***
- Отряд, подъём! Пожалуйста, ну, ради Зигмара… Ну ещё хоть чуть-чуть бы поспать. Нет, ну что за изувер этот Рихтер: зашёл – и сразу орать… Пожалуйста, хоть бы подремать немного, ну, хоть бы полежать… - Майер, ты чего там, приснул, что ли? – пролаял прямо над ухом Рихтер, - Вставай, ты, сука, козёл паршивый, Хорнов сын… Через силу Фриц разлепил несчастные веки и увидел деревянный потолок старой казармы. Придётся как-то вставать. Но – как, если он всю ночь по улицам шатался, ему бы спать и спать сейчас, так нет же, кто ж его поймёт… Всех оставшихся сил хватало, казалось, лишь на то, чтобы открыть глаза. - Кох! – снова донёсся до него откуда-то издалека мерзкий рихтеровский голос, - Ты, урод драный, чего лежишь? Ещё один выискался, ишь… Хорн тебя во все места, а это ещё чего за новости?! Ну, вот, теперь ещё и рану Леопольдову увидел. Сейчас тут такое начнётся, что лучше бы всем убраться куда подальше. - Вот тебе меч, я больше в это не играю, - донёсся до Фридриха голос Леопольда, - Хватит с меня вчерашнего уже… - Да мне на тебя, рядовой Кох, по хрену! – услышал Фриц яростное змеиное шипение Рихтера, - Я, что же, не понимаю, что ли, думаешь? В самоволку, значит, оба ходили, сучары вы паршивые! А теперь ты слинять решил, а, Кох? Что ж, линяй, тебя никто здесь не держит ни за какое место, валяй, давай! Только вот за нарушение порядка вам обоим придётся схлопотать… И тут лейтенант переменился. Он засопел, как разъярённый бык, покраснел и уставился в потолок. Рихтер дышал глубоко-глубоко – словно бы пытаясь насилу успокоить себя. Что это с ним? С ним, с лейтенантом Рихтером, с человеком, с которым по определению ничего случиться не может? Как будто вспомнил чего, и теперь через силу вынужден делать то, чего делать не желает… - Объявляю вам обоим… выговор! – выплюнул Рихтер таким тоном, каким обычно объявлял о пятнадцати сутках в карцере, из красного постепенно делаясь зелёным, - Узнаю в следующий раз – прикажу отодрать хорошенько, а потом в карцер засадить, поняли?! - Поняли… - ошарашенно пробормотали они с Леопольдом почти одновременно. В действительности же не поняли они ничего.***
Следующие недели полторы протекли в томительном ожидании. Вновь ничего не происходило, всё так же стояли они в альтдорфском гарнизоне без какого-либо толку, зная, что где-то там, за стенами столицы, всё набирает и набирает обороты сепаратистское движение, с которым, по идее, они должны бороться. Первые несколько дней после их с Леопольдом самовольной отлучки из части все обсуждали странный поступок Рихтера, какой-то просто до оторопи ненормальный, не вписывавшийся совсем в общую картину солдатских будней. Впрочем, ответ быстро нашёл не в меру любопытный Карл Дитрих, тот самый, щуплый, с крысиным лицом. Неизвестно, откуда он узнал это, но оказалось, что всем офицерам сверху дано было ясно понять: никто не должен уйти из армии. Если же уйдёт – будет тому же Рихтеру плохо. Вот и старался, видимо, лейтенант, сдерживал себя из последних сил, потому как боялся на самом-то деле, что они и взаправду уйдут – а он им ничего сделать не сможет, служба-то в Империи контрактная… Отчего, почему принято было такое решение – никто в точности не знал, даже Дитрих. Но всем ясно было одно: что-то затевается. Командованию необходимо как можно больше живой силы – стало быть, скоро должны начаться активные боевые действия. Вот только пока что там, наверху, шевелиться, похоже, не собирались. Ждали чего-то, может… Всё началось внезапно, резко, без предупреждения, совсем как тот памятный бой со зверолюдами. Рихтер только-только объявил подъём и ходил по казарме, расталкивая тех, кто ещё не проснулся, когда дверь в казарму заскрипела и у входа в неё послышались чьи-то тяжёлые шаги. Лейтенант, словно бы вспомнив о чём-то важном, нервно вздрогнул всем телом, словно окаченный с головы до ног ледяной водой. На пороге стоял человек, абсолютно лысый, без усов и без бороды, с головой, напоминавшей красноватое куриное яйцо с налепленными на него рукой какого-то крайне неумелого ваятеля бычьими глазками неопределённого цвета. Голову эту несло массивное квадратное тело, напоминавшее тумбочку. Где-то Фриц его уже видел. Это, кажись, тоже лейтенант, типа Рихтера, только другим отрядом командует. По униформе похоже, во всяком случае. Знаки отличия бы, конечно, лучше повнимательнее рассмотреть, но отсюда разве что увидишь, из противоположного края казармы-то… - Слушай, Рихтер, - с нетерпением, как показалось Фрицу, сказал человек-тумбочка их лейтенанту, - Ты, что забыл, что ли? Там нас всех созывают, так что идём, время поджимает уже. Своих оставишь тут, ничего с ними не станется. - Куда ещё созывают, мать их? – недовольно зашипел Рихтер, - А, да, что-то говорили вчера, точно… Зачем бы это? Делать им, что ли, больше нечего… - Я почём знаю, зачем? – взвился квадратный, - Раз созывают, значит – надо. Пошли, пошли, там, насколько я понял, серьёзное что-то. В смысле – совсем серьёзное. Всех на уши подняли – вот веришь… Рихтер грязно выругался, с силой пнул подвернувшуюся кровать, как будто это она была во всём виновата, и вслед за тумбочкой вышел из казармы. Они остались одни. - Ну и дела творятся, ребята, - нарушил своим писком затянувшееся молчание Дитрих, - Как думаете, чего это они, а? Отправят нас всех куда, что ли? - А ты не лезь куда не надо, - пробасил какой-то здоровенный альтдорфец, имени которого Фриц не помнил, - Тебе-то какое дело, крыса драная? Никакого. Вот и помалкивай. - Чего это так и никакого? – осадил его Леопольд, - Это очень даже наше дело, куда нас запихнут и что мы там делать будем! - А ты не