Будущее, как известно, бросает свою тень задолго до того, как войти.
А. Ахматова
Почти месяц прошёл с той злосчастной ночи, когда в Грюнбург приехал гонец из Богенхафена. Теперь никаких следов того происшествия заметно не было, словно и не случалось ничего вовсе. Солдаты, правда, вспоминали порой о том, что случилось, гадали, что же всё это означало. Обсуждали они это от нечего делать; как водится, некоторые немного приукрашивали, некоторые не так понимали, и вскоре история эта превратилась в простую армейскую байку, каких было немало у имперских бойцов. Солнце стояло высоко в зените, освещая серые улицы Грюнбурга, словно преображая их, окрашивая дома своими тёплыми летними лучами. На улицах было шумно и гулко, люди сновали туда-сюда по каким-то своим делам. Играли на улицах дети – кто в салки, кто в прятки кто ещё во что-то; кричали из лавок мастера и ремесленники: гончары, часовщики, резчики по дереву, кузнецы и много кто ещё. Город жил своею простой, обыденной жизнью, которую так ценил Фридрих Майер. Казалось, не было там, в лесу, никаких зверолюдов, будто и не показывались они совсем недавно. Да и того пистолетчика, единственного, кто остался в живых из троих всадников, Фриц больше не видел. Будто это ему всё приснилось… Фриц шёл по шумной и узенькой, переполненной народом улочке к базарной площади. Ни о чём таком, что могло омрачить сейчас его настроение, он и думать не желал. Действительно, кому это нужно, когда сегодня такой день? Да, день и вправду был особенный. Завтра не будет никаких дозоров, караулов и вообще военной службы, и даже послезавтра – тоже. Эти два с лишним дня будут у него полностью свободны, хотя отдохнуть вряд ли удастся. Фриц как сейчас помнил, как пришёл, к капитану испросить увольнительную. Тот сначала удивился, но затем, конечно, всё понял. Ну, а как он мог не понять? Фриц же не просто так просит. У него дело. Важное дело, серьёзное. Через два дня он женится. Решение пришло к Фрицу ка-то само по себе, почти сразу после того происшествия с гонцом и зверолюдами. Почему, отчего, откуда – он и сам толком не понимал. Просто пришло – и всё, ни с того ни с сего. Давно ведь было пора. Они уже долго с Гретой были помолвлены, да и она дала знать Фрицу, что чем скорее, тем лучше, но он почему-то всё медлил. А вот недавно – наконец решился. Отец и мать вряд ли будут в восторге: ведь он даже не предупредил их о своём намерении взять увольнительную и обвенчаться, наконец, с Гретой. Но ничего, они поймут, обязательно поймут. Мама – так та вообще всегда была за этот брак, отцу, в конце концов, тоже пришлось смириться с тем, что сын его потомок фон Майеров, женится на простолюдинке, дочери сапожника. Фриц вышел на мощённую булыжником базарную площадь. Там стоял ещё больший шум, чем на улицах, торговцы вопили во все глотки, расхваливая каждый на свой лад товары. Всюду стояли деревянные лотки, навесы, крытые пёстрыми разноцветными тканями, телеги, гружённые всякой всячиной. Чего здесь только не было: и овощи, и фрукты, и ягоды всякие, и мясо, и различные никому не нужные безделушки, и деревянные игрушки для детей, и домашняя утварь, и вина, якобы бретонские… В общем, нелегко было придумать что-нибудь этакое, что здесь, на Грюнбургском базаре, невозможно было найти. Между лотков сновал разномастный люд: купцы, ремесленники, крестьяне, солдаты, пистолетчики, бродяги, попрошайки и много кто ещё. Вот пекарь расхваливает свои караваи, баранки и калачи. Вот бородатый фермер в широкополой шляпе продаёт крупный картофель и белокочанную капусту. Вот мясник выставил на продажу свиные и говяжьи окорока. Вот охотник продаёт тушки зайцев и куропаток. А вот какой-то пистолетчик, похоже, торгует свою лошадь. Были тут и те, кто прибыл из более далёких краёв. Торговал вином дородный купец из Мариенбурга в богатой одежде, около одной из тележек на отвратительном рейкшпиле кричал что-то здоровенный кислевит. А чуть поодаль у одного из лотков стоял коренастый пожилой гном. Его седая, почти белая борода доходила практически до земли и была разделена на три заплетённые в косы части. Нос у гнома был крючковатый, синевато-красный, как спелая слива, волосы были собраны в тугой пучок на затылке. На нём была просторная, но уже видавшая виды небесно-голубого цвета рубаха, штаны, все в дорожной пыли, и здоровенные широкие сапоги. А ещё за спиной у него, точно цвайхандер у доппельзольднера, висела громадная двуручная секира. Гном разложил перед собой в основном различные столярные инструменты: ножовки, рубанки, фуганки, топоры, киянки и прочее. Были у него и инструменты для столь любимой гномами, сколь и нераспространённой в Империи работы по металлу, и инструменты, о назначении которых Фриц и вовсе мог только догадываться. А рядом с инструментами лежало несколько ювелирных украшений, похоже, тоже на продажу. Здесь было тонкое золотое кольцо с ярко алым драгоценным камнем, похоже, рубином, золотое же ожерелье, усыпанное сверкающими самоцветами, серебряная брошь, искусно выполненная в виде свернувшегося клубком дракона с изумрудным глазом и – серебряный браслет, словно свитый из отдельных нитей металла. Фрица при виде всех этих украшений стала душить зависть ко всяким богачам. Они, поди, могут позволить себе невесте подарить побрякушку гномьей работы, а вот он, простой солдат – нет. А ведь как на Грете хорошо смотрелся бы хоть бы тот же серебряный браслет! Она-то у него получше всех этих зажравшихся аристократок будет, вместе взятых, ей бы такое только и носить… Но – нет, гномец наверняка даже за серебро запросит такую цену, что Фриц при всём своём желании не сможет наскрести на украшение денег. Или, может, всё-таки спросить