***
Она плохо спала, он — еще хуже. Наутро Диаваль вызвался помощником к лесному народцу, чтобы заняться хоть чем-то. Ему пожаловали игрушечную тележку и поручили перенести черепичный склад подальше от ручья, поэтому полдня Диаваль праздно шатался туда-сюда с кипами крохотных черепичных листов, совершенно неподъемных для леснянок размером с голодную мышь. За этим-то занятием его и застала Малефисента. — Диаваль! Пожалуйста, подожди, мне нужно сказать! — Малефисента торопясь спускалась с холма, только чудом не спотыкаясь о коряги, от переживаний даже забыв, что может просто перелететь тропу. Наконец, она оказалась перед ним, запыхавшаяся и мертвенно бледная. — Слушаю, — бесцветным тоном вышколенного слуги сказал он ей прямо в лицо. Малефисента с досадой хлопнула себя по боку, на мгновение отведя глаза. — Я была неправа, я ударила тебя, это ужасно… Мне правда жаль, я захотела и ударила, а ты совсем не заслуживал, никогда. Как ты меня только терпишь… Я плохо обошлась с тобой, мне так муторно. — Она снова всплеснула руками воздух между ними. — Прости меня, я виновата, я не должна была. Диаваль думал о том, что она бедовая и везде чужая. — Извинения приняты, — он помолчал, — но я хочу виру. — Проси, — насторожилась она, нервно подтягивая крылья. — Позволь мне позаботиться о тебе. Если уж я поступился своей гордостью, умерь и ты свою: ожог на спине нужно лечить. Малефисента, можешь еще раз меня ударить, я от своего не отступлюсь. Ты болеешь и сама не справишься. — Как ты себе это представляешь, объясни мне? — запальчиво воскликнула она. — Наденешь юбку, а не сорочку, — Диаваль пожал плечами. — Я подожду за дверью, уляжешься и позовешь меня. А крылья можешь спустить хоть до пола, с твоим-то оперением грех жаловаться. — Так не получится. — Малефисента подцепила клыком нижнюю губу и пару раз прикусила. — Там след не вдоль, как позвоночник, а наискось, вдоль я бы и сама смогла. — Я не понимаю, — отрезал Диаваль, не особо скрывая раздражение. — Когда остался ожог, крыльев… еще не было, — принялась объяснять она с мучительными заминками. — Полоса от плеча до поясницы, через всю спину. То есть… — она похлопала себя по руке выше локтя, из-под ресниц наблюдая за постепенно проясняющимся лицом Диаваля, — след начинается над правым крылом, потом между крыльями, а заканчивается под левым крылом. Три повязки. Мне поднимать крылья, а тебе сновать под ними, еще и перья намокнут. Как-то исхитриться с моей одеждой… Зачем тебе эта… маета? — Всего-то? — уточнил Диаваль с нарочитой небрежностью. Малефисента опешила. — Поверить не могу, что вы пренебрегали лечением из-за такой мелочи, — во всю паясничал Диаваль. — Ваше здоровье пострадало по вине простой скромности, ах, как это… — Не забывайся, — холодно осадила она, опомнившись. — По бокам положим подушки, — подытожил Диаваль, сбавив тон. — А крыльями обопретесь на лаги под потолком. — Не достану. Он с сомнением окинул взглядом ее силуэт. — Надо примерить. Я считаю, что достанете. В крайнем случае, можно на стол матрас положить. Если с софы размаха не хватит, то уж со стола с запасом будет. Как ни крути, а во всех его рассуждениях было здравое зерно. Малефисента вынужденно согласилась принять его вечером и стрелой ввинтилась в небо.***
Короткий стук в дверь. — Войдите, — сразу же отозвалась Малефисента. — Добрый вечер, госпожа. — Ах, это ты, — неумело изображая удивление воскликнула она, однако вся обстановка выдавала тщательную подготовку к визиту. Диаваль делал вид, что не замечает резкий запах успокоительного и ее шатающуюся походку. Она госпожа и сейчас, хоть на ней лица нет, а он не ранит ее фамильярностью. — Вы проверяли, достают ли крылья до потолка? — спросил Диаваль, взглядывая на лаги. — Достают, но ожог запущен и одними примочками уже не обойтись, я сделала мазь, ее нужно накладывать под повязку, хотя бы на ночь, лучше больше… — частила Малефисента, не прерываясь даже на вдох. Диаваль всерьез опасался, что от волнения она лишится чувств. — Поэтому я просто сяду к тебе спиной и надо что-то придумать с перевязкой, вот ткань, мазь, лопатка. — Малефисента подрагивающей рукой обвела стол. Диаваль прошел мимо