каркай, алкота! – закричал кто-то из солдат, - Вечно ты всё гадости сплошные говоришь. Может, ещё и не запихнут никуда! - Правильно, - согласился здоровый альтдорфец, - по морде его! Его вообще сюда никто не звал, сам на наши головы припёрся! - Ещё посмотрим, кто кому рожу начистит, - набычился Леопольд, поворачиваясь к альтдорфцу. Фриц последовал его примеру. Дрянь, конечно, полная эти перепалки друг с другом, эти драки, всё равно толку с них никакого: всё как было, так и останется. Ну, хоть время скоротать… - Ты это брось, дылда, дубина сосновая! – закричал Фриц на солдата – раздражённо, зло, просто потому что хотелось выместить на ком-то всё то, что накопилось в душе за неполный месяц службы в алтдорфской армии, - Нас двое, а ты один. Думаешь, поможет тебе кто? Так фигушки, здесь так не принято… Долго ещё они так препирались, наскакивали друг на друга, как петухи, впрочем, не имея намерений начинать серьёзную драку: сейчас, когда впереди их всех ждала неизвестность, она была бы какой-то лишней и ненужной совсем никому. Наконец вернулся Рихтер: он рывком распахнул дверь и завопил волчьим воем на своих подопечных так, что даже те, кто ещё сидел на койках, в тревоге вскочили с них и уставились на него. - Привести всё в порядок, живо! Построиться! Нет, сначала всё выдраить, вычистить… Это вместо жратвы вам, паршивцы! Придут потом с проверкой, и если им хоть что-то не понравится – пеняйте на себя… В этом духе произнёс лейтенант своим лающим собачьим голосом речь минут на пять, затем немного остыл и начал уже спокойнее, но с неясной тревогой в голосе: - Короче, к нам дня через два придут эти… Эти, сволочи… Как бишь их, Хорн бы их всех побрал… Талабекландцы, короче. Там, за стенами, встанут и будут сидеть, кол кривой им в жопу. А вы тут, это… должны показать, что альтдорфские солдаты лучше их всех будут, ясно вам? - Герр лейтенант, - начал своим писклявым голосом Дитрих, теребя в руках пуговицу, - А зачем они припрутся-то? - Тебе какая забота?! – перешёл на привычный крик Рихтер, - Будешь много знать – скоро состаришься, вот. Короче, я не понял, чего все до сих пор стоят? А ну, отдраить здесь всё… вымыть… выстирать… построиться… оружие в порядок привести… короче, сами разберётесь, что там ещё, если проблем на свои головы не хотите. Через полчаса – приду, проверю. Ну, началось. Кровать надо сначала в порядок привести. Потом одежду бы ещё почистить хоть чуть-чуть, так, чтобы вид у неё нормальный был: на большее всё равно времени не хватит. А ведь ещё оружие… И всё же – что-то началось, заворочалась вся эта проклятущая альтдорфская армия, заёрзала: не ждал, похоже, никто из офицеров никаких талабекландцев. А они вот зачем-то идут. Неужели же им, рейкландцам, на помощь, чтобы, наконец, выбить этих поганых синезнамёнников, будь они неладны, из родного его Грюнбурга? Великий Зигмар, пусть начнётся хоть что-нибудь. В печёнках уже это сиденье на одном месте в то время как почти весь Рейкланд под бунтарями. Ничего, не забыл ещё Император, всё он видит, не укроется от него ничто. Поскорей бы только всё началось. Поганая вещь – война, если она вся такая, как тот бой со зверолюдами. Но чем раньше всё начнётся, тем скорее кончится. По крайней мере, так должно быть, а там уж кто его знает… И вот через два дня вновь стояли они строем на плаце. Вновь по сухой земле растянулась нестройная тёмная полоска. Они не могли стоять иначе: слишком уж разрознены были, слишком далеки друг от друга группы, на которые они сами же и поделили друг друга. Что будет, если им придётся сражаться? Разве поддержат они друг друга? Нет, не поддержат. Из всей оравы их Фриц мог рассчитывать разве что на Леопольда. Нет, внешне-то ряд был вполне себе ровный: Рихтер никогда не мог успокоиться, пока ему не удавалось подравнять их всех по одной воображаемой линии. Но нутром чувствовалось, что всё это так, показное, что строй на самом деле хлипок: стоит ударить по нему каким-нибудь поганым зверолюдам, как он моментально прогнётся, развалится, и побегут солдаты, спасая свои жизни, и каждый в этой толпе уже не способен будет думать о том, чтобы сражаться, и исчезнет уже сама видимость монолитного отряда, пропадёт мираж, растворится… И останется толпа. А толпа – что с неё взять? Толпой и погибнут, задавят друг друга, сожрут, только чтобы выбраться, только чтобы жить. А надо – как-то по-другому. Опять по-другому, молот Зигмара… А потом – строй повернулся на прямой угол и тронулся с места змейкой. Но Рихтер в этот раз не заставил их наматывать круги по плацу. Ворота открыли, и солдаты обычным маршем вышли на мостовую Альтдорфа. За ними следом двинулся ещё отряд, и ещё… Люди высыпали из домов и смотрели на маршировавших имперских бойцов, теперь, под их взглядами, уже изо всех сил старавшихся идти в ногу: почему-то очень не хотелось, чтобы посторонние видели, что никакого единства в отряде нет. Слишком много обычных альтдорфских горожан смотрели на них, все такие разные и в то же время удивительно похожие друг на друга. Да, похожие. Все они смотрели на солдат с какой-то затаённой надеждой, невольно пробивавшейся из-под маски простого любопытства. Да, они здесь не просто маршируют по улице без толку, подумал Фриц. Идёт война – и теперь они, возможно, а в глазах простых горожан, так уж и точно, отправляются на неё. Фридрих украдкой смотрел на бюргеров, наблюдавших за ними. Вот грузный старик с курчавой седой бородой, похоже, вспоминает свою молодость, вот женщина лет тридцати, с худым измождённым лицом, искажённым тревогой и даже страхом, пытается отыскать в марширующей толпе одной ей известно, кого. А вот