно.       — А если кто-то сейчас будет ехать сзади, он проедет сквозь нас?       — Ты уже не увидишь никакого движения со стороны Земли, хоть сколько бы ты зде…тоял. Тебя нет там, а их нет тут. Эй!       Персифаль оставляет меня и бросается к Матвею, который успел сойти с пути и немного пройтись вдоль линии деревьев. Кажется, он когда-то говорил, что обходить Виллиас с внешней стороны ни в коем случае нельзя. Что там что-то опасное и неизвестное.       По спине проносится табун мурашек. Это жуткое место, что ни говори. Кривая дорога притягивает взгляд, а в голове уже вырисовываются картинки из просмотренных мною фильмов ужасов. Внезапное осознание того, что Персифаль живёт там, холодит душу. Этот факт просто хочется прокручивать в голове. Он ходил по этой дороге бесчисленное количество раз. Он вырос в этом месте. Это всё реально. Я это всё вижу воочию. Он изучал там чудовищ. Очень кошмарных чудовищ, между прочим…       Я хочу обратно в компанию! Повернув голову, с удивлением обнаруживаю, что Матвей стоит у края дороги один. В смысле? Делаю шаг.       Персифаль резко появляется слева от него, словно изображение переключили. Какого чёрта?! Я мигом подбегаю к ним, но оба так же внезапно пропадают.       Осматриваюсь – и с ужасом понимаю, что вокруг вообще никого. Ни спереди, ни сзади, ни по бокам. Машина неподалёку тоже пустая. С колотящимся сердцем пробегаюсь туда-сюда. И за ближайшими деревьями пусто. Я уже начинаю лихорадочно сжимать и разжимать ладони, в ужасе замерев на месте и пытаясь осмыслить ситуацию.       — Ч…осить…чал? — на плечо ложится рука.       Рефлекторно перехватываю её своей и сразу узнаю. Твою мать, я готов расцеловать эти «блондинистые» пальцы! Успел набраться страху.       — Персифаль, что-то не так! Я тебя плохо слышу и вижу, — быстро поворачиваюсь.       — В сам…еле? …рия, — его губы при этом вообще не двигаются, как и взгляд. — Для нас …дти…п…зном…       Я наблюдаю.       — Что за хуйня?! — я вцепляюсь в него со всей силой, на которую вообще способен.       Я уверен, что только что слышал ещё чей-то голос!       Кто-то перехватывает меня за талию и оттягивает назад, при этом никакой руки я на себе не вижу. А, нет! Теперь вижу. И это рука Персифаля. Который в то же время стоит спереди. Стоял.       Разворачивает к себе, остановившись у машины.       — Слыши…еня? Ты со мной, эй? — зарывается пальцами в мои волосы на затылке.       — Да! Да, я с тобой, — выдыхаю, снова хватаясь за него. — Какого дьявола…       Замечаю, что Матвей стоит рядом.       — Всё в порядке. Перепугался? — спрашивает виновато, поглаживая по голове. — Сейчас пройдёт.       — Мистер Фэйн, для вас он ведь тоже начал… Эм… Глючить?       — Какой точный термин, блин, — потираю глаза. — Что произошло?       — Мы сошли с дороги. Шагнули недалеко, поэтому ограничились только небольшим сбоем. Кажется, для нас немного разъединилось время. Это не опасно, но может напрягать… Не хотел портить тебе первое впечатление.       Поджимает губы, наблюдая за мной.       — Нормально. Но лучше бы ты предупредил сразу.       — Я и не подозревал о подобном. Впервые провожу людям экскурсию, так сказать.       Мотнув головой, я всматриваюсь в темноту за вратами. Не покидает странное чувство того, что из-за деревьев оттуда сейчас что-то выпрыгнет. Я вдруг вспоминаю одну максимально неприятную фотографию.       — Персифаль, а монстры, которых ты изучаешь, они ведь далеко от врат? — нервно улыбаюсь.       — М? В основном да, но вот это, — указывает на линию деревьев, — всё тот же лес, в котором живут и они, и я. Иногда забредают к границе, кстати.       Чудеснее быть не может. Кажется, пора домой.       — Что-то может запросто выскочить отсюда, — Матвей указывает на место, где заканчивается забор. — Всего несколько метров ограды. От чего же она защитит?       — Да она декоративная. Виллиас с внешней и Виллиас с внутренней стороны — совсем разные вещи. Ты не пересечёшь эту черту леса ни оттуда, ни отсюда, — Персифаль уже направляется к машине. — Даже не пытайся, дед.       Матвей раздосадовано поджимает губы, но повинуется. Я с радостью отхожу как можно дальше от этого проклятого места.       — Так, а теперь вы садитесь в машину, разворачиваетесь и подбираете меня на обратном пути. Только быстро! Мне холодно.       Стоит нам отъехать от твари, как всё снова исчезает, уступая место привычной дороге. Какая же чертовщина. Больше никогда сюда вместе с ним не поеду. Оно, конечно, стоило того, чтобы узреть своими глазами. Но только единожды.       На обратном пути Персифаль пододвигается ко мне немного ближе, соприкасаясь плечами. Думаю, он хотел меня впечатлить в хорошем смысле, когда понял, что я могу видеть то же, что и он. И теперь немного расстроен, потому что не получилось. Вернее, получилось, но не лучшим образом.       Поэтому я в который раз за сегодня перехватываю его руку.       — Мне всё равно понравилось, — бормочу тихо, чтобы не отвлекать Матвея. — Теперь я считаю себя одним из уникальнейших людей на свете.       — Так и есть. Кроме вас двоих этого больше никто из людей не видел и вряд ли когда-либо увидит.       — Если только у кого-то нет такого же хорошего друга из иного мира, — дед всё же вставляет слово, повернув голову.       — Нет. Наши с Беном отношения уникальные, уж поверь.       — Почему?       Снова поворачивается, и я уже не выдерживаю:       — Смотрите на дорогу, будьте добры!       — Потому, — Персифаль вздыхает. — Нужно собрать вместе кучу факторов, чтобы прозреть и начать взаимодействовать с кем-то помимо других виллиасцев. Даже у меня это получилось не сразу.       — Это вы ещё не слышали, как он меня прессовал в первые месяцы после знакомства. Вот думаете, он всегда был таким дружелюбным и обаятельным? Хрен там.       — Как же так, Персифаль?       — Следите за дорогой. Да, Персифаль, как же так?       Тот в ответ показательно ворчит, но губы так и дрожат, готовясь растянуться в улыбке в ответ на мою. Матвей шутливо причитает, покачивая головой.       Весь дальнейший путь проходит достаточно весело и расслаблено. Главное, что каждый из нас в порядке.       Вдоволь накатавшись и подарив себе уйму смешанных впечатлений, мы возвращаемся обратно. Уже стемнело, поэтому насчёт того, как будем добираться до квартиры, я не волнуюсь. Прощаемся с Матвеем до завтрашнего вечера и быстро заходим в подъезд. Решаю прокатить Персифаля на лифте. Хотя бы потому что подъем менее рискованный, чем спуск. Это не говоря уже об усталости. Он что-то тихо рычит себе под нос, опёршись на стену и прикрыв глаза. После зевает во всю пасть.       — Вымотался?       Выходим на этаже.       — Немного. Насыщенный день.       Отпираю дверь в квартиру. С его словами могу только согласиться. Лениво сбрасываю с себя верхнюю одежду, мою руки и сразу же направляюсь к кровати, чтобы как можно скорее лечь на неё. Персифаль падает рядом.       Где-то с полчаса мы просто лежим и думаем о своём. Я прокручиваю в памяти знакомство с границами его мира. Кажется, он тоже, потому что спустя время перекатывается набок, взглянув на меня.       — Это здорово, что ты согласился поездить со мной.       — Всё равно предпочёл бы сидеть дома.       — Да брось, тебе же самому понравилось?       — Что-то новенькое. Было интересно.       — И злиться ты перестал.       — До сих пор немного бешусь.       — Почему? У тебя насколько плохой день?       — Не знаю, — вздыхаю, тоже повернув лицо к нему. — Я очень нервничаю из-за завтрашней ночи. Утомился от Матвея и от происходящего вокруг моей жизни в последнее время. Хочу в отпуск от всего.       — Бен…       — М? — потираю виски, фокусируясь на лице.       