Вера, сталь и порох. Прелюдия

      Темень сплошная. Ничего в ней не разберёшь: не видно вообще, как будто и глаз не открывал вовсе. Словно ночь наступила, и нет на небе ни звёзд, ни лун, и даже фонари в городе не горят. Всё тело болит. Руки болят, ноги – тоже болят, и голова болит жутко, справа особенно, как будто кто-то его дрыном по ней со всей дури огрел. И ладони горят: похоже, он чуть ли не всю кожу подчистую на них свёз. Но, однако ж, он на спине лежит. А падал – лицом вниз. Значит, перевернул его кто-то, пока он тут валялся. Сам бы он – нет, не смог… Стало быть, тут ещё живой кто-то есть. Но… что случилось-то? Как он попал сюда?.. Вроде какое-то подземелье было, и бандиты, и огр, и дырка чёрная в стене, и… Ах, да, точно… Он падал. Падал, и падал, и падал – всё вниз, вниз, в пустоту… А потом его припечатало к чему-то, что было внизу – сильно так, что казалось, и весь дух вышибет… Нет, видно, не весь вышибло: осталось-таки хоть что-то. Но – где он теперь? И – что делать? И что случилось с Карлом и Густавом? Они тоже прыгнули или, всё-таки, решили сопротивляться? Да прыгнули, скорее всего. Они же за ним следом шли, как-никак. Куда он – туда и остальные, как-то так у них получалось… А почему – он? С какого такого перепугу вдруг он впереди? Почему не Густав, допустим? Да теперь разве разберёшься…       Фриц попытался шевельнуться – всё тело разом отдалось тупой болью. Это он упал так… А может, по нему потом ещё и зверолюды сверху попрыгали? Он не удивится, если так оно и было, на самом-то деле. Зараза, болит всё… Фридрих дотронулся рукой до головы, нащупав то место, которое болело особенно сильно. Шишки не было – только волосы, склеенные между собой запёкшейся кровью, да влажная корка под ними, которую словно ножом кто режет, когда к ней прикасаешься. Да, вот уж ухнулся, так ухнулся…       Фридрих прислушался. Что-то в здешней тишине показалось ему странным. Не была она такой чисто, звенящей, как должна быть в подземельях, где никто не живёт и ничего не происходит. Нечто нарушало её. Это были чьи-то тихие едва слышные не то стоны, не то вздохи, изредка перемежавшиеся со словами, в которых по тону, каким они были сказаны, угадывались ругательства.       - Есть тут кто? – попытался крикнуть в черноту Фриц, но сумел исторгнуть лишь сдавленный сипящий хрип, - Ребята, вы тут? – спросил он уже громче, откашлявшись, - Отзовитесь!       - Тут мы, - услышал Фридрих, и вздохнул с облегчением, узнав голос Мюллера, - Наконец-то, Фриц… Мы уже оба давно очнулись – а тебя всё не слышно и не слышно. Я тут ползал, искал тебя – но всё не в том месте, видно, раз не нашёл. Тут же темень такая, не разберёшь ничего… Вон, там, дальше только светится чего-то – и то слабенько так, как будто от звёзд. Только тут никаких звёзд быть не может, понятное дело.       Фриц через силу сел, опираясь руками на шершавые мокрые камни, резавшие ободранные ладони, и осмотрелся. Где-то там, далеко, действительно, лился из неведомого источника свет, и даже скорее угадывались, чем различались, стены исполинского тоннеля. Похоже, там проход поворачивал – из-за угла лилось слабое-слабое голубовато-зелёное сияние. Странный цвет, очень странный. Фриц и цвета-то такого никогда прежде не видел, а уж о том, что может быть связано с ним, так и вовсе мог только гадать. Куда же они попали-то?       - Где мы? – сам собою слетел с его губ идиотский вопрос, на который Мюллер, конечно, тоже не мог дать точного ответа, - Куда это нас на этот раз занесло? Ничего не понятно. Свет какой-то…       - В жопе мы, - предельно ясно и кратко ответил Густав, - В самой жопе, которую только можно для нас придумать. Под Альтдорфом мы, Фриц.       - А где Карл? - спросил Фридрих, удивляясь, почему это самый разговорчивый из них до сих пор молчит, - Ты же говорил, он тоже очухался…       - Карл там, чуть в стороне лежит, - ответил Мюллер, - Вон, стонет всё, по стону этому я его и нахожу тут всё время. Да и как тут не стонать-то? Он совсем неудачно упал, хуже нас обоих. Ногу сломал себе левую, чуть ниже колена. Говорит, у него там кость изнутри, из мяса, торчит, вроде как нащупал он её. Как очнулся – орал так, что, наверное, во всём этом поганом подземелье слышно было, охрип аж от крика своего. Ну, потом вот притих – и сидит теперь, на камень спиной облокотился. Как с ним теперь быть – я не знаю. Ходить он точно не сможет, ползать – тоже вряд ли… А у тебя-то Фриц, всё нормально? Ну, в смысле, не сломал ты там ничего, пока падал? По ощущениям как? А то я вроде и ничего, но рана от пули этой сраной болит жутко. Вроде и перевязал, кровь остановил – а ей хоть бы хны. И всё сильнее и сильнее…       - Я ничего вроде, - откликнулся Фриц, который, похоже, ещё и лучше всех отделался, – Встать, думаю, смогу, хотя смысла в этом нет. Всё равно пока темно, не видно ничего, идти так же медленно будет, как и ползти. Только если ползти, так хоть ни в какую дырку не упадёшь – а их тут много, небось… Да, ну и жопа, Густав, по другому и не скажешь. И воздух затхлый такой, душный, как будто и ветер тут никакой не гуляет. Видать, далеко от выхода мы, если он вообще тут есть. А то, может, сюда только через дырку ту и можно попасть – а она высоковато… И вообще – не видно её, не идёт ниоткуда сверху свет. Закрыли они её, что ли…       - Ладно, - оборвал его Мюллер, - Давай, поползли на звук, к Карлу – а то мне боязно его одного оставлять. Да и вообще, лишняя голова не помешает – тем более, такая, как у него.       Фридрих лёг на живот и, отталкиваясь от острых камней локтями и коленями, пополз на стон. Мюллер держался чуть впереди, тяжело и прерывисто дыша: густой спёртый воздух подземелья явно не годился для человеческих лёгких. Между прочим, Густав делает вид, будто ничего страшного не случилось, старается держать себя в руках – и это уже хорошо. Что-то слабо верится, что им как-нибудь удастся выбраться из этой дыры – но лучше уж помереть достойно, так, чтобы не уподобляться диким зверям, которых загнали в западню. Никто, конечно, их тут не увидит – но всё равно не хотелось бы найти свою смерть, с воплями мечась о тоннелям и в конце концов свалившись в какую-нибудь ещё более глубокую пропасть или став пищей здешним обитателям, уверенность в существовании которых в сознании Фридриха становилась всё сильнее и сильнее. В самом деле, если ночью из-под земли выходят скавены – то где им ещё жить, если не здесь? Тут им самое место. Сыро, темно, и свет где-то там этот, голубой с зелёным, чем-то их глаза напоминает…       - Не знаю я, что будет дальше, - снова заговорил Мюллер, - но в одиночку тут лучше вообще не лазить, а то долго не проживёшь. Тем более, что эта тварь жирная, которую ты зачем-то освободил, ничего лучше не придумала, как следом за нами прыгнуть. Я чуть не обгадился сначала, когда его здесь увидел. Он там, на свету, сидит и урчит чего-то такое своё, огрское. Людоед, что с него взять… Амбал тупоголовый. Только его нам здесь и не хватало.       - Я думал, - проговорил Фриц, словно оправдываясь, хотя сам он не чувствовал, что сделал нечто неправильное, - он нам поможет прорваться и сбежать из того дома проклятого. Да он, может, и помог бы – но не против шести человек же, в самом-то деле. И вообще – этот огр, я думаю, не такой уж и опасный, каким кажется. Никого из нас он, по крайней мере, до сих пор не сожрал – хотя мог бы, думаю.       - Нет у меня ни малейшего желания испытывать на своей шкуре, опасный он или не опасный. Может, его тогда покормили недавно только, и ему есть ещё не захотелось – а как захочется, так мигом полезет нас искать… Он же огр, а огр – это как орк, только жирный. Ничего хорошего от него ждать точно не придётся.       Густав замолчал, и остаток пути они ползли не только в почти полной темноте, но ещё и в тишине. Пол пещеры был усеян громадными валунами, зачастую поросшими каким-то склизким и мягким налётом вроде водорослей. Изредка на пути встречались каменные столбы, а то и целые скалы, которые приходилось огибать. Пересекли нечто, напоминавшее холодный ручей – он тоже журчал совсем тихо, словно бы шёпотом, опасаясь нарушить жуткое, но по-своему величественное безмолвие подземелья. Дальше ползли через колонию каких-то грибов, росших между камнями – здоровенных, с тонкими ножками и круглыми шляпками величиной с человеческую ладонь, покрытыми снизу мягкими слизистыми волосками. Потом Мюллер свернул влево, на стон, и они ещё некоторое время ползли по пустому пространству, изборождённому странными каменными канавами. Наконец Фриц услышал голос Дитриха – нестерпимо громкий и звонкий в сравнении с тем шёпотом, которым разговаривал Мюллер:       - Густав, это ты, что ли? Ну, что, не нашёл?       - Мы это! – крикнул в ответ Фридрих, - Оба. Сейчас, подползём только, чтоб можно было разговаривать нормально, а то не хочется тут лишний раз орать.       - Ладно, замолкаю, - откликнулся Карл, - Это место… не любит, когда кричат, тут ты прав. Жду тогда…       Они подползли к Дитриху: теперь уже было отчётливо слышно, как тяжело и гулко дышит неудавшийся маг. Карл устроился на здоровенном плоском камне, возвышавшемся над полом пещеры: по-видимому, либо он сам умудрился перелезть туда с места падения, либо Густав помог.       - Ну, что, Карл, как нога твоя-то? – в первую очередь осведомился Фриц.       - Да вот как-то так… - неопределённо ответил Дитрих, - Перетянуть-то мы её вроде перетянули… Форму армейскую попортил малость, ну, да тут уж не до хорошего… А вот ходить не могу. У меня там… кость торчит… Вначале вообще болело страшно… Так, что, думал, опять сознание потерею, когда только в себя пришёл. И теперь тоже болит зверски – но нога уже долго со жгутом у меня… Чувствует хуже. Пора бы его, наверное, снимать уже. А то ведь может так и совсем омертветь… А ещё – глаза эти. Зелёные такие, с желтизной чуть-чуть. Вот точь в точь как ты, Фриц, рассказывал. Раньше не было, а вот сейчас, как Густав снова отошёл, появились они. Торчат здесь, зразы, в темноте и глядят на меня. Вот здоровенные такие буркала… Я уж было думал, конец мне пришёл – но нет, посмотрели, посмотрели, да и ушли… То есть, нет, не ушли, конечно. Тут они где-то. Наверняка и сейчас рядом, просто прячутся…       Дитрих судорожно сглотнул. Голос его заметно дрожал, когда он говорил о глазах – и Фриц поймал себя на мысли о том, что сейчас это далеко не тот Карл, каким они привыкли его видеть. Обычно робкого, хоть и любопытного, Дитриха на удивление непросто было хоть чем-нибудь пронять: он одинаково стоически сносил и ругань Рихтера, и насмешки братьев по оружию, и то, что творилось в развалинах Грюнбурга. Более того, у Фридриха были все основания полагать, что Карл точно так же вёл себя и в бою, в самом сердце охваченного пламенем города. Вот только сейчас всё это его любопытство куда-то задевалось. В голосе Карла звучал лишь страх, самый настоящий, неподдельный страх, который ничто не в силах побороть. Фриц вспомнил себя на его месте. Вспомнил, как сам увидел эти жуткие зелёные глаза, таинственный обладатель которых был надёжно укутан в темноту – и, несмотря на всё то, что ему довелось пережить, когда объединённая армия брала его родной город, содрогнулся. Неизвестность. Она, как ни крути, страшнее всего остального. Всего, что только может быть. Вроде бы он и представляет примерно, как выглядят эти самые крысолюди – а вроде и не очень. Может, он в очередной раз ошибся, и стоило лучше выбрать смерть там, в подвале, а не идти навстречу неведомому и не тащить за собой своих товарищей, слепо верящих в то, что его выбор – единственно правильный? Вот же гадство, а… Почему это так получилось? Почему именно он ведёт их за собой? Он, Фриц – простой имперский солдат, ничем не отличающийся от своих собратьев – так почему же выбирает именно он? Почему это вообще так важно – правильно выбрать? И каким, в самом-то деле, образом ты сможешь понять, что выбрал правильно?       Не ной ты, забормотал из глубин сознания снова проснувшийся внутренний голос. И так тяжко, и без нытья этого твоего. Коли уж за тобой идут – так веди, и нечего плакаться, пусть и самому себе. Толку от этого всё равно никакого не будет. Так уж получилось, что ты здесь стал за главного. И нечего канючить, что ты-де не умеешь ничего, что не подходишь ты на роль лидера никаким боком, что должен на твоём месте быть кто-то другой. Кому ты это рассказываешь, дурак? Самому себе, что ли? Но это же и так очевидно. Ты как был никто, так никем и остался. Вот только теперь ты… другой никто. Такой, за которым сзади хвост, кишка тянется – волочится, волочится, и никак уже от этого не отделаешься. Всё, нет теперь рядом Гельмута, а вы уж и в очередное говно вступить умудрились. По дороге ночью он вас вёл, от зверолюдов прикрывал – а потом и там, в городе, сопровождал, тоже ночью – хоть и следили вы, идиоты, за ним, непонятно зачем… Теперь некому вас вести. Теперь ты на месте Гельмута Крюгера – так постарайся уж вывести ваш отряд хоть куда-нибудь.       