Икебана

Все мерзкие детали убийства Норико с лёгкостью запутываются в лабиринте его разума. Убийство врезается в мысли острым лезвием, проникает сквозь внешнюю оболочку, пронзает голову и далее по спирали двигается внутрь, рассекая сырые, незащищённые участки мозга; зарывается глубоко, в самое ядро сознания. Лицо Норико так похоже на лицо её дочери, их облики трансформируются, сливаются друг с другом, и Уилл никак не может прекратить думать о них. Он принимает душ, надевает джинсы и ботинки, всё это время чувствуя себя эмоционально истощённым до самого дна, хоть утро едва успело начаться. К моменту, когда Уилл прибывает в Уиндхэмский полицейский участок, Джек уже захватывает там отдельный кабинет. Угрюмый офицер в униформе указывает Уиллу, в каком направлении тому следует пройти. — Доброе утро, Уилл. — Джек даже не поднимает взгляд в его сторону. Он завален горой документов, которые, по личному опыту и наблюдениям Уилла, не имеют ни малейшего отношения к текущему делу. Глядя на начальника, он думает, что именно для Джека и был изобретён термин «трудоголик». — Доброе ли? — переспрашивает и присаживается напротив. Где-то в глубине души Уилл чувствует, что они с Джеком слеплены из одного и того же теста — хотя бы отчасти — и что на данном пути своей карьеры он близок к тому, чтобы быть прямым преемником Джека, когда тот покинет свой пост. Сейчас, безусловно, есть и другие кандидаты; связь Уилла с реальным миром, и так несильная, достаточно истончилась за последний год. Менее всего в Бюро желали бы, чтобы из таких персонажей, как Уилл, состоял целый департамент. И сам Уилл это прекрасно понимает. Но для Джека он будто бы является центром вселенной, поэтому остаётся только принять такое расположение дел и смириться с тем, что Джек будет рвать зубами и ногтями, лишь бы удержать его в своём отделе. Сейчас, в этом офисе внутри чужой конторы, среди всей этой окружающей их суеты, Уилл осознаёт, что других опций у него действительно не остаётся. — «Доброе утро» не более чем фигура речи, — отвечает Джек, толкая в сторону Уилла уже знакомую ему папку. — Ни одно утро не будет добрым, пока у нас на повестке дня серийный убийца. — И сколько дней с удачным утром у тебя вообще бывало за жизнь? — Уилл идёт за кофе, игнорируя протянутую папку. Кофейник выглядит уже слегка остывшим. — Достаточно, чтобы пройти конкурс в поведенческий отдел, — отвечает Джек. Тем временем Уилл наполняет чашку ароматной жидкостью. — Не знал, что в поведенческий отдел конкурсный отбор. Джек только прищуривается и возвращается к бумажной работе. Пожалуй, поддразнивание Уилла в это плохое утро тоже получилось плохим, поэтому он присаживается и открывает папку скорее по привычке, чем из необходимости: её содержимое он вызубрил наизусть. Ни одно новое откровение уже не выпрыгнет неожиданно из давно изученных страниц. — Как понимаю, никакой полезной информации криминалисты так и не обнаружили, — констатирует Уилл без особой надобности. — Будем делать упор на интуицию и психологический профиль, — отвечает Джек. — Как давно ты ждёшь, что улики начнут говорить за тебя? — С тех самых пор, как ты начал утверждать, что именно так и происходит. В подтверждение своих слов Уилл покачивает головой. — То есть для того, чтобы приняться за работу, тебе необходимо особое приглашение? Тогда вот оно. — Джек, наконец, поднимает достаточно строгий взгляд, словно Уилл нерадивый стажёр, нуждающийся в твёрдой направляющей длани. Затем начальник откидывается на спинку кресла. — Что с тобой не так, Уилл, что тебе нужно? Следственный эксперимент? Знаешь, я хочу расправиться с этим делом как можно быстрее, пока пресса не распяла нас, как ягнят, перед общественностью и всем этим японским кланом. — Как давно тебя волнует мнение СМИ? Джеку хватает такта не бросить Уиллу в лицо, что с прошлого года, и вопрос между ними так и зависает клубящимся облаком. Департамент ещё до сих пор отмывается от бомбардировки, которую устроила им Лаундс: тогда информация об Абеле Гидеоне стала общедоступной, а Уилл едва не лишился работы и здравого разума в одночасье. — У меня на него ничего нет, — признаётся наконец. И это единственное, что он может сказать. — Я не вижу убийцу. Кто знает, возможно, я растерял все свои умения, и тебе просто следует поискать более талантливого профайлера. — Я не нуждаюсь ни в ком другом, мне необходим Уилл Грэм, первый номер в нашем департаменте. Джек разводит руками в стороны и выжидательно смотрит на Уилла. — Обязательно передам ему, когда встречу. — Кофе так и остаётся нетронутым, Уилл отставляет чашку в сторону. Как считает Джек, всё должно свершиться по мановению волшебной палочки, но так не бывает. К тому же, последние дни Уиллу и самому с собой сложно, не то что копаться в мыслях кого-то другого. — Тем временем у Андерсона есть для меня другая работа. Это даже не ложь. Накануне Андерсон как раз нашёл для него какую-то рутинную бумажную работу, отчёт, который в результате всё равно вернётся к Джеку; так что если бы Уилл пожелал, то с лёгкостью бы отделался от этой возни, сославшись на занятость в расследовании. Но на данный момент возня с бумагами, наоборот, кажется ему спасением. Джек приподнимает в раздражении руки и в немом гневе разводит пальцы в стороны, когда Уилл покидает кабинет. С бумажной работой тоже не всё так просто: Уилл банально не может на ней сконцентрироваться. Когда через часа два раздаётся звонок от Джека, он буквально чувствует облегчение. — Райан Зингер, — всё, что произносит Джек. Любое облегчение и расслабленность снимает в мгновение ока. Два убийства. Теперь от профайлинга никак не отвертеться. — Приезжай взглянуть. Мне важно именно твоё мнение. Любые