Вера, сталь и порох. Прелюдия

      Вот же ж гад возьми… Свет… Откуда свет?.. И – сколько же?.. Да, в глаза бил свет, яркие утренние лучи его влетали в маленький фермерский домик через окно, ставни которого были уже распахнуты настежь. Свет казался словно бы золотым, крошечные пылинки беспорядочно летали в его лучах. Как будто ночи и не было никогда, и не будет, да и не может быть в принципе. Зверолюды эти… синие флаги… рыцари… Может, ему это всё приснилось? Ну, правда, разве может всё это уместиться в один-единственный день? Нет, так не бывает, чтобы всё в один день. У него бы так башка раскололась, и все мозги бы повытекали из неё. А, ну да, она, вроде, и раскалывается… И вообще – где это он находится? Не в кровати лежит, а на какой-то шкуре, чтоб её… И сбоку храпит какая-то сволочь, да ещё и пихается. Неужели всё - правда?       Фриц осмотрелся. Да, этот домик маленький какой-то, как он сразу не заметил… Всякая ерунда с потолка свисает: лук там, мясо вяленое, рыба – у них дома такого не было. Три кровати стоят, на них нет никого… Рядом на шкуре неистово храпит Леопольд Кох и время от времени дёргается во сне. От него, как обычно, здорово несёт перегаром.       Ну и ну… А где Крюгер, и дед этот, и бабка, и мальчонка этот их? Проснулись уже все, что ли? Когда же он заснул? И – сколько всего спал? И почему же ему там хреново, ну как будто сам он тоже после попойки? Может, это всегда так бывает, когда убиваешь кого-нибудь? Фриц вспомнил зверолюда, из которого валились на землю потроха, вспомнил боевого пса, раненого, с выдавленным глазом. Неужели же это он всё сотворил? Похоже на то. А если бы это были люди, а, Фриц? Ты бы тоже точно так же убил их – или нет? Если б вас пытались задержать те же синие, ты бы тоже одному кишки выпустил, а другому в глаз ширнул? Молодец, нечего сказать, солдат Империи…       Но я ведь нужен ей, я нужен Империи, оправдывался внутри него другой голос. Каждый солдат, каждый честный подданный нужен ей. Ведь Империя сейчас в опасности.       Правда, что ли? А может, это ты в опасности? Ты, Фридрих Майер. Кем ты стал, в кого ты превратился за один день? На носу свадьба – ты её отменяешь, решаешь идти геройствовать, и плевать ты хотел на Грету, на то, что она думает. Отец, мать тоже тебя не волнуют нисколько. Сослуживцев своих, солдат, обосрать, ты же лучше их всех вместе взятых во сто крат, ты честнее, вернее их. А потом – слинять втихую, будто тебя здесь и не было, так, что ли? А потом обгадиться жидко и бежать от козлов подальше, и чтобы Крюгер тебя прикрывал, да? Так это всё уже было, Фриц. Таким ты уже стал. А вот каким станешь?       Замолкни. Замолкни и рта даже грязного своего не разевай, а то хуже будет. Зла не хватает уже… Сам знаю, что делаю. Не встревай мне тут – прибью.       Фриц встал и, перешагнув бесцеремонно через видавшего невесть какой сон Леопольда, направился к выходу. Куда же они тут все подевались? Могли бы и разбудить его, так нет же… Фриц распахнул дверь и вышел на деревянное крыльцо.       Фридрих на пару секунд зажмурился: потоки дневного света, к которому он ещё не привык, ударили со всех сторон ему в глаза, режа их, словно ножом. Глаза слезились – но свет был, всё же, гораздо лучше, чем та бездонная чернота леса, что всё более и более явно всплывала в памяти Фрица. Хоть бы эта ночь никогда больше не наступила…       - Ну, наконец-то, - ударил по ушам, словно молот, неестественно высокий, показавшийся Фрицу даже визгливым, голос старика, - Проснулся. А где этот ваш, с красною мордой? Спит ещё? Ну, ладно, пусть спит. А ты сходи к колодцу, умойся.       Слева от себя, чуть дальше от собачьей конуры, Фриц увидел колодец с небольшой бревенчатой надстройкой, стоявший почти точно в центре огорода. В будке сидела, с подозрением смотря по сторонам жёлтыми глазами, но уже даже не рыча на незнакомца, лохматая чёрная собака, этой ночью лаявшая на них с Леопольдом. И дед словно бы как-то переменился за эту ночь, как будто почти своим стал. Странно…       Фриц подошёл к колодцу и бросил вниз, к плескавшей чёрной воде, деревянное ведёрко. И темнота там, внизу, тоже была своя, совсем не сродни той, что в лесу, той, откуда выходили унгоры со своими боевыми псами. Всё почему-то стало каким-то родным, словно бы всю жизнь Фриц рос в этом уютном деревенском домике. Он завертел ворот, и полное воды ведёрко вернулось обратно. Фриц вылил ведро воды себе на голову. Боль притупилась,даже спать почти не хотелось больше, и вновь всё вчерашнее показалось каким-то кошмарным сном. Вот только рука… Да, рана на левой руке всё ещё давала о себе знать. Фрицу, похоже, крупно повезло: топор зверолюда лишь скользнул тогда по его руке, не повредив кости. Фриц осмотрел рану. Жгута уже не было, кто-то наложил на руку повязку. Когда же это?.. Он не помнит вроде ничего. И – кому это он был так нужен, чтоб его перевязывать…       Фриц вдохнул полной грудью чистый деревенский воздух, совсем не такой, как в пыльном, переполненном людьми Грюнбурге. Какой-то он был свежий, что ли, холодный, словно за ним было будущее… Вот бы хорошо было им жить здесь, подумалось вдруг Фрицу. Грете это всё показать: она поймёт, наверняка поймёт, она-то, кроме Грюнбурга, ничего и не видела, как и он сам до недавнего времени. Забыть бы к шутам этот поганый конфликт с синезнамённиками и просто спокойно здесь жить… Да так и будет когда-нибудь. Да, они будут жить здесь, а не в городе, когда всё это закончится, - подальше ото всей этой поганой кутерьмы, будь она неладна, в тиши, в спокойствии, и не будет вокруг ни домов, ни казарм, ни ратуш этих с непонятными флагами… Если он доживёт, конечно. Всё вчерашнее рвение Фрица словно бы где-то затерялось этой ночью. Вчера он был болен войной, он хотел показать раскольникам, чего стоит истинный воин Империи, а теперь… теперь он хочет, чтобы всё это поскорее закончилось. Как же это? Как же…       Фриц глянул вдаль, на золотые ржаные поля, колосья которых мерно колыхались на ветру. Пройдёт пара недель, и начнётся жатва. Соберут фермеры колосья, просушат, обмолотят. Потом муку будут делать, а из той муки – хлеб… Взгляд Фрица скользил по позолоченному полю всё дальше и дальше, пока не упёрся, наконец, в чёрную стену Рейквальдского леса. Да, где-то там они шли, где-то там они сражались со зверолюдами. Это было только вчера, но почему-то Фрицу казалось, что прошла целая вечность. Как же близко отсюда этот поганый лес. Вот ещё тянутся поля ржи и пшеницы – а там уже и дорога, а за дорогой – его тёмное тело, норовящее, кажется, расползтись на весь Старый Свет. И это тоже неправильно. Всё кругом какое-то неправильное. Если здесь, за стеной, такие прекрасные края, то зачем этот лес, зачем зверолюды? Если Империя Зигмара так светла и справедлива, то зачем раскольники? Если есть оплот Порядка, то зачем Хаос? Если есть жизнь – то зачем смерть?       - Засмотрелся? – услышал Фриц мрачный голос у себя за спиной, - Ну, смотри, смотри. Есть на что смотреть. А то скоро поменяется здесь всё, так и не узнаешь…       - Привет, Гельмут, - Сказал Фриц. Какая-то тяжёлая досада всё ещё сидела где-то глубоко внутри него и никак не желала оттуда выходить, какая-то вина там засела, такая, что и в глаза-то теперь Крюгеру не посмотришь.       - Отто сказал, отвезёт нас, так и быть, на телеге. К вечеру доедем до Альтдорфа.       Кто такой этот Отто? Старик, наверное. Как-то так получилось, что Гельмут его имя знает, а вот он, Фриц, нет - хотя обычно поразговорчивее доппельзольднера, вроде как. Да, что-то странное сделал с ним вчерашний день. Каким-то другим он стал, словно состарился разом лет на двадцать. Сможет ли он потом снова стать таким же, каким был раньше, до всего этого сумасшествия? Останется ли самим собой? Нет, что-то непонятное с ним творится, что-то меняет его, ожесточает, и становится он всё гаже и гаже…       Слева раздался протяжный, режущий уши скрип: это старушка отворила дверцу, закрывавшую вход в курятник. Тотчас оттуда донеслись звуки возни и возбуждённое квохтанье. Куры тоже встречали этот новый день.       - Слушай, Гельмут, - вырвалось вдруг у Фрица помимо его воли, - Они же говорили, чтобы мы переночевали и с рассветом убирались отсюда, чтоб и не пахло, и не воняло здесь нами потом. А теперь вдруг подобрели ни с того ни с сего. Это как?       - Это очень просто, - ответил с явной неохотой Крюгер, - Ночь переживёшь под одной крышей, когда кругом козлы шляются – и не с такими сроднишься. Да, такими родными станете, словно и жили-то вместе чуть ли не всю жизнь.       - А что ночью-то тогда в доме было? – удивился Фриц, - Вроде же ничего особенного…       - Ты вырубился тогда, потому и не помнишь ничего. Как жгут снимали, и но, наверное, забыл…       Фриц в растерянности кивнул. Куда же вся память его подевалась-то? Сдаёт она потихоньку, что ли, после вчерашнего? Или просто не хочет упорно всё самое поганое, самое страшное, ему выдавать?       - Здорово ты тогда орал, - продолжал Крюгер тем временем, - пока мы с бабкой тебя перевязывали. Да и Леопольд, тот тоже не лучше был. А потом вырубился ты. Совсем. А потом козлы пришли. Вон, - указал Гельмут рукой туда, где ещё недавно стоял низенький заборчик, отделявший огород и дом от остального мира, - пришли и повалили всё, сволочи. Было, отчего сродниться с нами. Несмелые, правда, козлы были. Даже на собаку, вон, не напали. В будке она, видать, отсиживалась, а они, суки, вокруг дома кружили, всё норовили залезть куда-нибудь, топали тут, ревели, блеяли… Но ломиться не стали. Наверное, и было-то их немного. Они, вообще, чем дальше от леса, тем серливей становятся. Оно и понятно. Не любят козлы в поле воевать – здесь их и бить надо, гадов… В общем, ладно. Сейчас позавтракаем – и будем собираться, а то дед, всё же, надолго нас тут не оставит, тем более – меня. Да и доехать бы надо успеть засветло.       - А что с тобой не так-то? – ляпнул Фриц, позабыв уже своё чувство вины, и тут же об этом пожалел.       - Ульриканин я, - сделался ещё мрачнее, чем обычно, Гельмут, - Повоюешь с моё, конечно, сам про Зигмара забудешь. На севере в основном Волку все поклоняются и правильно делают, но тут, в Рейкланде, тут у нас сердце зигмаритства, конечно. Как же – основатель Империи…       Фриц не знал, что ему отвечать Крюгеру, не знал даже, что ему думать обо всём этом. Ещё вчера утром он бы возразил Гельмуту, сказал бы, что он неправ. Сказал бы, что Империя держится на вере в Зигмара, сказал бы, что Богочеловек некогда создал её, могучую и гордую державу, не склонившуюся до сих пор ни перед кем. Да, Зигмар - человек, который смог стать богом, тот, благодаря которому существует оплот Порядка… А вот теперь – говорит ему, Фрицу, всё это Крюгер, а он и думает: какая разница-то, ульриканин, зигмарит… Крюгер спас их обоих от зверолюдов, рискуя собственной жизнью, и неважно, поклоняется он Молотодержцу или Волку. Может, у ульрикан так принято – собою жертвовать ради других? Так нет же, Волк, вроде бы, наоборот, слабых презирает. Это Зигмар велит защищать ближнего. Или нет? Запутался он что-то во всём этом, Хорн знает, что здесь творится… И что такого важного некоторые находят в вероисповедании?       Завтракать сели вместе, вшестером: Отто, бабка, мальчишка лет шести, белобрысый весь такой, худой и в веснушках, как Ганс лет двенадцать назад, Крюгер, Леопольд и он, Фриц Майер. Кох поминутно жаловался на боль в правой руке, которая, по его словам, нисколько не утихла после перевязки.       - Оклемаешься, - успокоил его Гельмут, - Тот пёс обычный был – у ядовитых, у них шкура зелёная малость. Но слюни у них у всех те ещё. Там столько говна всякого, в этих слюнях, что те, кого покусали, бывает, потом по нескольку дней в лихорадке лежат. Так что если в телеге или где-нибудь ещё прихватит – не бойся, пройдёт, бывает такое.       - Ну вот, вечно на меня всё самое мерзкое валится, - проворчал Леопольд, - И почему это всегда сразу я…       - Не ной, - осадил его Отто, поедая жареное яйцо, - Скажи спасибо, что деревня наша на пути вам подвернулась. А то б не сидел ты здесь.       - И то правда, - согласился Фриц, - спаси вас Зигмар за то, что приютили. Не просто же так мы в Альтдорф идём, дело у нас там.       - Да, - подхватил Леопольд, - А то в Грюнбурге беспредел полнейший творится, бунтари обосновались там, синезнамённики. Альтдорфу подчиняться не хотят, свой порядок устанавливают. И несогласных прямо на улицах рубят, сволочи, палашами своими, как скотину какую.       - Помоги нам Зигмар, - обеспокоенно закудахтала старушка, чертя перед собою молот, - Как бы и до нас эти безбожники не добрались. И откуда они такие взялись, а?       - С запада откуда-то, из Богенхафена, что ли, - сказал Фриц, вспомнив пистолетчика из эскорта фон Раухенбаха.       - Поганый город. Не чтят там Зигмара, - буркнул Отто и на всякий случай с опаской глянул на Крюгера, - А вы оттуда тикаете, значит?       - Ничего мы не тикаем! – всполошился Фриц, - Мы в Альтдорф идём, в имперскую армию вступать, чтоб выбить этих синих из Грюнбурга.       Фриц смолчал о том, что ещё вчера хотел принести в столицу Империи вести о восстании. Теперь всё это казалось ему таким страшным идиотизмом, такой бредятиной, что уже и самому вспоминать не хотелось. Прийти, предупредить… Да там уже давно кого надо проинформировали, на лошадях поскакали, небось, когда ещё и никакие ворота не успели закрыть. Никому этот их поход не нужен. Вот всегда так: как сделаешь глупость, так потом сидишь, жалеешь, а вот чтобы сразу сообразить, так, чтобы и глупости-то не делать – нет, для этого тяму у нас не хватает.       Дурак ты, Фриц, новь проснулся в нём противный внутренний голос. Фанатик долбаный. Сказано – солдат Империи. Все места, гад, порвёшь себе, чтобы совершить что-то там во имя чего-то там. Да, вот так. Кто-то живёт себе – нормально так живёт, достойно, никому не мешая. А ты мечешься всё, как непонятно кто. Империя, Империя…       Замолкни, снова подумал Фриц. Зануда. Да, я воин Империи, и этим надо гордиться. Да, наверное, мы ничего не решим. И что теперь? Но ведь именно такие, как мы, нужны Империи и всему её народу, такие, как я, а не такие, как ты. Ты… А кто же ты? Разве ты – это не я?..       