Раненые птицы

      Диаваль славился великодушием, а Малефисента — отходчивостью, и долго они никогда не ссорились. На ближайшем рассвете Диаваль снова стал человеком; днем Малефисента сделала вид, что ничего не случилось, Диаваль ей подыграл, и все завертелось по-прежнему. После той ночи Малефисента пошла на поправку, и теперь Диаваль ходил к ней по вечерам больше по привычке. Однако от старых бед оставалось кое-что еще.       Сеть лежала на Малефисенте длинными полосами, точками и рубцами; навсегда впаялась в кожу.       Диаваль не отчаивался, предлагая сделать мазь уже от шрамов и продолжить лечение. Он не верил, что снадобье разобьет рубцы, но надеялся тем выиграть время, дать Малефисенте к себе привыкнуть.       Однако терпение никогда не значилось в списке ее добродетелей. Этим вечером она сидела на изголовье софы и рассматривала свои ноги, высоко подняв юбку.       — Прочь, сгиньте прочь! — бессильно скалилась Малефисента, рассыпая двумя пальцами снопы зеленых искр. Они таяли на розовых гладких нитях вдоль голени и, кроме этого, ровно ничего не происходило.       Диаваль, неожиданно подавшись вперед, накрыл ее пальцы ладонью, зажимая их между своей рукой и ее коленом. Плотно прикасаясь к ней первый раз в жизни и так близко к ее лицу, что кожей ощущал дыхание.       — Хватит! Хватит, Малефисента, видишь же, не получается, не получится, довольно!       Она словно оцепенела, уперевшись взглядом куда-то мимо сплетения их рук.       — Послушай меня, — зачастил он, пытаясь перехватить ее внимание, — ты прекрасна так, что ком в горле, с шрамами или без…       — Дело не в красоте! — перебила она срывающимся голосом. — Плевать мне, кто что об этом думает! Я глупо попалась, и теперь мне всю жизнь носить на себе подтверждения этому! Я проиграла, под этой сеткой, в зале, безоружная… — ее мелко трясло, как в ознобе, — и если бы не ты, Аврора, крылья, мне не выкарабкаться. Я не справилась, ни на что не годна, и все следы — доказательства этому, я даже не смогла вылечить их без твоей помощи. Я вижу их каждый день, чувствую, когда умываюсь, я! не хочу! чтобы так! было!       И она зарыдала, вытянув руку из плена и закрыв ею лицо. Диаваль не знал, что с ней делать такой, и поэтому просто сидел рядом, ожидая, когда ей станет легче.       Вздохи и всхлипы постепенно угасли; Малефисента сползла по софе вниз и теперь сидела клубком, подтянув колени к груди.       — Я хотел бы поделиться с тобой, — мягко начал Диаваль, наблюдая за ее вздрагивающими ресницами, стрелочками слипшимися от слез. Она не соглашалась, но и не возражала. — У меня ведь тоже есть шрамы, верно? И я о них думаю совсем по-другому. Каждый след — это моя память. Что-то, что мне пришлось пережить, чтобы стать тем, кто я сейчас. То есть… какая-то злая сила пыталась меня убить, но я оказался сильнее. Вот тут, например, — Диаваль положил руку на ребра слева, — меня подрал волк, а я клюнул его в нос и улетел. Представляешь, я уделал целого волка?.. — с мальчишеским триумфом в голосе продолжал Диаваль. — А еще я однажды отбил у кошки чьего-то желторотика, это ее когти остались на моем лице. И ни за что я не пожалею о шрамах на ногах!.. Они остались от цепи, когда я защищал тебя. И потому я ношу их с гордостью.       — Выходит, у нас обоих остались шрамы от железа? — потерянно пробормотала Малефисента.       — Видимо, так. У тебя ожоги… а у меня просто.       — Получается, столько времени… — она никак не могла взять в голову все сразу, — ты за мной ходишь, а я ни разу и не подумала, что…       — Я рассказал не для того. Я имел в виду, что там, где было больно, будет броня.       Малефисента поежилась. Диаваль снял со спинки стула плед и укутал ее голые ноги.       — Давай я посижу с тобой, пока ты не заснешь, а наутро мы что-нибудь придумаем.       — Я не смогу уснуть при тебе, — выдохнула она немедля. — Я вообще не могу уснуть, если не одна.       Диаваль сумрачно сдвинул брови, пряча за этой гримасой истинное, полное жалости лицо.       — Мне ли не знать цену крыльям, госпожа. Я и сам останусь без них, если предам вас.       Она долго молчала, и эта тишина выдавала глубокую тревогу. Диаваль немного пошевелился, намереваясь встать и уйти, когда Малефисента, выпутавшись из одеяла, прилегла на софу рядом с его боком. Края их одежды чуть соприкасались при дыхании; Малефисента закрылась одним крылом и подложила локоть под висок, устраиваясь поудобнее.       — Сказку мне расскажешь? — усмехнулась она. — Как Авроре, лет пятнадцать назад. Кр-р-расавчик…

***

      Диаваль проснулся среди ночи в ужасно неудобной позе: сидя, голова на груди и руки скрещены. Один. Малефисенты почему-то не было, хотя он точно помнил, что она заснула примерно на рыцарском турнире; а он побоялся уйти сразу, чтобы не разбудить ее ненароком, и задремал сам.       Выждав ради приличия с полчаса, Диаваль отправился на поиски. Малефисента нашлась близ обрыва, в кроне старого дерева, приютившего ее в детстве. Диаваль, в текущем обличие крыльями не оснащенный, с трудом вскарабкался к ней, обломав по пути половину веток. Наконец, всклокоченный и запыхавшийся, он уселся рядом, стряхивая со своих черных одежд листочки и небольшие побеги.       — Бедная рябина, — вздохнула Малефисента с наигранным сожалением, и Диаваль сразу понял, что путь ее этим вечером начался с гномьего трактира, где испокон веку приторговывали огонь-водой, фруктовкой и бродильником.       Полностью подтверждая его подозрения, Малефисента отпила из своей фляги, сильно запрокидывая голову.       — Госпожа, будьте осторожны, этот сук не слишком-то широк, — «а вы не слишком-то трезвы».       — Сегодня я не хочу быть госпожой. Зови меня просто по имени. Я много думала о том, что ты сказал сегодня… И мне тоже есть, в чем признаться.       — Почту за честь быть твоим поверенным.       Малефисента заткнула флягу пробкой на цепочке.       — Ты можешь обратиться вороном без моего приказа, — наконец сказала она. — Это истинный облик, не колдовство. Но я не хотела, чтобы ты улетал от меня без спросу и потому скрывала правду.       Диаваль не выглядел ни расстроенным, ни обрадованным.       — А теперь, значит, хочешь?       — Теперь я не боюсь. — Она пожала плечами. — Иногда мне жаль, что я… а, неважно.       Малефисента переломила каблуком мертвую веточку. Диаваль, поколебавшись, продолжил за нее:       — …жаль, что я отреклась от любви, но не она от меня.       — Откуда ты знаешь? — нахмурилась она.       — Ты сама сказала… в горячке. Я не хотел подслушивать, но ты была так настойчива… и угрожала превратить меня в червяка. Мы даже разговаривали, — сообщил Диаваль почти мечтательным голосом, — хоть и не очень-то складно…       — О чем? — всполошилась Малефисента.       Диаваль взглянул на нее: она сидела против света и он видел только ее рогатый силуэт на фоне нимба из полной луны.       — Как ты мне дорога, — серьезно ответил он. — И что ты веришь в это, только когда мечешься в бреду. Знаешь, не бери в голову. Ты болела… — Он позволил себе небольшую усмешку. — Еще рассуждала о том, как насобираешь аллехмай-травы и покрасишь ею ткань на занавески.       — Можно подумать, у меня не может быть розовых занавесок, — фыркнула Малефисента с нескрываемым облегчением. Ее до этого напряженные крылья распались с легким шелестом, и вниз, витиевато переворачиваясь в воздухе, полетело длинное перо цвета лесных каштанов.       — Кажется, ты сказала, — Диаваль быстро облизнул разом сухие губы, — что я могу сам стать вороном?..       