споры — пустая трата времени, они оба это знают с самого начала. — Буду через пятнадцать минут. Скинь мне адрес. Навигатор на фургоне не справляется с переплетением сельских дорог, поэтому приезжает Уилл не раньше, чем через полчаса. К моменту его прибытия место преступления остаётся практически нетронутым. Должно быть, Зеллер набрал Джека сразу же, как почуял неладное. Судебные фотографы обижаются, когда Джек резким тоном просит их покинуть помещение. Судмедэксперты выглядят ещё более обиженными: Катц одаривает Уилла прищуренным взглядом, истинное значение которого сложно расшифровать, даже будучи профайлером. — Как наш убийца обошёл Зеллера? — Уилл проверяет сохранность дверей с обеих сторон. Никаких следов насильственного вторжения, но Джек уже сообщил ему, что замок специально взламывали или же долго подбирали ключ. Один из трёх криминалистов вполне ожидаемо отсутствует на месте. — Он не отвечает. Зеллер явно не из тех, кто может позволить себе вздремнуть на работе. — Зингеру следовало бы ожидать, что за ним пустят сторожевого пса. — Не вздумай так именовать Зеллера в его присутствии, — Джек уводит Уилла в спальню. — У Зингера сегодня утром было собрание в группе анонимных алкоголиков. Обеспокоенный его отсутствием участник встречи пришёл проведать своего товарища и так обнаружил тело. — Кто-то очень не хотел, чтобы Зингер разговорился с нами. Уилл нервно снимает очки и цепляет их дужкой за карман рубашки. — Следовательно, ты был прав, и эти две смерти связаны. Хотя даже ты не догадывался, чем всё закончится. По сравнению с мрачной инсталляцией Норико, смертное ложе Райана выглядит живописным. Нет никакой крови; руки и ноги свободно раскинуты в стороны, а ещё он обнажён. Неясна цель, с которой убийца мог раздеть бы его сам, но такую возможность тоже нельзя исключать. Простыни отдёрнуты в сторону, иначе можно было бы предположить, что на кровати просто спящий. Взгляд Уилла сразу же цепляется за швы на брюшной полости. — Простыни сняла полиция, или всё так и было с самого начала? — Именно так его и нашли. Зингер умер без борьбы и страданий, но сама причина смерти для нас не имеет особого значения. — Он ушёл безболезненно, в отличие от миссис Куросавы. Разрезы нанесены точно, быстро, чисто. Уилл уже знает, что найдут эксперты, или, точнее сказать, чего не найдут. На одно ужасающее мгновение он ощущает в собственной ладони горячие, скользкие внутренности, ещё не успевшие избавиться от тепла отдавшего их тела. Он использует длинный, закруглённый скальпель, чтобы разделить неподатливую плоть. Его движения аккуратные, бережные — отходы и расточительство будут полностью неуместны. Уилл отдёргивает пальцы от тела. — Зачем семье Куросава использовать для этой миссии полноценного психопата, когда и рядовой бандит справится с подобным заданием? — Возможно, потому что он невероятно хорош в том, что делает, — вздыхает Джек. — Вот теперь разгорится настоящий скандал в прессе. Смерть Зингера явно повесят на нас. — Зачем ему органы? — любопытствует Уилл, не обращая внимания на беспокойство Джека. На их руках и так достаточно крови. Временами это круговорот крови и смертей. Уилл чувствует себя так, словно тонет в этом круговороте. — Это трофеи, — предполагает Джек. — Звучит так, словно ты убеждён в этом. Тот только пожимает плечами. — Это не первый подобный тип как в моей, так и в твоей практике. Охотники за трофеями не такая уж редкость. — Подобные фетишисты как раз забирают ногти, волосы — то, что можно легко сохранить у себя дома, — рассуждает Уилл, но не пытается выглядеть чересчур настойчивым. Джек никогда не бывает полностью уверен в чём-либо: в самой его природе пересматривать своё прежнее мнение. Именно поэтому они с Уиллом и хороши в качестве команды. А ещё ему известно кое-что, о чём он не упоминает вслух. Но будучи достаточно честным человеком, ему будет сложно хранить информацию длительное время, чтобы тайна так или иначе не стала явью. Джек оставляет его наедине с телом, пусть Уилл этого и не просит. Ему известно, что последует далее: воображение работает независимо от его собственной воли. Преступник с лёгкостью ломает шею убитому — такое убийство едва ли стоит ему многих усилий. Он укладывает тело, затем безукоризненно и практически мягко разрезает, вскрывает плоть, ладонь скользит между бесформенным подкожным жиром в аккуратный разрез. Ладони Уилла плотно сжимают ткань брюк: он не хочет смотреть, но при этом видит. — Ну и? — спрашивает Джек, когда Уилл покидает спальню. Тот только кивает, и они выходят наружу. — Если бы убийца хотел, чтобы Зингер исчез с лица земли, он бы с лёгкостью избавился от тела. Мы бы ходили вокруг да около и рвали на себе волосы. Но убийство Зингера имеет такой же посыл, как и убийство Норико Куросавы. Хотя Уилл и сам не совсем доволен подобной формулировкой. — Мы только что говорили, что он склонен забирать трофеи, и раз в суициде Абе виновен тот же, кто и в смерти Норико… то что убийца забрал у него? — А ещё: как он это провернул? — завершает его мысль Джек. Уилл кивает. — Будем решать проблемы по мере их поступления. Встретимся в морге. — Ага, сначала закончу с этим. Лежащее на железном столе тело не самое приятное зрелище. Уиллу нелегко поверить, что кто-то мог сделать нечто подобное с другим человеком. Все кишки тактично уложены назад, в брюшную полость, хоть Уилл сомневается, что Абе кто-либо будет проведывать до похорон. Убийство или суицид — какое табу ни было бы нарушено, его загадка лежит в самой глубине. Патологоанатом возмущена предположением, что она могла упустить нечто отсутствующее. — Трофеи? — Вопрошающая приподнимает брови, будучи явно не в восторге от требования повторной