Мальчишка торопливо вскочил из-за стола, только затем поблагодарил старушку и унёсся вон из домика, что-то напевая себе под нос, простое и незамысловатое. Хорошо ему: никакого нет дела ни до синих знамён, ни до красных. Хорошо им всем, кто живёт здесь, в этой деревушке. Империя защищает их, заботится о них. Порядок должен быть, порядок - вот тогда и со зверолюдами можно будет что-нибудь поделать. Он пойдёт на войну. Он должен быть в рядах имперских войск.       Телега была уже старая, видавшая виды, но в целом ещё неплохая и вроде бы даже надёжная – как, впрочем, и всё здесь. Едет, не разваливается – и хорошо, чего ещё надо-то… Отто сидел на козлах и правил облезлой лошадью какой-то рыжей масти, поминутно подпрыгивая на кочках: дорога из деревни вела ухабистая, совсем не приспособленная для передвижения – так, просто для того, чтобы была, торчала она тут. «Танк проедет – и то хорошо», - пошутил Отто, когда они только покидали гостеприимную фермерскую хижину. Старушка простилась с ними и попросила Отто возвращаться поскорее, на что тот пообещал, что только переночует в Альтдорфе – и поедет назад. Да, хорошие люди им попались, пусть и показались на первый взгляд дурными. Хоть бы повидать их ещё как-нибудь. Хоть бы им всем выжить…       В это солнечное утро, когда уже почти иссушило следы вчерашнего свирепого ливня жаркое летнее солнце, вновь пришли в голову Фрицу мысли о смерти. Пришли внезапно, не постучавшись, не спросив разрешения – просто так взяли, да и пришли. И теперь никак их было не прогнать, не вытурить оттуда. Да, вот и война на пороге. Пережить бы её… А если не переживёт – что тогда? Вот уже во второй раз приходят они в голову, эти мысли. А раньше он и не задумывался над этим, почему-то. Даже тогда, когда решил ни с того ни с сего отправиться в Альтдорф. Только потом, там, близ этого ужасного леса, пришли к нему в голову такие думы. Зачем эта война? Что, без неё плохо жилось, что ли? Остаться бы ему в Грюнбурге, как всем нормальным людям. Но - что-то тянет его в Альтдорф, что-то влечёт туда их всех. Вроде бы он идёт туда из чувства долга перед Империей. Ладно, допустим. Но что заставило идти с нимКрюгера? Леопольда? Может, они оба хотят свести счёты с рыцарями, устанавливавшими новый порядок: ведь там, на площади, вполне могли быть и их родные, близкие… Но ведь рыцари убили тогда не один десяток человек, пока не утихомирили толпу – почему же, в таком случае, всполошились только Леопольд и Гельмут? Да и то – они пошли только за ним, за Фрицем, а сами, может быть, и не решились бы. Что же, получается, это он всему виной? Если бы не он, не отправились бы Кох с Крюгером в Альтдорф – или всё гораздо сложнее? Ну, Леопольд – ладно, Леопольд – он ведь пьяница просто, алкаш – не больше. Но ведь он пошёл… Стало быть, стоит больше всех тех своих сослуживцев, которые остались в Грюнбурге. А ведь есть ещё и Гельмут Крюгер - таинственный попутчик, которому непонятно что нужно. Человек, который уже как минимум дважды выручал их обоих. А ещё он ульриканин… Несмотря ни на что, какое-то странное недоверие к доппельзольднеру зародилось где-то глубоко в сознании Фрица. Что же этому Крюгеру, всё-таки, нужно, зачем он пошёл вместе с ними, если они оба для него, похоже, лишь обуза?       Телега повернула направо и поехала теперь по укатанному за многие годы колёсами тракту, по дороге, соединявшей Грюнбург с Альтдорфом. И она уже меньше стала прыгать на всяких там колдобинах, ровнее сделался её ход, и вновь по правую руку встали золотые ржаные и пшеничные поля, а по левую – Рейквальдский лес, тёмный и загадочный, в сторону которого, словно предчувствуя что-то недоброе, то и дело фыркала рыжая лошадь. Но сейчас далеко не таким страшным лес казался, как ночью: Фриц прав был тогда, полагая, что при свете солнца он утратит добрую половину своей тупой и слепой мощи. Лес уже не был сейчас монолитной стеной мрака: это были просто ели, густо растущие, раскинувшие свои колючие лапы так часто, что под пологом их стоят зелёные сумерки. Какой-то мелкий зверёк шмыгал под пологом леса, почти на опушке его – то ли белка, то ли ещё кто-нибудь. И никаких следов ни зверолюдов, ни их чудовищных боевых псов… Где-то вдалеке слышалось даже приглушённая, еле различимая трель соловья. Фриц поймал себя на мысли о том, что хочется ему зайти в этот старый лес, побродить там, поискать чего-то, грибов, что ли, каких-нибудь… Как странно. Всё казалось ночью каким-то другим, каким-то неправильным и исковерканным, не то, что теперь. Такое спокойствие кругом этим утром…       - Что, Фриц, не передумал? – оборвал его мысли Леопольд, - В Альтдорф, значит?       - В Альтдорф, Леопольд, в Альтдорф, - откликнулся Фриц, - А то куда же ещё? Некуда нам больше ехать. Из Грюнбурга мы ушли – не туда же теперь возвращаться. Это всё, конечно, глупость была, ну, то, что мы вести про восстание хотели принести. Вот, всю дорогу плетёмся еле-еле – то на телеге, то пешком, какое уж там добраться быстро до столицы… Я за синяков этих не хочу сражаться, тошно мне от них, вот ведь что самое главное. Главное – чтобы мы не забыли, что служим Империи.       - Да, а уж как мне тошно, Фриц, знаешь… - пробурчал Леопольд, сплюнув в тоске на дорогу. Они ж сволочи, душегубы, раскольники эти раздолбанные. Ты видел, что тогда на площади творилось, ты поймёшь меня… Ну, ничего, я с ними ещё рассчитаюсь. За всё, что они натворили…       - Ты не убивайся так, Леопольд. Образуется всё, вот увидишь. Выкинут этих бунтарей к Тзинчу из Грюнбурга… Нет, не выкинут. Мы выкинем. Выкинем непременно.       Вера ещё жила внутри Фрица, вера в непоколебимое могущество Империи – и в то, что за ней правда. А что, в сущности, произошло ночью? Зверолюды… Ну, да. И что же? При чём здесь вообще Империя? Почему в сердце его вдруг зародилось какое-то сомнение? Фриц не знал этого, но видел уже, как образ, несмотря ни на что, постепенно начинает рушиться – образ могучего и благочестивого защитника Империи, образ, который был с ним с самого детства. Уже начинал понимать Фриц, пока ещё смутно, словно бы сквозь туман, что война далеко не такая, какою он её себе представлял, что сказки и легенды о героях так и останутся сказками и легендами, а время идёт вперёд и будет идти дальше, сминая всё новых и новых людей, и позади за ним шагает и будет шагать смерть, собирая всех раздавленных.       