Малефисента не успела ответить: он бросился в толщу воздуха, как всегда падают птицы. Она почти сорвалась за ним, но услышала карканье, и изнеможенно откинулась на древесный ствол. Диаваль бесшумно вернулся на свое место, держа в клюве ее перо, несуразно большое для его теперешних размеров.       — Удачи, — Малефисента коротко хохотнула, — все так, но только вороном, Диаваль, во-ро-ном. А в человека — извини — без меня не выйдет. Нет уж, даже не смотри на меня, ты сам виноват. Вот тебе небо, — она нарочито широко повела рукой, — приятного полета.       Диаваль, нахохлившись, обосновался на ветке с ее пером наперевес. Малефисента, отпустив еще пару неуместных шуток, все-таки вернула ему человеческий облик, хотя это уже не сыграло особой роли: он сутуло сидел, перебирая меж пальцев бархатистое полукружье пера, бездумно смотрел в никуда и молчал.       — Да будет тебе дуться, — Малефисента картинно закатила глаза. — Диаваль, ну что ты в самом деле…       Она вздрогнула, но не отстранилась, когда он выпрямился и обвел пером ее висок и скулу, линию подбородка и ниже, по шее, до ключиц. Во всем этом было что-то неуловимое, невидимое в лунном свете, магия, еще не нашедшая своих слов, боль, не достигшая своей цели, что-то вечное и предначертанное, как будто известное давным-давно и забытое по случайности.       Малефисента тяжело сглотнула, и колебание от этого крохотного движения прокатилось до самого его плеча; он помедлил и убрал руку.       — Время волшебства закончилось, Малефисента. Пора возвращаться.       — В детстве я умела спускаться без крыльев. — Она с интересом оглядела сплетения веток до самой земли.       — Может, не рискнешь после огонь-воды?       — Вообще-то, я пила фруктовку, — притворно оскорбилась Малефисента. — Тем более, сам ты сюда именно залез.       — Не сказать, что я получил от этого огромное удовольствие.       Малефисента, зацепившись рукой за углубление в коре, уже примерялась, куда поставить ногу.       — Ай, ладно, лезь! — отмахнулся Диаваль. — Ожоги вылечили, и ссадины вылечим. Троллья шляпа, твоя любимая…       — От ссадин, — поучительно начала Малефисента, — камышовка, поярник, кистемах и ягоды рофмелы. А, нет, цветы… или ягоды. В любом случае, все это хорошо пахнет. Ты собрался ночевать на дереве, Диаваль?       Он спрятал за пазуху ее перо и шустро слез вниз, в отличие от Малефисенты не проверяя на прочность каждую ветку. Та спускалась долго и осторожно, то и дело вспахивая рогами крону, и в конце концов уселась на нижней ветке.       — У тебя есть крылья, — напомнил Диаваль. — Если боишься прыгать.       — Ты мои крылья, — серьезно сказала она. — Снимешь меня отсюда?       Диаваль без слов подошел к ней вплотную. Ветка спускалась совсем низко, и колени Малефисенты уперлись ему в грудь. Он подхватил ее за талию, крепко, но не слишком сильно; Малефисента положила ладони ему на плечи и не убрала их, даже ощутив под ногами твердь. Диаваль, следуя за ней во всем, оставил свои руки тоже, не особо понимая зачем.       — Я не знаю, что происходит, но пусть оно длится, — прошептала она одними губами.       — Я знаю, — твердо ответил он. — Вальс.       Она рассмеялась; Диаваль, с глупым «парарам-парарам-пам», закружил ее над травой. Малефисента не успевала переставлять ноги и получалось так, что он танцевал сам с собой, удерживая ее на весу.       — Голова… — проронила Малефисента с улыбкой, прижимая пальцы к виску.       — Тебе нехорошо? — Диаваль тут же остановился, вглядываясь в ее лицо.       — Терпимо, — смутилась она. — Наверное, мне и правда не следовало допивать флягу…       — Хочешь присесть?       — Хочу снова научиться всему, чего себя лишила… Танцевать вальс, прикасаться, л… — она запнулась, и лицо у нее было беспомощное. — Хочу, чтобы ты научил меня, Диаваль.