экспертизы. — Серийные убийцы мерещатся на каждом углу, да? Нелёгкая жизнь в ФБР. Знаете, мне не доплачивают за работу со всякими психами. — Так что по нему? — кивает Уилл в сторону лежащего тела. — Если кто-то выпотрошил себя словно рыбу, уж простите за сравнение, то мозги у него тоже рыбьи. Но раз этот человек мёртв, разницы теперь никакой. На этих словах её рука погружается в тело по запястье. — Полагаете, он убил себя сам? — Ну, если это сделал кто-то другой, то явно приложил максимум усилий, чтобы происходящее выглядело как идеальный суицид, — отвечает она. — Мне будет невероятно сложно обнаружить какую-либо улику, доказывающую обратное. Конечно, не поедешь тут башкой, когда твоя жена крутит с другим. — Даже так? — хмурится Уилл. — Откуда вы знаете? — Послушайте, агент Грэм, Уиндхем это большое село. Ты всё знаешь, даже если не хочешь. Особенно когда работаешь в таком местечке, как это: тут ни одна ворона незамеченной не пролетит. — И с кем же у неё была интрижка? — уточняет Уилл. Она сначала только посматривает искоса, ничего не отвечая. — Немного сплетен для ребят из Бюро? — Дело не в этом, — отвечает он. — Если смерть Мичико мотивировала её мать разорвать эту связь, брошенный любовник имеет вполне правдоподобный мотив убить их обоих. — И снова вы идёте по ошибочной дорожке, агент Грэм. Этот человек — доктор Ганнибал Лектер. — Патологоанатом извлекает ладони из тела, и в её руках секция кишечника. — Это забавно. У него не хватает около трёх футов* тонкой кишки. — Ну и как убийца провернул это всё, раз его даже не было на месте в момент самой смерти? Джек стоит словно громом поражённый после полученной от Уилла информации. — Всё устроил Зингер, — сразу же отвечает Уилл. — Либо впустил убийцу, либо же сделал всё за него. — Зачем же ему идти на такое? У парня было многообещающее будущее. При близком общении он не особо напоминал осквернителя трупов. — Ну да. Уилл рассеянно перемешивает собственный кофе. Они сидят в городском кафе, буквально в трёх дверях от цветочного магазина Ганнибала, Уилла подрывает ворваться к ему и спросить, правду ли сообщили ему относительно романа с Норико. Кофе тут вкусный, но люди пристально пялятся, не узнавая в них местных. Их беседа не достаточно громкая, чтобы можно было разобрать слова, тем не менее строгий костюм Джека, да ещё и с галстуком, за версту выдаёт в нём федерала. В Вашингтоне всем будет плевать на двух попивающих кофе федералов, но тут они словно волки в кроличьей норе. По старой привычке они перебирают все подробности дела, пытаясь выцепить нечто новое. Уилл уже знает, что ему не уйти от этой работы. Как только информация просочится в прессу, все будут чесать языки про серийного убийцу, и плевать, что убийства заказные. Как бы Уилл ни пытался, ему придётся втянуться, нырнуть в это дело с головой. — Просмотри информацию по Зингеру, — командует Джек на прощание. Он последним глотком допивает свой кофе и задвигает стул. — И ещё раз пересмотри всех членов семьи: предоставишь мне развёрнутый отчёт. Хочу знать, кто нанял этого парня. — Все чисты, кроме главы семьи, — отвечает Уилл. — А он слишком умён. Если он нанял убийцу, чтобы замять дело Мичико, то не даст нам ни малейшей зацепки. — Просмотри данные ещё раз, — настаивает Джек. — Я тем временем направляюсь в Балтимор побеседовать с Хигото Куросавой. Тем же вечером звонит Алана, до того как Уилл успевает выйти из отеля. — Ко мне заходила Эбигейл, — сообщает она по телефону. — Ты не сказал ей, куда направляешься? — Я не её опекун. Болезненно возмущают попытки Аланы укрепить дочернее-отцовскую связь между ним и Эбигейл: та словно сыпет соль ему на открытые раны. — Она считает тебя своим другом. — Это неуместно. Я полагал, ты не одобряешь подобное. — Да, не одобряю. Но это не значит, что тебе не стоит проявлять к ней естественную доброту. Неудивительно, что она запуталась: ты то добр с ней, то внезапно отстраняешься, и твоё поведение меняется волнами. Я знаю, что близкое общение не твой конёк, но… попытайся хотя бы ради неё. — И ты, и Джек оба убеждены, что я откровенно нелицеприятный тип, — обрывает её Уилл. Конечно же, упоминая Джека, Уилл проговаривается, и конечно же, это мелочь, которую Алана не пропустит мимо ушей. — Джек? Что там происходит, Уилл? Я полагала, ты не вернёшься в поведенческий отдел. — Вот так вот, нет грешникам покоя. Алана знает всю его историю с Джеком, и она даже не пытается убрать горечь из собственного голоса. — Кхм… — Тем не менее она не давит. — Просто береги себя, Уилл. Джек закатает тебя в землю, если ты ему позволишь. — Вопрос состоит в том, не похоронишь ли ты сам себя первее Джека? — Ганнибал наблюдает за ним, скрывая своё истинное лицо за маской равнодушия. Его тёмные глаза не выдают никакой особой тайны, сколько бы Уилл не подсматривал исподтишка. Вообще Уилл не привык, чтобы на него смотрели, и присутствие Ганнибала его слепит. Ему любопытно, каким Ганнибал был с Норико? Добрым и ласковым? Открытым? — Я узнаю трудоголика с первого взгляда, Уилл. — Личный опыт? — отбивает атаку Уилл. Затем тяжело вздыхает, устраивается поудобнее и приносит извинения. А после добавляет: — Я не трудоголик. И я не люблю свою работу. Просто нахожусь в вынужденном положении. — …Несмотря на то, что работа отталкивает вас, различие не такое существенное. Вы много работаете, потому что зависимы от работы. — Сейчас Ганнибал выглядит только позабавленным попыткой Уилла обратить вопрос против него самого. Уголки рта приподнимаются в очаровательнейшей улыбке. — Извинения приняты. И ваша интуиция тоже сработала отменно. В своё время в рабочем кабинете я проводил больше часов, чем дома. Так что в этом отношении сельская жизнь