его, сколько стоит хотя бы тот браслетик: он, наверное, из всего этого самый дешёвый. Глупо будет вот так пройти мимо, даже ничего и не сделав. Фриц нерешительно приблизился к гному. Интересно, он вообще по-имперски понимает? На самом деле вряд ли. Действительно, зачем гному учить рейкшпиль, если у него и так всё с руками оторвут – гномье качество, всё же. Его быстро замечают, особенно те, у кого денег хватает на такое дорогое удовольствие. А такие здесь, на базаре, есть. - Господин… гном, - начал наконец Фридрих. Гном поднял голову и пристально, но дружелюбно посмотрел на него из-под кустистых седых бровей своими зоркими маленьким глазами, похожими на двух чёрных жуков. - Господин гном. Вот это, - Фриц неуверенно указал на серебряный браслет, - сколько будет? Гном посмотрел на браслет, затем снова перевёл взгляд на Фрица, как-то хитро сощурился и, наконец, проскрипел на вполне понятном, хотя и слишком резком для рейкландца, имперском: - Это будет… пожалуй, вам… Пятьсот сребреников это будет стоить. Пятьсот сребреников. Ну, а что он ещё ожидал? Даже как-то подозрительно мало за такое изделие. Неужели не берут? Да нет, не может быть такого. У гнома – и не берут. Неужто это он ему, солдату, подешевле предлагает? Странно. А ведь, по совести говоря, пятьсот сребреников у него в сбережениях, наверное, будет. Да, будет однозначно. Только надо домой бежать. А ведь за это время могут и купить… Но нужно же что-то подарить Гретте в преддверии свадьбы. И хотелось бы не какую-то ерунду, а что-нибудь действительно стоящее. - Господин гном, а я… В общем, позже зайти можно? Сейчас, я быстро, возьму деньги только… - Ну, что ж… Почему нет? – усмехнулся гном, - Но долго я тебя ждать не буду, так и знай. С этими словами гном бережно взял своими волосатыми кряжистыми пальцами браслет и спрятал его куда-то под прилавок. Фриц не стал мешкать, быстро кивнул гному в знак благодарности и принялся пробираться сквозь толпу к краю площади. Ишь, щедрый какой гномец попался. Пожалел солдата. А, может, и пожалел-то потому что понял, что у Фрица было на уме? Ну да, гарнизонный боец покупает украшение. Понятно же зачем… Может, у гнома и у самого когда-то была такая же точно ситуация. Кто ж его знает? Странный, всё же, народ эти гномы. Трудолюбивые они, надёжные, но – странные. Живут у себя в подземных городах, глубоко в недрах гор, белого света почти не видят, только и знают, что трудятся в своих рудниках, добывают металлы и драгоценные камни, а затем делают из них инструменты, оружие и украшения. И пьют они, говорят, по-чёрному, вот только не пьянеют почему-то. И самое главное – лучше гному никогда гадостей не делать. Запомнит на всю жизнь и уж обязательно когда-нибудь, да отомстит. Правда, во всех рассказах деда гномы всегда были союзниками Империи, да и сейчас, вроде бы, основные её торговые партнёры. И дерутся гномы, говорят, хорошо: хоть они на вид коротконогие, толстые и неуклюжие, зато стоят обычно до конца. Не то, что гарнизонные солдаты, к коим и Фриц относится: те-то уж, наверное, в большинстве своём побегут, едва завидев настоящего противника. В общем, на гномов положиться можно… Так шёл Фридрих Майер по людным улицам Грюнбурга, размышляя о гномах, об их отношении к имперцам, об их общих врагах – зверолюдах, зеленокожих и северянах. И так подошёл он, наконец, к старому дому, стоявшему на одной из жарких и пыльных улиц, которых в городе было множество. Дом был выстроен из камня, просторен и вообще выглядел до сих пор довольно солидно, даже величественно, но при более пристальном взгляде на него становилось понятно, что знавал он и гораздо лучшие времена. Дом покосился и как будто согнулся под тяжестью многих лет своего существования. Стены его, особенно нижняя их часть, поросли густым зелёным мхом. В красно-коричневой черепице крыши местами виднелись прорехи, в которых видны были старые поставленные под углом несущие балки. Окна второго этажа заставлены были ненужной мебелью, а кое-где ещё и затянуты паутиной: там уже много лет никто не жил, а только складывался всякий ненужный хлам. Зато первый этаж выглядел гораздо лучше: окна были чистые, не затянутые паутиной и даже с гномьим стеклом, верой и правдой служившим вот уже многие десятки лет. У входа в дом стояла толстая и крепкая дубовая дверь, выходившая прямо на улицу. Ни огорода, ни палисадника у нынешних Майеров не было. Фриц подошёл к двери и дёрнул её на себя. Дверь со скрипом отворилась, и Фриц вошёл внутрь. Отец наверняка ещё в ратуше, а вот мать и Эмма, сестра его, должны быть здесь. Послышались чьи-то торопливые шаги: видно, скрип двери не остался незамеченным. Фриц прошёл несколько шагов по комнате и увидел мать, поднимавшуюся по ведущим в погреб ступеням. - Фриц? Привет. А ты сейчас разве не должен быть… - Привет, мама, - в нетерпении перебил её Фриц, - Я увольнительную у капитана взял. На два дня. - Но, Фриц… Зачем это? Тебе же там всегда нравилось, с ребятами. А тут отец, опять будете друг с другом ругаться почём зря… - Я, мама, жениться буду. Всё, хватит, мы с Гретой оговорили всё и решили, что чем скорее, тем лучше. Так что – день нам на подготовку, а потом… Мать схватилась обеими руками за голову. - Фриц… Ну так же нельзя. Мы не знаем, не ведаем, ни сном ни духом, ты нам ничего не говоришь, и тут – бах… Слушай, я понимаю, вы там давно с ней помолвлены, но это обдумать на до, как ни крути. - Сколько можно обдумывать? Ты год назад то же самое говорила, - с досадой отвечал Фриц, - Вот, год думали все. Пора уже и надумать что-нибудь. - Да ты пойми, сынок, нельзя вот так сплеча рубить. Вы там будете в храме стоять, тебе самим Зигмаром нашим великим в верности клясться, и