Страшное время наступало, время смуты, раздора, погибели и хаоса, и уже начинали появляться первые знамения, пока что почти никому не понятные, но, несмотря на это, грозные по-своему, как и всегда, когда приходили они. Где-то, никому ещё не видимая, летела в чёрной пустоте Двухвостая Комета, но не за горами было уже то время, когда должно была она вновь показать свой лик жителям Старого Света. И всё же - до этого было ещё далеко…       Альтдорф показывался постепенно, медленно, словно бы нарочно не выставляя сразу себя напоказ во всём своём великолепии, дабы дать почувствовать провинциалам всю гордую мощь сердца Империи Зигмара. Сначала они увидели мутную светло-серую бесформенную полосу, будто какой-то неведомый горный массив, выглядывающий откуда-то далеко из-за горизонта верхушками скал. По мере приближения к самому центру великой державы всё чётче и чётче становились очертания, и вот уже видел Фриц никакую не горную громаду, но величественную и неприступную стену, гигантскую, высотой, наверное, в две грюнбуржских. Пики гор преобразились: теперь уже угадывались за ними высокие шпили каких-то строений, что ещё больше поразили воображение Фрица, чем каменная стена. Из них две рукотворных скалы выделялись больше всего; настолько огромны были они, что Фрицу показалось даже, будто здесь не обошлось без магии.       - По этой дороге прямиком в богатые районы въедем, - заговорил Отто, - Самая красота вся там. Вон, самые два здоровенных здания, видите? Вот это, которое левее, это дворец нашего Императора. А вон то – Собор Зигмара. Как оно всё не рушится – не спрашивайте: сам в толк не возьму. А вон поменьше шпиль торчит, видите? Это Коллегия магов. Но вы не ходите лучше на ту площадь, а то колдуны эти сидят там и один Зигмар ведает, чего творят вместе со своим Верховным Патриархом. Ну, вы слышали, наверное.       - А, Гельт, - поёжился Леопольд, - Слышали, как же…       - Да уж, - продолжал Отто, - Хрен его знает, чего он в этой маске своей ходит. Одни говорят, - перешёл он на шёпот, каким обычно распространяют сплетни, - что там у него под маской вместо кожи золото сплошное. А другие – что там вообще такая рожа спряталась, что орки бы позавидовали. И как только Император наш такому может доверять…       - Нет, ты другое скажи, - вставил Леопольд, - Как Фолькмар до сих пор ему пинка под зад из Совета этого их не дал. Серьёзный мужик, я слышал, Фолькмар этот, а с этим почему-то ничего поделать не может. А вот будь моя воля, – разошёлся Кох, - так я бы там вообще всю их Коллегию разогнал на фиг, чтоб не химичили…       - Ты сначала в армию альтдорфскую поступи, - пренебрежительно и даже как будто неприязненно бросил Леопольду до этого угрюмо молчавший Крюгер, - Говорить и я умею, а вот дело делать…       Альтдорф всё приближался. Фриц нарочно не вступал в разговор, чтобы возможно лучше разглядеть и запечатлеть в памяти это чудо Старого Света. Уже видны были ему сновавшие по стене туда-сюда алебардисты, арбалетчики, аркебузиры, видны были громадные пушки, установленные на исполинских круглых площадках между пролётами стены, и диковинные орудия поменьше, с девятью параллельными коротенькими стволами каждое. Да как вообще можно взять такой город? Альтдорф неприступен, он и не склонялся-то ни перед кем никогда. Дураками будут синезнамённики, если решатся его штурмовать. Кровью только захлебнутся – и не добьются ничего.       По правую сторону от дороги стена обрывалась, пропуская внутрь города спокойный и широкий Рейк, наравне с Талабеком являвшийся одной из двух рек, на пересечении которых и был построен Альтдорф. Этот водный путь в столицу преграждали ворота, настолько огромные, что Фриц не понимал даже, каким образом их створы вообще приводились в движение. Всё здесь было каким-то гигантским, всё казалось выстроенным некими великанами - словно нарочно воздвигнуто было для того лишь, чтобы показать силу инженерной мысли имперцев. Величественным и могучим предстал перед Фрицем Альтдорф, и, возможно, оттого показалась ему столица Империи гораздо менее уютной, чем родной Грюнбург. Словно бы дыхание каких-то неведомых сил исходило от Альтдорфа, и по мере приближения становилось оно, это дыхание, всё более явным и каким-то тяжёлым.       Телега подъехала к южным воротам сердца Империи Зигмара. Медленно стала опускаться деревянная громада моста, ведущего через глубокий ров, сообщённый с обеими реками. С протяжным скрипом и стоном опускался подъёмный мост, как будто ему мешали те чудовищные размеры, которыми наделила его воля создателей. Тяжело и грузно рухнул он на берег рва, и вот уже застонал, завизжал другой механизм, тот, что поднимал чёрную решётку, закрывавшую проход за опустившимся мостом. Путь был открыт. Телега въехала под серую арку ворот, широкую, намного шире грюнбуржской. Тут же Фриц увидел четырёх алебардистов в бело-красной рейкландской униформе, судя по всему, из караула, которые уже спешили им навстречу. Выделялся среди них один, самый уверенный и нахальный, похоже, бывший здесь за главного – крепкий и невысокий, с молодцевато закрученными рыжими усами.       - Кто такие будете? – тоном большого начальника спросил он, - Назовите цель прибытия в Альтдорф.       Ландскнехты мы, - опередил всех Крюгер, - Пришли поступать на службу в гарнизон здешний.       - Пошлину потрудитесь заплатить. По сребренику с морды.       - Слова выбирай, - гаркнул на него Леопольд, - А то я тебе быстро покажу, у кого тут морды!       - Не нарывайся, ты, оборванец, - набросился на него другой алебардист, - Сиди и помалкивай тут в тряпочку – или дуй обратно, откуда приехал. А на нас, на солдат Альтдорфа, лучше не вякай.       - Заткнись, - прошипел Леопольду Крюгер, - и молчи. Это тебе не Грюнбург.       - Да как же… - возмутился было Леопольд.       - Да каком кверху, - зло шикнул на него Гельмут и спустился с телеги на мостовую города, - Нате, получите, - сказал он, отдавая командиру алебардистов положенные пять сребреников.       Вот они и прибыли в Альтдорф. Да, этот город не только снаружи, но и за стенами сильно отличался от родного Грюнбурга. Фриц поневоле забыл слова Отто о том, что они въезжают в богатую часть города, и от этого ещё более странными казались ему высокие двухэтажные белокаменные дома с зелёной и бурой черепицей, созданные по всем канонам архитектурного искусства Империи, с широкими мраморными колоннами, узкими стрельчатыми окнами, аккуратными ухоженными садиками и живыми изгородями, фонтанами, в которых плавала рыба, стражниками… Да, похоже, и правда, всё самое лучшее стекается изо всей Империи сюда, в Альтдорф, город всех городов. Иначе откуда такие богатства? Ни одного нищего здесь, на этих улицах, Фриц не заметил: только солдаты, рыцари да многочисленные вельможи со своими супругами, горделиво расхаживавшие по мостовой и разъезжавшие в экипажах. Странный город, очень странный… Изредка встречались Фрицу обычные бюргеры, странствующие торговцы и фермеры на таких же телегах, какая была у Отто, но все они как будто куда-то спешили, стремились поскорее уйти, убраться отсюда.       - Тут нам делать нечего, - словно в подтверждение мыслей Фрица сказал Отто, - Ни вам, ни мне. На север города надо ехать, там через реку перейдём по Главному мосту, туда, где порт, в общем, а оттуда – в торговый район. Я там найду, где переночевать; пункт приёма новобранцев – там же, если что. В общем, по пути нам пока.       Крюгер согласно кивнул: видимо, он тоже неплохо знал Альтдорф. Только Фриц с Леопольдом в недоумении переглянулись, но промолчали, целиком положившись на того, кто теперь негласно являлся их командиром.       - Нет, ну до чего же сволочи, - вновь взвился Леопольд, пока они ехали к мосту: по-видимому, вспомнил перепалку у ворот, - Спеси как, ну, прям, не знаю у кого. Коль откуда-то не из Альтдорфа человек, так уж сразу он и отброс…       - Это сердце Империи, - печально сказал Крюгер, - Да, такое вот оно. Они здесь всех считают ниже себя, в этом ты прав. Солдат здешних я больше всего терпеть не могу, ещё больше бардака у них, чем в Грюнбурге, вот увидите. Армия тут говно полное, кроме рейксгвардейцев да таких, как я. Артиллерия и эти шибздики на демигрифах – не в счёт.       - Не знаю я про армию, - проворчал Отто, - но народ тут странный, это правда. Вообще весь город странный. На юге красивое всё такое, золотое, белое, красное. Нельзя так говорить, конечно, но оно всё только там, на юге, такое. Вот как через реку по мосту переедем, сразу увидите, что на том берегу намного хуже. А уж если ещё к востоку взять, так там всюду вообще трущобы да помойки одни. Ну да нам туда не надо, слава Зигмару…       - Да, на севере Альтдорф будет где-то как Грюнбург, вот посмотрите, - подтвердил Крюгер, Это здесь вся показуха скопилась, вокруг дворца разрослась.       - Нет, Император, конечно, тут ни при чём, - поспешил вставить Отто, - но его ж такая мразь окружает, ну, вот как таких во дворец пускают, вообще в толк не возьму. Гельт опять же этот, Дитц… Да мало ли там уродов каких… Всем лишь бы народ обобрать, лишь бы Императора надуть. Ну, да Карл Франц наш так просто не дастся, он им ещё покажет всем, кто здесь хозяин, помяните мои слова…       Телега выехала на площадь – огромную, не под стать грюнбуржским, выложенную идеально ровными каменными плитами белого, жёлтого и красного цветов. Площадь была практически абсолютно круглой, если смотреть сверху; множество дорог сходились у неё, словно собираясь в какой-то гигантский узел. Здесь возвышалось горделиво здание, такое же громадное, как и всё здесь, но самое величественное и помпезное из всех, которые когда-либо приходилось видеть Фрицу. То был Собор Зигмара. У Фрица захватило дух от высоких и узких стрельчатых окон, от разноцветных витражей, от многочисленных маленьких башенок, налепившихся вокруг одной, увенчанной гигантским циферблатом, от мраморных изваяний грифонов, вообще от всего этого неимоверно чистого белоснежного камня, из которого было построено здание. Перед собором же возвышалась ослепительно сверкавшая на солнце золотая статуя Зигмара, Молотодержца и Богочеловека, могучего, с уверенным героическим лицом, поднявшего высоко над головой Гхал Мараз – выкованный гномами боевой молот с короткой рукоятью и острым загнутым шипом напротив толстого изгибавшегося к концу раструбом набалдашника. Вот он, основатель Империи. Как тут не верить в то, что где-то на небесах наравне с остальными богами вершит он какие-то свои, непонятные ему, Фридриху Майеру, простому солдату, дела, в самые трудные минуты помогая подданным того государства, которое некогда создал? Может, это Зигмар спас этой ночью Фрица, спас их всех, что бы там Крюгер ни говорил про него. Надо будет помолиться, обязательно помолиться Молотодержцу. Пусть пошлёт он Империи быструю победу в этой междоусобице, ведь не для того же объединял он лучшую часть людей Старого Света, чтобы их потомки теперь убивали друг друга. Бессмыслица же получается. Кому это нужно – идти против Империи? На что они рассчитывают, эти проклятые бунтари? Так пусть же Зигмар их покарает…       Площадь проехали молча, не издав ни звука, словно опасаясь разрушить этим некое единение с собором, да и с Богочеловеком тоже. Да, Фриц, действительно, подумал тогда, будто все они здесь объединены, объединены со всеми остальными подданными Империи через этот собор, через Зигмара. Кем бы они ни являлись, что бы ни думали, у них у всех одна цель: все они хотят, чтобы война поскорей закончилась, только начавшись. Во всяком случае, так казалось тогда Фрицу. Как же хотелось ему потом, чтобы всё и вправду было так, как он думал тогда, так же просто, наивно и понятно. Но всё было совсем не таким, каким казалось на первый обманчивый взгляд. Потихоньку, незаметно понимание этого начинало приходить к Фридриху Майеру, но было оно, это понимание, ещё слабым, беспомощным, ещё ничего не могло оно противопоставить тому каменному бастиону, что воздвигся в сознании Фрица в детстве – и продолжал крепчать вот уже столько лет. Время его, этого понимания, было ещё впереди.       Странный вид являла собою река. Это был Рейк, тот самый Рейк, приток которого они давеча переходили по мосту, Рейк, тёмной змеёю извивавшийся то среди лесов, то среди полей, нёсший свои воды от Краесветных гор на востоке до Срединного моря на западе. Здесь же река была сжата городом, словно тисками: камни обложили её с обеих сторон, белые по левому, богатому, берегу и грязно-серые - по правому. Чистые белые пирсы и старые загаженные деревянные причалы врезались глубоко в тело Рейка, словно крючья палача. Мелкие судёнышки рыбаков сновали по нему, словно паразиты на теле могучего, но бессильного что-либо сделать с ними, зверя. Чуть ниже по течению стоял огромный галеон с жёлто-белыми мариенбуржскими флагами, гружённый под завязку какими-то товарами. Выше в Рейк впадал Талабек, такой же стиснутый и облепленный со всех сторон. Оба берега, так разительно отличавшиеся друг от друга, соединял величественный каменный мост, совсем не похожий на тот, грюнбуржский. То ли строили его когда-то на совесть, то ли реставрировали регулярно, то ли и здесь без Коллегии магов не обошлось, но стоял мост крепко, прочно, и опоры его были в полном порядке – по крайней мере, выше уровня воды.       Фриц разглядывал противоположный берег, пока телега ехала по этому мосту. Побережье похоже было на базар в Грюнбурге, вот только то, что там творилось, по масштабам превосходило любую ярмарку, когда-либо виденную Фрицем. Шум оттуда слышен был уже на середине моста. Кто-то что-то предлагал, кто-то расхваливал товар, кто-то торговался, пытаясь сбить цену, кто-то орал, что его обокрали, кто-то попрекал какого-то торгаша тем, что тот толкает тухлятину… Крики, гвалт, базарные лотки, грязь, толкотня… На тот, другой, берег, где возвышался такой гордый и величественный Собор Зигмара, этот, наполненный какофонией голосов, руганью и самыми разными запахами, не походил совершенно. Словно бы Рейк здесь разделял два города, один из которых, весь белый, был Альтдорф, сердце Империи, а другой Тзинч его знает, как назывался. Вот тебе и столица. Да, не ожидал он такого… Как ни убеждал себя Фриц, что такая, да ещё и похуже, ситуация имеет место быть во всех без исключения городах Империи Зигмара, не говоря уж о Бретонии, что это всё в порядке вещей, впечатление от первого взгляда на Альтдорф было испорчено, загублено на корню, и теперь, скорее всего, ничто уже не могло этого исправить. Город контрастов. В Грюнбурге, как ни крути, такого нет. Более-менее однородно всё там, хоть и есть, конечно, богатые кварталы. А тут – ну хоть бери и сравнивай, на одном берегу – одно, на другом – другое. Хоть бы потрудились как-то это смягчить, что ли… И здесь никому ничего не надо.       