определённо пошла мне на пользу. Ганнибал с ним не добрый и не открытый, но временами Уилл высматривает — или думает, что видит — в Ганнибале то зерно, которое подкупает окружающих его людей. Уже поздно, и он предлагает Уиллу кофе, и раз в их диалоге всё равно намечается пауза, Уилл соглашается. Он чувствует себя как-то неоправданно обласканным чужим вниманием. — Теперь, когда наше общение не считается обязанностью, вы находите мою компанию приятной, — отмечает хозяин дома. — Я вынужден спросить, много ли у вас дружеских связей, помимо рабочих? Уилл отвечает самоироничным смешком. Присутствует ли у него вообще время или силы для подобного общения? — У меня есть собаки, — отвечает он честно. — Не одна и не две. Ганнибал не указывает на расплывчатость ответа. — Они полностью удовлетворяют вашу потребность в дружеском общении? — Гораздо сильнее, чем большинство известных мне людей, — признаётся он. — Скажите мне, — спрашивает Ганнибал. — Считаете ли вы Джека Кроуфорда своим другом? — Считаю, — говорит Уилл без запинки. — И в чём выражается ваша дружба? Любой подходящий ответ безмолвно оседает на языке. Джек помогал ему годами, сделал для Уилла больше, чем кто-либо другой из отдела, как может Уилл отплатить ему медвежьей услугой? Но вся его помощь была вызвана потребностью удержать Уилла возле себя или заставить его работать на благо департамента. Безусловно, Уилл представляет для Джека определённую ценность, но можно ли их отношения назвать дружескими? Джек никогда не бывал у Уилла в гостях, Уилл встречал его жену только дважды. Ганнибал больше не поднимает вопрос о дружбе на протяжении их бесед. В основном он задаёт лаконичные вопросы про семью Уилла, Уилл же много говорит о своих чувствах, и Ганнибал получает удовольствие, поясняя ему, что многие из этих чувств на самом деле являются чувствами других. Достаточно сильный профессиональный интерес со стороны Ганнибала не остаётся незамеченным, но при этом он никогда не заговаривает о диагнозах, лечении, или — упаси боже — о научных статьях и исследованиях. Именно поэтому Уилл и сносит его пристальное внимание без сопутствующих жалоб. К концу следующего дня Уилл всё же завершает полноценный анализ досье всех членов семьи Хигото Куросавы и направляет отчёт Джеку на емейл. Джек присылает ему краткий ответ, в котором сообщает, что у него дела в Вашингтоне, и вернётся он только через пару дней. По его словам, Хигото выглядит уступчивым и готовым сотрудничать, но на деле так и не оставляет им никакой зацепки или другой ценной информации. Отчего-то Уилл не хочет заговаривать с Джеком о романе Норико. Он прокручивает этот разговор в своей голове, и чем более чёткими кажутся ему ответы, тем сильнее оттягивает он эту беседу. Сама новость вызывает у Уилла ощущение того, что он вторгается на личную территорию — а сам Уилл не склонен охотно делиться личным без крайней необходимости. Несколько следующих дней уходят на бумажную волокиту и всяческие отчёты, которым нет конца-края, а Джек всё переносит обратный рейс изо дня на день. На любые расспросы по электронной почте предоставляет только уклончивые ответы. В один из вечеров, вернувшись в отель после сеанса терапии, Уилл длительное время не может уснуть. Когда же глаза удаётся сомкнуть, то спит урывками, да и эти краткие промежутки наполнены мучительными кошмарами. Чаще всего он охотник, который упускает нужный для выстрела момент. Сам Уилл уже много лет не охотился. Он придумывает извинения, чтобы хоть немного продлить сессии с Ганнибалом. — У вас бессонница? — в конечном итоге спрашивает Ганнибал. — Могу выписать рецепт. На деле Уилл едва ли не засыпает на диване, несмотря на выпитую чашку кофе. В голове становится туманно, как только он позволяет мыслям немного отвлечься от темы их разговора. С ужасом Уилл думает о том, сможет ли самостоятельно добраться до отеля. — Вроде того, — расплывчато отвечает он. — Бессонница мой старый добрый друг. Сейчас беда в ночных кошмарах. — Они появились недавно? Кошмары могут быть симптомом прогрессирующей болезни. — У меня были кошмары, когда я болел энцефалитом… а потом они прошли. Кошмары бывали и раньше. Но сейчас…я даже не знаю. Он беспомощно крутит в руках кофейную чашку. — Сейчас это нечто другое, — договаривает за него Ганнибал, и Уилл кивает. — Всё дело в убийстве, — произносит он наконец. — Расскажи мне подробнее, — предлагает Ганнибал. На дне совсем немного кофе — капля или две, а может, просто осадок. Уилл погружает палец на самое дно и растирает остаток, а потом подносит к носу, втягивая оставшийся аромат. — Обычно это она, — произносит наконец. — И я… охочусь на неё. — Норико? — Нет. — Он делает глубокий вдох. — Алана. Знаете, я на самом деле не хочу об этом говорить. Сны — это просто сны, они не имеют ни малейшей связи с реальностью. Вряд ли разговоры о них хоть чем-то помогут. Ганнибал подаётся вперёд, протягивая ладони над низким столиком и принимая у Уилла чашку. — Давайте попробуем кое-что, если позволите, — произносит он. — У меня прежде были успешные случаи терапии сном. Полагаю, именно этот метод способен вам помочь. Это вообще первое лечение, которое предлагает ему Ганнибал. Уилл откидывается на спинку дивана и смотрит на него снизу вверх. Глаза Ганнибала по-прежнему в тени от нависающих надбровных дуг; такое необычное лицо, в нём нет стандартной мужской красоты, скорее хамелеонский облик, готовый превратиться в того или иного, зависимо от окружения. Уилл наблюдал за тем, как Ганнибал использовал свои лики подобно оружию. Сейчас же он смотрит на Уилла взглядом хищника: неторопливым, выжидающим, позабавленным. Самую кроху любопытным. В точёных линиях его лица проступает хищная