Всюду Фрица окружала темнота. Она обтекала, обхватывала, липла, залезала за шиворот, и ничего – абсолютно ничего – с ней сделать было нельзя. Да, с Фрицем шли ещё двое, но и они терялись в этой почти непроглядной тьме, для которой ничего не значили ни Империя, ни зверолюды, ни весь Старый Свет. Эта странная, безразличная ко всему темнота была повсюду и везде, и лишь где-то вдали, за спиной Фрица, горели жёлтые огни факелов на стене, отделявшей родной Грюнбург от внешнего мира.
Они шли уже, наверное, около получаса. По правую руку тянулись поля, засаженные пшеницей и рожью, а по левую высился чёрной стеной безмолвный Рейквальдский лес. Да, из леса сейчас не доносилось никаких звуков, и даже зверолюды последние минут пятнадцать молчали. Словно лес выжидал какого-то момента, какого-то ему одному понятного сигнала, чтобы схватить ничего не подозревавших путников и отправить глубоко в своё тёмное заросшее деревьями чрево. Где-то там, вдалеке, слышался едва различимый плеск реки. Крюгер сказал, что, перейдя по мосту через Граувассер, они устроятся на ночлег где-нибудь неподалёку от дороги, но до реки пока что было далеко.
Почти всю дорогу доппельзольднер, как обычно, угрюмо помалкивал. И почти всё время он с выражением тревоги на лице вслушивался в зловещую тишину леса, будто бы каждую секунду ожидая оттуда нападения. Леопольд с Фрицем пытались болтать о всяких пустяках, имевших значение в той, прежней жизни, но разговор всё не клеился: то ли потому, что они, похоже, надолго оставили позади Грюнбург с его стенами, казармами, площадями, бюргерскими домишками и ратушей, то и из-за тяжёлого дыхания Рейквальдсокго леса, который начинался уже совсем рядом, метрах в десяти от дороги. Во всяком случае, говорить сейчас о том, что было до измены Грюнбурга, Фрицу не хотелось, а о том, что ждёт их впереди, он и вовсе предпочитал даже не думать. Что-то другое, видать, было у Фрица на уме, когда он решил отправиться в Альтдорф и доложить командованию о переходе Грюнбурга к раскольникам. Во всяком случае, Фриц не думал тогда ни о том, как им добраться до столицы по возможности быстро, ни о тех, кто скрывается в Рейквальдском лесу. Но правда, по-видимому, не хотела быть похожей на его мечтания. Правда была другая, суровая, непреклонная и жестокая, и Фрицу приходилось подстраиваться под неё. Да, пока ещё с ним ничего не произошло, но почему-то Фрица не покидало предчувствие того, что эту ночь они могут и не пережить.
- Ну, сколько ещё нам так переться? – уже второй раз за эти полчаса застонал Леопольд, потирая ушибленный бок. Хмель с него, по-видимому, уже сошёл за то время, пока они втроём шли по-над лесом, - Лошадок бы нам…
- А ты ездить-то на лошадке умеешь? – спросил его Фриц так беззаботно, насколько это вообще было возможно перед самым носом у Рейквальда. Он сильно сомневался в том, что этот пьяница вообще удержится в седле. Да и сам-то Фридрих ездить на лошади не умел: сколько там отец ни кичился благородным происхождением Майеров, лошадь купить и содержать всё равно не мог себе позволить.
- Надо будет – возьму и поеду, - буркнул Леопольд, - вот и все дела.
- Ну, знаешь ли… не так это всё просто, как ты думаешь. Я вот тоже думал: взял и пошёл в Альтдорф. А оно всё какое-то… не такое.
- Это всё лес этот поганый, как пить дать, - процедил сквозь зубы Кох и погрозил лесу слева кулаком, - Ишь, гад… Как будто смотрит он на нас, гнида такая, выжидает, кода мы бдительность потеряем. Как же, пусть ждёт, не на таких напал. Козлодоипоганые…
- Да уж, лесок тот ещё, жуть сплошная. Я разное о нём слышал, но чтобы он таким вот был…
Дальше стало ещё хуже. Всё сильнее и сильнее с каждой минутой давила на них безликая, безмолвная и оттого ещё более пугающая чёрная махина Рейквальда. Лес был силён, очень силён, стар, жаден и бесконечно чужд всему человеческому. И что-то словно бы неправильное было в том, что они втроём шли по этой дороге, а слева возвышался над ними этот лес, который каждым деревом и каждым существом ненавидел извечных своих врагов – людей. Именно она, эта слепая и тупая злоба больше всего давила на Фрица, и теперь уже хотелось ему только одного: повернуть назад. Назад, в Грюнбург, в родной город, туда, к своему отделению, где пусть и сволочи, но всё же – люди… Однако Фриц держался, боролся, ибо не затем он покинул этот серый и грязный город, обнесённый каменной стеной. Он должен добраться до Альтдорфа. Или… он никому ничего не должен?
Ещё не поздно отказаться от этой затеи, глупой и безнадёжной. Ещё есть возможность повернуть назад и возвратиться в город, подальше от этого ужасного леса, и там, за стенами, никогда не вспоминать о том, какова же эта чёрная громада деревьев вблизи. Кто гонит его в Альтдорф? Эта идея стать по своей воле вестником, гонцом, там, в Грюнбурге, казалась ему замечательной, но на поверку оказалась такой бредовой… И как здесь только отряды ездят, по тракту этому? Ну, да когда человек много, то, наверное, и страх-то не так сильно пробирает, и лес не так наваливается на тебя. Но есть ли он, этот путь назад? Фриц поругался с отцом, с сослуживцами, Грету до слёз довёл, а всё потому, что не принял новый режим. Что ему там делать, в Грюнбурге? Неужели же нечего ему там делать? Неужели он там просто-напросто лишний? Но здесь, в этой черноте, под чёрным небом, у порога чёрного леса, он лишний тем более. Они все здесь лишние.
Так думал Фриц, всё дальше и дальше уходя от Грюнбурга, а сбоку шёл Леопольд, уже весь бледный и покрывшийся потом, и спереди шагал Крюгер, такой же невозмутимый, как и всегда. И Фридрих понял, что не отступит. Пусть лес давит на него и дальше, всё сильнее и сильнее, пусть где-то впереди их даже, возможно, уже поджидают зверолюды – он не сдастся. Ему некуда больше идти, он сам выбрал себе эту дорогу.
Через некоторое время Леопольд начал сдавать.
- Слышьте, ребята, - начал он, - Ну, может, всё, хватит уже? Скорость скоростью, конечно, но, может, хоть вправо чуть уйдём, на поля? Оно, конечно, медленнее дело тогда пойдёт, но что-то уж больно мне этот лес не нравится. Как будто он нас заманивает куда-то, и чем дальше мы идём, тем глубже встреваем…
- Ага, - усмехнулся Фриц - невесело так усмехнулся, прямо как Крюгер, неожиданно для самого себя, - А то они нас в полях не достанут, козлы поганые. Там, если сильнее вправо взять, снова лес за полями начинается, вон, видишь, чернеет, зараза? Мы тут будто в коридоре каком.
- Никто уже никуда не свернёт, - протянул Гельмут Крюгер, не оглядываясь, ещё мрачнее, чем обычно.
- Это почему ещё? - возмутился Леопольд, - Чего это ты вдруг стал нам указывать, а, с какого перепугу? Да куда хочу, туда и иду, и ты тут мне командира из себя не строй. Тошно мне от этого леса уже, не могу я под носом у него идти…
Крюгер скривил рот в подобии усмешки.
- А всё потому, что
они давно уже знают, что мы здесь, - сказал доппельзльднер, оборачиваясь к Леопольду, - Пока что они только наблюдают, готовятся, поскольку понимают: всё равно мы никуда от них не уйдём. А если кто-то вдруг вздумает пойти не туда, то ему не поздоровится.
- То есть, - с недоверием спросил Фриц, - они нас в ловушку поймали? И ты это знал? Ведь знал же, да?
- Козлы очень хорошо умеют засады устраивать, - ответил Крюгер, - Нам до них в этом деле далеко. Мы в любом случае попались бы. Единственный наш шанс – отбиться.