Вскоре они оставили реку позади и ехали уже по шумным серым улицам, жарким и пыльным, точь в точь как в Грюнбурге.       - Ты куда едешь-то? – спросил Крюгер у Отто, - Где останавливаться на ночь будешь?       - Там, дальше, - пропищал старик, - там двор есть постоялый, недорогой, там и заночую. На севере города, в общем, не помню я, как его там…       - Тогда, - сказал Гельмут, - пора нам расстаться. Казармы и вербовщик, помнится, западнее, нам бы уже сворачивать пора. Так что - останавливай, мы слезем.       Отто остановил телегу, и Крюгер спрыгнул на серую альтдорфскую мостовую. Фриц с Леопольдом последовали его примеру.       - Ну, бывай, Отто, - сказал доппельзольднер, протягивая деду горсть сребреников, - На, возьми за то, что подвёз нас.       - Да ну, не надо, - запротестовал было Отто, кисло скривившись, - Вы уже заплатили за всё, там ещё, в доме…       - Не говори глупостей, - почти насильно всунул ему в руку позвякивавшие и сверкающие на солнце монеты доппельзольднер, - Деньги сейчас лишними не бывают.       Дед принял деньги – с неохотой, совсем не так, как тогда, в доме. Но, всё-таки, тут же поспешно спрятал монеты за пазуху – на всякий случай, для пущей сохранности. Они втроём попрощались с Отто и пошли по какой-то занюханной боковой улочке, а старик поехал дальше на своей телеге.       Теперь Фрица не покидало ощущение того, что он из Альтдорфа снова вернулся в Грюнбург. Куда делись величественные белые дома, ухоженные садики, пруды, фонтаны, живые изгороди? Куда исчезли разъезжавшие по улицам рыцари и экипажи с дворянами? Где-то позади всё это, похоже, осталось - как и площадь с собором и статуей Зигмара, как и то мнимое единство.       - Как мы будем вербоваться-то? – прервал молчание вполне закономерным вопросом Леопольд, - Они, чего, прям, первых попавшихся возьмут?       - Нас – возьмут, - твёрдо ответил Крюгер, - Каждый солдат им сейчас важен – армия на западе, орков бьёт, бойцов в Альтдорфе мало, а раскольники уже рядом, под боком. Плюс у двоих из нас есть оружие какое-никакое, а это им тоже важно. С оружием у них напряжёнка всегда, лучше, чтоб со своим приходили. Форма – другое дело, с ней проще. Её вечно помногу шьют, а толкать некому, не то, что оружие… Неважно, в общем.       - А ты-то, Леопольд, без оружия! - забеспокоился Фриц, несмотря на заверения Гельмута, - Ну, правда, пришёл наниматься, а с собой даже ножичка паршивого нет. Возьмут да и отправят тебя пинком под зад обратно в Грюнбург.       Кох обиженно фыркнул, но промолчал.       - Всех возьмут, - убеждённо сказал Крюгер, - Я позабочусь, можете уж мне поверить.       - А-а-а… - понимающе протянул Леопольд, - слушай, как же это вообще нам с тобой повезло… Ты кто вообще такой-то?       - Я воин Империи, - ответил доппельзольднер.       - Все мы тут воины Империи, - отмахнулся Фриц, - Но… почему ты пошёл с нами?       - Да потому что я был бы последней сволочью, если б оставил вас одних, допустил бы, чтобы вы пошли на убой. И потом – я должен быть здесь…       - То есть – ты тоже хочешь сражаться за Империю? – недоумевал Фриц, - но тогда почему же...       - Я не хочу сражаться, - оборвал его Крюгер резко, даже зло, - Ни за Империю, ни за раскольников, ни за кого. Поверь мне, ни одно дело на свете, даже самое великое, не стоит того, чтобы люди убивали других людей, губили и их, и себя. Но мне придётся сражаться, нам всем придётся сражаться, если мы хотим, чтобы всё вернулось на свои места. Чует моё сердце, что эта заварушка запросто может перейти в… нечто большее.       - Не каркай, - с опаской посмотрел на Гельмута Леопольд, - Не надо нам большего никакого. Нам бы с этим разобраться.       - А нас никто ни о чём не спрашивает, - усмехнулся Крюгер, - Тут ведь творятся великие дела – а мы так, расходный материал. Знаете, когда гибнет человек… обычно обязательно находится хоть кто-то, кому он при жизни был дорог, кто-то, кто оплакивает его. А вот сотни тысяч, вместе взятые, не оплакивает никто – только где-нибудь в летописях хорошо, если черкнут строчку про них, а то ведь могут и забыть. Так уж мы, люди, устроены. Всё у нас через жопу…       Сейчас проснулась во Фрице та часть его «я», которая и подвигла его на этот бешеный поход во имя Империи, проснулся в нём патриот, зигмарит и вообще примерный подданный величайшей из держав Старого Света. Отчаянно хотелось как-то возразить Крюгеру, показать, что всё не так, как он говорит, но никаких доказательств, как назло, не находилось. Где-то в глубокой яме застряли эти доказательства после приснопамятной вчерашней ночи. Фрицу вспомнился тот странный сон, который давеча он видел. Что же, неужели он, и правда, слепец? Нет, этого не может быть. Всё не так, это всё домыслы…       - Император не допустит…       Похоже, это вырвалось у Фрица помимо его воли. Во всяком случае, Гельмут печально, почти с жалостью, посмотрел на него и произнёс:       - Может, и не допустит. Когда-то я точно так же верил в это, как и ты сейчас. И до си пор мне хочется верить. Вот только – не получается. Я видел слишком многое, чтобы во мне осталось хоть капля веры во что-то доброе и одновременно достаточно сильное для того, чтобы уметь защитить себя. Но ты верь, Фриц, верь, пока можешь, пока эта вера ещё не умерла в тебе.       Голос Крюгера изменился. Он стал другим, не таким суровым и безразличным ко всему, как обычно, он скакал, то и дело срывался, словно сам доппельзольднер стоял на краю какой-то пропасти и немалые усилия прилагал, чтобы не рухнуть в ничто. Никогда раньше не видел Фриц, чтобы такое творилось с бывалым мастером меча.       - Как бы я хотел, Фриц, хоть на минуту снова стать таким, как ты, - сказал Гельмут печально, затем отвернулся и зашагал вперёд, ускорив шаг.       Странно. Что это с ним? Кто же он, этот Гельмут Крюгер, что такого он повидал, что заставило его так измениться? Почему для него ничего не значат ни Император, ни Зигмар? Почему умерла его вера в них?       Остаток пути прошли в полном молчании. Крюгер привёл их к невысокой серой стене, вернее даже, каменному забору. У входа – массивных деревянных ворот – стояли два имперских мечника в бело-красной рейкландской униформе. Один из них поднял голову к небу, то ли ворон считая, то ли ещё кого, а второй – разглядывал какую-то мелкую букашку, ползавшую по камням мостовой. Рядом, прислонившись задней стеной к забору, стояло крошечное зданьице, больше походившее на сарай, тоже серое, с покатой крышей и единственным маленьким окошком. Вход в него, однако, тоже охранялся – на сей раз, копейщиком, который отставил своё оружие в сторону, прислонив к стене, и ковырял пальцем в носу, опёршись на громадный башенный щит. Когда Крюгер, а вслед за ним и Фриц с Леопольдом, подошли к дверям здания, солдат без особого интереса глянул на них и протянул голосом жутко уставшего за весь день непрерывной работы человека, вытащив, однако, из ноздри палец:       - Наниматься пришли… Ну, проходите, походите.       