природа, и Уилл задумывается, является ли подобная эмоция плодом его чрезмерно развитой фантазии, или же это выражение обусловлено исключительно формой выступающих костей черепа. Вопреки всей своей сущности, Уилл жаждет сорвать с него плоть, чтобы увидеть саму форму черепа, обвести её, измерить пропорции. Именно эта спонтанно вынырнувшая жажда и вынуждает его согласиться. — Давайте попробуем, — произносит он, и Ганнибал кивает. — Отлично. Стоит Ганнибалу повернуться, и в его глазах загорается этот мрачный, голодный блеск, который Уилл теперь может видеть чисто и безошибочно. Ганнибал относит чашку с блюдцем на кухню, не предлагая ещё кофе, и возвращается практически сразу. Вместо того, чтобы занять своё привычное место, он становится между диваном и столом прямо напротив Уилла. Близость между ними потрясающая, но прежде чем Уилл успевает вообще сообразить, что происходит, Ганнибал склоняется над ним и берёт его лицо в свои ладони. Уилл дёргается, но хватка сильная. — Не стоит тревожиться, — произносит Ганнибал, и внезапно игла пронзает шею. — Что… Он продолжает удерживать Уилла, и руки его гораздо сильнее, чем может казаться со стороны. — Обычный седатив, — успокаивает он. Тошнотворное чувство покидающей тело иглы, звук шприца, опускающегося на гладкую поверхность стола. — Это поможет облегчить гипноз. — Пробовал седативы прежде, — отвечает Уилл. Холод распространяется по телу подобно горному потоку реки, тяжесть чувствуется в каждой конечности. Седатив смывает внезапно разгоревшийся огонёк тревоги, у Уилла просто не хватает сил на то, чтобы злиться. Он поднимает ладони, чтобы оттолкнуть Ганнибала, но они не слушаются, кажутся наполненными воздухом, как фигурки на батуте. — Это поможет тебе, я обещаю. — Он берёт руки Уилла и опускает их на колени. — Ты доверяешь мне, Уилл? Уилл просто смотрит ему в глаза, и это так забавно, потому что весь оставшийся мир пропадает из фокуса. Доверяет ли он доктору Лектеру? Ну, конечно же, иначе просто не согласился бы на терапию. — Не уверен, — пытается он сказать вслух. Ганнибал поворачивает его лицо налево, затем направо. Он по очереди приподнимает веки и заглядывает под них, глубоко-глубоко в глаза. — Ты чрезвычайно восприимчивый, — наконец говорит он. — Принимаешь какие-либо лекарства? — Успокоительные, — произносит Уилл. Внутри поднимается странный, сдавленный страх, и он ощущается так, словно это чья-то чужая, отражённая эмоция. — Расслабься, Уилл, какое именно успокоительное? — Эсциталопрам. Довольно низкая дозировка, да и принимает он нечасто. Дыхание учащается, Уилл судорожно втягивает воздух через нос, словно ему не хватает кислорода. Ганнибал приседает напротив и пытается одной рукой опустить челюсть Уилла, а второй зажать ему нос, побуждая развести губы. В ответ Уилл только качает головой, пытаясь избавиться от этих навязчивых прикосновений. — Дыши через рот. Тебе станет лучше, это просто побочная реакция. Уилл! Уилл! — Он резко щёлкает пальцами. — Слушай мой голос. Сфокусируйся. Я хочу, чтобы ты вспомнил свои сны. Что тебе снится? Расскажи мне. Уилл пытается сфокусироваться на прикосновениях, в точках, где пальцы Ганнибала надавливают на его лицо. Воспоминания приходят легко, и на этот раз Уилл не станет их отбрасывать или убегать от них. Происходит трансформация: комната исчезает, и Уилл целиком погружается в сеттинг снов. — Это она, — тихо произносит Уилл. Она между деревьев. Она прогуливается по набережной, её ноги вязнут в песке. Тёмные волосы развеваются вокруг лица, когда она оборачивается и видит его. Её глаза светлые, широко распахнутые, наполненные сиянием. Она не верит. — Алана. Пожалуйста, я не имел в виду… Он обращается к ней — но этой части сна никогда не происходило прежде. Гидеон никогда не раскаивался, никогда не умолял её ни о чём. Он выслеживал её безжалостно, как животное, в жажде поймать, уничтожить, подмять под себя. — Держись от меня подальше! — выкрикивает она. Шелест в кустах вынуждает его обернуться. Когда же он оборачивается, в сумрачном утреннем полумраке на него смотрит его собственное лицо. Его двойник прицеливается и нажимает на курок, тело падает навзничь, и слова сами появляются на едва шевелящихся губах: — Теперь ты видишь? Утро настигает его медленно. Несмотря на желание проснуться, Уилл продолжает терять ясность и цепляется за рассеивающийся туман сна. В комнате светло: должно быть, он забыл зашторить окно накануне. Когда утренний луч всё же задевает его лицо, Уилл вздрагивает, и туман расходится сам собой. Он понимает, что всё ещё одет. А потом: что он не в отеле. Он находится на диване. На диване дома у Ганнибала. Уилл садится, стягивая с себя шерстяное одеяло. Солнечный свет, пробиваясь через неплотные жалюзи, становится бледным; он придаёт комнате прохладный флёр, который не идёт ни в какое сравнение с тёплым вечерним уютом. Стены становятся будто более отдалёнными, а красный цвет в интерьере кажется менее живым. Потягиваясь, Уилл чувствует боль во всём теле, затем он кривит гримасу от неприятного вкуса во рту. Прежде чем он успевает полностью прийти в себя, со стороны кухни появляется Ганнибал, удерживающий в руках поднос. Через плечо у него перекинуто кухонное полотенце, безукоризненно выглаженные брюки прикрыты передником. С одной стороны, он выглядит идеально собранным, с другой при этом кажется, что Ганнибал вообще не спал ни минуты этой ночью. Уилл прищуривается, улавливая их общую проблему. — Доброе утро, — приветствует его Ганнибал. — Как ваше самочувствие? Уилл поднимается с места с плохо скрываемым смущением. — В конкретную минуту мне ужасно стыдно, — признаётся он. — Я уснул прямо здесь? — Абсолютно нечего стесняться, — заверяет