мальчишка, низенький, щуплый, лет восьми от роду, глазеет на них широко распахнутыми, словно два окна, глазами с чувством неподдельного восхищения. Когда-то точно так же и он, Фриц Майер, смотрел на пехотинцев с громадными ростовыми щитами, на стрелков с аркебузами и арбалетами, на пистолетчиков, на рыцарей, облачённых с ног до головы в броню… Когда-то и ему казалось, что ничего более чистого и высокого, чем имперская армия, и быть не может, как не может быть и службы почётнее и благороднее солдатской. Точно так же, наверное, думал сейчас и этот мальчуган, точно так же мечтой его было поступить на службу хотя бы в гарнизон родного города, дабы защитить близких своих от всей той мерзости, что точит зубы на Империю и тянется к ней своими погаными грязными лапами… Хотелось крикнуть ему, чтобы он отвернулся. Хотелось сказать, что всё не так, совсем не так, как он думает – уж он-то, Фридрих Майер, знает теперь, на него можно положиться. Но сумасбродное желание Фрица быстро исчезло, упало в какой-то бездонный колодец, как и многое до этого, чтоб уж никогда оттуда не показываться. Зачем это? Сам всё поймёт когда-нибудь. Он сейчас такой же точно дурак, каким ты сам был совсем недавно, он ничему этому не поверит. Разве ты, Фриц, поверил бы, если б тебе рассказали об армии Рейкланда всё то, что ты видишь теперь? Нет, конечно же. Человеку нужно обязательно что-то хорошее, непогрешимое, чтобы верить в него. Иначе и жить-то будет незачем – так, похоже, всё и устроено. Есть же у тебя ещё мечта, правда, Фриц? Покончить со всеми этими распроклятыми бунтарями и уехать с Гретой в деревню, подальше от суеты городов, от этих альтдорфов, грюнбургов и всего остального. И у Гельмута есть мечта: вернуться в родной город – это он нарочно притворяется просто, что ему всё до фонаря. И у Леопольда она тоже наверняка есть, только забитая водкой, мерзостью имперской армии и ещё сам Зигмар не ведает, чем. Иначе давно умер бы уже Леопольд. Превратился бы в какое-нибудь чмо типа Рихтера. А раз живёт, раз он всё ещё человек – значит, есть, ради чего жить и оставаться человеком. В раздумьях время пролетело как-то неестественно быстро. Отряд подошёл к западным воротам Альтдорфа. Жарило уже постепенно набиравшее свою дневную силу летнее солнце, и от лучей его всех клонило в сон, и Фридриха – в том числе, тем более что спать солдатам позволяли немного. Пока лейтенант Рихтер что-то яростно доказывал бойцам из караулки у ворот, они все стояли под лучами солнца, пока ещё только набиравшего высоту, но уже нещадно палившего, как будто давно перевалило за полдень. Вскоре всё перед глазами Фрица словно бы окутал некий липучий белёсый туман, облепил его с головы до ног, сокрыл всё от глаз, и как Фриц не старался, прогнать этот проклятущий туман не получалось. Зазвенело в ушах – негромко, но настойчиво; земля заходила ходуном, как пьяная. А потом – в сознание его вторгся, влез непрошенным гостем ещё какой-то звук, до боли резко отдававшийся в ушах. Это скрипел ворот колеса, медленно разводившего в стороны исполинские створы. Фридрих выпал из блаженного забытья полусна и вновь очутился на мостовой, в строю таких же, как и он, солдат. Они прошли под громоздкой каменной аркой ворот, по опущенному деревянному мосту переправились через заполненный водой ров – а затем направились на юг, вдоль западной стены Альтдорфа. Похоже, их нарочно вывели из города здесь, к северу от богатых кварталов, чтобы лишний раз не показывать им, как некоторые живут, да и дворян заодно не смущать. Если, достигнув южной стены города, они повернут на восток и выйдут к тем воротам, через которые привёз их троих Отто какой-нибудь месяц назад – значит, это точно так, иначе зачем ещё было делать такой крюк? Хотя – может, это просто офицеры решили их лишний раз погонять, они любители, особенно Рихтер… Наконец они, действительно, миновали южную стену Альтдорфа. Но они не свернули, а пошли дальше, по направлению к Грюнбургу, параллельно той дороге, по которой Фриц сотоварищи ехали на телеге. Впереди высились тёмные ели Рейквальдского леса, а вот по левую руку от Фридриха, там, на дороге и в полях, мимо которых они ехали… Там расположилось что-то невиданное и невообразимое. Оно, это нечто, было ещё далеко от Фрица, но уже разворачивалось во весь огромный размах свой, намереваясь показать ему свою силу во всей полноте. Оно протянулось широкой полосой почти от самого леса и далеко к востоку, туда, к реке Талабек. Это была армия. Фриц уже понимал это, он ждал этого с самого их выхода из части – но не подозревал, что зрелище может быть настолько величественным. Отряд подходил всё ближе и ближе, и вот уже можно было различить отдельные палатки – длинные, как бараки – и шатры поменьше, похоже, для знатных особ. Среди палаток тут и там курились тёмными столбами дыма бивачные костры: чем ближе они подходили, тем больше полупрозрачных дымовых колонн можно было различить. А над всем этим гигантским лагерем, над армией, перед которой и Альтдорф перестал казаться таким неприступным, как раньше, реяли знамёна. Был здесь и имперский череп в лавровом венке, расположившийся на ярко-красном полотнище флага, и неповторимые знамёна с гербами знати, но больше всего было флагов тёмно-бордовых и малиновых, с раскинувшим мощную широкую крону белым деревом на каждом из них. Да, это и есть герб Талабекланда, вспомнились вдруг Фридриху странные и, как казалось ему раньше, бестолковые уроки отца по геральдике провинций Империи. Вот это сила… Да, такое войско Грюнбург, наверное, в два счёта от раскольников освободит и вернёт Империи, а потом и дальше на синих