это на всю жизнь… Подумать надо сто раз, до конца дней связываешь себя. Грета девушка достойная, я знаю, и понимаю я тебя, сама такая была, но и ты мать свою пойми. Я ничего не знаю, не подозреваю, и тут вдруг ты, без предупреждения – в увольнительную, и чтоб жениться! Да и отец твой… Если вы, всё же, поженитесь… Ну, ты понимаешь… Не переживёт он этого. - Переживёт, не развалится, - отрезал Фриц, - заодно, может, наконец, спеси у него поубавиться. Мать осуждающе на него посмотрела и села в старое кресло, нагнувшись вперёд и охватив голову руками. - Как ты так можешь говорить… «Не развалится»… Какие вы оба… Что один, что другой… Фриц только сейчас заметил Эмму. Его сестра, девчушка чуть старше шести лет, стояла на порожке комнаты, где спали обычно отец и мать, и смотрела на спор округлёнными от удивления глазами. Фриц немного времени проводил дома, предпочитая родным компанию сослуживцев, но, несмотря на это, с отцом они умудрялись спорить часто, и Эмма к этому уже привыкла. Но вот чтобы Фриц вот так ссорился с матерью… Такого не бывало никогда. Не должна она была всё это слушать, ох, не должна была… Ну, а как иначе? Может, конечно, и стоило ему сначала переговорить хотя бы с матерью своей о женитьбе. Да какая теперь уж разница. Он увольнительную брал не зря. Он женится, он это капитану так и сказал. Он обязательно женится. И неважно, кто там чего по этому поводу думает. Может, мама просто хочет, чтобы он остался таким же Фрицем, каким она всегда его знала и любила, каким он был раньше. Вот только он не хочет вечно таким оставаться. Фриц посмотрел на мать. Она сидела в кресле, подперев лицо обеими руками и уставившись невидящим взором перед собой. Ещё не старая, только с кое-где пробивавшейся в тёмных волосах сединой, крепкая и немного полная, как, впрочем, и большинство жён фермеров и бюргеров в её возрасте – такая, какою Фриц её всегда привык видеть. Рядом стояла Эмма и смотрела на неё своими голубыми, как у мамы, глазищами и, казалось, готова была разрыдаться. Фриц медленно подошёл к матери и положил руку ей на плечо. - Ты, мама, не волнуйся, - попытался он её успокоить, - Всё образуется, вот увидишь. Ну, я может, и правда неожиданно это всё решил, но ведь пора уже… Правда. Не вечно же мне солдатом быть – без жены, без детей… - Ничего, - слабо улыбнулась ему в ответ мать, - Ничего, я понимаю всё. Уладится всё. - Да, уладится. Куда оно всё денется… Так прошло около получаса. Мама успокоилась, Фриц немного перекусил, а затем они вместе принялись обсуждать будущую свадьбу Фрица. Фридрих вспомнил было, что собирался купить у гнома браслет, но теперь идти на рынок было совсем неохота. Хотелось сидеть дома и говорить с матерью о предстоящей женитьбе. Обсуждать всякую, казалось бы, ерунду: как там они будут стол накрывать, как вино из погреба достанут, то самое, хорошее, дорогое, из Бастони, обсуждать, что Фрицу надо будет по такому случаю надеть и всё такое прочее. Но Фриц вспомнил, как хотел сделать подарок Грете, и как гномец тот понял его и, по-видимому, нарочно занизил цену, а потом ещё и вовсе браслет убрал с прилавка, чтоб никто не купил. Нет, надо идти. Надо – значит надо. И никаких отговорок. - Слушай, мама, - начал Фриц, - мне тут ещё в одно место сбегать надо. Ну, это со всем этим связано, с женитьбой с моей… - Иди, иди, - кивнула ему мать, - я всё понимаю. Фриц зашёл в комнату, где обычно спал он, и которая условно считалась «его». Комната была небольшая и в былые времена предназначалась, скорее всего, для кого-то из прислуги. Однако сейчас в комнату, несмотря на её размеры, Майеры умудрились поместить кровать, старую квадратную тумбу и шкаф. Да, дом у них, всё же, был странный. Когда-то он, может, и принадлежал тем самым обедневшим дворянам, от которых вели род Майеры, но сейчас-то в нём жили обычные горожане. Просторный второй этаж приспособили под хранилище всякого хлама, который якобы «мог пригодиться», но на самом доле и даром никому не был нужен. Была там и древняя, полуразвалившаяся мебель, источенная личинками жуков, и испорченные горшки с котелками, и неизвестно откуда взявшиеся садовые инструменты, и ржавый пистоль и, в общем, всё такое прочее, о чём Фриц и вспоминать-то не хотел. Зато первый этаж был по-хозяйски убран, содержался всегда в образцовом порядке, хотя и было там семье немного тесновато. Кто придумал заставлять второй этаж всевозможным барахлом, можно было только догадываться, во всяком случае, на памяти Фрица так было всегда. Фриц открыл шкаф, достал оттуда массивную чёрную шкатулку и присел с ней на кровать. Вот они, все сбережения гарнизонного солдата Империи. Не такие уж и скудные, между прочим. Ни одного золотого, правда, нет, но всё же… Имперский солдат – не военнообязанный крестьянин Бретонии, который за свою службу не получает от благородных господ ни шиша. Напротив, солдаты Империи – прежде всего, не рекруты, а наёмники. Они получают за свою службу деньги, и притом довольно солидные. Конечно, если сюда придёт война, они должны будут встать под знамёна Империи. Она где-то всегда идёт, эта война, только до Рейкланда вряд ли доберётся. Фриц отсчитал пятьсот сребреников и положил их в мешочек. Не так-то уж и много осталось денег в шкатулке. Наверное, что-то около четырёх сотен серебряных. Фриц тяжело вздохнул, захлопнул заметно полегчавшую шкатулку и поставил её на место. Ну, всё, теперь можно отправляться. Лишь бы гномец не передумал. На базарной площади было всё так же шумно и людно, как и час назад, когда Фриц шёл домой. И всё так же у прилавка стоял тот седобородый гном, всё так же лежали перед ним инструменты и украшения, и всё так же висела у него за спиной тяжёлая