- А чего ж эти гады тогда до сих пор не напали? Вот они ж мы все, как на ладони, берите, выскакивайте…
- В Рейквальде козлов не так много рыскает – и все небольшими группками. Оценивают, выжидают. Ждут, когда на привал остановимся, когда бдительность потеряем. Вот тогда и хотят нас взять. А если бы их было много – мы б с вами уже не разговаривали.
Сказать по правде, Фриц ожидал чего угодно, только не этого. Он помнил, как беспорядочной и нестройной толпой выбегали зверолюды из леса, преследуя пистолетчиков. Казалось, эти твари не способны организовать засаду, просто потому что им в козлиные их головы мысль такая не придёт. Что ж, похоже, Фриц ошибался: зверолюды оказались гораздо умнее, чем он считал.
- И что нам теперь делать? – с тревогой спросил Фриц у Крюгера, надеясь услышать что-либо хоть немного обнадёживающее.
- А ничего не делать. Смотреть по сторонам в оба, как смотрели, и не зевать. Когда будем делать привал, естественно, выставим часового. Если услышит малейший шорох – так пусть всех и будит. Назад уже не вернёшься.
Да, назад дороги не было. Теперь Фриц понял это окончательно, и правда встала между ним и Грюнбургом суровою чёрною громадой. И ещё больше ужасного Рейквальдского леса, населённого зверолюдами и ещё Зигмар ведает, кем, давила на его несчастный разум эта жестокая правда. Фриц покинул свой город, покинул то место, где он родился и жил, казавшееся теперь таким безопасным, даже уютным, несмотря на продажных солдат и управленцев, на рыцарей, на синие знамёна. Теперь оставался лишь путь вперёд. Он остался верен Империи – и теперь пришла пора доказать это самому себе. Главное – то, что он выбрал единственно верный путь.
Всё дальше и дальше шли они, и вот, наконец, впереди показались лениво текущие чёрные воды Граувассера, замысловато отражавшие свет двух лун. Журчала тихо вода, еле слышно шуршал камыш по берегам реки, где-то квакала одинокая лягушка. Словно призрак, пришедший из прежней жизни, каменной аркой перекинулся через реку величественный мост, так напоминавший почему-то Фрицу грюнбуржскую стену. Он был сделан руками людей, имперцев, и уже это прибавляло Фрицу какой-то непонятной, но оттого, казалось, ещё более сильной, уверенности. Словно бы этот старый, столько всего повидавший мост мог как-то уберечь их троих от ужасов леса.
Мост стоял на хлипких, исковерканных беспрестанно текущей водой опорах: громоздкая каменная конструкция, которая, казалось, давно должна была уже развалиться от времени. Но мост держался. Всё сильнее и сильнее с каждым годом подмывала вода каменные опоры, что несли его на себе вот уже столько лет, но он всё стоял – надменный, недвижный и гордый, словно насмехаясь над самою природой, так и не сумевший его сломить.
Мост этот был подобен Империи, точно так же держался он на чём-то зыбком и даже эфемерном, точно так же готов он был, казалось, уже рухнуть в ленивые чёрные воды реки. Но мост стоял, несмотря ни на что, назло природному хаосу, назло всем злоумышленникам и недоброжелателям своим - как и Империя.
А теперь вот кто-то, подняв синие знамёна, хочет расколоть эту Империю, уничтожить то, что с таким трудом воздвигали целые поколения людей… Откуда взялась такая мысль у Фридриха? Почему посчитал он, что повстанцы ведут к гибели всю Империю? Ведь Фриц и понятия не имел о надвигавшейся братоубийственной войне, о том, что курфюрсты различных провинций уже думали, как бы воспользоваться такой замечательной ситуацией и возвеличиться, залив кровью своих соотечественников Империю Зигмара – и раскольники играли во всём этом далеко не последнюю роль. Но что-то такое он чувствовал, что-то, что подсказывало ему: жизнь уже никогда не станет прежней.
Они взошли на мост. Крепкой и надёжной оказалась его мощная каменная кладка, и никто не поверил бы, идя по мосту, что там, внизу, держат его эти прохудившиеся опоры, которые до сих пор не рухнули лишь благодаря какому-то чуду. И Фриц не верил. Нет, это был какой-то другой, новый мост, прочный и величественный, а тот, видать, привиделся ему в некоем ненормальном сне.
Когда они перешли реку, вдалеке справа показалась цепочка крестьянских домиков, ставни которых уже были наглухо закрыты: похоже, какое-то небольшое селение, в котором вряд ли живёт больше ста человек. Здесь, чуть в стороне от дороги, они и устроили привал.
- Козлы по темноте видят получше нашего, - сказал им с Леопольдом Крюгер, - Надо было бы костёр разжечь, но это нам надо разве что в лес за хворостом тащиться. А в лесу ухлопают нас всех в два счёта. Так что придётся, если что, драться так, лунного света хватит. Дежурить пока встану я, а вы двое ложитесь. Уснуть-то вы, всё равно, не уснёте – зато, надеюсь, хоть немного отдохнёте, пока козлы не покажутся. Засады-то они на совесть делают, но ждать, вот так вот, когда добыча прямо на виду, ну очень не любят – так что нам, думаю, недолго ждать осталось. В общем, будьте наготове. Только бы стрелков у них не было…
Фриц с Леопольдом повиновались. Да, странная это была ночь. Сначала идти в темноте с этим проклятым Рейквальдским лесом по левую руку, а теперь вот лежать на голой земле и ждать, что в любой момент Крюгер может подать знак, и тогда начнётся что-то такое… Каким он будет, этот бой, если, конечно, прав Гельмут, и зверолюды вот-вот выскочат из лесу? Быстро всё закончится или нет? А может, его самого убьют – копьём, стрелой, каменным топором… При мысли об этом Фриц задрожал всем телом, как от лихорадки. Почему-то ему никогда раньше всерьёз не приходило в голову, что его здесь могут убить. Теперь он не смотрел с высокой и безопасной грюнбуржской стены на бой пистолетчиков со зверолюдами и не стоял на площади в стороне от кровавой бойни. Теперь Фрицу придётся драться самому – если он, конечно, хочет выжить. Никуда от этого уже не денешься…
Всё началось даже раньше, чем Фриц предполагал. Никаких странных звуков из лесу не доносилось, но Крюгер, обходивший до этого их подобие лагеря, внезапно остановился и прошептал:
- Готовьтесь. Сейчас появятся.
Фриц вскочил, рука его потянулась к мечу. Леопольд схватился за сучковатую палку, подобранную им ещё в городе по совету Крюгера. Кусты слева зашевелились. Затем послышался низкий утробный рык, и в свете луны Фриц увидел выскочившее из кустов существо. Это был не зверолюд, но что-то общее с ними тварь, определённо, имела. Больше всего она походила на огромную собаку, высокую, горбатую, поджарую, покрытую густой чёрной шерстью. Хвоста у зверя не было: вместо него болтался какой-то мохнатый мясистый обрубок. А голова чудовища вообще не походила на собачью. Сплюснутая сверху и снизу, широкая, она состояла, казалось, из одной всё время раскрытой слюнявой пасти, усеянной кривыми жёлтыми зубами, беспорядочно торчавшими из дёсен. Маленькие тупые глазки горели болезненным и безумным желтоватым огнём, а по бокам черепа, что самое странное, торчали причудливо закрученные рога, напоминавшие бараньи. Да, чем-то существо это походило на зверолюдов, то же нелепое и бессмысленное уродство было в нём, та же беспредельная злоба и, главное, то же неестественное сходство с чем-то привычным, домашним, повседневным.
И опять всё произошло очень быстро, даже неожиданно быстро для Фрица. Зверь, исступлённо захрипев, бросился на Леопольда. Краем глаза Фриц успел заметить ещё одно такое чудовище, тоже выскочившее из кустов и теперь с огромной скоростью бежавшее прямо на них. Леопольд неуклюже выставил перед собой дубину, пытаясь защититься. Огромный зверь врезался в него, Леопольд закричал, забился в ужасе, тщетно пытаясь оттолкнуть существо от себя. Уродливые зубы чудовища сомкнулись на правой руке Леопольда. Солдат закричал ещё истошнее, выронил дубину и лягнул зверя сапогом, но тот, казалось, даже не замечал попыток солдата защититься. Во все стороны брызнула кровь Леопольда, заливая Коха и вцепившуюся в его руку тварь.