Глаза напротив слабо светятся.       — Я тебе обещаю, что завтра всё будет хорошо. А после этого обещаю тебе время, полное спокойствия. Всё наконец решится. Веришь мне?       — Хочу, чтобы всё так и было, поэтому поверю.       — Ты мой умница, — он улыбается и прижимает лоб к моей щеке.       Я полностью перекатываюсь, оказываясь нос к носу с ним. Перекидываю руку через чужое плечо, чтобы было удобнее. Немного потягиваюсь, разминая конечности.       — Захотелось забрать тебя с собой домой.       — Только попробуй, — зеваю. — Не хочу иметь ничего общего с твоим неадекватным миром.       — Даже если я очень попрошу? — скалится.       — Особенно если ты очень попросишь.       Он кладёт ладонь мне на грудь, легко постукивая когтями.       — Я недавно всерьёз задумался о том, что будет дальше с… с этим вот всем. С нашим общением.       — И что надумал?       — Всё слишком неопределённо, нестабильно. Очень сложно что-то решать однозначно.       Мне даже легче оттого, что он испытывает по поводу этой ситуации абсолютно то же самое, что и я.       — Если быть откровенным, мне хочется, чтобы всё продолжалось так, как есть сейчас.       В этих словах нет ничего особенного, но я понимаю, о чём речь. Это что-то такое, что чувствую и я, но чему не могу найти подходящего описания или просто разобраться в этом. Буду честен, я и не пытаюсь. Копать в эту сторону почему-то страшно и неловко.       — Бенджамин, Времени ради! Я уже так сильно привязался к тебе, что не знаю, как с этим быть теперь, — он хрипло хихикает. — Ты как будто намеренно растишь во мне что-то непривычное, чему я очень сопротивлялся по началу.       — Я ничего намеренно не делаю, — фыркаю.       — Знаю. И поэтому мне ещё страннее.       Тоже мне, мистер загадочность. Я решаю поставить очевидную точку в этом неприятно откровенном разговоре и слегка пододвигаюсь ближе, прижавшись своими губами к губам Персифаля. Зрачки в жёлтых глазах моментально сужаются. Я уже заметил, что он так делает всегда, когда происходит нечто эдакое. В моём понимании, они наоборот должны расширяться, но, видимо, тварья особенность плевала на моё понимание.       — Бе-е-ен, не надо усугублять ситуацию.       Тут же несдержанно целует в ответ. Долго, желанно. Дав оторваться только тогда, когда губы начинает покалывать от столкновения с его зубами.       — Ты сам усугубил ещё в тот момент, когда сказал, что не хочешь уходить от меня. Ты же буквально признался в этом. Что скажешь в своё оправдание, а? — сжимаю пальцами его подбородок.       — Мне нечем оправдываться, — шепчет, чуть приподняв голову и смотря точно в глаза.       Плавно дёргает хвостом, перекидывая ногу через меня и забираясь сверху. Старается не давить своим весом, положив руки и подбородок мне на грудь.       — Ситуация казалась другой в последнее время, когда ты грезил о своём возвращении домой.       — Это больше обстоятельства, чем собственное желание, Бен. Подсознательно тянет туда. И я не смогу прожить здесь всю жизнь в изоляции. Но, честно говоря, я немного жду, что в итоге всё повернётся каким-то неожиданным, но удобным и удачным способом, который позволит нам не расходиться в разные стороны.       Он приподнимается, чтобы поцеловать меня в ключицу.       — Глупо надеяться на один только случай. Скорее всего, его не будет, — перебираю пальцами мягкие светлые волосы. — Но я тоже не хочу, чтобы всё так заканчивалось.       — Мы что-то придумаем. Я обещаю.       Персифаль снова прикасается к губам, и я замечаю, какой он непривычно нежный. Мне и самому сейчас хочется быть с ним мягче привычного. Хочется показать, что его слова отложились приятными мурашками где-то в сознании. И что мне сейчас намного спокойнее. Я наконец-то вижу, что не меня одного волнует эта тема.       