секира. Заветного браслета видно не было. Значит, либо продал, либо так и не достал заначку… Фриц решительным шагом подошёл к гномьему лотку и показал мешочек с серебром. - Вот, господин гном. Пятьсот серебром, как и договаривались. Гном посмотрел на него и снова сощурился – хитро, но вроде бы добродушно. Он принял из рук Фрица мешочек с деньгами, даже не заглянув в него, и достал браслет. Фриц взял браслет в руку и удивился, какой же он, всё-таки, лёгкий. Словно и не из серебра сделан. На это, определённо, было серебро. И как будто свит он был косичкой из трёх тоненьких серебряных жгутов, правильный и безупречный. Здесь, в Империи, таких не делают. Таких никто не делает, кроме гномов. - Пригласишь меня? – проскрипел гном, - Ну, ты понял, куда. А то как же вы там, без нашего брата, отмечать будете? Ежели ни одного дави на празднике нет – то это так, несерьёзно… Скучно это. - Да, конечно, - немного опешив, ответил Фриц. Чего-чего, а уж этого он от гнома ожидал меньше всего, - Мы… это… послезавтра всё будет. Не знаю ещё, когда точно. Ну, я скажу потом. - Хорошо, хорошо. Я тут буду, на базаре. Знаешь, если что, где найти меня. Фургиль Гурниссон я, - представился гном и протянул Фрицу свою кряжистую волосатую ручищу. - Фриц Майер, - сказал Фридрих, пожимая руку гному. Хорошо, отца рядом нет, а то сразу начались бы речи о том, что они-де фон Майеры. Фургиль стиснул Фрицу руку, словно тисками, и хорошенько потряс. - Ну, что ж, Фриц… Повезло, видать, нам так с тобою встретиться. Я каждый год сюда на пару месяцев из Серых Гор езжу, но на свадьбу к имперцам ещё не попадал. А то я слыхал, что вы здесь все такие скучные и мрачные, и пить вы не умеете, не то, что дави, в общем. Но каждый раз, как приезжаю, другое вижу. Вот лишний раз на свадьбе и проверим, как вы пить не умеете! – сказал гном и громко расхохотался, скрипя, точно какие-то старые несмазанные ворота. - Куда уж нам до вас… Вы, говорят, вообще не пьянеете. А эти ваши… Серые Горы… они, вообще, где? Далеко, нет? - Да не особо. По речке оттуда дня за четыре доплыть можно, если без мотора. Автожиром – быстрее, но шибко дорого. Да и над Империей наши обычно не летают. Разные мы, всё же, очень. Хотя, - помрачнел он, - вы тоже гроби терпеть не можете, а значит, мы друзья с вами. - Гроби – это кто ещё такие? – спросил в недоумении Фриц. Его словарный запас и так уже себя исчерпал. На гномьем он знал только «дави» - «гном» и «карак» - «гора». - Говнюки такие. Мелкие, зелёные. Ну, гоблины, по-вашему. Они там у нас неподалёку обосновались, вместе с вожаком своим… Но тут разговор внезапно прервался. Словно что-то переменилось на базарной площади. Словно по мановению чьей-то невидимой руки, стих беспорядочный гомон толпы, и люди, прежде спешившие каждый по каким-то своим делам, теперь все как один стали расступаться, судя по всему, освобождая кому-то дорогу. Кто-то пихнул Фрица в бок, затем кто-то другой что-то заорал, и Фриц услышал топот множества лошадиных копыт по мостовой. - Кого это сюда нелёгкая несёт? – хмыкнул Фургиль, - Ишь, расступаются как все. У нас только Торгриму, может, такой почёт. Топот становился всё громче и отчётливее, и, наконец, Фриц, вытянув шею, увидел виновников беспокойства. Они ехали в две колонны, медленно и величественно, словно на параде. Рыцари Империи. Последний раз Фриц видел их года два назад, и теперь успел уже порядком подзабыть, какое зрелище представляет собой отряд рыцарей в полном боевом облачении. Рыцари ехали все как один на вороных дестриерах, облачённых в белоснежные попоны и сверкающие на солнце латы. Сами рыцари тоже были с ног до головы закованы в стальные доспехи, полностью закрывавшие всё тело. Каждый из воинов держал в руках длинную направленную сейчас в небо кавалерийскую пику, на поясе висел широкий палаш с богато отделанным эфесом, бургиньот украшал плюмаж из алых перьев, а за спиной развивался на ветру синий с белым плащ. Вот она, мощь Империи. Перед такой кавалерией спасуют, наверное, даже бретонские хранители Грааля или воители гномов, а уж зверолюды так и вообще разбегутся, едва завидев отряд этих рыцарей. Это тебе не грюнбуржский гарнизон и не пистолетчики. - Слава Империи! – послышались в толпе крики, хоть и недружные, но громкие, восторженные и искренние, - Да здравствует Карл Франц! Фриц тоже хотел было закричать нечто в этом роде, но заставить себя сделать это почему-то не мог. Что-то ему, гарнизонному солдату, показалось не так. Что-то неправильное было в этих рыцарях. Но что? Да вроде ничего. Вроде всё нормально. Или не всё? - И чего это они разорались? – насмешливо проскрипел Фургиль, - увидели бы нашу рать, в латах-то получше этих, тогда сразу бы поняли, где сила, где порядок… - Чего ты, гномец, понимаешь в этом? – крикнул в ответ кто-то из толпы. - Да у вас там, у кривоногих, и рыцарей-то вообще нет! – подхватил другой. - А чего им рыцари? Они как в поле выйдут, так все гоблины сразу и позадохнутся. От перегара! – сострил третий. - Закройся, ты, деревенщина! - побагровел гном, - не зли долгоборода! Если я чего говорю, то уж я-то знаю, не беспокойся. - Чего ты знаешь там… - Чего надо! Едут надутые такие все, а как до боя дойдёт, так и подведёт зверюга-то. Она ж не железная, ей доверять нельзя. И вообще у них тут бардак сплошной! Флаги куда они все дели, ты мне вот что скажи! Пролюбили, небось! Точно. Вот в чём всё дело. Где знамёна Империи? Где рейкландский грифон? Где имперский череп с лавровым венком? Ничего нет. Ни одного знамени. А ведь у каждого подразделения должны быть знаменосцы. Это не просто так положено, это прописано в уставе. И рыцарей это тоже касается. - Слышь, а ведь правда, - сказал