покатится, и ничего они ей не сделают. Дурак же ты был, Фриц Майер. Совсем башка у тебя не варила: предупредить Альтдорф да предупредить… Сами без тебя прекрасно разобрались, вон, целую армию талабекландскую на помощь вызвали, пока Император на западе орочьи морды бьёт. Да кто ты, собственно, такой, чтоб хоть какую-нибудь роль во всём этом играть? Да, ты солдат Империи. Да, ты нужен ей. Но вместе с тобой Империи нужны тысячи и тысячи таких, как ты. Что можешь ты один? Ничего ты не можешь. Исполинская гора, которою представлялась Фридриху талабекландская армия, словно приближалась к ним помимо их собственной воли, словно двигалась сама, покуда они стояли. Вот уже видны стали солдаты в униформе тёмно-малинового цвета, такого же, как и знамя провинции. На карауле стояли копейщики и аркебузиры: несли его исправно, не считали ворон, как альтдорфцы – впрочем, возможно, потому только, что не хотели ударить в грязь лицом перед столицей, но всё же… Тут и там можно было заметить доппельзольдноров в малиновых беретах и в кирасах, вычищенных до резавшего глаза блеска, мощных, закованных в броню дестриеров рыцарей Империи – и коней поменьше, похоже, принадлежавших пистолетчикам. Чуть справа, ближе к Рейквальдскому лесу, смотрели в разные стороны жерла исполинских пушек-кулеврин, наподобие тех, что стояли на альтдорфских стенах и башнях, а за ними едва-едва можно было различить нелепые очертания ракетных батарей. Да, вот она, настоящая армия. Это тебе не альтдорфский или грюнбуржский гарнизон. Это войско, причём войско настоящее, и пойдёт оно скоро не иначе, как на бой. Только что легендарных танков здесь нет – но это не удивительно, их вообще можно по пальцам пересчитать во всей Империи. - Ровнее, ровнее, уродцы недоношенные! – прикрикнул на них лейтенант Рихтер, - В ногу, в ногу идите, чётче шаг, нечего позориться перед этими, как бишь их там… На фоне малинового массива талабекландского войска Фриц заметил и бело-красные рейкландские прямоугольники: похоже, значительная часть отрядов гарнизона была здесь, причём явилась раньше их. Естественно, сюда прибыли не все: пара отрядов аркебузиров, отряд копейщиков, ещё два отряда мечников и – облачённые в полные латы рейксгвардейцы на рыцарских конях. Они являли собой куда более внушительное зрелище, чем беззнамённые рыцари, которые нет-нет, да и всплывали в памяти Фридриха. И рейксгвардейцы, и их могучие скакуны, как казалось тогда Фрицу, были просто неуязвимы в своих сверкающих на солнце доспехах. И как только они до сих пор в ни не сварились или не упали без сил – это ж, наверное, как будто в кастрюле сидишь, на таком солнце-то, да и тяжесть тоже солидная… Фриц видел плюмажи алых перьев на шлемах людей, видел красные попоны дестриеров, видел треугольные щиты с рейкландским грифоном на них, видел лес длинных пик, которые, пожалуй, без труда могли пробить насквозь человека в доспехах, видел знамёна Империи – и понемногу начала возвращаться к нему прежняя вера в непобедимость имперской армии. Рейксгвардия – это тебе не гарнизон, у них всё точно в порядке, никто ничего не ворует – элитные части, как-никак… Да и эти талабекландцы прилично выглядят. Неужели это только у них, в альтдорфском гарнизоне, такое уродство? Вон, Грюнбург вспомнить хотя бы: там этого было меньше, да, гораздо меньше… Может, там, на поле боя, когда они жить все захотят, волей-неволей соберутся в монолитное, полноценное подразделение, не хуже рыцарей каких-нибудь? Хотелось бы верить, конечно – вот только во что ни верь, всё почему-то не оправдывает надежд, всё обманывает… А потом все мысли Фрица ушли куда-то в сторону, на второй план. То, что происходило сейчас, было важнее. Их отряды построились возможно более ровными прямоугольниками в одну линию с теми, которые прибыли раньше. Похоже, все ждали только их. Как только перестроения завершились – началось… Один из рейксгвардейцев затрубил в сигнальный имперский рожок, и от строя рыцарей отделился один человек. Это был всадник, восседавший на великолепном вороном коне, облачённый в парадный, частично позолоченный доспех. Лица его Фриц разглядеть не мог, зато увидел, что человек этот под мышкой левой руки держит тоже сверкающий позолотой армэ, а в правой сжимает ослепительно сияющий на солнце жезл с фигуркой грифона на навершие. Сомнений быть не могло – перед строем ехал сам рейксмаршал Хельборг, глава рейксгвардии. Да, похоже, и впрямь готовится что-то серьёзное. И так ясно, конечно, что целая армия не могла просто так явиться в чужую провинцию, тут явно преследовалась какая-то цель. Но как только Фридрих понял, кто же на самом деле перед ним, все его сомнения разом рассеялись, улетучились, испарились, и осталась лишь твёрдая уверенность в том, что поведут их обязательно как раз туда, где они нужнее всего. Вот он, Курт Хельборг, второй в Империи человек после Карла Франца. Вот он, рейксмаршал, глава имперской армии. Ему есть дело до них до всех, он разберётся, он наведёт порядок… По крайней мере, так должно быть, - подумал Фриц, вспомнив всё то, что произошло с ним за последний месяц. Но он будет верить в это – какой бы там ни оказалась правда на самом деле. Иначе – во что ему вообще верить-то? Навстречу рейксмаршалу выехал талабекландский отряд: два рыцаря, сопровождавшие невысокого человека с малиновым знаменем в руке. Волосы талабекландца были седыми, да и манера держаться в седле выдавала человека пожилого, по меньшей мере, лет этак шестидесяти от роду – такому бы уже давно отойти от дел пора да вести хозяйство в каком-нибудь там поместье, ан нет – он всё ещё войсками командует. Хельборг спешился. Командир