его Ганнибал, подходя к кофейному столику. — Наша сессия затянулась допоздна, да и у вас выдались нелёгкие дни. Если кого и отчитывать в данной ситуации, так это меня — за то, что я позволил вам уснуть на диване, а не пригласил в гостевую спальню. По правде сказать, вы уснули так крепко, что я не осмелился вас разбудить. — Поверить не могу. — Уилл пробегает ладонью по волосам. Ему срочно нужно в душ, а ещё всё тело зудит неприятными ощущениями, как обычно бывает, когда он засыпает в одежде. — Который час? Вам не время ещё открывать магазин? — Восемь утра, воскресенье, — сообщает ему Ганнибал. — Ох! — Уилл снова откидывается на диван. Ганнибал приподнимает крышку на блюде, там красуются божественные яйца всмятку на ложе из шпината и копчёной ветчины. В комплекте идёт кофе и свежие фрукты. В эту минуту Уилл понимает, насколько же он голоден. — Не стесняйтесь, — настаивает Ганнибал. — Я уже поел. Пока Уилл завтракает, Ганнибал бродит туда-сюда, по сотому разу переставляет и так расположенные в выверенном порядке книги, затем принимается за изысканные букеты в не менее изысканных вазах, отдёргивает в сторону тяжёлый занавес, чтобы предоставить доступ солнечному свету. При этом он сохраняет присущую ему самоуверенность и властность, так что Уилл невольно перенимает его нервозность и отставляет тарелку в сторону. Тяжесть собирается на дне желудка. — Приношу извинения за вмешательство в вашу утреннюю рутину, — произносит Уилл. — Я просто не привык к утренним гостям, — признаётся Ганнибал, а затем присаживается напротив Уилла в кресло, в котором обычно находится во время их терапевтических сессий. — Как вам спалось? — Полагаю, мне снились какие-то сны, — хмурится Уилл. — Ну, по крайней мере я выспался. — Это были хорошие сны? — мягко интересуется Ганнибал. Уилл только пожимает плечами. — По обыкновению я не занимаюсь детальным анализом собственных снов, доктор Лектер. — Я и не прошу излагать их подробно, — отвечает Ганнибал с то ли неловкой, то ли насмешливой улыбкой. — Многие сны при свете дня кажутся полностью абсурдными. Хотя иногда даже полезно вынести их на свет божий. Если будете принимать сновидения слишком близко к сердцу, они рискуют поглотить вас целиком. — У меня обычно не возникает проблем с тем, чтобы отделить сон от реальности, — отбивает атаку Уилл. — Философский подход можно применить ко многим сферам жизни: человек создание социальное, и если не делиться своими мыслями с окружающими, можно запутаться в их хитросплетении как в лабиринте. Мысли будут идти по сужающейся спирали, пока не упрутся в мёртвую точку. — Также в любом человеке заложена склонность к саморазрушению, — тихо произносит Уилл. — И если вы пытаетесь втянуть меня в терапию, то я уже занят. Ганнибал кажется позабавленным скорее самой попыткой пошутить, чем содержанием шутки. Он подаётся вперёд. — Сильнее всего моё желание завлечь вас в дружеские отношения, — произносит заговорщицким тоном. — Ваш разум настолько занятное место. Полагаю, нам с вами обоим есть что предложить друг другу. — По-настоящему считаете дружбу хорошей идеей? — Взгляд Уилла опускается к недоеденному завтраку, и одновременно с этим возвращается беспокойство. — Я понимаю, что в качестве терапевта вы не имеете права завязывать любые личные отношения с пациентом. — Полагаю, моя коллега доктор Блум также считает, что это правило написано большими буквами на самой первой странице свода правил, но наша с вами история и обстоятельства несколько иные. Уилл застывает словно от пощёчины. — В этом была виновата не Алана, — произносит он сдавленно, и воспоминания на языке скорее горчат, чем ощущаются хоть на самую кроху сладкими. — Алана взрослый человек и вполне способна решать за себя сама, как и разделять ответственность за свои собственные поступки, — поправляет его Ганнибал, не сводя с его лица жёсткого, застывшего взгляда. — Но она не стала принимать ответственность, не так ли? Вовсе не похоже на ту Алану, которую я знаю. Но Уилл тоже знает её, знает настолько хорошо: каждое выражение её глаз. Она пострадала настолько же сильно, как пострадал и Уилл, вот только болезнь в её сердце, а не в разуме. Для Аланы каждое напоминание об Уилле — словно срывать корочку с едва поджившей раны, заставляя её снова кровить. Уилл никогда не будет винить её за то положение вещей, которое сформировалось между ними. Он просто… не очень-то доволен тем, что так получилось. Возможно, однажды он сможет сгладить заострённые края их отношений, превратить их в менее шероховатую поверхность, к которой можно хотя бы притронуться. — Вы совершенно точно поймёте, если я начну сомневаться в уместности любой формы близости между нами. — Естественно. — Ганнибал поднимается с места, забирая поднос. — Наша терапия будет продолжаться столько времени, сколько вы сочтёте уместным. Уилл отвечает немного нервным кивком. — Мне нужно идти. Он никак не может понять, раскусить доктора Лектера. Доктор то подозрительно скован и закрыт, то, наоборот, кажется настолько обезоруживающе знакомым, будто дружба их длится годами. Это сбивает с толку. Самое время подниматься, извиняться, прощаться и всё остальное, но тут раздаётся телефонный звонок. — Грэм, — отвечает он, наблюдая за тем, как Ганнибал удаляется в сторону кухни. — Уилл, ты получил емейл? — Сегодня ещё не проверял электронную почту. Джек только раздражённо и очень громко вздыхает. — У тебя что, нет почты на телефоне? Ну ладно, не думаю, что существует простой способ сообщить эту новость. Отдел внутренних расследований может забрать у нас текущее дело. И мне нужно, чтобы ты с ними побеседовал. — То есть? — Внутри Уилла поднимается целый круговорот разноплановых эмоций, которые