Фургилю Фриц, - Это всё хорошо, но куда они флаги-то дели? - Я ж говорю – пролюбили, - фыркнул гном, - Ты, Фриц, не обижайся, но в армии у вас тут такой бардак, сам знаешь… - Да вон они, флаги! – заорал один из зевак, пререкавшихся с Фургилем, - Неча тут зря шум поднимать! Флагов, видите ли, нету… Фриц снова глянул на колонну рыцарей. Он облегчённо вздохнул – да, теперь среди них, действительно, ехали знаменосцы, ещё более величественные, чем остальные всадники. Развевались на ветру знамёна всех возможных цветов, принадлежавшие разным лордам. Красный лев, серебряный ястреб, золотистый демигриф, какой-то корабль, какая-то белокаменная башня… Но символов Империи не было. Словно все эти рыцари были просто каким-то сборищем, а не имперским отрядом. Может, они пришли из каких-нибудь вольных городов вроде Богенхафена? Но это неважно: они должны выступать под единым знаменем Империи Зигмара. А здесь его нет. Наконец процессия всадников пересекла площадь и двинулась дальше, куда-то вглубь города. Постепенно крики толпы стали затихать. Народ медленно расходился, люди возвращались к своим обычным, повседневным делам. И лишь некоторые с выражением тревоги на лицах смотрели рыцарям вслед, словно заподозрив что-то неладное. И вновь Фридрих вспомнил того гонца из Богенхафена, убитого зверолюдами, и это его письмо, которое забрал пистолетчик. А теперь вот не прошло и месяца, как объявляется этот странный рыцарский отряд. Неужто и в самом деле что-то затевается? Ну, нет, быть этого не может. Ведь Грюнбург всегда лежал в стороне от всех этих никому не нужных военных конфликтов, зачем же теперь его во что-то впутывают? И это как раз тогда, когда он, Фриц Майер, решился, наконец, начать их с Гретой новую, совместную и, как они надеялись, счастливую, жизнь. Может, конечно, ничего и не будет. Хотелось бы. Вот бы всё осталось как есть, и не было никакой войны в сердце Империи, и козлы не высовывали свои поганые морды из леса. Пусть так и будет, пусть Зигмар сохранит Империю, как хранил и раньше. В конце концов, ведь и прежде вооружённые имперские отряды иногда подолгу стояли в Грюнбурге. А с тем, что случилось три дня назад, рыцари эти, может быть, и не связаны. Но всё же, всё же… - Слышь, Фургиль. Чего это они тут забыли, как думаешь? - Кто? - Да рыцари эти. Припёрлись ни с того ни с сего в город. Хорошо ещё, если они проездом, а то ж ведь могут и надолго здесь остаться. - А шут их знает. Я вас, людей, вообще не всегда понимаю: иногда вы, прости за прямоту, такие глупости делаете… Вот только я тебе, Фриц, так скажу: не знаю, как тут, в Империи, а у нас, у дави, войска так просто из города в город не шатаются. Коль приехали – значит, намечается что-нибудь… - Намечается… - вздохнул Фриц, - лишь бы не война. Здесь, в Рейкланде… Бред какой-то. - Это ты зря так думаешь. У вас тут и зверолюды водятся, и зелёных в горах полным-полно. Серые горы – они-то тут, рядом, и там не только мы, дави, живём. Хотя… вряд ли они сюда сунутся, - поспешил добавить гном, - Мне-то от этих рыцарей только польза: вот кому я и оружие смогу продать, да и брюлики, может быть… - Тебе-то конечно… А по мне – так поскорее бы они отсюда убрались. Ничего хорошего от них не жди. Беззнамённые. Гады, припёрлись как раз когда у меня свадьба скоро будет. - Да не заморачивайся ты так, Фриц, - Фургиль дружески хлопнул его по спине, так, что Фриц от удара согнулся в три погибели, - Вот мы, дави, не заморачиваемся – и прекрасно себе живём. Война-то, она, конечно, дело дрянное, но мы за столькие века привыкли, да и вы, наверное, тоже. Всё образуется, не переживай ты. - Значит, ты и впрямь считаешь, что война может случиться… здесь, в Рейкланде? - Может. Что бы там ни говорили. Вон, Восемь Пиков, - снова помрачнел Фургиль, - те тоже вроде как были неприступные, никто даже подумать не мог, что захватят их. А потом как всё обернулось… - Восемь Пиков? – встрепенулся Фриц. Что-то в этом названии показалось ему знакомым. Может, Хайнрих когда-то ему рассказывал. Это какой-то город гномий был, здоровый, как Караз… И чего-то там с ним потом случилось… - Ну да, Восемь Пиков. Много у нас, у гномов, историй про это ходит. Жили там дави так же, как и ты, войны не знали. А потом полезли гроби. Куча этой мразоты зелёной. Толпы целые. Из глубины откуда-то полезли. Из каких-то таких нор, про которые даже наши не знали. И теперь Пики у них, а король Белегар всё пытается их вернуть – только уж не знаю, выйдет ли. - Но то же не столица ваша, всё-таки. Караз-то, небось, никто не брал, а? - Караз-а-Карак – он на то и Вечный Пик. А Грюнбург – это Грюнбург. Я тебя, Фриц, не пугаю, но просто всякое случиться может на нашем Старом Свете. - Будем надеяться, не случится. Вы, дави, может, и привыкли, что всё время война, а мы – нет. Где-то там, на краю Империи, на востоке там, на севере – может, и есть, а у нас тут – нет. И не надо. - Слушай, а ты когда дарить-то будешь браслет этот свой? У нас прям на свадьбе уже обычно дарят, а у вас – не знаю, когда, - перевёл разговор в другое русло Фургиль. - Не, у нас такого нет. У нас на свадьбе только невесте приданое нужно. А браслет я прям сегодня и подарю. Чего медлить-то? - Правда что… Нет, спешить, конечно, тоже плохо, дави спешить не любят. Но лучше – всё равно подари пря сегодня. - Да уж. И так медлили мы уже сколько… Хватит. Жениться – так жениться. Ну, ладно, ты бывай, Фургиль, завтра к тебе ещё зайду. А сейчас – дарить пойду. - Удачи, - проскрипел гном, и они снова пожали друг другу руки. Ну, вот и всё. Теперь – к Грете. Всё рыцари эти поганые, сбили его. Давно бы он уже у неё был. Ну, ничего, зато с Фургилем разговорился. Неплохой он, похоже, гном. Браслетик