талабекландцев передал знамя стоявшему справа рыцарю, щит которого предусмотрительно был закинут за спину, и последовал его примеру. Командующие крепко пожали друг другу руки, затем стали о чём-то говорить – но негромко, как самые нормальные люди, так что Фриц, стоя в отдалении, ни одного слова не услышал, как ни силился. Затем Курт Хельборг вновь вскочил в седло своего дестриера и направил коня к рейкландским отрядам. Фридрих благоговейно замер, ожидая, когда же этот воин в сияющих доспехах, тот, о котором простые бюргеры и солдаты говорили не иначе как о великом человеке, заговорит, наконец, объяснит, чего же от них ждут. И тогда он, Фридрих Майер, выполнит любой приказ, в этом можно даже не сомневаться – как, впрочем, и в том, что приказ этот будет стоить того, чтобы сложить голову ради выполнения его. Рейксмаршал приблизился к отрядам альтдорфцев, и Фриц смог-таки разглядеть его лицо, озабоченное, всё изрезанное глубокими, похожими на трещины в коре старого дерева, морщинами. От этого человека словно бы веяло какой-то усталостью – но не той, что валит с ног, а той, которая грызёт и грызёт человека исподтишка, лезет на него, норовит одержать верх – и вместе с тем всё ещё можно побороть её, пересилить, сбросить с себя, чтобы сделать ещё что-то, пока можешь… - Солдаты Альтдорфа! - начал Хельборг, и мощный, низкий голос его, как-то даже не вязавшийся с внешним видом этого отнюдь не молодого человека, прокатился океанской волной по рядам солдат, заставив всех, даже самых безучастных и нерадивых, вздрогнуть и устремить взоры свои на него, - Я, рейксмаршал Курт Хельборг, полномочиями, предоставленными мне, лично знакомлю вас с положением дел – и с той задачей, выполнить которую обязывает вас священный долг перед Империей Зигмара, долг солдат, подданных и патриотов своей великой Родины. Пока Император во главе рейкландской армии отстаивает интересы государства на западе, здесь, в самом сердце нашей державы, раскидывает щупальца свои очередная чёрная зараза. Да, я говорю о синих, о тех, кто называет себя Суверенной провинцией Рейкланд. Их цель – отделить Альтдорф от Рейкланда. Аргументируют синие это якобы огромными и непомерными поборами, налагаемыми Альтдорфом на города и сёла провинции. Впрочем, нужно смотреть правде в глаза: в перспективе их цель – отделиться от Империи, что неизменно внесёт сумятицу и хаос в жизни всех подданных её. Синие говорят, что действуют на законном основании. Но любому понятно, кто они: сепаратисты, осмелившиеся поднять руку на единство Империи, на то, что во все века спасало нас от ужасов Старого Света! Фридрих почувствовал какой-то странный прилив сил, смешанный с чем-то, так похожим на праведный гнев. Толпа загудела, загомонила возмущённо – особенно альтдорфцы, явно оскорблёнными заявлениями синезнамёнников. Казалось, по крайней мере, сейчас, что они, действительно, готовы будут пожертвовать собственными жизнями ради того, чтобы стереть бунтарей с лица Старого Света. - Они воспользовались тем, - продолжал Хельборг, - что основные силы Рейкланда борются с зеленокожими на западных рубежах Империи, и уже распространили своё влияние на большую часть провинции. Они убивают всех, кто выражает открытое несогласие с их режимом. Они учинили самые настоящие бойни в Грюнбурге, Дитерсхафене, Айльхарте и других городах Рейкланда. И это, вдумайтесь, солдаты, это они зовут законным! Но, к счастью для нас, далеко не всё ещё потеряно. У нас есть друзья, товарищи, братья по оружию. Ибо Талабекланд согласился помочь Рейкланду в его нелёгкой борьбе с этой заразой, которая разъедает Империю изнутри. Эти доблестные воины Империи, вставшие здесь лагерем, готовятся ударить своим стальным кулаком по стратегически важному, я бы даже сказал, важнейшему городу, занятому раскольниками. Отряды альтдорфского гарнизона взорвались дружными «Ура!», «Слава Императору!», «Зигмар с нами!». Фриц тоже, не пытаясь сдерживаться, завопил во всю глотку, выплеснув всё накопившееся за последние недели: - Смерть синезнамённикам! - Вы, доблестные защитники Альтдорфа, - продолжил рейксмаршал, когда толпа хоть немного успокоилась, - удостоены чести присоединиться к этому настолько важному для всего имперского народа походу. Мало того, с вами поедет и элита рейкландских войск, отряд рейксгвардейцев, командовать которым буду я. Вместе с нашими талабекландскими товарищами мы отправимся на юг, чтобы положить начало праведной борьбе с сепаратистами. Наша первоочередная цель – город Грюнбург. Словно бы что-то тяжёлое и заострённое ударило Фридриха по голове с невероятной силой, пробив дыру в черепе и застряв там жутким очагом боли, обжигая и калеча его несчастный разум. Грюнбург… Как? Почему – Грюнбург? Нет, не надо Грюнбург, только не туда, только не Грюнбург, ну пожалуйста… Это же война, это же самая настоящая война… Ну зачем им сразу именно этот город? А не этого ты разве хотел, проснулся в нём гнусавый голос скептика и обвинителя. Ну как же, Фриц, ты же мечтал, что вы освободите Грюнбург от гнёта раскольников. Ты же и все последние дни только и желал, чтобы поскорее началось хоть что-то. Что же, Фриц, или тебе опять не так? Сам-то ты понимаешь, чего хочешь? Или у тебя так: сегодня – одно, завтра – уже другое… Вот так-то. Хотел войны – на, получи её и не жалуйся теперь ни на что. Всё равно никто не услышит. Все глухими станут на войне-то… Фридрих глянул на рейксмаршала – и на мгновение тот показался ему каким-то вестником несчастий, каким-то чемпионом Хаоса. Да, было бы хорошо, если бы Грюнбург освободили. Но как-то не так, как-то… по-мирному, что ли. А только как это