Фриц уже не видел ничего, что происходило вокруг, не помнил, кто он и что с ним было раньше. Он до боли стиснул в руке купленный у кузнеца меч и бросился на существо, от которого безуспешно отбивался Леопольд. Меч мягко вошёл в податливый поросший чёрной шерстью бок чудовища, не ожидавшего атаки. Тварь завизжала, заскулила, словно бы обычная раненая собака, и отпрянула от Леопольда. На сухую жёлтую траву у дороги обильно лилась кровь, но зверь пока сдаваться не собирался. Просто теперь он вместо Леопольда уставился на Фрица, готовясь к новому прыжку. Фриц взял короткий меч в обе руки и неумело попытался сделать выпад в голову существа, но зверь успел отпрыгнуть назад. Судьба чудовища была уже предрешена: рана в живот, вероятно, окажется смертельной. Вот только вместе со своей эта тварь могла унести и ещё чью-то жизнь.
Фриц продолжал наступать, упрямо сжимая в руках пехотный меч. Зверь медленно пятился назад, в сторону леса, хрипло рыча и время от времени поскуливая от боли. Фриц снова взял меч одной рукой. Откуда-то слева доносились крики и шум борьбы, но он не обращал на них внимания. Фриц видел перед собой только это уродливое собакоподобное существо. Кто-то из них должен умереть. И хорошо бы этот кто-то был не он…
Фриц рванулся вправо и изо всей силы ударил по левой передней лапе чудовища. Клинок вновь вспорол волосатую кожу и глубоко вошёл в жилистую плоть. Зверь взвыл от боли и попытался ухватить зубами Фрица за ногу. Но проворство изменило ему в этот раз – то ли из-за ран, то ли ещё непонятно почему. Фриц отскочил вбок, продолжая держать меч перед собой, уже готовый атаковать снова.
Внезапно громкое безумное блеянье донеслось до Фрица откуда-то справа. А затем лишь каким-то чудом ему удалось увернуться: там, где он только что стоял, воздух со свистом разрубил топор зверолюда. Фриц бросил взгляд на нового противника. Зверолюд был ростом примерно с него, может, даже чуть ниже. Он стоял, широко расставив ноги, раздвоенные, с козлиными копытами, поросшие рыжей шерстью. Голова зверолюда была почти лысой, с массивным выступающим вперёд подбородком и приплюснутым, будто сломанным, носом, украшенная маленькими коническими рожками и козлиными ушами. Глубоко посаженные чёрные глаза в упор смотрели на Фрица.
Мешкать было нельзя. Зверолюд ударил вновь своим топором, метя Фрицу в голову. Фриц понял, что отскочить не успеет. В отчаяние он ударил мечом по топору, надеясь отбить удар. И тут почти мгновенно произошли сразу несколько событий. Левое плечо Фрица пронзила жуткая, нестерпимая боль, такая, какой он не чувствовал ещё ни разу в жизни. Словно мясо разрезали и начали засовывать в рану раскалённую железную проволоку. Между тем, зверолюд заревел, как раненый бык, и схватился за кисть правой руки. Рука чудовища вся была залита кровью, топора в ней уже не было, от трёх пальцев остались лишь кургузые обрубки. Похоже, хотя Фриц и не смог отбить удар, ему удалось, всё же, отвести топор в сторону и лишить зверолюда трёх пальцев, а вместе с ними и оружия – судя по всему, топор ранил его в плечо, уже выпущенный из руки противника.
Но тогда у Фрица не было времени думать о том, что произошло. Насилу удержавшись на ногах, он вновь ударил мечом всё ещё ревевшего от боли зверолюда – на сей раз в живот. Меч вспорол беззащитное брюхо нелепого чудовища, этой кошмарной помеси козла и человека, и на землю склизкими кровавыми комками посыпались внутренности зверолюда.
И тут что-то со страшной силой толкнуло Фрица в бок и, навалившись на него, опрокинуло в траву. Фриц почувствовал на лице вонючие липкие слюни и прерывистое горячее дыхание. Недобитый зверь. Сейчас, вот сейчас нужно было защищаться, но руки, как нарочно, выпустили меч, и тот лежал теперь где-то неподалёку, недосягаемый. Сил почти не оставалось: слишком многое он сегодня уже отдал. Неужели же это конец? Неужели же вот так всё и закончится? Он хотел добраться до Альтдорфа, хотел донести вести об измене Грюнбурга. И что же – его маленький поход провалиться, так и не начавшись? Лишь сейчас, в эти жуткие мгновения, Фриц понял, как отчаянно он хочет жить, как боится потерять эту свою жизнь. Пусть она останется, пусть будет, хоть какая-то, но всё же…
Однако тело Фрица отреагировало даже тогда, когда разум уже почти сдался. Не отдавая себе отчёта, Фридрих сделал то немногое, что ещё мог: вскинул правую руку и с силой ткнул пальцем в жёлтый глаз чудовища. Зверь, уже, похоже, медленно соображавший, взвыл от боли и попытался отдёрнуть голову. Фриц схватил этот мерзкий обтянутый кожей череп двумя руками, привстал и надавил ещё сильнее. Существо продолжало мотать головой, пытаясь освободиться от хватки. Палец глубоко вошёл в глазницу, оттуда уже сочилась кровь. Зверь в ярости метался из стороны в сторону, тряс головой, лязгал челюстями, стремясь ухватить хоть что-нибудь… А потом он затих.
Фриц не помнил ничего. Он как-то машинально вынул палец из глазницы чудовища и повалился на спину, раскинув в стороны руки. Над собою Фриц увидел какую-то тень, закрывавшую собою звёзды. Он пригляделся. Над Фрицем стоял окровавленный, но такой же невозмутимый, как и всегда, Гельмут Крюгер. Как странно, что он до сих пор помнит, как зовут этого человека. Давно пора бы забыть, а он – помнит… Словно откуда-то издалека, из неведомых космических далей, донёсся до Фрица голос доппельзольднера:
- Вставай, Фриц. Поднимайся. Идти надо.
- Отстань ты от меня… Всё… Кончилось уже всё…
- Вставай, - стальным голосом приказал Крюгер и пнул Фрица ногой в бок, - Это только начало. Сейчас будут ещё.
Собрав последние силы, Фриц встал на ноги. Плечо ужасно болело, из раны текла тёмно-красная, казавшаяся в темноте чёрной, кровь.
- Меч подбери. Пригодится ещё. Фриц поднял окровавленный меч и огляделся. Рядом лежал мёртвый зверь с перерубленным пополам хребтом: похоже, его добил Гельмут. Чуть поодаль слабо дёргался лежавший среди собственных внутренностей зверолюд. Крюгер подошёл к нему и ударом сапога сломал шею. Зверолюд затих и больше уже не шевелился. Дальше лежали ещё два трупа: окровавленные останки другого зверя, похожего на того, с которым дрался Фриц, но с какой-то зеленоватой шерстью, и рядом – ещё один зверолюд. Похоже, с ними разделался Крюгер. Потому-то Гельмут сразу и не пришёл на помощь Фрицу: не до того было.
Откуда-то справа донёсся до Фрица сдавленный, полный боли стон. Леопольд.
- Ах, ты ж, сволочюга, - задыхаясь, хрипел солдат, - Ребят, подняться… дайте…
Фриц взглянул на Коха. Правая рука Леопольда, вся изуродованная зубами чудовища, была вся в крови, но больше ранений у него, вроде бы, не было. И то хорошо.
Фриц подошёл к лежавшему на земле Коху и протянул ему руку. Леопольд схватился за неё своею здоровою рукой и с трудом поднялся на ноги. Крюгер подошёл к ним, держа в руках моток какой-то бечёвки.
- Это всё перевязать надо, - сказал он невозмутимо, - Фриц, давай руку.
Крюгер затянул жгут у самого основания плеча. К боли в руке прибавилась теперь ещё и боль от верёвки, врезавшейся в кожу, но кровь течь перестала. То же самое Крюегр сделал и с Леопольдом, только руку перетянул у локтя: выше ран не было. Сам же доппельзольднер, казалось, не получил в этой схватке ни царапины.