То, к чему мы уже пришли, — точно не временное взаимопонимание, о чём я беспокоился днями ранее.       — Бен, я тебя хочу, — бормочет в шею.       — А я не был в душе. Да и ты тоже. Фу.       — Тогда давай сделаем это прямо в душе?       — Как банально.       — Нет, я так-то могу и на кухонной плите, если тебя устроит. Но я же выбираю, что тебе удобнее.       — Мне лень двигаться.       — Если ты намекаешь на то, чтобы мне пришлось нести тебя, надрывая спину, то не в этой жизни.       — Ой, не ври. Я уже успел понять, что ничего для тебя не вешу.       — Проклятие.       Мы оба посмеиваемся, лениво раскинувшись. Ещё некоторое время просто молча лежим, отдыхая. Я зеваю.       — В принципе, в душ так или иначе надо будет сходить, так что…       Персифаль тут же утробно рокочет, положив руку мне между пахом и бедром.       — А если я скажу, что будет даже слишком хорошо?       — Тогда мы пойдём прямо сейчас!       В ванной оказываемся уже через несколько минут, предварительно оставив всю одежду в спальне. Я сам утягиваю его за собой под струи воды. Прижимаю к стенке, обхватив за талию, оглаживая рельеф груди и мазнув по ней губами. Обнажённое тёмное тело очень скоро начинает потряхивать под моими пальцами, и я не могу понять – это от температуры воды, недостаточно горячей для него, или же от возбуждения?       Персифаль совсем не кусается, но я знаю, хочет. Слишком часто клацает зубами у самой кожи. Я ладонями зачёсываю назад его мокрые волосы, полностью прилипшие к глазам и щекам, фыркаю от смеха. Он немного поворачивается, пытаясь остаться под тёплым потоком, и мои руки с удовольствием проходятся по пятнистой спине, оглаживают мягкие ягодицы и основание хвоста. Чувствую, как по нему проходит крупная дрожь до самого кончика. Затем задерживаюсь на боках. Чёрт…       — Знаешь, — я прикусываю губы, с удовольствием сжимая пальцы. — Мне кажется, у меня постепенно вырабатывается страсть к твоим бёдрам. Это уже серьёзно – они настолько хороши, что я не могу пристойно промолчать.       — Ты думаешь? — он приподнимает бровь.       Кладёт свою ладонь на мою, прижимая к коже сильнее, а сам наклоняется близко-близко, заигрывая той самой улыбкой, которая означает, что в его голове расцвела очередная развратная мысль.       — Кто знает, — шепчет. — Быть может я однажды позволю тебе трахнуть меня между них.       Моя грудная клетка тут же начинает ходить ходуном, а руки на бёдрах сжимаются до побеления костяшек, почти рефлекторным рывком притягивая к себе. Эта тема слишком заводит меня. Грёбанный я фетишист.       — Всё равно никуда от меня не денешься, — тоже перехожу на шёпот.       — Даже та-а-ак? Чертёнок, а тебя уже тяжелее смутить, чем раньше.       — Отношения именно так и развиваются, если ты не знал.       Персифаль в ответ на это пихает свою голову мне под подбородок, трётся. Я всё не могу до конца уловить, повадки каких животных он наследует. Думаю, он просто уникальный.       — Повернёшься ко мне спиной? — проводит ладонью по лицу, пытаясь убрать с него воду.       Я ловко поворачиваюсь и откидываю голову назад, на чужое плечо. Когтистые руки приятно обвивают живот.       — Ты обещал, что будет очень хорошо, помнишь?       — Конечно. Я постараюсь, чтобы ты почувствовал это как можно скорее.       Я кусаю губы, стряхивая с волос воду и прижимаясь к нему сильнее. Заводит, зараза.       — Ты только скажи, как сможешь достаточно расслабиться и возбудиться.       — Да я уже. Ты такую позу выбрал, блин. Попробуй не возбудись.       Мокрый хвост щекотно скользит по внутренней стороне бедра, и у меня сердце начинает колотиться сильнее от одного этого действия. Персифаль мягко сжимает рукой мою мошонку, и я не вовремя обращаю внимание на то, какие у него красивые пальцы. Прогибаюсь навстречу, чувствуя, как начинаю дрожать.       — Мне кажется, стоя не получится. Мне срочно нужна опора или ноги меня подведут.       — Давай попробуем. Если что, я сразу же подхвачу тебя.       В доказательство он крепче обнимает одной рукой. Становится немного легче, и я позволяю себе перенести вес. Персифаль плавно трётся пахом об ягодицы, и желание растаять и уплыть куда-то вниз возникает с новой силой. Я очень хочу, чтобы он меня взял.       Немного верчу головой, удобнее устраиваясь, и взгляд вдруг падает влево, на зеркало над раковиной. Я тут же отворачиваюсь, испугавшись непонятно чего.       — Что такое? — хихикает.       — Не хочется сейчас видеть себя со стороны.       — Почему? — прикасается губами к моему уху, обдавая горячим дыханием. — Поверь мне, ты выглядишь даже чересчур хорошо, когда у тебя стоит. И вместе мы прекрасно смотримся.       Чёртов демон, этого более чем хватает, чтобы в паху потянуло с новой силой.       — Просто неловко. Я боюсь начать загоняться.       — Этого я тебе сделать не позволю, — проводит языком по мочке. — Будешь настолько занят мной, что места на подобные глупости не останется.       Насколько же двусмысленно оно прозвучало, боги.       — Ты так-то главный источник того, что я всё время чувствую себя чертовски неправильным, — тяжело выдыхаю, опустив голову.       Персифаль не удерживается и тут же аккуратно прикусывает меня за шею под затылком. После целует.       — Ну и не плевать ли?       Он умелым и уверенным движением сжимает мой член, заставляя мозг плавиться. Мне плевать на всё, лишь бы продолжал.       Шипит и тянется к крану. Выключает воду.       — Она меня достала.       — Не замёрзнешь?       — Переживу.       Персифаль удобнее обхватывает меня, рассказывая какие-то возбуждающие мелочи, губами скользя по родинкам на щеках, а ладони проталкивая между бёдер и разводя их в стороны. Начинает плавно растягивать. Стискиваю зубы.       — Больно, больно. Смазка точно не нужна?       — Нет, её там достаточно. Сейчас будет хорошо. Ещё немного, Бенджамин.       Я со свистом выдыхаю, прокручивая в голове то, как классно сорвалось с его губ моё полное имя. Где-то в груди засело странное щекотливое чувство. Очень приятное.       — Может уже хватит? — тяжело дышу, убирая волосы с глаз.       — Уже? Уверен?       Несколько раз киваю. Я сегодня как-то слишком возбуждён. Хочу его.       Когда Персифаль входит, толкнувшись до упора, я с силой цепляюсь за его предплечья, пытаюсь удержаться на ногах. Почти не болит. Начинает бесить собственный нежный организм. Вот какого чёрта ты хочешь, но не можешь?       Он плавно двигает бёдрами, и я расплываюсь в пьяной улыбке, чувствуя, что немного схожу с ума. Шире раздвигаю ноги, а руки кладу поверх его ладоней. Опускаю голову, тяжело дыша и немного мыча. Снова чувствую губы на затылке. Даёт себе волю, сразу входя глубоко и трахая меня до шлепков.       — Ещё.       — Чего говоришь? — наклоняется ближе.       — Говорю, ещё.       Смеётся:       — Будет тебе «ещё».       Колени подкашиваются, когда он делает какое-то особенно приятное движение и гладит по животу. Переходит на более быстрый темп, хотя и пытается медлить. Но мне это уже не нужно. Когда возбуждение уйдёт, будет, наверное, немного неприятно, но сейчас не до этого. Сейчас нужно больше. Во всех смыслах. Я даже в прошлые разы не настолько нестерпимо хотел этого.       Не зная, куда деться, снова откидываю голову влево и натыкаюсь взглядом на зеркало. На этот раз не отворачиваюсь. Нас видно только по грудь, но этого вполне хватает, чтобы дорисовать картинку в голове. В самом деле я, и в самом деле тварь, которая ритмичными толчками трахает меня. Ничего смертельно страшного. Наоборот, подобное оказывается для меня возбуждающим и приятно подстёгивает воображение. А уж когда он внезапно присасывается к шее, то и вовсе не получается оторваться от зрелища.       