по-мирному? Да он и сам не знает, но как-то же наверняка можно… Всё в порядке будет, попытался он убедить себя. Это этим рыцарям без знамён надо бояться, как бы их не порвали в клочки. А Грета, родители её, его семья – они тут вообще ни при чём, на них и руку даже не за что поднять ни альтдорфцам, ни талабекландцам. Взгляд Фрица упал на нелепые каракатицы ракетных батарей – хрупкие деревянные лафеты на двух колёсах, на которых громадными кубиками стояли блоки по девять длинных тощих ракет каждый, ощерившиеся, словно хищники клыками, тремя рядами выкрашенных в красный цвет боеголовок. Вот эта вот красота не смотрит, куда ей падать, вновь заговорил ему чужой голос. Упадёт, куда упадёт и прибьёт, кого прибьёт. Ей нет дела, синий там, внизу, идёт, красный, малиновый или просто мирный бюргер какой вроде Штайнера, или Грета, или Фургиль – её сделали, чтобы она убивала, чтобы прерывала чужие жизни – неважно, чьи. Вот она и будет делать то, для чего была создана. Это наверняка на самый крайний случай, неуверенно промямлил в ответ внутреннему своему противнику Фриц. Это на тот случай, если всё совсем уж плохо пойдёт. Не будут талабекландцы город обстреливать, они же не зверолюды какие-нибудь, в самом-то деле, и даже не альтдорфцы эти долбаные. Они наверняка настоящие воины и про кодекс чести знают не понаслышке, не то, что эти, столичные. И всё-таки – Фридрих видел уже слишком многое, чтобы не заподозрить неладное. Недавно ещё мечтал он о том, чтобы вся эта махина, в которую его затянуло, сдвинулась с места. А теперь понял: лучше бы на том месте вовек ей стоять, чем так вот сразу поползти, навалиться всей массой своей на всё самое дорогое, что у него есть. Есть ли, или ты уже давно потерял, забыл его, Фриц? Ты наплевал на всех, когда уходил из Грюнбурга. На Грету, на родителей, на сестру свою – на всех ты наплевал, сволочь конченая, пошёл, сука ты обоссанная, Империю спасать. Ну, что, спас? Теперь идёшь на тот самый город, в котором появился на свет, войной… Та, другая, часть его всё ещё лепетала о том, что Грюнбург нужно освободить от раскольников – но голос её всё слабел и слабел. И вот уже впервые в жизни в душу Фридриха вкралось сомнение, сомнение пока ещё смутное, неясное, но громадное и устрашающее во всей своей сути. Пока что оно просто засело где-то в закоулках его разума, отгородившись наспех построенной баррикадой от всего остального, но засело прочно, крепко присосавшись к стенкам и вперёд выставив заряженные аркебузы, дабы и мыслей даже не возникало о том, что его можно оттуда выкурить. Впервые Фриц задал себе вопрос, который до этого задавать посчитал бы преступлением и даже богохульством, а после – задавал ещё множество раз, никак не находя хоть сколько-нибудь вразумительного ответа на него. Вопрос был страшным, исполненным, казалось, какого-то глубинного смысла, тяжеловесным и тучным – таким, каким и должен быть вопрос, к которому возвращаешься раз за разом, снова и снова, всё время натыкаясь лбом на незримую стену. А на правильной ли он стороне?***
Итак, тяжёлая военная машина Империи, скрипя несмазанными валами и громыхая, сдвинулась, наконец, с места. Гигантские стальные детали всё сопротивлялись и сопротивлялись внешней силе неимоверной своей инерцией, но исход был уже предрешён: в конце концов, они наберут нужную скорость, закрутятся шестерни, и машина двинется вперёд, сметая на своём пути врагов Императора. Да, эти талабекландцы оказались на удивление быстры, да и Курт Хельборг, как обычно, не сплоховал. Шутка ли: планировать выдвижение на Грюнбург уже на следующий же день после соединения малиновых с красными и получения прямых указаний от Государственного Совета. Конечно, планировать и делать – не одно и то же, и, тем не менее, Фолькмара радовал уже сам подход талабекландцев ко всему этому делу. Сразу видно было: вот они, настоящие солдаты. Альтдорфцам до них как до Маннслиб. Ведь если разобраться, то какая там сейчас у Рейкланда армия… Только и можно похвастать, что рейксгвардией да наездниками на демигрифах, но ведь одной кавалерией битв не выигрывают. Есть, правда, ещё и карробуржские доппельзольднеры, но они почти все ушли вместе с Императором. А жаль – вот это были уж точно Воины с большой буквы. Кто-кто, а они бы сейчас пригодились… Но что толку жалеть о том, чего уже не изменишь? Их вины ни в чём нет – всё равно восстания в Рейкланде не ожидал никто: и для него, Фолькмара, это явилось неожиданностью, и для Хельборга, и для Совета, и даже для Гельта – хочется верить, по крайней мере… Теперь нужно начинать кампанию – и чем быстрее они покончат с раскольниками, тем лучше. Курт Хельборг попытается убедить талабекландского генерала постараться по возможности взять Грюнбург наскоком, не тратя времени, которого и так не очень много, на длительную осаду – благо артиллерии в армии более чем достаточно, чтобы быстро пробить брешь в грюнбуржской стене или разнести ворота. Хорошо бы они прислушались к его словам. Правда, такая тактика, конечно, будет означать, что придётся мириться с высокими потерями личного состава. Но иногда приходится идти на риск. Жизни всех тех честных подданных Империи, что погибнут в этой междоусобице, не значат ничего в сравнении с благополучием их государства. Ведь если Империя падёт, то следом за ней в бездну покатится и всё остальное. В дверь кабинета Великого Теогониста постучали – тремя ровными чёткими ударами, размеренными такими, с одинаковыми промежутками. Несмотря на хвалёное своё самообладание, Фолькмар вздрогнул всем телом от неожиданности. Судя по стуку, это мог быть только один человек. Бальтазар Гельт. Опять