Только сейчас на Фрица навалилась вся тяжесть того, что произошло. Это был его первый бой – и он чуть не стал последним. Сколько раз его могли убить? Два – это уж точно. Зачем пошёл он в Альтдорф, по этой дороге? Зачем вообще здесь эта странная дорога, если рядом – лес?.. Их было четверо: два зверя и два козла. Но Фриц, и Леопольд, и Крюгер, умудрились выжить. Выжить – и даже перебить их всех, никого в живых не оставить. Вот, он своему все кишки выпустил, сволоте такой, чтоб и не думал даже топориком своим сраным махать. Ещё не вечер, гниды рогатые. Он ещё будет сражаться, и Крюгер тоже. Леопольд, правда, уже не боец – наверное, до самого Альтдорфа. Но от него что так, что так толку мало. И чего это там Крюгер говорил, что-де с Коха польза может какая-то быть?.. Ну, всё ещё нормально обошлось. Нормально всё. Пусть идут козлы – ещё и ещё. Только – почему же ему сейчас так погано?..
Фриц упал на колени и упёрся взглядом в пожухлую и истоптанную траву. Его вырвало. Потом ещё раз. И ещё… Во рту стало кисло и мерзко, зубы скрипели друг о друга. Надо было подняться, надо было идти дальше, несмотря ни на что, но Фриц не мог. Он весь дрожал, как в лихорадке, пот градом катился с него. На лице были слёзы вперемешку с соплями. Как же всё это погано, ну как же погано…
Фриц понял, что у него не осталось больше сил. Хотелось снова лечь на траву – и лежать, лежать, лежать… Пусть потом будут хоть зверолюды, хоть раскольники, хоть кто-нибудь совсем неведомый и непонятный – но только пусть всё это будет после. Не сейчас. Сейчас нельзя. Фриц плакал, плакал, сам не зная, над чем, уставившись в эту мёртвую траву, которую не мог оживить ни один дождь. Всё было каким-то не таким, как надо, каким-то уродливым, отвратным, неестественным. Не должно всё так быть. Должно быть как-то по-другому. Но – как?
- Кончай ныть, - процедил, наконец, Крюгер, - Нарыгался, а теперь вставай. Нечего здесь делать больше. В Альтдорфе ныть будете, если доживём до него. Поднимайтесь, пора.
И Фриц снова поднялся – почему-то не мог он или не желал сопротивляться воле этого железного голоса. Здесь Крюгер знает всё много лучше их обоих, вместе взятых. Значит, ему и указывать, что им делать дальше.
- Это только разведка была, - сказал Гельмут, - два боевых пса и два унгора, как и всегда. Вы не думайте, остальные, скорее всего, знают уже, что мы этих перебили. Так что чем скорее мы смоемся – тем лучше.
- А куда? – спросил Фриц, - Дорога-то всё время рядом с лесом идёт. Или, всё-таки, в поля податься? Но там же всё равно лес – с другой-то стороны, так что далеко не отойдёшь…
- Нет, - отрезал Крюгер, - они и в полях нас достанут и не успокоятся, пока в клочки не порвут. Козлы за своих мстят – почти как гномы. Нет, мы пойдём туда, - доппельзольднер показал рукой на видневшиеся далеко справа сельские домики, - вон в тот гадюжник. Так я и знал, что придётся где-нибудь под крышей ночевать, да вот всё думал – обойдётся как-нибудь более-менее спокойно, надеялся непонятно на что. А вот нет…
- А они нас пустят? – обеспокоенно спросил Фриц.
- Пусть попробуют не пустить, - прохрипел баюкавший свою израненную правую руку Леопольд, - Люди погибают, а они пускать не будут… Без их приглашения вопрёмся, значит.
- Пустят, - спокойно сказал Гельмут, - Куда они денутся…
В кустах между лесом и дорогой вновь послышался тревожный шорох. Кто-то явно сюда крадётся. Козлы. Но сколько их там на этот раз?
- Времени нет! – закричал на них Крюгер, - Бегите туда, к деревушке, я прикрою.
- Чего? – уставился на него Фриц, - А ты-то как же?
- Догоню вас потом, - отмахнулся доппельзольднер, - Бегите, пока ещё есть силы. Вы оба ранены, толку от вас не будет никакого. А я это всё уже проходил…
Из темноты леса с блеяньем выскочил новый зверолюд, похожий на тех, что были в разведке – один из унгоров, как называл их Гельмут, – весь поросший мелкой чёрной шерстью. В когтистых кургузых руках чудовище сжимало грубое копьё с кривым древком и зазубренным наконечником из кремня.
- Быстро! – снова закричал Крюгер, - Бегите отсюда! Некогда ворон считать.
Но они всё ещё стояли, не смея пошевелиться, ничего не соображая. Унгор направил своё копьё в грудь Крюгеру, но тот быстрым и точным движением отвёл древко в сторону громадным лезвием цвайхандера, а затем, крутнув меч обеими руками, снёс зверолюду голову. Доппельзльднерпнул обмякшее тело унгора и стал медленно пятиться назад. Из кустов выскочили ещё два зверолюда и одновременно с блеяньем и рёвом устремились на Гельмута.
И Фриц побежал. Внезапно, непонятно, почему и отчего, – побежал. Хотелось поскорее убраться отсюда, от этого побоища, от этих чудовищ. Только бы не снова, только бы не снова… Фриц бежал сломя голову от этих звуков битвы; за ним, стараясь не отставать, нёсся Леопольд.
Как это они оставили Крюгера одного? Да, Гельмут, конечно, солдат опытный, но всё зависит от того, сколько ещё прибежит зверолюдов. И почему Крюгер сам не бросился бежать вместе с ними? Понятно, что он тылы прикрывает, но если б они бежали все – может, и выжили бы тоже все. А теперь вот никто не знает, как оно всё обернётся. Урод ты, всё-таки, Фриц. Крюгер там тебя прикрывает, а ты его умирать оставил. Ну, может, и не умирать, но всё же… Как это всё мерзко, отвратно, подло… Как-то всё совсем не так…
И вновь в боку закололо, и вновь каждый вдох стал обжигать несчастные натруженные лёгкие Фрица. Во рту стало сухо, ноги двигались словно бы помимо его воли. Постепенно стих шум битвы, но до деревеньки было ещё далеко. Стояла середина лета, и рожь выросла высокой и густой, колосья её уже начинали сгибаться под тяжестью назревавших зёрен. Нелегко было продираться через поле. Стебли ржи иногда доходили Фрицу до шеи, их приходилось раздвигать руками. Голова Леопольда виднелась неподалёку справа.
Так зачем же ты решил пойти этим путём, Фриц Майер? Что, хотел донести до Альтдорфа важные вести? Дурак ты, идиотина полнейшая, они наверняка уже туда дошли без тебя. Показать себя захотелось? Убил козла, псу боевому глаз выдавил – молодец, молодец… А теперь вот бежишь, удираешь, как последняя мразь, жизнь свою никчёмную спасаешь, пока товарищ по оружию тебя прикрывает. Выделиться хотелось из толпы? Выделился, нечего сказать. И даже одного придурка-алкаша за собою потащил. Вот только чем ты больше выделился, преданностью или глупостью?
Ты никто, Фридрих Майер. Ты был никто, есть никто и будешь никто. Бессловесная, безвольная пешка – вот кто ты на самом деле. Это игра, крупная игра, и игроков в ней множество. И каждый хочет добиться чего-то своего, каждый друг, прежде всего, самому себе, а другие ему интересны, лишь пока их можно как-то использовать. Это и называется – политика. Зачем же ты влез сюда, Фриц? Разве плохо тебе было в Грюнбурге? Разве не любишь ты Грету, свадьбу с которой сам же и сорвал во имя служения Империи? Вот только – нужен ли ты Империи?
Нужен. Нужен, нужен Империи! Он, Фриц Майер. Такие, как он, такие, как Леопольд – все, кто готов рисковать ради неё жизнью, все нужны ей! Ведь их так мало… И поэтому они должны жить. Поэтому нужно бежать дальше.