за полцены, наверное, продал. Конечно, надо, чтоб он на свадьбе был. И чего это он сам не догадался гнома пригласить? Пусть хоть всю водку выдует послезавтра – не жалко… Фриц протолкался через толпу на базарной площади и свернул в квартал ремесленников. Дома здесь были по большей части старые, покосившиеся и невзрачные, все одноэтажные; по сравнению даже с тем, где проживал Фриц, они выглядели, по меньшей мере, блекло. В общем, это был один из тех кварталов, которых очень много было в большом городе Грюнбурге и которые ничем почти друг от друга не отличались. Только для Фрица он был особенным. Здесь жила семья Греты, и здесь Фриц бывал уже столько раз, что изучил, наверное, каждый закоулок. Вот и сейчас он без труда нашёл этот небольшой серый домик с крытой соломою крышей и настолько маленькими окошками, что они почти не пропускали вовнутрь солнечный свет. Фриц постучал в дверь. Никто не отозвался. Тогда Фриц постучал сильнее и настойчивей. Наконец дверь заскрипела на ржавых давно не смазанных петлях и отворилась, явив взору Фрица низенького лысеющего человечка, немного толстоватого, с серьёзным и проницательным выражением глубоко посаженных серых глаз. - А, Фриц, - проговорил человечек быстро и как-то отрывисто, впрочем, как и всегда, - Ну, здравствуй, солдат. Заходи, заходи. Не стесняйся. - Здравствуйте, герр Штайнер. Грета дома? – сразу перешёл к делу Фриц. - Дома, дома. Ты проходи, не стой в дверях. Фриц зашёл, закрыл за собой дверь и пожал руку господину Штайнеру. В доме была всего одна комната, правда, довольно большая, совмещавшая в себе функции и общей спальни, и кухни, и мастерской сапожника. - Садись, Фриц, не стой. Грета на чердаке, вместе с матерью, сейчас позову её. Грета! – заорал господин Штайнер неожиданно зычным для человека его телосложения голосом, - спускайся, хватит там возиться. К тебе в гости пришли. - Иду, иду, сейчас! – услышал Фриц доносившийся откуда-то сверху голос Греты. - Я рад, - улыбаясь, обратился Штайнер к Фридриху, - что вы с ней, наконец, решились. Давно уже пора. Ты, Фриц, мне всегда нравился, хоть и отец у тебя, конечно, чудной немного. Дочь моя идёт замуж за солдата Империи. Не за торгаша, не за пахаря, не за охотника, даже не за ремесленника – за солдата, - он положил свою жилистую и натруженную руку Фрицу на плечо, - Тут гордиться надо. Грета, наконец, спустилась по лестнице с чердака – темноволосая, тонкая, голубоглазая, в простом сером платье – такая, какой её всегда и привык видеть Фриц. Она была вся растрёпанная и чумазая после работы на чердаке, но большие, как будто вечно удивлённые глаза её сияли радостью. Фриц! – воскликнула Грета и бросилась к нему через полкомнаты, попутно сшибив с ног какую-то пустую деревянную кадку. Фридрих смущённо обнял её на глазах у господина Штайнера. - Ну, как, Фриц? – задыхаясь от волнения, проговорила она, - Дали согласие-то? Ну, родители… Ты понял… - Мама согласна. Отец… ну, думаю, тоже. - Это хорошо. Всё хорошо… Только медленно как-то время течёт, дождаться не могу. - А я тут подарочек тебе принёс… Фриц протянул ей серебряный браслет гномьей работы. - На, держи. Глаза Греты ещё больше расширились от изумления, став, теперь, казалось, двумя бездонными озёрами. - Спасибо… Спасибо… - от волнения чуть не задыхалась она, - Но это же… Правда, Фриц… Это же не люди такое делали… - Ага, это гномы. - Да, солдат, - хмыкнул господин Штайнер, тоже разглядывая браслет, - Вещица славная. Сколько ж ты дал за неё?.. - Да не особо много. Гномецдобрый попался, за полцены, наверное, мне предложил, а, может, и того меньше. Я его, кстати, на нашу свадьбу за это пригласил. Тут Фриц, конечно же, немного покривил душой: всё-таки, Фургиль сам напросился прийти на свадьбу. Но за ту цену, за которую он продал браслет, пригласить его самому более чем следовало. Правда, тогда, около ларька, Фриц почему-то об этом не подумал. - Ну, теперь смотри, - рассмеялся Штайнер, - нам из еды не достанется ничего, а выпить-то тем более нечего будет. Знаешь, сколько в одного гномца влезает, а? - Слышал, - отозвался Фриц, - а вот теперь и увижу. - Вообще это щедрый какой-то гномец тебе попался. Обычно они не шибко щедрые. - Ну, не знаю. Повезло, наверное. - Слушай, Грета, - обернулся к дочке господин Штайнер, - Надень, а. Хоть посмотрим на тебя с этой штуковиной. - Да ну… - потупила глаза Гретта, - я грязная вся, чумазая такая. Для браслета этого. Правда. Вот свадьба наступит – тогда и надену, - оживилась она, - А сейчас – чего? Поскорее бы только… Тут с чердака наконец-таки спустилась и госпожа Штайнер. Она была женщиной примерно того же возраста, что и мама, но более поджарая, сухая и бойкая, совсем как её муж. Волосы её, длинные и местами седые, были собраны в косу, а глаза – голубые, которые именно от неё и получила Грета, - смотрели на всё внимательно, зорко и любопытно. - А, Фриц, - улыбаясь, сказала ему госпожа Штайнер, - Здравствуй. Ты садись, садись. Грета застенчиво спрятала браслет за спину. Чего она? Стыдиться тут нечего, что жених, солдат Империи, может такой подарок себе позволить. Никогда, конечно, не было у Гретты таких украшений: браслетик, всё-таки, больше подобало носить какой-нибудь дворянке, пусть и не из особенно богатой семьи. Да и где она будет носить-то его? Только по праздникам, да и тех, надо сказать, у простых людей немного. Ну, ничего. В конце концов, мелькнуло в голове у Фрица, не обязательно же ему всю жизнь оставаться простым солдатом. Вот если сделаться офицером, капитаном – это уже кое-что. Всё ведь ещё впереди. Посмотрим ещё, «фон» он или не «фон». Но это всё будет потом. Потом, после свадьбы… Фриц, наконец, сел за стол. - Пиво