он? Он ведь говорил с трансмутатором только вчера. Опять пришёл убеждать его привлечь льготами на свою сторону ульрикан? Но Бальтазар ведь слышал ответ, неужели не понял он, что Фолькмар настроен однозначно против этого? Нет, он не такой, он сразу усёк всё. Видать, чего-то другого добивается. Вот только – чего? Тем временем дверь отворилась, и в кабинет таким же ровным и отточенным, как и его удары в дверь, шагом, вошёл Верховный Патриарх в полностью закрывавшей лицо золотой маске. - Доброго дня вам, господин Великий Теогонист, - прогудел Гельт своим неживым голосом, - Простите, вы, думаю, не ждали, но… у меня есть некоторые новости, безусловно, заслуживающие внимания и обсуждения вдали от ушей этих идиотов и стяжателей из Совета. И потом, я хотел бы более детально обсудить предстоящую кампанию против сепаратистов… - Новости… - тяжело вздохнул Фолькмар, - Не люблю я этих новостей, господин Верховный Патриарх. Уж и не помню, когда я в последний раз слышал какую-нибудь действительно добрую новость. Всё одно горе, несчастья… А, впрочем, давайте. Как ни беги от будущего, всё равно оно тебя в конце концов догонит. Да, вы присаживайтесь, присаживайтесь, господин Верховный Патриарх… Гельт сел на стул, отставил в сторону свой посох и начал: - Боюсь, новости у меня, и правда, недобрые. Но, во всяком случае, они подтверждают прогнозы астрономов по поводу неё. Зверолюды, господин Великий Теогонист. Зверолюды, с отвращением подумал Фолькмар. Порождения четырёх богов Хаоса, злая их насмешка над людьми Старого Света. Уродцы, совмещающие в себе животное с человеческим, разумное с неразумным. Веками обитали они в самых тёмных и беспросветных чащах лесов Старого Света, скрываясь днём от чужих глаз, а по ночам выискивая себе всё новые и новые жертвы. Зверолюды ненавидят Империю и её жителей. Само понятие цивилизации чуждо им, несовместимо с ними, противоречит их мерзкому существу. Они – дети Хаоса и потому ненавидят любые проявления Порядка так сильно, как только может ненавидеть живое существо. И вот теперь, когда близко уже новое соприкосновение с тенью их ужасных создателей, они дают о себе знать. Фолькмар читал в летописях, что бывает, когда в силу какой-то непостижимой фазы Моррслиб в зверолюдах пробуждается неодолимая жажда разрушения, убийства всего и вся во имя Великой Четвёрки. Это не сравнится с обычными их нападениями на дорогах. Зверолюды собираются в огромные стада, в чудовищные скопления блеющего, рычащего и мычащего мяса, в орды, каждая из которых даст фору иной армии. Ужасные существа выходят тогда из самой глубины лесов, уродливые и противоестественные, которых и описать-то толком не получается. Они идут убивать, идут на священную и безумную войну против цивилизации. Стада не знают пощады. Целые селения приносят они в жертву богам Хаоса, зверски убивая людей и предавая все дома огню. Вероятно, что-то подобное будет и сейчас. Только, конечно, гораздо страшнее: всё-таки, Двухвостая Комета несёт на себе куда более явную печать Хаоса, чем даже Моррслиб – поэтому она должна почитаться зверолюдами особо. Тут остаётся уповать на то лишь, что, если Комета вызовет очередной Прорыв, действия норскийцев, зверолюдов и воинов Хаоса всё равно вряд ли будут скоординированы. Иначе не устоит даже Империя – тем более, такая, которую он видит сейчас: сборище воров и хапуг, каждый из которых норовит урвать себе побольше и даже не задумывается над тем, что, возможно, час расплаты уже близок… Гельт молчал: похоже, понял он каким-то непостижимым образом, что Фолькмар думает. Пора бы уже научиться в руки себя брать, Великий Теогонист – не для виду, а по-настоящему. А то и непонятно, насколько далеко распространяется могущество этого трансмутатора. Мысли он читать, само собой, не может, но всё-таки… Нет, положительно, чёрные времена настают для Церкви Зигмара. - Ну, что же, господин Верховный Патриарх, рассказывайте, пожалуйста, я вас слушаю, - с какой-то горечью в голосе проговорил Фолькмар, - Только зверолюдов нам и не хватало для полного счастья… - Ничего особенно страшного пока что не произошло, господин Великий Теогонист, - заверил Фолькмара Бальтазар, - Просто в последнее время колдуны Коллегии всё чаще докладывают мне об аномальных всплесках активности янтарной магии на территории Рейквальдского леса. Школа Зверей, так любимая шаманами зверолюдов. Непонятно, что за ритуалы они проводят или готовятся проводить, но это наверняка связано с приближением Двухвостой Кометы. Пока что сведений слишком мало, чтобы хоть как-то систематизировать их и сделать объективные выводы, но я уже приказал нескольким янтарным магам провести исследование, чтобы понять хотя бы, какого типа заклинания творятся там, в чаще. Однако это не всё: в одном селе, к западу от Альтдорфа, рядом с Айльхартом, якобы видели кигора… - Кигор? – вконец удивился Фолькмар, - Я думал, они все были давным-давно истреблены, по крайней мере, здесь, в Рейкланде. Не с их размерами скрываться в лесных чащах. Но боюсь, раз вы сообщили мне эту информацию, то доверять ей можно, так ведь? - Увы, увы… - сказал Гельт, издав низкий глухой звук, чем-то напоминавший приглушённый грохот валов и шестерёнок, вероятно, вздох, - Я тоже принял бы подобное сообщение за ничем не подтверждённые досужие россказни, только о кигоре говорил и глава деревни, и даже расквартированные поблизости от неё пистолетчики. Вдобавок ко всему, как раз в районе Айльхарта наблюдается сейчас буря Ветров Магии. А кигоры, как известно, одержимы Ветрами и всегда стремятся к местам наибольшей их активности. Это и убедило меня окончательно, что жители