Так они вдвоём и добрались до деревушки. На небе светили белым и зелёным Маннслиб и Моррслиб; ветер спал, не беспокоя ни одного из тяжёлых колосьев ржи. Было тихо, настолько тихо кругом, что лишь слабый шорох их шагов нарушал эту звенящую тишину. Словно там, далеко позади, и не шёл сейчас страшный бой. А, может, всё уже кончилось? Может, убили зверолюды Крюгера, разорвали на части и сожрали? Как-то он там? Может, он уже умер? Принёс себя в жертву… ради них?
Фриц отогнал назойливые и горькие мысли и оглядел ближайший домишко. Старые деревянные доски, всё ещё мокрые от недавнего дождя. Соломенная крыша, намокшая от недавнего ливня. Двор, огороженный низеньким забором, во дворе – собачья будка, какое-то кривое покосившееся строение – наверное, курятник – вдалеке большой и низкий хлев… Живут здесь люди, живут, похоже, давно уже, на отшибе, и ни до каких там раскольников им дела нет. Лес, конечно, неподалёку, но вряд ли сюда забредают зверолюды. Сколько лет уже стоит здесь это селение? Сколько времени беды обходили его стороной? Впрочем, это сейчас не важно. Они сами несут сюда беду.
Они пришли, непрошенные и нежданные - два оборванца, оба раненые. А за ними, быть может, сейчас идёт уже целая толпа зверолюдов. Вот так-то, Фриц Майер, вновь заговорил где-то внутри него противный внутренний голос. Ты принял сторону Империи в этой грядущей войне, да. Но что ты несёшь имперцам? Возможно, ты ведёшь на эту тихую, никогда не ведавшую настоящего горя деревушку стадо козлов, которые сравняет её с землёй и вырежут всех её жителей во славу богов Хаоса. Сволочь ты, Фриц. Сволочи вы оба.
Фриц подбежал к входу во двор. Дверь была заперта на простенький засов, но так, что даже снаружи можно было, перегнувшись через заборчик, отодвинуть его. Видимо, и забор-то был границей чисто символической, отделявшей землю одной семьи от земли других. Фриц открыл калитку и зашёл во двор; Леопольд, колеблясь, последовал за ним.
В темноте конуры кто-то завозился, зашуршал, а затем оттуда послышался злобный предупреждающий рык. Цепь зазвенела, и ещё через несколько секунд из конуры вынырнула здоровенная лохматая собака, враждебно оглядывающая незваных гостей. Это была обычная собака, спутник человека; ничего общего не имела она с той тварью, с которой Фриц дрался по дороге сюда и которую Крюгер назвал боевым псом. Наоборот, это та уродина в чём-то копировала обычную собаку, подражала ей, как будто пытаясь благодаря такому нелепому сходству казаться ещё страшнее и противоестественнее, чем на самом деле. Боги Хаоса… Ну и извращённое же у них мышление. Чтобы создать такую тварь, нужно обладать каким-то иным разумом, совершенно непонятным нормальному человеку. Странно всё это…
- Эй, хозяева! Есть кто дома? Люди! Открывайте! – закричал Фриц, подошёл к двери домика, плюнув на то, что может оказаться в пределах досягаемости собачьих зубов, и застучал в неё.
Собака залаяла, цепь с лязгом натянулась. По ту сторону двери послышалась какая-то возня. Наконец дверь медленно приоткрылась, и в глаза Фрицу ударил ослепительный жёлтый свет.
В проёме стояли два человека. Первым был невысокий седой старичок с бородкой клином, неприятно напомнившей Фрицу о козлах. В руках он судорожно сжимал заряженный арбалет, готовый оборвать жизнь хотя бы одного из непрошенных гостей. За ним стояла заспанная старушка, державшая в руках масляный фонарь и смотревшая на них обоих с недоверием и страхом.
- Кто такие? – грозно спросил их старик, переводя арбалет с одного на другого, - Чего стучите, честных людей будите?
- Переночевать надо, - ответил ему Фриц, - Заплатим…
- А с кем это вы дрались? – с подозрением спросил дед, оглядывая раненые плечо и руку Фрица и Леопольда, - Что, душегубы какие, небось? А ну валите отсюдова, пока…
- На нас козлы напали, - сказал Фриц, решив, что скрывать правду всё равно бессмысленно, - Зверолюды. Нам бы схорониться надо на остаток ночи.
- Ещё чего не хватало! – закричал дед испуганным голосом, - Вон отсюда! Пшли прочь из деревни нашей! Если только вы сюда приведёте эту мразоту…
- Чего? – осадил его Леопольд, - Да мы сами зайдём, нам по барабану, что ты там лепечешь. Уйди с дороги, дедок!
- Выстрелю сейчас! – фальцетом закричал старик, - Ушли отсюда, оба!..
- По сотне серебром с каждого! – оборвал его Фриц, - С рассветом уберёмся, как будто нас здесь и не было, обещаю.
Старик заколебался и опустил арбалет. Да, деньги, они такие, любые двери откроют, любой город возьмут, любую армию сокрушат…
- Соглашайся, - зашипела ему возбуждённо бабка, до этого угрюмо молчавшая, - Двести сребреников на дороге не валяются.
- Ладно, идёт, - сокрушённо вздохнув, сказал старик после секундного размышления, - Только тихо, и чтоб безо всяких там выкрутасов. Если кто вздумает чего стибрить – пристрелю, так и знайте!
Они вошли в дом, и дед тут же запер толстую дубовую дверь на засов.
- Деньги наперёд, – сказал Фрицу старик и предостерегающе вскинул арбалет, - А то знаю я вас – слиняете утром и ищи вас потом, свищи…
Фриц с тяжёлым сердцем отсчитал две сотни и отдал монеты старику. Оставалось у него всего ничего: какая-нибудь тридцатка серебром, ну и медяки. Много, эх, много он отдал. Надо было поторговаться, конечно. Но кто его, с другой стороны, знает, этого деда…
Дом у старика со старухой был самый обыкновенный, такой, какой бывает у подавляющего большинства фермеров. На комнаты он не делился, как и дом Штайнеров. Здесь были камин, стол с четырьмя табуретами, три низенькие кровати по углам – в общем, как в самом обычном доме, ничем не отличающемся от других таких же. С потолка свисали вяленые окорока, рыба, связки чеснока и перца. Старик кинул на пол около стола выделанную оленью шкуру.
- Ложитесь, - сказал он, - Места хватит, не жирные. Наутро – чтоб духу вашего здесь не было.
Они легли на шкуру, пихая друг друга. Вроде бы она и большая, шкура эта, но не так, чтобы уж очень. Ишь, жмот какой этот дед, не мог две постелить… Хотя – и его понять можно. Спал себе, никого не трогал, и тут вдруг – запираются двое, оба раненые, запыхавшиеся и, по их же собственным словам, преследуемые зверолюдами. Любой бы таких погнал, если они, конечно, плату солидную не предложат. Фриц и предложил – причём немаленькую, очень даже…
Фридрих рассеянно огляделся по сторонам. Нет, сейчас он точно не заснёт. Слишком уж много всего произошло сегодня, в этот безумный, безумный день. Синие знамёна, собрание у ратуши, бойня, отец, солдаты, меч, бегство, зверолюды… Бред какой-то. Слишком много всего. С ума сойти можно, как много всего. Заснуть бы ему сейчас. Как же он устал от всей этой ерунды… А вот – ни в одном глазу, и всё. Крюгер… Где-то сейчас Крюгер? Видать, лежит уже давно где-нибудь в поле, изуродованный, растоптанный. А может, и того не оставили от Гельмута эти уроды. Совсем на части разорвали. Они, говорят, человечину всему другому мясу предпочитают…
Фриц понял, что снова плачет. Он – солдат Империи, ему нельзя… но почему-то он не может по-другому. Тёплые слёзы катились по лицу Фрица, а он даже не в силах был их смахнуть. Будто бы теперь уже и здоровая рука его отнялась, и ноги, и веки – всё отнялось, словно он уже умер и смотрел сейчас на мир безжизненными глазами холодного трупа. Какие же они оба мерзавцы. Мертвецы. Только плакать и осталось теперь. Но – мёртвые не умеют плакать. Плачут живые и только живые. Но только как может живой духом своим совершить такое? Кем надо быть, чтобы бросить Крюгера? Зверолюдом? Вот-вот, зверолюды они все и есть. Ничем они не лучше зверолюдов. Страшная правда вдруг тяжёлой волной накатила на Фрица. Крюгер умер, чтобы они могли жить. Кто они были для него? Так, сослуживцы, знакомцы, попутчики – не более того. Так зачем же он это сделал? Мог бы побежать вместе с ними, чем бы это ни закончилось. Мог бы, наконец, просто скрыться, убив уже двух своих противников, когда Фриц дрался с боевым псом, оставить их ни произвол судьбы, чтобы они, по меньшей мере, задержали новую волну зверолюдов, что дало бы ему время сбежать. Но Крюгер не сделал этого. Он спас их обоих, а сам…
Нет, этого не должно было случиться. Это всё должно было произойти как-то совсем не так. Никак ни покидало Фрица ощущение того, что всё происходящее неправильно и бредово. Всё это всегда рассказывают как-то иначе. Как-то совсем иначе.