друг за другом выныривают на поверхность. — Внутренние расследования? Причём это всё? — Остальные детали расскажу тебе на месте. Джек звучит будто бы извиняющимся, чего с ним давно не происходило, поэтому ярость Уилла подутихает. — До Куантико мне добираться целый день. — Сообщишь, когда будешь на месте. В трубке раздаются гудки: Джек сбросил звонок. Уилл прячет телефон в карман и поднимается, чтобы попрощаться с Ганнибалом. — Рано или поздно терапия всё равно бы закончилась, — произносит он. — А что с расследованием? Выражение лица Ганнибала до разочарования нечитабельное и бесстрастное. — Смотря как пойдёт дело. Если не вернётся наша команда, прибудет новая. — На прощание он протягивает руку. — Это было… интересно. Спасибо вам. Рукопожатие Ганнибала тёплое и сухое. У Уилла возникает чёткое ощущение дежа вю. — Не за что, — отвечает тот. Выезжает Уилл уже после полудня. Перед отъездом он проверяет папки по делу: необходимо удостовериться в том, что новой команде информация будет предоставлена в полном объёме. Вопреки сказанному в разговоре с Ганнибалом, Уилл вполне допускает вариант, при котором это дело останется в числе нераскрытых, и никакая другая команда уже не приедет его расследовать. Напоследок он получает несметное количество вопросов о причине собственного отъезда. Детектив Чау только рада избавиться от него, её напарник же выглядит определённо недовольным произошедшими изменениями. За всё время сборов трое отдельных человек, никакого отношения к работе не имеющих, подходят и интересуются продвижением расследования, да ещё и настаивают на скорейшем его восстановлении. От таких разговоров Уилл чувствует себя сбитым с толку. — Обе жертвы были высоко уважаемыми членами общества, — поясняет ему шериф, хоть Уиллу и кажется, что его слова правда только отчасти. — Мы все очень встревожены случившимся. А ваша репутация опережает вас, агент Грэм. Ваша репутация и Кроуфорда. У меня есть серьёзные сомнения относительно передачи этого дела кому-то другому. — Я приложу все возможные усилия, чтобы удостовериться, что дело попадёт в хорошие руки, — заверяет его Уилл. Лично для него успех этого дела представляется едва заметным светом в конце туннеля. Ганнибал был прав: работа в поле вызывает одно отвращение. Пройдёт совсем немного времени, и Уилл её возненавидит. Сейчас же он ощущает себя так, словно Джек держит его голову под водой. Когда он прибывает в Куантико, солнце уже садится, да и у самого Уилла не остаётся никаких сил встречаться со своим боссом и прочими шишками из Бюро. Тем не менее он послушно набирает номер Джека. Следующий звонок — Алане, предупредить, что заедет забрать собак после встречи с начальником. — Да, мне не будет поздно, — только и отвечает она. — Можешь подержать их ещё денёк: не представляю, сколько времени будет меня консервировать Джек. — Сейчас же воскресенье. — Знаешь ли, у преступников не бывает выходных, — отвечает он, но Алане не смешно. — Тогда давай завтра утром. Джек встречает его в вестибюле, потому что собственный пропуск Уилл сдал полгода назад. Он ещё не был в Куантико после госпитализации. — Я сказал тебе не полную правду, — произносит Джек, как только за ними закрывается дверь лифта. — Колин тоже, но он просто не верил, что в итоге всё сложится так. — То есть, вы с Андерсоном… сговорились за моей спиной? Было бы чему удивляться. Вопреки здравому смыслу, со дна желудка поднимается тошнота от такой наглой и самоуверенной манипуляции со стороны Джека. — Не такой уж это и сговор. Я попросил его задействовать тебя в текущем расследовании, и он согласился, что это лучший вариант, который поспособствовал бы твоему возвращению к работе в Бюро. Потом всё получилось само собой. Сначала вмешательство доктора Лектера, потом убийство миссис Куросавы, следом Зингера… эти все совпадения не случайны. — Теперь я окончательно запутался. — Не пойми меня неправильно, Уилл. Я не надеялся на убийство. Но я его ждал. — Джек останавливается сразу у лифтов. — Чуть раньше я собирался отправить тебе некоторые материалы, чтобы познакомить с этим делом, но теперь получается, что ты уже в курсе. — И что же это за дело? — Дело Чесапикского Потрошителя, — отвечает наконец Джек. Уилл складывает руки на груди и опирается на стену. На самом деле он не так уж и много знает о Потрошителе: тот всплыл впервые, когда Уилл ещё проходил полицейскую подготовку. Конечно же, полицейские знали об этом деле, но оно всегда было в зоне ответственности федералов. А ещё Уилл был в курсе, что это одно из самых важных для Джека дел — и одновременно с этим самый крупный его провал. — То есть, ты считаешь, что наших жертв убил Чесапикский Потрошитель. — Отсутствующие органы это именно его modus operandi, — аргументирует Джек. — А ещё в паттерн Потрошителя входит убивать сразу по несколько жертв с перерывом в пару месяцев. А потом годами не проявлять никакой активности вообще. К слову, — добавляет Уилл, — доктор Чилтон был совершенно точно убеждён, что Чесапикским Потрошителем являлся Абель Гидеон. — А вот мнение доктора Чилтона никогда не являлось неоспоримой аксиомой. К тому же, Гидеона не привлекли к ответственности ни за одно из убийств Потрошителя. — На этих словах Джек одаривает Уилла острым как лезвие взглядом. — Да и сам ты не веришь в эту теорию, не так ли? — Она не выглядит достаточно убедительной, — признаётся Уилл. — Но и обратных доказательств ни у кого из нас не имеется. — Потрошитель находится на свободе, — убедительно произносит Джек. — Просто поверь мне на слово. — И что заставляет тебя думать, что последние убийства его рук дело? — напоминает Уилл. Интуиция Джека крайне редко бьёт в ошибочном направлении. Именно