Крюгер без стука распахнул дверь, и они вошли в помещение. Фриц никогда бы не подумал, что здесь вот становятся альтдорфскими солдатами. Коморка какая-то, и не более того. Нотариусу тут сидеть или ещё какому хмырю, который всю жизнь от деловых бумаг не отрывается. Комната в здании была всего одна, крошечная, с голыми серыми стенами, освещённая скудным лившимся с улицы светом солнца. Всего-то и было в ней, что массивный деревянный стол, стулья – две штуки, – шкафчики позади стола да очаг, чтобы греться зимою. Никаких ассоциаций с альтдорфской армией эта занюханная комнатка не вызывала. Вот только за столом сидел самый настоящий военный. Он был ещё старше Крюгера, крепкий, седой, с землистым и измождённым лицом, украшенным усами и козлиной бородкой. Жидкие волосы собраны были сзади в короткий, как у моряка, хвост.       - Стучать надо, - неприветливо буркнул солдат, покосившись на них, - Чего тут забыли-то?       И тут он увидел Крюгера. Суровость, словно бы даже напускная, сошла с лица вояки, морщины на лице чуть распрямились, а в серых глазах появился какой-то проблеск жизни, словно давно уже забытой где-то в этом странном городе.       - Гельмут, - прохрипел старый воин, приподнимаясь с места и клацая при этом чем-то под столом, - Ты ли это?       - Я, Иоганн, я. Я вернулся – и не один, как видишь.       Иоганн с выражением бесконечной радости на лице, будто исполнилась мечта всей его жизни, вышел из-за стола, что сопровождалось каким-то странным ритмичным постукиванием дерева о дерево. Братья по оружию крепко пожали друг другу руки и обнялись. А затем Иоганн принялся расспрашивать Крюгера, почти не замечая стоявших рядом Фрица и Леопольда:       - Тебя как обратно перевели-то, а, Гельмут? Я-то думал, после того случая всё уже, так и запихнут тебя в Грюнбург на всю жизнь. А ты вдруг раз – и вернулся.       - Да никто меня не переводил никуда, тем более – обратно… Сам пришёл.       - В смысле, это как? – удивлённо посмотрел на него Иоганн, - Попросил… кого надо, что ли?       - Да некого там ни о чём больше просить, - ответил Крюгер, как показалось Фрицу, раздражённо, - Там у них бунтари всё к рукам прибрали, ну, эта, Суверенная Провинция, Хорн бы её побрал. Бардак там вообще полнейший творится: кто куда хочет, тот туда и идёт.       - Как же, слышал, - помрачнел Иоганн, - но не думал, что они уж до Грюнбурга добрались. Ну, ничего, говорят, там, наверху, уже кампанию против синих этих планируют, выбивать вскорости их будем. Ну, вы, точнее, будете, я-то уже не помощник вам…       Только сейчас Фриц увидел то, что раньше почему-то упорно замечать не хотел. Он одноногий, этот Иоганн. Правой ноги по колено нет у него, деревяшка вместо неё толстая, она-то и стучит всё время по полу. Да, не повезло, видать, бедняге. Редко, наверное, такое бывает.       Фриц отогнал навязчивый и противный внутренний голос, упрямо твердивший, что те раны, которые они уже получили, когда сражались со зверолюдами, говорят об обратном. Нет, это наверняка единичный случай. Обычно так: либо совсем погиб, либо вернулся нормальным, не калекой. Так, по крайней мере, из всех историй следует.       - Запишем вас, а то, как же… - говорил тем временем Иоганн, - У нас, в Альтдорфе, солдат мало сейчас, все орков бить ушли. Наши с тобой тоже, Гельмут. Так что – лишние бойцы не повредят. Оба служили? – спросил он, сурово оглядывая Фрица и Леопольда.       - Оба, - заверил его Крюгер, - И сегодня ночью уже с козлами успели познакомиться, пока мы сюда добирались.       - Это хорошо, - заметил старый солдат, - А с оружием у вас как? А то у нас, сам понимаешь, на складах никогда много не залёживалось…       - Ну, я, как видишь, свой сохранил, - сказал Гельмут, взявшись за рукоять цвайхандера, что висел у него за спиной, - У него, - он указал на Фрица, один меч есть, пехотный. И всё.       - Это плохо, - пробурчал себе под нос Иоганн, - Ну, да чего-нибудь вам, думаю, найдём.       Он взял одну из здоровенных толстых книг, лежавших на столе, похожую на конторскую, всю потрёпанную, древнюю, словно бы пришедшую откуда-то из далёкого прошлого Империи, и раскрыл её. Запах чего-то очень старого ударил Фрицу в нос, в воздухе закружились мельчайшие частички трухи. Леопольд не выдержал и громко чихнул.       - Запишем вас куда надо, - невозмутимо продолжал Иоганн, - Так, для начала у нас Гельмут Крюгер…       Ну, вот, и ещё одна стена отделит его от всего, что было раньше. Теперь он станет гарнизонным бойцом Альтдорфа – к добру ли, к худу ли. Что там говорил Крюгер? Всем им придётся драться – драться за то, чтобы сохранить Империю.       Вот и твой выбор, Фриц. Ругань, ссоры, драки, уход из Грюнбурга, зверолюды. Ради чего это всё? Чтоб синее знамя сменить на красное? Неужели же это так важно для тебя… Ведь все остались: и Эрнест, и Кеммерих, и Ганс, и вся семья его, и Грета. Все остались – а они пошли, три выживших из ума солдата. Старый доппельзольднер, который скрывает своё прошлое. Пропивший последние мозги алкаш, который не придумал ничего лучше, кроме как покинуть Грюнбург и вступить в Альтдорфскую армию, чтобы отомстить раскольникам непонятно за что. И – фанатик, который пошёл только потому, что хотел сражаться за Империю. Да, Фриц, тебе бы не аркебузиром, тебе бы флагеллянтом быть…       Снаружи жарило беспощадное летнее солнце, лучами своими проникая во все уголки жалкой комнатушки, насильно окрашивая их в светлые желтоватые тона. Медленно и лениво витала в воздухе пыль вперемешку с частичками старинной конторской книги, в которую записывали новобранцев. Жирная синяя муха яростно зудела, раз за разом ударяясь головой с громадными тёмно-красными глазами о стекло.       - Следующий, - сказал Иоганн.       

***

       Хвала Зигмару, всё прошло как нельзя лучше. Талабхайм согласился. Фолькмар даже не понимал до конца, что же сыграло решающую роль в принятии этого решения: то ли страх перед Альтдорфом, то ли авторитет и влияние Гельта, который в основном и вёл переговоры с помощью магии, самостоятельно поддерживая связь с курфюрстом через колдунов Талабекланда, то ли личные интересы Гельмута Фейербаха.       