Наконец, усталость начала овладевать Фрицем. Он продолжал думать, но мысли делались всё тяжелей и тяжелей, всё неподъёмней и неподъёмней… Глаза начала заволакивать бледная пелена. Спать хочется… Ну просто вообще сил нет… Картины этого сумбурного дня вновь и вновь проносились перед взором Фрица. Вот рыцари без знамён прорубаются сквозь толпу, вот отец со сломанным носом что-то кричит ему, вот зверолюд держится за окровавленную кисть руки… А потом – на него сверху упала чернота.
***
Снег. Холодный-холодный белый снег, чистый и незапятнанный, лежит на чёрных шипастых выступах обсидиана. Кругом ни души. В заледеневшем фьорде царит полная тишина, если не считать мерного грохота курящегося далеко к востоку отсюда вулкана, чья дымящаяся верхушка, будто срезанная каким-то неведомым великаном, выглядывает в промежуток между двумя высокими пиками.
Он стоит на берегу фьорда и всматривается вдаль. Там, на другой стороне, отделённой от него бело-голубым ледяным полем, идёт бой. Там сражаются имперцы, сражаются с кем-то, кого он, как ни вглядывается, никак не может определить. Он видит всё хорошо, даже слишком хорошо. Мечники, прикрываясь ростовыми щитами, отражают натиск неведомых врагов. Арбалетчики и аркебузиры ведут огонь, расположившись на высоте позади линии пехотинцев. Чуть дальше стоят две батареи мортир, прикрываемых копейщиками, и тоже стреляют, стреляют, стреляют… Рыцари заходят с фланга, намереваясь стальным кулаком обрушиться на неприятеля. А в небесах – в небесах парит громадный грифон, сильнейшее и благороднейшее из существ Старого Света, и на спине его – Император. Карл Франц. Он не видит лица Императора, словно сокрытого от взора смертных ярким золотым светом. Он видит только сияющие на солнце доспехи, видит сине-красный с золотом плащ, видит Гхал Мараз, молот Зигмара… Раз за разом обрушивается грифон с небес на вражьи рати, и с каждой атакой всё нерешительнее и пугливее становится противник, всё ближе и ближе победа имперских войск, как всегда, блистательная и героическая.
Он теряет что-то. Он чего-то недопонимает, чего-то не видит… Но – чего? Словно бы он уже утратил что-то очень важное, и это что-то никогда уже не вернёшь, как ни старайся. Ему хочется заплакать, и он опускает голову вниз. Во льду фьорда отражается его лицо – молодое, но какое-то отрешённое, даже безумное, с невидящими затянутыми белым туманом глазами слепца…
Фриц проснулся в холодном поту. Его всего била дрожь, как в лихорадке. Что же это, что? Что за дурацкий сон… Они ушли из Грюнбурга, как Фриц и хотел. Ушли от зверолюдов. И вот теперь они здесь, в безопасности. Тогда почему же ему так страшно? Почему никак, даже наяву, не покидает его это пришедшее из сна ощущение, будто он что-то потерял, упустил? Какой странный сон… Нет, этой ночью он уж точно не сможет спать спокойно. Что-то произошло с ним сегодня, что-то гораздо более значительное, чем те события, о которых он вспоминал. И это что-то пугает его.
От нечего делать Фриц вновь принялся смотреть по сторонам. Вот бабка дрыхнет на кровати. Вон на другой кровати лежит старик и, разумеется, не спит, а смотрит на Фрица пристально, но вместе с тем прикрыв глаза, чтобы уж, видать, не слишком нагло подглядывать. Арбалет висит над головой у деда.
Фриц только сейчас оглядел оружие старика. Арбалет был древний, ложе его снизу треснуло, плечи иссушились от времени, а тетива местами висела дряблыми лохмотьями. И как, интересно, они сразу всего этого не заметили? От силы на один выстрел, слабый-преслабый, хватило бы этого арбалета, а потом он рассыпался бы просто, не выдержав издевательств над собою. Просто-напросто на испуг их брал старик. Ничего-то у него не было, ничего не мог он им сделать.
На третьей кровати тоже кто-то лежал, свернувшись калачиком. Лица Фриц не видел, но похоже было, что это ребёнок, возрастом, может, примерно с Эмму. А может, и нет – так разве разберёшь чего? Фриц поглядел на Леопольда. Тот тоже не спал, высматривая что-то на потолке своими водянистыми глазами. Обезьянье лицо Коха выражало глубокую задумчивость, так ему не свойственную. Что же, они оба… изменились теперь?
- Слушай, Леопольд, - прошипел Коху Фриц, просто так, чтобы убить время, - А кто это там третий лежит-то? Я чего-то тогда его не увидел, ну, когда мы спать ложились, - он указал на кровать, где лежало, укрытое простынёй, что-то маленькое и беззащитное.
- Да это мальчонка тут у них, года четыре от роду, пугливый весь такой. Я его видел, когда ты спал, он вставал чего-то.
- А откуда он у них?
- Я-то почём знаю? Откуда-то. Может, внук это их. Родители в город уехали, а он у бабки с дедом. А может, и приютили сироту. Тут такие места, что чуть человек к лесу подойдёт – так и всё, поминай, как звали… В общем, ты понял.
Фриц кивнул. Да, места тут страшные. Только чуть-чуть отойдёшь от города – и уже Рейквальд начинается. И почему вся эта территория на картах закрашена сплошным алым цветом, как будто принадлежит Империи? По ней же и ездить-то спокойно нельзя: везде живёт какая-нибудь гадость, только города, эти крошечные безопасные островки посреди бескрайнего и беспокойного океана, и есть у людей. Вот так и получается, наверное, что Империя вроде бы и огромная, а места людям мало. Как-то так.
Снаружи вновь залаяла собака. Дед встрепенулся, встал и схватился за арбалет. Мальчишка под одеялом испуганно зашевелился, бабка, похоже, только проснувшаяся, кинулась утешать его.
Неужели зверолюды? Неужели же козлы всё-таки прибыли сюда? Но тогда почему они пришли только сейчас – заняты были, что ли? Сколько, интересно, простояла эта деревушка? Дома в ней уже, вроде бы, старенькие. Неужто раньше фермеры не знали опасности, а теперь вот из-за них двоих козлы могут их всех перебить? Но это вряд ли, нет, это же ерунда какая-то, просто. Можно подумать, раньше в деревне никто от козлов не прятался. Наверняка ведь уже было что-то подобное, и не один раз…
В дверь застучали – сильными, размеренными ударами, неторопливо, но настойчиво. Старик схватил арбалет и направился к двери.
- Кого там ещё нелёгкая на мою голову несёт? – ворчал он, кряхтя на каждом шагу, - Нахлебники, Хорн бы вас побрал всех…
Старик осторожно отворил дверь. Фриц глянул – и не поверил тому, что увидел. Нет, не может такого быть. Вообще не может. Как же это? Это кто-то другой. Не может быть он, просто…
Гельмут Крюгер бесцеремонно отодвинул старика в сторону и вошёл в дом. Доппельзольднер был бледен, весь в порезах, в крови – то ли всвоей, то ли в чужой – и, казалось, все силы вкладывал в то лишь, чтобы не упасть ничком на пол – настолько измотал его бой. Лицо Крюгера было ещё мрачнее, чем обычно.