деревни не придумывают сами себе новые страхи. Они целую делегацию сюда прислали, в Альтдорф, - усмехнулся металлическим лязгом Бальтазар, - Защиты просят у Совета от лесных тварей. Только Совет от них отмахнётся, это и так понятно. Ну, в данном случае правильно сделает – пока что у нас своих проблем хватает с головой. И ещё… К югу отсюда, от столицы, зверолюды одну деревушку сожгли… Запамятовал, как называется, но это и неважно, собственно… Деревенька маленькая, так, ничего особенного, но, заметьте, раньше зверолюды и такого себе не позволяли. И вот это, на мой взгляд, уже куда хуже, чем всякие там ритуалы в глубине леса или кигоры, которые шатаются близ имперских поселений. Если зверолюды начнут настоящую войну с нашей цивилизацией, как в былые времена, то вся экономика Империи может заглохнуть. Если они настолько осмелеют, что станут нападать на торговые караваны и на относительно крупные населённые пункты без стен – города останутся без пищи, без продукции фермерства. Империя обескровится. А зверолюды наверняка могут позволить себе подобную войну: неизвестно, сколько их живёт в одном Рейквальде, а уж о Драквальде я вообще молчу. - Да уж, - вздохнул Фолькмар, - Всё это, конечно, так, господин Верховный Патриарх… Но меня поражает ваша способность всё узнавать первым, не сочтите за бестактность, конечно… Нет, положительно, во многих делах вы осведомлены куда лучше, чем Совет, лучше, чем я, и – кто знает? – быть может, лучше даже, чем сам Император. Уже один тот факт, что я, Великий Теогонист Церкви Зигмара, все новости узнаю теперь в первую очередь от вас, а не от своих агентов, наводит на некоторые размышления… Ничего не имею против, конечно, и всё же, хотелось бы узнать, откуда такая осведомлённость, господин Верховный Патриарх. - Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос, господин Великий Теогонист, - вновь металлически усмехнулся Гельт, - Наше искусство порою может превзойти любые ухищрения даже самых опытных шпионов. Маги коллегии – единственные в Империи, кто может обмениваться информацией на большом расстоянии друг от друга. Как я неоднократно говорил, основная проблема Империи – её размеры. И мы, колдуны, похоже, единственные, кто может эту проблему решить. Соглядатаев у Коллегии много, они где угодно есть, даже там, где никто не подозревает, так что – имейте в виду… Да, вот уж бьёт так бьёт, Верховный Патриарх… Даже сейчас, когда они потеряли контроль почти над всем Рейкландом, он продолжает напоминать, насколько могущественна альтдорфская Коллегия магов, насколько она сильнее и влиятельнее Церкви Зигмара. Ну, что же, он в долгу не останется… - Это всё, конечно, хорошо, - начал Фолькмар возможно более безразличным ко всему тоном, - Но вы не думали, что подобное положение, быть может, не так уж и выгодно, как может показаться на первый взгляд, господин Верховный Патриарх? Знать слишком многое – стало быть, знать и чужие тайны, такие тайны, которые не должны быть услышаны – и, значит, неминуемо нажить себе врагов. Можете, конечно, со мной не согласиться, господин Верховный Патриарх, и всё же, я не рекомендовал бы вам выказывать свою исключительную осведомлённость перед членами Государственного Совета. Особенно хорошо информированных они, знаете ли, не слишком любят. Да и в общем случае – с такими знаниями поддержки добиться будет нелегко, особенно всеобщей, народной… - Поддержки-то добиваться мне как раз и не нужно, - прогудел Бальтазар, - Зачем мне поддержка, тем более народных масс? Нет, мне по этому поводу беспокоиться не нужно. Для этого есть вы, господин Великий Теогонист, а ещё – Император. Фолькмар Мрачный Лик в конец обомлел. Невероятного нервного напряжения стоило ему сдержать себя и не сказать трансмутатору чего-нибудь уж совсем лишнего. Однако помимо его воли что-то всё же вырвалось, какой-то глупый вопрос, никак не приличествующий в данной ситуации главе Церкви Зигмара: - То есть – как это? - Очень просто, господин Великий Теогонист, - ответил Гельт, - Как вы думаете, зачем бы мне сотрудничать с вами? Скажу откровенно: мне противны ваши методы, господин фон Хинденштерн, противно ваше пренебрежение наукой вообще и магией в частности, противен этот ваш религиозный фанатизм, в конце концов. Вот только сейчас не то время, чтобы тщательно выбирать себе союзников. Да, грядёт нечто страшное, и даже я признаю это – я, Бальтазар Гельт, которого прозвали «человеком из металла». Это восстание – лишь начало, лишь верхушка какого-то чудовищного айсберга – в этом можете поверить мне – вот только даже я не знаю, что скрывается там, на глубине. Если есть ещё те, кто может спасти Империю, то их всего четверо против вселенского хаоса: вы, ваш покорный слуга, Курт Хельборг и Карл Франц. У меня – сеть информаторов и осведомлённость во всех делах Империи – в той или иной степени, разумеется. У вас, как у главы Церкви – поддержка истинных зигмаритов, то есть значительной части населения. У Хельборга – бойцы, которые в большинстве своём считают рейксмаршала бесспорным авторитетом и пойдут за ним хоть в Пустоши Хаоса. А у Императора… думаю, не нужно говорить, что он единственный, у кого есть настоящая законная власть, ну, а ещё он тактический гений… Пятым я назвал бы ещё Бориса Хитрого, но раз уж вы так упорно отказываетесь от самой мысли сотрудничать с ним… что ж, пусть нас будет четверо. Нам нужен другой Совет, господин Великий Теогонист. Ещё один. Тайный Совет. Такой, который будет решать по-настоящему серьёзные проблемы. И, главное, такой, который никакими силами будет не разъединить, не разбить. Такой, который продержится до самого конца.