Но сейчас всё это было не важно. Десятитысячная армия Талабекланда, вероятно, уже выдвинулась из столичного города провинции и направляется теперь к восточной границе Рейкланда. Что ж, это хорошо. Главное теперь – чтобы армия эта не стояла под Альтдорфом дольше, чем нужно, и не скиталась по просторам центральной провинции, грабя всех подряд. Нужно бить сразу. Бунтари при всём своём желании не смогут настолько быстро собраться с силами, чтобы ударить по Альтдорфу до прибытия талабекландцев. Да они и об армии, скорее всего, ещё не знают. Хотя – кто способен за это поручиться? Очень может быть, что восстание – дело рук Мидденланда с целью ослабить власть Альтдорфа. В таком случае, раскольники будут очень даже предупреждены. Впрочем, как раз это им уже не поможет. Если ничто не помешает, от силы через пару-тройку месяцев с сепаратистами будет покончено. Вот только – что предпримут курфюрсты других провинций? Да, авторитет Карла Франца вроде бы пока неоспорим, но мидденландцы во главе с Борисом вовсю выказывали и выказывают недовольство. Если подвернётся случай, они его не упустят, это уж точно. Тут, конечно, всё зависит ещё и от Нордланда и Остланда. Скорее всего, они поддержат Бориса – тогда Мидденланд станет силой, с которой нужно считаться. Великий Зигмар, хоть бы они не сумели договориться и действовали поодиночке…       Но самым страшным было вовсе не это. Не надвигавшаяся чёрной грозовой тучей гражданская война больше всего тревожила Великого Теогониста. Главная проблема – в том, чтобы эту войну закончить как можно быстрее. Ведь осталось, возможно, всего каких-нибудь жалких три месяца до того, как в небе появится Двухвостая Комета. Да, расчёты всегда содержат в себе некоторые неточности, но имперские астрономы ими не особенно грешат. Хорошо ещё, если всё самое ужасное начнётся к концу зимы, но ведь готовиться-то надо к худшему. Простолюдины, наверное, будут гадать, к чему эта комета, какие несчастья она предвещает Империи. Нашествие орков? Новое возвышение фон Карштайнов? Великую засуху? Смену власти? Давно, очень давно пролетала она в предыдущий раз, но хроники утверждают безапелляционно: каждый раз с её появлением повышалась активность Хаоса в северных пустошах, а в прошлый раз так и вовсе всё закончилось очередным прорывом, который удалось остановить только благодаря Магнусу Праведному. Прорывы… Раздробленные племена диких варваров, ведомые безумными чемпионами Хаоса и невиданного уродства демонами, приходили с севера, с суровых вулканических пустынь. Раз за разом несли они боль, пламя и разрушение имперцам, гномам, бретонцам – всем тем, кто являл собою истинный оплот Порядка в Старом Свете. Да, тогда их остановил Магнус Праведный, легендарный герой, предания о котором едва ли менее противоречивы, чем сказания о тех временах, когда и Империи-то ещё не существовало. Фолькмар признавался себе, что абсолютно не знает сейчас, как со всем этим быть. Императору в эти тяжкие, кровавые времена больше всего нужен надёжный помощник, тот, на кого можно опереться, если случится непредвиденное. Столько лет он, Фолькмар Мрачный Лик, был этим помощником, тем, кто никогда не предаст, с кем можно посоветоваться, кому можно всё рассказать. А теперь – опора прогнулась, прохудилась, словно источенная ветром и водой, изъеденная червями деревянная балка; она уже качалась из стороны в сторону, ходила ходуном, готова была рухнуть в самый ответственный момент, и Император, в очередной раз опёршийся на неё, полетел бы глубоко в бездонную чёрную пропасть неизвестности. Он не знает, что делать. Раскольники будут повержены, их мятеж утонет в крови – но что потом? Фолькмар даже приблизительно не мог строить прогнозы, не мог думать о том, что произойдёт после. Слишком много случайностей, чужих прихотей, чужой глупости, слишком много игроков в этой страшной игре, в которой победителю достанется Империя – а может быть, и весь Старый Свет.       Фолькмар посмотрел на плавившиеся в канделябрах свечи, тонким яркими лучиками вспарывавшие клубы тьмы в зале Собора Зигмара, где витали, перешёптываясь друг с другом, древние призраки. Он стареет. Горит точно так же, как вот эти самые свечи, освещая темноту смерти, хаоса и разрушения. Горит, горит, а потом кончится в нём, в конце концов, воск, и выгорит он весь, и погаснет, и останется от него одно только мёртвое тело. Раньше у него был ответ на любой, даже ещё не заданный, вопрос, раньше он всегда заранее знал, как поступить. Но – не теперь. Теперь он уже стареет потихоньку, уже не соображает так, как в молодости, и только вера всё ещё теплится в его сердце, только вера заставляет его жить. Давно бы уже пора оставить этот пост Великого Теогониста, передать его какому-нибудь своему преемнику из числа наиболее достойных… Только вот достойных давно уже днём с огнём не сыщешь. У всех теперь одно на уме: деньги, власть, благосостояние, на худой конец. А нужно… нужно нечто большее, нечто важное, чего у них нет. Что это, как это называется, Фолькмар и сам не знал, но этого чего-то, определённо, в них не было.       В голове уже гудело, веки слипались, клонило ко сну – неуклонно и безжалостно. Вот, ещё один намёк на то, каким же он стал старым прежде времени. Раньше Фолькмар мог до глубокой ночи засиживаться над картами в Соборе Зигмара, и ничего с ним от этого не случалось. И спал-то он часов пять в сутки, ну, может, шесть, от силы – и больше ничего не нужно было. То ли дело теперь… Теперь – и спать нужно больше, и вставать труднее, и день новый всё меньше и меньше хочется встречать, потому что понятно же: ничего хорошего он, этот новый день, не принесёт, скорее даже, наоборот, подкинет какую-нибудь очередную гадость, чтобы жизнь мёдом не казалась. Пора тебе уже в отставку, Фолькмар Мрачный Лик. Не тот ты совсем стал, рассыплешься скоро на мелкие кусочки, как старая ржавая деталь какого-нибудь механизма, которую давно уже заменять пора. И всё бы это ещё ничего, вот только заменять нечем. Один ты такой на всю Империю. Если уйдёшь – кто же тогда останется? А никого из таких, кому Император сможет довериться – кроме Хельборга, разве что, но тот ещё старше Фолькмара, совсем хватку потерял в последнее время. Все кругом за масками скрываются, научились: вроде бы и согласны с тобой, а у самих не пойми что на уме.       Фолькмар вздохнул тяжело и глубоко, так, что полувздох-полустон его разнёсся по всему громадному залу, тревожа обступившую островок света темноту, отразился эхом от высоких стен, полетел снова через тьму – и так далее, становясь с каждым разом всё слабее и слабее, пока, наконец, не затух совсем. Фолькмар скрутил старую пожелтевшую от времени карту Империи и поместил её в тубус, который взял в левую руку. В правую же руку его лёг привычно тяжёлый посох Великого Теогониста – громоздкий, сделанный из почти химически чистого золота символ духовного могущества главы Церкви Зигмара, на деле – абсолютно бесполезная вещь. Жутко неудобный - ни опереться на него толком, ничего. Лучше бы его вообще не было, как и всех этих никому не нужных бело-золотых нарядов.       Фолькмар задул свечи – постепенно, так, что пятно света, в котором он находился, медленно сужалось, слабело, пока, наконец, не поглотила его совсем страшная беспросветная темнота собора. Фолькмар повёл в воздухе рукой с посохом, и над головой его вспыхнул слабый-слабый источник бело-жёлтого, почти солнечного, света, этакая миниатюрная звезда, покорно освещавшая путь. Фолькмар Мрачный Лик двинулся вглубь собора, к подземельям, туда, где находилась его келья, а светящийся шарик летел над его головой, разгоняя прятавшихся по тёмным углам призраков. Нужно было ложиться спать, как бы ни хотелось ему остаться хоть ненадолго в главном зале собора. Время – твой палач, Фолькмар Мрачный Лик.