будешь? – спросил его Штайнер, - у нас тут бочечка стоит. А то смотри – с этим твоим гномцом на свадьбе и не напьёшься по-человечески! А я запасся. Не такой уж я и простой, что бы там ни говорили. - Да я-то… - попытался возразить Фриц. Но Штайнер уже наливал пиво в две здоровенных деревянных кружки – себе и Фрицу, приговаривая: - Давай, по кружечке хоть. Не гномское, багманское, конечно, зато наше, из Рейкланда, не какая-нибудь там моча ослиная штирландская… - И чего это ты удумал? – вмешалась госпожа Штайнер, - не надо ему пива, он солдат. А тебе – так и тем более. - Да тут того пива… И они выпили по кружечке. Потом – по второй. Потом – по третьей… Фриц вышел от Штайнеров только через час, да и то насилу убедив главу семейства, что ему, действительно, пора. Пить не закусывая было скучно, а если верить госпоже Штайнер, то ещё и вредно, поэтому к пиву быстро добавились жареная свинина и сваренные вкрутую яйца. Вдобавок ко всему, господин Штайнер был в этот день как-то особенно разговорчив и помолчать хотя бы с минуту было просто выше его сил. Говорили о многом: и о предстоящей свадьбе Фрица и Греты, и о щедром Фургиле, приглашённом на неё, и о почти месячной давности инциденте со зверолюдами, и о рыцарях без имперских знамён. И сошлись, конечно же, на одном: Грюнбургу, а, значит, и им всем, решительно ничего не грозит. Свадьба состоится, и никакая непонятная политика, никакие козлы, никакие пистолетчики с письмами в карманах этому помешать не в состоянии. Фриц, уже будучи немного навеселе, даже кричал, что видал он этих зверолюдов и что бояться их нечего, что надо прочесать Рейквальдский лес и показать им, где раки зимуют. А на западе можно будет подключить к этому делу гномцов с Серых гор… Штайнер под конец был уж совсем в плачевном состоянии и предлагал очень смелый проект по осушению сильванских болот и полному освобождению их от нежити. Неизвестно, что бы он ещё успел придумать, если бы Фриц не решил тогда уходить. Всё, хватит с него. А то придёт домой пьяный в стельку, а там ведь ещё с отцом придётся разговаривать. Мама-то наверняка его уже оповестила о женитьбе, но всё равно – разговор наверняка предстоит не из приятных. И Фриц снова направился домой. Да, денёк сегодня выдался хоть куда. Увольнительная, разговор с мамой, Фургиль, подарок Грете, Штайнеры… И ещё – эти странные рыцари. Рыцари без знамён. Кто же вы? Зачем, ну зачем же вы пришли сюда, втихий и мирный Грюнбург, зачем вы тревожите его жителей? Ведь ничего не будет, правда ведь? Вы уедете отсюда, так же, как и приехали, и так же будет провожать вас народ на площади… Хоть бы так и было. Хоть бы они, и правда, уехали и не оставили после себя никаких следов. Слишком уж всё это странно. Странно и подозрительно. Наступал вечер. Всё ниже и ниже опускалось солнце, всё ближе и ближе было оно к горизонту, и вот уже скоро должны были появиться на темнеющем небе Маннслиб и Моррлиб – сначала блеклые и нечёткие, они ночью вновь станут главными источниками света на безлюдных улицах. Фриц вышел на площадь. Там всё ещё сновали туда-сюда горожане, а у лотков стояли торговцы, некоторые из них даже продолжали расхваливать свои товары уставшими уже голосами. Но и тех, и других было значительно меньше, чем в то время, когда Фриц покупал браслет. Фургиля, например, видно не было: видно, собрал гномец весь свой скарб и пошёл ночевать. Кстати, где, интересно, он здесь живёт? Надо было спросить его. Видать, на каком-нибудь постоялом дворе остановился. По гномьим размерам, правда, никто, скорее всего, номеров в Грюнбурге не содержит, ну да Фургиль переживёт. Если не брешет гном, то у их брата жизнь намного более суровая, чем здесь, в Рейкланде. Взять, хотя бы, те же Восемь Пиков: жили себе, никого не трогали, а потом вдруг – раз… Восемь Пиков… Ну, вот опять. Почему-то мысли Фрица всё время возвращались к тем рыцарям на площади. И к словам Фургиля: «Вон, Восемь пиков. Те тоже вроде как были неприступные… А потом всё как обернулось…» Фриц попытался отогнать мрачные думы. У него свадьба. Ничего не случится, ничего им не помешает. Грюнбург стоит вот уже столько лет – и будет стоять… И всё же – что-то во всём этом было странное, неправильное, начиная от гонца и заканчивая рыцарями. Но это его не касается, чем бы оно ни было. Не касается совсем. Наконец Фриц добрался до дома. Он вновь открыл толстую и тяжёлую дубовую дверь, и вновь очутился в знакомой с детства комнате с камином, столом, стульями, креслом – там, где они сегодня разговаривали с матерью. Теперь за столом сидел отец, мрачный, тощий, седой, с торчавшими нелепыми клочками бакенбардами. Перед ним стояли стакан и наполовину опустошённая бутылка мутной водки. Больше в комнате никого не было. Господин Майер медленно и как будто неуверенно повернул голову в сторону Фрица. Похоже, он был в гораздо более плачевном состоянии, чем Штайнер после Рейкландского. - А… солдат наш… пришёл… - заплетающимся голосом проговорил он, - Жених наш… Заходи… присаживайся… Фриц закрыл дверь, подошёл к столу, но садиться не стал. Он знал своего отца. Иногда с ним такое бывало. Вдолбит себе в голову, что он невесть какой несчастный, и давай квасить. Это теперь до ночи продолжаться будет. Потомок дворян… - Подумать только… - продолжал господин Майер, - Мой сын… Сначала в солдафоны подался… а теперь вот женится… Тзинч знает, на ком… - Хватит уже бухать! – раздался из другой комнаты голос матери, - Бросай мне это! Загубишь же сам себя. Тут радоваться надо – женится сын наш. А ты… - А что – я? Хочу бухать – и бухаю… Вот он – хочет жениться – и женится… А мне нельзя, значит… если я хочу пить… Малость хоть… самую… Не обращая на него внимания, Фриц