Персифаль хаотично скользит хвостом между моих ног, немного надавливая на промежность. Это странное, необычное чувство, потому что сам хвост достаточно длинный, гибкий и тонкий. Но оттого ещё более сладкое. Я широко открываю рот, простонав на выдохе. Не знаю, куда деть руки, поэтому он перехватывает их своими. Закидывает назад, себе за шею. Поглаживаю её, время от времени цепляясь за пряди волос и прося у него ещё.       Тварь не выдерживает, делает несколько мощных, ощутимых толчков, почти сбивая меня с ног, но успевая обхватить за низ живота. Прижимает ближе, насаживает на себя. Я пытаюсь уцепиться хоть за что-то и одновременно дышать. Сам начинаю качать бёдрами, лихорадочно желая получить всё больше перед самым оргазмом.       Персифаля тоже надолго не хватает. Делает ещё несколько движений и рывком вжимает в свой таз, не давая отстраниться. Я чувствую, как внутри всё наполняется его спермой. Весь сжимаюсь, теряясь в гамме ощущений, пока он глухо стонет мне в затылок. Держит в таком положении достаточно долго.       — Всё, отпускай меня, а то я падаю.       Убирает руки, и я плавно съезжаю вниз, усаживаясь на мокрый пол. По бедру стекает горячее семя. Недолго думая, Персифаль плюхается рядом. Сталкиваемся плечами и запрокидываем головы, пытаясь отдышаться. С каждым разом это всё круче и круче.       — Ты сегодня превзошёл сам себя, — произносит заплетающимся языком.       — Да я что-то так возбудился. Сам не ожидал.       — Ты мне таким ужасно нравишься.       — Ну ещё бы.       Сил на разговоры остаётся мало, поэтому мы вкладываем их остаток в то, чтобы лениво помыться и вытереться. Ну и ещё немного полапать друг друга в процессе, под настроение.       После душа Персифаль сразу же забирается под одеяло с головой, блаженно выдохнув. Я ещё некоторое время трачу на сериал, впрочем, не особо сосредотачиваясь и вместо него прокручивая в голове собственную ленту из событий вечера. Надо будет как-то повторить.       Очень скоро начинает болеть где-то в висках, поэтому я забиваю на серию и решаю, что организму стоит отдохнуть после насыщенного дня. Тем более завтрашний обещает быть не менее выматывающим. Чувствую, буду готовиться к нему с самого утра. Уже привык к этой мысли, поэтому воспринимается не так критично.       Убираю лишнее с кровати и недолго ворочаюсь, думая о всяком, но после усталость всё же берёт верх. Засыпаю с тёплым и лёгким чувством того, что всё в моей жизни на самом-то деле замечательно.       Разве не так?       Я стою посреди большого зимнего луга. Где-то спереди виднеются горы. Где-то слева, кажется, лес. Под ногами жжётся холодом мёрзлый снег. Передо мной часы.       Идут. Беспокоят. Пугают.       Под часами стоит и прячется за маской из собачьего черепа виллиасец. Он приглашающе раскидывает руки. На пальцах с длинными когтями стучат друг об друга костяные украшения.       Я подхожу к нему, ведомый чувством восхищения.       Когда я обнимаю его, я забываю о том, что значит думать.       Я чувствую запахи. Мех. Сено. Кость.       Я знаю, что мне надо закрыть глаза. Тогда случится что-то правильное.       Закрываю.       Открываю.       Мы стоим у края плечом к плечу. Наши руки подняты, а указательные пальцы оттопырены вперёд. Его палец длинный и белоснежный. У моего пальца не хватает фаланги.       Мы на что-то указываем. На что-то очень важное.       Я поднимаю взгляд.       Что-то находится за краем.       Но за краем ничего не должно быть.       За гранью мира, за гранью понимания. Оно двигается. Падает. Поднимается. Стоит на месте. Во все стороны. К центру.       Треугольники?       Бесконечно меняется. Переплетается. Распадается. Дублируется. Вращается. Огромное. Маленькое. Неосязаемое.       Экзистенциальный ужас.       