поэтому он так хорош в своей работе. С другой стороны, иногда Джек полагается на интуицию, не имея подтверждённых фактов. — Я просматривал новости и полицейские отчёты. По стране и за период его молчания хватает пропавших и убитых. Полагаю, сейчас для Потрошителя настало то время, когда он жаждет внимания прессы, и поэтому снова попал на наши радары. Возможно, он слегка зол за то, что Гидеон пытался выдать его работы за свои. — Ничего сильнее не выводит из себя серийного убийцу, чем мелкий позор, — соглашается Уилл. — Но почему именно эти люди, и почему сейчас? — Ума не приложу, — Джек вздыхает. — Вопросы «почему» определённо могут подождать. Ты сможешь вернуться в отдел, чтобы принять участие в расследовании? Раз у нас появилась возможность прищучить этого ублюдка после десятилетий неопределённости, мы должны бросить все наши силы на его поимку. Уилл потирает виски, чувствуя подступающую и такую знакомую головную боль. Он помнит перетягивание каната между Чилтоном и Джеком за право называть Гидеона Чесапикским Потрошителем. Когда Гидеон в конечном итоге сбежал, его убийства в точности копировали убийства Потрошителя, но Уилл ни на секунду не поверил, что это был оригинал. Просто Абель Гидеон, как и сам Уилл, с лёгкостью становился кем угодно другим. Чесапикский Потрошитель был просто одной из его масок. — Сильная увлечённость подобным делом способна испортить тебе карьеру, — увещевает Уилл. — Готов ли ты поставить на кон и потерять всё, Джек? Начальник только хлопает Уилла по спине. — Будем надеяться, что до этого не дойдёт. Встреча с отделом внутренних расследований проходит к точности так, как Уилл и предполагает. Они не в восторге ни от Джека, ни от его теории с Потрошителем. Когда доходит дело до Уилла, он, не поднимая головы и глядя строго на поверхность стола, подтверждает эффективность предложенной Джеком схемы. Но гораздо больше Уилл доверяет версии, что клан Куросава просто нанял какого-то психа совершить эти убийства. Тем более изначально сам Уилл и был приставлен охранником к Ганнибалу, потому что Бюро опасалось за его безопасность. — Чем закончилась ваша беседа с Хигото Куросавой? — интересуется Пурнелл. — Конечно же, он отрицает любую причастность. А ещё он кажется искренне опечаленным развернувшимися событиями. С моей точки зрения, маловероятна вовлеченность семьи Куросава в последующие убийства. — С моей точки зрения, смерть Абе Куросавы была вызвана элементарной халатностью, — резко обрывает его Пурнелл. — Всё может быть гораздо сложнее, — вмешивается Уилл. — Запись на камере наблюдения в ночь смерти Абе Куросавы явно была подделана. А последний убитый по этому делу — офицер, находившийся в ту ночь на дежурстве. Он был убит после того, как мы безуспешно попытались выведать у него информацию. Пурнелл хмурится. Следует затянувшаяся минута молчания, в течение которой Уилл почти уверен, что она вообще выпрет их с Джеком из этого дела, но затем Пурнелл вздыхает и качает головой. — Всё равно нам не хватает улик, чтобы назвать смерть Абе убийством. Грэм, вам не следовало браться за это дело с самого начала. Джек… — Её выражение неожиданно смягчается. — Не теряй свою карьеру в гонке за тем, что уже упустил. К счастью Уилла, в конечном итоге совещание так и не приходит ни к каким конечным выводам, оставив решение на потом. А вот на следующий день звонит Джек — как раз в тот момент, когда Уилл находится на пути к Алане. — В соседнем городке произошло ещё одно убийство. Отсутствуют органы. Потрошитель практически подписался под своей работой. Пурнелл одобрила наше возвращение в дело. Тупая боль красным цветком расцветает в зоне затылка. Убийца держит их на крючке; и он только начал развлекаться. — Сейчас? — Да, прямо сейчас, — подтверждает Джек. — До встречи. Около часа времени уходит на то, чтобы добраться до дома Аланы и обнять заскучавшую стаю. Тем не менее Уилл не может пожертвовать этими минутами, даже зная, как важно увидеть место преступления в наиболее первозданном виде. Джек также соглашается подождать, точнее у него не остаётся выбора. Собаки окружают Уилла тёплым и уютным кружком и впервые за длительное время вызывают у него искренний и довольный смех. Алана наблюдает за этой идиллией, стоя в дверном проёме, и её выражение лица не предвещает ничего хорошего. Уилл избегает пересекаться с ней взглядами, вместо этого полностью концентрируя внимание на новом щенке в стае. Он наблюдает, как малышка адаптируется в коллективе, как взаимодействует со старожилами, передвигаясь среди них неуклюжей долговязой походкой. В прошлой семье с ней обращались не наилучшим образом, но сейчас кажется, что дела идут на поправку. Уилл мягко чешет щенка между ушек. — Они так скучали по тебе, — произносит Алана. — Я скучал по ним не меньше. — Уилл гладит Персиньку по голове, и та начинает задорно подпрыгивать на месте. — У тебя будет возможность присмотреть за ними ещё некоторое время? В ответ Алана плотно сжимает губы. — Никаких проблем, Уилл. Я всегда рада приютить их у себя, ты же знаешь. Стая тоже полюбила Алану. Уилл всегда ценил в ней это: умение найти общий язык с животными. Разве что она с ними не строга, а скорее, наоборот, снисходительна, но в качестве собачьей няни Алана незаменима. Уилл вздыхает, потирая переносицу под дужкой очков. — Спасибо тебе. — Пожалуйста, зайди к Эбигейл, прежде чем ты уедешь, — говорит она на прощание. Уилл кивает и отворачивается. Он не собирается… он не может увидеться с Эбигейл. Сперва нужно плотно заняться текущим делом, чтобы избавиться от него, а заодно и от постоянно преследующего Уилла запаха гнили. Сейчас он снова ощущает прикосновение смерти и сильнее всего боится заразить им Эбигейл.