пошёл в свою комнату. Ничего, отойдёт. С ним всегда так. В ратуше с кем-то поругался – пьёт… Сын женится – тоже пьёт… Ну, хоть не буянит – и на том спасибо. Фриц сел на кровать. К нему, громко топоча по полу, подбежала Эмма – теперь уже не удивлённая и не напуганная, а бойкая, как и всегда, и положила ему на плечо нечёсаную кудрявую голову. - Женишься?.. - Ага… Женюсь. Послезавтра. - Понятно. Грета – она хорошая. Что бы там папа ни говорил… А она теперь с нами жить будет? - Наверное, с нами. У них там места мало в доме, а если ещё и я туда влезу… - А вы кого-нибудь пригласили уже? На свадьбу-то? - Да никого ещё особо. Только гномца одного. - Гнома? Настоящего, что ли? – удивилась Эмма, - Говорят, они все дурные. - Этот умный, - улыбнулся Фриц, - не боись. Рыцарей видела сегодня? По площади ехали. - Да нет, я дома тогда, наверное, была. Это потом уже ребята рассказывали соседские. Едут, говорят, на лошадях, доспехи блестят у них, и палащи красные с белым, и флаги… А что? - Да так, ничего. Интересно просто. - Фриц, а чего они у нас делать будут? Ездить-то будут ещё? А то я, может, когда-нибудь посмотрю, - с надеждой сказала Эмма. - Не знаю я чего им тут надо. Приедут, побудут немного и уедут, наверное. Такое было уже много раз. Зачем, ну зачем он опять про них вспомнил? Теперь с Эммой ещё – тоже о них говорит. Ей-то интересно, конечно. Но вдруг и взаправду это что-то значит? Зачем-то они приехали сюда, что-то им здесь, видать, нужно. Но – что? Фрицу вдруг вспомнилось собственное детство, когда он был примерно такой же, как сейчас Эмма. С замиранием сердца смотрел он на рыцарей, пистолетчиков, простых солдат, всегда таких доблестных и храбрых в рассказах деда, думая, что сейчас, вот сейчас отправляются они в поход бить каких-нибудь мерзких и тупорылых зверолюдов, или мертвяков, или норсков… А они просто меняли зачем-то дислокацию. Почему, отчего – это всё не важно. Теперь он солдат, но смысла приказов командования иногда как не понимал в детстве, так и до сих пор не понимает. Солдату, думать не нужно, он должен, прежде всего, выполнять. А думать ему вредно – на службе, по крайней мере. Ребят пригласить надо будет. Обязательно. И Ганса, и здоровенного Эрнеста, и Крюгера, хоть он, наверное, и не согласится, и Зигмунда, и алкаша Леопольда, и даже Кеммериха. Пусть все приходят. Не каждый день сослуживец женится. То-то они все удивятся, когда Фургиля увидят на свадьбе. А Грета… Нет, браслет этот хороший, тонкий, ей как раз впору, просто она не привыкла ещё. Сраду ей, красавице, никто ничего такого не дарил, а теперь вот он, Фриц… Как-то у них потом всё вместе пойдёт? Ничего, солдату платят не плохо. Гретта будет дома сидеть, а он – служить потихоньку, город охранять, деньги зарабатывать. Хорошая, спокойная жизнь. Мог бы он так жить, будь они фон Майерами, о чём так мечтал отец? Едва ли. У дворян вечно заботы, вечно какие-то свои проблемы. А ему лишних проблем и забот не нужно. Фриц глянул в запылённое окно. Закатывалось солнце, вновь освещая всё неистовым огненным светом. Смеркалось. Уже прятались честные граждане Империи по домам, закрывали ставни окон, запирали двери, чтобы встретить ночь в уюте и безопасности. Снова утихала вся эта дневная суета города, уступая место таинственной и пугающей темноте. Даже солдаты обычно не рисковали ночью шататься по улицам города, по крайней мере, в одиночку. Это было не их время, как и не время простых грюнбуржцев. Фриц посмотрел на небо – и снова увидел сегодня жирный и зелёный серп Моррслиб, который уже можно было заметить, несмотря на лучи заходящего солнца. Сколько тысячелетий уже светят на небосводе Моррслиб и Маннслиб? Сколько людей, сколько судеб, сколько свершений и деяний видели они вместе с солнцем, безучастно наблюдая с далёкого небосвода за мелкими, ползавшими по земле букашками? Они здесь, наверное, с самого начала мира, древнее людей, древнее гномов, древнее эльфов и, быть может, самого Хаоса. Они смотрели на всё то, что здесь творилось, и будут смотреть, пока этот мир не пойдёт прахом. А люди будут рождаться, жить, умирать, и он, Фридрих Майер, тоже в конце концов отживёт свой век и отойдёт от дел, а они так и останутся, словно ничего и не случилось… Но зачем ему думать об этом? Он солдат Империи. Он служит ей и будет служить, потому что знает: так надо, без этого нельзя, просто-напросто ему не жить без этого. Люди разные, но Империя, мощное государство, сумевшее выстоять против стольких ужасов, бурь, катастроф и потрясений – вот то единственное, что объединяет в одно целое лучшую часть людей Старого Света, всех её жителей. И недостойно сына Империи думать о том, что не касается ни его самого, ни страны, в которой он родился и вырос. Остаток дня прошёл без каких-либо происшествий. Наглухо закрыли двери и окна, дабы отгородиться от уже стучавшейся в них ночи. Отец, наконец, сдал и заснул прямо за столом перед бутылкой водки, и Фриц с матерью насилу перенесли его в кровать. Надо поспать. Завтра будет день тяжёлый и насыщенный, завтра надо будет готовиться к женитьбе, надо будет определиться, наконец, со временем, пригласить друзей, сходить к Фургилю, к Грете… А ещё – ещё есть те рыцари, рыцари без знамён, что приехали сюда непонятно зачем, непонятно почему, непонятно откуда – совсем как тот гонец с пистолетчиками. Что, ну что же им здесь нужно, зачем они мутят воду, когда вокруг так тихо и спокойно? Эти мысли не давали Фрицу покоя. Но, в конце концов, дневное утомление взяло своё. Все мысли, что были к месту и не к месту, вылетели из головы, как ни старались они там задержаться. Фриц забылся и заснул, как обычно, спокойным и безмятежным сном, несмотря ни на что.