нее на достаточном расстоянии, но она все равно отпрянула, пропуская его. Он вытащил на середину комнаты большой сундук и накрыл его одеялом, свернутым пару раз. — Я выйду, чтобы вы могли спокойно раздеться и сесть так, как вам удобно, — разборчиво выговорил Диаваль под ее затуманенным взглядом. — Я вернусь в комнату только после того, как вы меня позовете. Вы слышите меня?.. — безнадежно уточнил он, разыскивая в ее глазах малейший проблеск понимания. — Д-да, — наконец ответила она, в упор его не видя. Диаваль хотел сказать что-то еще, но махнул рукой и вышел за дверь. От реки доносился тихий стрекот цикад и плеск воды. Это ее почерк — перегибать с лекарством, чтоб уж наверняка сработало, размышлял Диаваль, опираясь плечом о дерево. Хотя зря она, конечно, так с успокоительным, до беспамятства… — Я… ты… — раздалось из-за двери. — Иду, — откликнулся он, избавляя ее от необходимости договаривать. Он на мгновение обмер от вида ее молочно-белой кожи и сложенных охристых крыльев, но воспаленная красная полоса через всю спину живо его отрезвила. — Ужасно, Малефисента. Честное слово. — Я знаю, — тускло согласилась она. Диаваль разглядывал след, мысленно прилаживая повязки. Наконец, он предложил: — Верхний край замотаем вместе с плечом, нижний — вокруг талии. А вот на позвоночнике… — он сосредоточенно постучал пальцами по подбородку, — если только пропустить повязку через плечо у шеи, потом ниже, вдоль спины, обернуть бок под крылом и вернуться к шее между… — Диаваль осекся, — по груди. И повторить пару раз для надежности. — Как скажешь. — Мы начнем с плеча. Руку немного вверх, пожалуйста. Не так сильно… Сейчас постарайтесь не шевелиться. Диаваль, изрядно удивленный приятным цветочным ароматом снадобья, зачерпнул мазь краем лопатки и осторожно переложил ее на здоровую кожу рядом с ожогом. Малефисента глубоко вдохнула, словно нырнув, когда холодные пальцы, еле касаясь, соскользнули по лопатке, а потом, столь же невесомо, — под левым крылом. Диаваль накладывал повязки с деликатностью истинного врача, быстро и ловко, на ходу соображая, как лучше сделать. Малефисента, дурная от тревоги, не заметила, как он перевязал ее плечо. Теперь Диаваль, чуть склонившись, обматывал ее талию. Малефисента смотрела вниз и видела его мелькающие руки, слепо передающие рулон ткани перед ее животом. — Крылья чуть в стороны, — тихо попросил Диаваль. У нее не получилось распустить их с первой попытки; со второй тоже. Крылья разваливались на ладонь и тут же сжимались снова, точно в предчувствии боли. Диаваль не видел толком, но догадывался по узору напряженных мышц, что Малефисента зажимает рот рукой — чтобы не всхлипнуть… или не закричать. Наконец, маховое оперение с тихим шорохом расстелилось по полу. Крылья все еще мелко тряслись, но не так сильно, чтобы сходиться сколько-нибудь значимо. Диаваль распределил мазь по пальцам, чтобы не пытать Малефисенту долгими прикосновениями; она отшатнулась от его руки еще до того, как ощутила ее на себе. У основания шеи легла полоса ткани, прихваченная на месте его неуловимым жестом. — Вам станет неприятно, если я буду перебрасывать ленту около лица, так что делайте это сами, хорошо? Я передам вам сверток внизу, по правому боку, а вы проведете его там, где видите. Малефисента про себя усмехнулась его почти придворной тактичности, укладывая повязку между грудей. — Держи, — хрипло велела она. Диаваль взял рулон и сразу же просунул под крылом справа. После третьей петли он счел перевязку достаточной и спрятал конец ленты где-то между ее слоями. — Это все. Я думаю, вам лучше лечь спать сразу, как закроете за мной дверь; не сумерничать. Вы устали, моя госпожа, — с сожалением констатировал он. «Устали бояться и быть начеку», — закончил он мысленно. Малефисента сомкнула крылья перед собой и обернулась. — Все, чего я хочу, — чтобы мазь подействовала. Второй раз я просто не вынесу. Ты доволен своей вирой? — с вызовом спросила она, едва стоя на ногах от переживаний и успокоительного. — Я забыл, что выменивал ваше здоровье на свою честь, — отстраненно ответил он. — Я могу идти? — А разве тебя кто-то держит? — Она приподняла бровь. — Стань вороном.