Находится за краем. Всё сразу. Везде сразу. Шумит. Молчит. Дышит.       Пожалуйста, хватит.       Разрывает саму суть реальности вокруг. Вылезает из пустоты бесконечным числом себя.       Пожалуйста.       Меняет пространство под себя. Пространство ломается.       Перегружает. Мир. Своим существованием.       Мне сложно понимать. Пожалуйста. Зачем мы на это смотрим? Зачем указываем? На что мы указываем?!       Я с усилием поворачиваю голову. Я пытаюсь кричать, но тишина вокруг слишком громкая и меня за ней не слышно.       На что мы указываем, Овна?!       Рука дрожит. Всё меняется. Это до истерики сложно. Я хочу исчезнуть.       Овна хватает меня за плечи. Резко разворачивает.       Я разворачиваюсь. Я сижу за столом в собственной кухне. Окно напротив слепит лучами заката. Освещает тревожным жёлтым цветом меня и стол, но всё остальное погружено в сумрачную темноту.       Я сижу по центру стола. Четыре силуэта ровно сидят передо мной по обе стороны, положив руки на скатерть. Три из них принадлежат тварям. Ещё один человеку. А ещё есть место с другой стороны стола, прямо перед окном. Я поднимаю взгляд.       Бесконечно меняется. Хаотично движется, заполняя собой всё вокруг и перекрывая жёлтый цвет. Смотрит на меня. Смотрит мне в разум.       Нас на кухне шестеро.       Я просыпаюсь. Руками и ногами скидываю из себя тяжёлое одеяло и мигом бегу в ванную. Меня тошнит прямо в раковину. Немного задыхаюсь. Тело прошибает холодный вонючий пот. Я кашляю и открываю воду, нащупывая второй рукой выключатель. Это было хуже всего, что я видел до этого. Намного, намного, намного хуже! Белобрысая скотина явно пытается меня напугать. Чёрт возьми, у него это прекрасно получается.       — Что ещё, блять, покажешь? — спрашиваю в пустоту, шмыгая носом.       Неприятно. Очень неприятно. Странное ощущение, которое тяжело передать, но неприятно настолько, что хочется вылезти из собственной кожи. Опираюсь руками о раковину, вздыхая. Может, дело во мне? Слишком перенервничал после информации о том, что мне предстоит встреча с кучкой тварей?       Да нет. Подобный бред просто так не снится, как сказал бы Персифаль. За всем опять стоит Овна. Чтоб он сдох наконец!       Где-то на подсознании с самого пробуждения мечется странная мысль, которой я не могу дать пояснения.       Во время встречи будет что-то, чего быть не должно.       Откуда во мне эта уверенность? Правда перенервничал? Или настолько перепугался после кошмара? Чёрт его знает. Не стоит думать об этом. Если Персифаль сказал, что всё пройдёт хорошо, то так оно и будет. Он разбирается в этом лучше меня. Я могу на него положиться. Я справлюсь.       Возвращаюсь в спальню в смятении. Снова с утра буду сонным и злым.       Пока миную тёмную комнату, вижу, как ко мне тянется рука. Подхожу и перехватываю её за запястье, забираясь на кровать.       — Разбудил тебя?       — Немного, — бормочет. — Почему ты вскочил?       — В туалет захотелось.       — А я думал, приснилось что-то плохое. Ты прямо резво понёсся.       — То тебе спросонья показалось, — я наклоняюсь над ним и целую в щеку. — Всё хорошо.       — Мне вот как раз снилось что-то неприятное. Но я уже не помню, что. Помню, что в том сне был ты.       — Приятно знать, что я не даю тебе покоя даже в плохих снах.       — То-то же, что не даёшь. Ложишься слишком близко, вот и снишься мне. Брысь на своё место.       Он лениво давит лапой мне в ногу, заставляя отодвинуться. Перекатываюсь на другой бок, зевая. Самое время дальше погружаться в безмятежность. Быть может, даже чуть-чуть высплюсь. Главное постараться не думать о том паршивом, что происходило сейчас. В конце концов, это всего лишь дурное видение.       Через некоторое время голову начинают посещать бредовые мысли, и я ловлю себя на том, что начинаю засыпать.       Сны больше не приходят.