- Ты куда ещё полез? – нерешительно пролепетал дед, - Нет, ну это же просто ни в какие ворота…
- Это наш, - со вздохом оборвал его Леопольд, - Не гони его лучше.
Дед послушался и молча закрыл дверь, недовольно сопя носом. Крюгер, дрожа всем телом, присел на шкуру рядом с теми, чей отход он только что прикрывал.
- Платить будете за троих, - угрюмо проворчал старик, - И никаких там отговорок я не принимаю.
Крюгер молча встал и вложил деду в руку золотую монету. Старик, удивлённо посмотрев на нового гостя, на всякий случай попробовал монету на зуб и лишь затем торопливо засунул в карман.
Разговаривать ни о чём не хотелось: в воздухе после прихода Крюгера повисло тягостное напряжение. Почему-то Фриц чувствовал себя виноватым перед доппельзольднером, хотя и пытался убедить сам себя, что всего лишь подчинялся его приказам, да и закончилось всё, вроде бы, как оказалось, благополучно. Может, потому-то он и чувствует себя виноватым? Ведь он мог остаться. Они могли отбиваться вместе, и вместе отступать – и выжить могли, раз в одиночку выжил Крюгер. Эх, ерунда какая… Тут вроде бы радоваться надо, а они… А они сидят всё и молчат. И делать ничего не хочется. Крюгер-то всегда молчит, а им самим и заговорить с ним теперь совестно.
Время тянулось медленно-медленно, ползло подобно улитке. Бабка успокоила мальчишку и улеглась спать, дед тоже лёг, по-прежнему не спуская глаз с троих солдат. Крюгер, молча посидев с ними некоторое время, переместился в дальний угол комнаты. Там он опустился на колени, снял с шеи какой-то медальон и принялся торопливо шептать нечто похожее на молитву.
Вот что Фрицу сейчас нужно – молиться. Зигмар дал ему сегодня право прожить ещё хотя бы немного времени. Неужели же теперь Фриц вправе забыть о Молотодержце?.. Он не мог вспомнить, когда в последний раз
так молился. Наверное, никогда прежде. В церковь обязаны были ходить раз в неделю все горожане, но это в нынешний век, когда Культ Зигмара медленно, но верно утрачивал своё былое влияние, было сродни формальности, а тут… Хоть бы Богочеловек, действительно, помог. Хоть бы Фриц не был так одинок, как ему кажется сейчас. Но – как здесь молиться? Все молитвы, что он знает, они все больше так, для мирной, спокойной жизни, они здесь не подойдут. Как благодарить за спасение? Как испросить безопасного пути в Альтдорф? Да просто так, наверное, безо всяких там молитв. Зигмар и так обязательно его услышит и поймёт. И поможет.
- Помоги нам, Зигмар, - прошептал Фриц с дрожью в голосе, - Если ты слышишь меня, помоги добраться до Альтдорфа. То, что когда-то создал ты, Молотодержец, твоя Империя… она теперь в опасности. И мы обязаны идти да конца, чтобы помочь ей.
Леопольд, заметив, что делает Фриц, тоже сел рядышком и зашептал то ли молитву, то ли прошение. Все они хотели жить. Всем им нужна была помощь Зигмара. Да, вот так и рождаются настоящие молитвы… Не те показушные, что читают священники в церкви, а такие, к которым прибегают лишь в случае крайней нужды. Зигмар поймёт, он обязательно поймёт. Альтдорф должен узнать об измене…
- Он не поможет вам, - внезапно разбил в дребезги молитву Фрица какой-то непривычно резкий голос, - Лучше даже не пытайтесь.
Гельмут Крюгер повернулся и посмотрел на них. Бледности не было теперь на лице доппельзольднера, да и вся усталость, казалось, куда-то незаметно пропала. Была лишь печаль, тяжёлая, неподъёмная, никому, кроме него, не ведомая.
Старик, молча лежавший и наблюдавший за ними, встрепенулся и в который уже раз за эту ночь вскочил с кровати.
- То есть как это – не поможет? Зигмар поможет всем, кому надо, и нечего тут вякать. Попридержи язык, усач. Ишь, какие теперь нравы пошли…
- Что ж, и молиться теперь незачем, по-твоему? – поддержал деда Леопольд.
- Он не поможет, - упрямо повторил Крюгер, - Когда-то я тоже просил – и ответа не дождался.
Тяжёлый железный амулет висел сейчас у Гельмута поверх форменной одежды. Он был старым, потемневшим от времени, но даже теперь Фридрих различил угловатую, корявую фигуру бегущего волка. Ульрик.
- Так ты… этот самый, - с опаской посмотрев на мастера меча, проговорил Леопольд, - Ульриканин, что ли? А вообще – какое мне дело…
Удивляться тут было особенно нечему. Многие бывалые воины, особенно из северных провинций Империи, вместе с Зигмаром поклонялись и Ульрику и не скрывали этого. Ведь культ Волка в Империи не был запрещён, и в Мидденхайме даже стоял его громадный храм, хоть и не такой величественный, как альтдорфский собор Молотодержца. Не было открытой вражды между ульриканами и зигмаритами, но всегда существовала некая напряжённость, какое-то недоверие, что ли. По слухам, ульрикане сначала вообще отказывались считать Зигмара богом. А сейчас ещё и центры обеих конфессий расположились в главных соперничающих за власть провинциях: Рейкланде и Мидденланде. Какие тут могут быть тёплые отношения?
Раньше Фрица это не интересовало. Он и в церковь Зигмара ходил больше из-за того, что так было положено, заведено издревле, а об ульриканах и вовсе слышал только краем уха. Вроде как в Мидденланде, Нордланде и других северных регионах Волку поклоняются. Но здесь, в столичной провинции, ульрикан было сравнительно немного. И Крюгер, как оказалось, принадлежал к их числу. Фриц недолюбливал Мидденланд, как и большинство рейкландцев: всё-таки, Борис Хитрый, тамошний курфюрст, чуть не был избран Императором вместо Карла Франца. Но ведь Гельмут спас их с Леопольдом жизни. Странный он, конечно, но может, это все ульрикане такие. Мрачные, молчаливые, суровые – как их обычно и представляют.
Да и правда, какая, собственно, разница, подумал Фриц. Их здесь шестеро, в этом маленьком фермерском домике: три солдата, старуха, старик и мальчишка, которого он даже в глаза не видел. А там, за дверью – темнота, там бродят, рыскают в поисках свежего мяса не то люди, не то звери, порождения Хаоса. Там, за деревянными стенами домика, другой мир, злой, кровавый, враждебный всем и вся.
Так зачем же делить имперцев, которых, похоже, не так-то уж и много в этом огромном мире, на ульрикан и зигмаритов? Все они здесь хотят жить – и именно этим едины. Пусть Леопольд – алкаш, пусть Крюгер – ульриканин, пусть дед, имени которого Фриц так и не знает, содрал с них денег в три-четыре раза больше, чем следовало бы. Это всё сейчас неважно. Все они – люди, и всем им вместе предстоит пережить эту ночь. Ночь, которая ещё только начинается.
***
Бальтазар был прав. Они очень рисковали, принимая это решение – и тем более странным представляется то, что большинство членов Государственного Совета согласились, в конце концов, причём даже достаточно быстро, с предложением Гельта, отказавших от многочисленных предварительных слушаний по его поводу. Что ж, всё-таки, похоже, многих из них не устраивает гражданская война в Рейкланде – и это уже хорошо. А вот Император… Вряд ли он бы одобрил идею Верховного Патриарха – и не столько из-за риска, сколько из-за своей гордости, не позволявшей ему никого ни о чём просить. Но выйти на связь с магом из лагеря императорской армии вчера вечером почему-то не удалось – и это пугало Фолькмара больше всего. Но, так или иначе, решение было принято. Да, кое-кто, конечно, протестовал, однако мнение Коллегии магов и Церкви Зигмара, в конечном итоге, оказалось решающим: слишком сильно прислушивались многие к их голосу.
И всё равно – нужно было видеть, что вчера творилось в Совете. Фон Эберт раз десять, наверное, проверещал это своё «У нас всё под контролем», поминутно срываясь в спорах на крик, но Гельта, в конце концов, поддержал – и на том ему спасибо. Другое дело – фон Дитц. Тот всё шипел, как рассерженный гусь, и грозился, что если об их решении узнает Император, то не поздоровится всем. Он один, сволочь такая, мог всё испортить – но Бальтазар не подвёл. Да, говорил в основном Гельт: Фолькмар, как обычно, предпочитал отмалчиваться. И Верховному Патриарху много кого удалось убедить – хоть и не всех. Воистину, Коллегия магов Альтдорфа сейчас стала ещё более влиятельна, чем Церковь Зигмара. Вот тебе и ещё одна проблема назревает… Но не о ней нужно сейчас думать, это уж точно. Сейчас Фолькмар должен быть благодарен Гельту за то, что всё удалось.
Решено было просить о помощи. Связаться с провинцией, курфюрсту которой, Гельмуту Фейербаху, они могли доверять – с Талабекландом. Их армия и ударит по Грюнбургу – может быть, при некоторой поддержке со стороны альтдорфского гарнизона. Когда город будет отбит у раскольников, угроза столице исчезнет, и можно будет планировать более решительные действия против сепаратистов – или просто спокойно дождаться возвращения Императора, который со своим войском и добьёт бунтарей. Всё просто. Конечно, талабекландской армии потребуется время, чтобы добраться до Грюнбурга, но мятежники вряд ли успеют как следует подготовиться к штурму. Осада должна продлиться недолго – медлить нельзя, иначе раскольники в западной части Рейкланда соберутся с силами и ударят по ним. Но и это далеко не самое страшное – ведь в игру могут вступить и другие курфюрсты…
Сомнения всё ещё терзали Фолькмара. В принципе, Талабекланд может и отказать в помощи столице, хоть это и будет расцениваться как измена Императору. Но вряд ли Фейербах на такое пойдёт. Талабекланд всегда, даже в самые трудные времена, хранил верность Альтдорфу. Другое дело – как вся альтдорфская знать отнесётся к тому, что по Рейкланду бродит талабхаймская армия. Ведь солдаты не будут просто идти куда нужно, как того хотелось бы. По дороге наверняка зайдут в несколько рейкландских селений, получив там «добровольно-принудительную помощь продовольствием и не только», как это обычно называется. Может, в целом, и мирно всё пройдёт, но, тем не менее, – своё солдаты получат. Человек, которому дали в руки оружие – страшный человек. Он чувствует свою силу, понимает, что простые люди ничего ему сделать не смогут – и начинает учинять такие непотребства, которых при иных обстоятельствах никогда бы себе не позволил. Командование обычно закрывает на такое глаза: кому хочется вступать в конфликт с большей частью своей же армии… Может, кто-нибудь и идёт воевать из каких-то благородных побуждений, но и у них потом остаются всего лишь два желания: подольше прожить и побольше взять у войны, которая столь многое отняла.
Да, всё это так, уж он-то, Фолькмар Мрачный Лик, это знает. Но решение принято, жребий брошен. Сегодня Гельт свяжется с магами Талабхайма и изложит им просьбу – вернее, требование – Альтдорфа. Хоть бы Фейербах согласился…
Вновь в неверном, но тёплом свете свечей лежала перед ним карта Империи. Была уже глубокая-глубокая ночь: вот-вот должны были пробить два часы собора Зигмара. Темнота вновь была повсюду, зловещие шорохи и шёпоты доносились из-под плотного её покрова. Очень стар был этот величественный кафедральный собор со своими витражными окнами и стрельчатыми арками. Многое могло таиться в его глубинах; много зла, готового ночью вырваться наружу, сокрыло в себе сердце Культа Зигмара. Но Фолькмар не боялся темноты. Великий Теогонист видел слишком многое, чувствовал слишком многое, знал слишком многое, и потому его мало чем можно было испугать. Пусть себе бушуют призраки былого в тени, которую не способны развеять свечи в канделябрах, пусть беснуются, если уж им это так нужно. Будущее сейчас для него гораздо важнее прошлого. Империя в опасности. Если разразится гражданская война, величайшее из государств Старого Света окажется под угрозой гибели. Варвары на севере, мертвецы на востоке, орки на юге… Они порвут на части величайшую державу, если её жители примутся убивать друг друга. Огнём и мечом нужно подавить этот проклятый мятеж. Если потребуется, сравнять с землёй Грюнбург, Богенхафен, Айльхарт и все эти мятежные города, выжечь калёным железом этот гнойный нарыв на теле Империи… Сколько же будет смертей?
В темноте заунывно и жалобно стонали призраки, и Фолькмар не мог понять, то ли, действительно, пришли они из глубоких катакомб под собором, о которых даже Великий Теогонист почти ничего не знал, то ли это он сам вызвал их из своей собственной памяти. Только бы всё закончилось побыстрее. Да, ему будут потом сниться только те, кого он загубил, но не те, кого он спас. Да, его в очередной раз назовут фанатиком и мясником. Но другого выхода нет.
От раздумий Фолькмара отвлёк свет, ярко-оранжевый, как от костра, мерцающий среди тьмы. Да, здесь был кто-то ещё, кто-то, кто освещал себе дорогу через черноту ночи факелом. Этот некто шёл к нему, вернее, не шёл, а бежал – с такой скоростью одно пятно света в темноте летело к другому. Человек приблизился к Фолькмару, тяжело дыша и хрипя, почти задыхаясь, так, будто каждый дальнейший шаг был для него мукой. Великий Теогонист узнал фон Люденгофа, придворного астронома. Это был маленький, невероятно тощий старичок, ссохшийся, сгорбленный, в серой мешковатой одежде, похожей на монашескую хламиду, с седой бородой до груди и крючковатым, как у орла, носом. Под двумя кустистыми бровями глубоко сидели проницательные серые глаза. Ну и ну… Что могло заставить астронома посреди ночи спуститься с соборной башни и предстать перед Великим Теогонистом? Фолькмар догадывался о причине, которая привела фон Люденгофа сюда, но всё ещё отказывался верить в то, что худшие из тревог его стали реальностью. Неужели так скоро? Ну, нет, этого же просто быть не может…
- Да хранит вас Зигмар, господин Великий Теогонист, - пропищал, низко кланяясь, маленький астроном, - Не хотелось бы беспокоить вас, но…
- Но – что? – в нетерпении спросил Фолькмар, позабыв даже о приветствии, - Говорите, господин фон Люденгоф, времени мало.
- Вот, - фон Люденгоф достал откуда-то из недр своего рубища тубус, открыл его и вытащил скрученные в трубку листы, - Мы проводили расчёты… по поводу, сами понимаете… По поводу… в общем, по поводу
неё…
- И – что же?
- Сами понимаете, господин Великий Теогонист… траектория очень хаотическая…- сбиваясь от волнения, продолжал астроном, - почти как у Моррслиб… Но теперь ошибки быть не должно. Учтено гравитационное воздействие остальных небесных тел… учтены закономерности всех прошлых случаев…
- Когда?! – взревел, начиная выходить из себя, Фолькмар, - Когда она пролетит?
- Расчёты очень неутешительные, господин Великий Теогонист. Она придёт зимою, по самым оптимистичным прогнозам, в конце её, но, может, и раньше… Помоги нам Зигмар…
- Помоги нам Зигмар, - повторил за астрономом Фолькмар, дрожащей рукой вычерчивая в воздухе знак молота.
Двухвостая Комета. Вновь астрономы предсказали её появление – уже не в первый раз. Вот только в прошлый раз, если верить летописям, прогнозы никак не помогли. Вот и сейчас это случилось слишком поздно, чего, впрочем, и следовало ожидать – ведь только на малые промежутки времени возможно было предсказать её движение, столь чуждой была она всему Старому Свету. Кое-кто считает её знамением, но он-то, Великий Теогонист, знает достаточно, чтобы понять – она куда хуже, чем любой, даже самый дурной, вестник. Она не предсказывает – она вызывает. И объявляется в самый неподходящий момент… Да, теперь только на Зигмара им всем и осталось уповать.