Фриц тяжело вздохнул и снова устремил взгляд к тоннелю, почти незаметно сиявшему непонятным голубоватым светом. Кончились у него идеи, кончились мысли. Некуда больше идти. Это не трущобы тебе и даже не катакомбы под городом, где, если верить слухам, водятся призраки и упыри – нет, они застряли гораздо глубже, у самых корней земли, в безымянных и неизведанных тоннелях, о существовании которых, наверное, даже и не подозревает большинство альтдорфцев. В обиталище скавенов. Здесь нет никакого правильного пути. Наверняка что бы он ни выбрал – это приведёт к гибели и его самого, и Карла с Густавом. Да и что тут выбирать-то? Карл вообще даже ходить не может, а вдвоём они его далеко не унесут. И пещера большая: неизвестно, сколько тоннелей от неё отходят, куда они ведут и как можно, да и можно ли вообще, не заблудиться в этом тёмном лабиринте. А ещё есть крысолюди, которые наблюдают за ними – но пока почему-то ничего не предпринимают. Зачем всё это? Зачем их вообще сбросили сюда? Что, неужели у бандитов какой-то договор со скавенами? Вполне может быть, конечно – но всё равно, какой смысл им бросать в логово крысолюдей трёх имперских солдат? Что, те ночью нищих в трущобах не наловят, если уж им так надо? И главное – почему скавены до сих пор молчат? Бред какой-то…       Осталась им только одна надежда: призрачная, иллюзорная, но всё же – надежда. Свет, источник которого скрыт за поворотом. Это не звёздное и не лунное сияние, нет, это нечто совсем иное, сродни, может быть, гнилушкам в лесу. Свет вполне может оказаться ловушкой – но разве всё это место – не одна громадная западня, в которую их загнали? Так какая им разница на самом-то деле, попадутся они ещё раз или нет? А ведь там, в этом скупо освещённом тоннеле, Мюллер видел Батыга. Огра. Странного союзника, которого он освободил из оков. Одно из тех чудовищ, о которых рассказывают такие же кошмарные истории, как и о зверолюдах. Батыг может без труда убить их всех, затем лишь, чтобы насытить своё людоедское брюхо. Но может и помочь им – и тогда плевать, кем он был до своего заточения, что совершил, сколько людей успел сожрать. Интересно, умеют ли огры видеть в темноте? Неплохо было бы… Ну, уж Дитриха точно понесёт – и не заметит даже… Договориться бы им надо. Сейчас уже не до хорошего. Вряд ли будет толк, конечно – всё равно им, наверное, суждено найти свою смерть в этой проклятой дыре. Но так просто он не сдастся. Уж он заставит этих крыс помучиться, прежде чем они добьются своего – что бы ни было у них на уме.       - Ну, что, какие идеи? – проворчал Густав, швырнув в темноту камень, который с гулким звуком ударился о стену пещеры и скатился в невидимую расщелину, - Как помирать будем?       - Молча, - в тон ему буркнул Фридрих, - Возьмём – и все дружно помрём. А вообще, если хочешь, можешь с музыкой помирать, я не возражаю. Достать лютню где-нибудь – и начать бренчать. Если умеешь, конечно.       - А если серьёзно? – простонал Дитрих, стиснув зубы: похоже, несмотря на все его заверения, боль в ноге как была почти нестерпимой, так и осталась, - Я понимаю, что шансов у нас мало. Для скавенов эти тоннели – дом родной, а мы не то, что мест этих не знаем, а даже в темноте не видим ничего. Если крысы захотят нас убить – мы вряд ли сможем им помешать. Но ведь пока ещё не захотели, в самом-то деле. Я не знаю, что у них на уме, однако ж… в общем, пока что мы живы – и этим надо пользоваться, - невесело усмехнулся он.       - Вот именно, - согласился Фридрих, - Только так мы далеко не уйдём. У тебя не нога теперь, а хрен знает что. Надо найти Батыга – и попробовать его уговорить помочь нам. Тем более что он тоже наверняка не прочь бы отсюда выбраться. Во-первых, он может нести тебя, Карл – а, во-вторых, с ним мы отобьёмся от здешних тварей, если они вдруг решатся-таки на нас напасть. Надеюсь, что отобьёмся.       - Какой ещё Батыг? - спросил Мюллер чуть громче, чем следовало бы, но тут же притих и продолжил уже шёпотом, - Огр, что ли? Нашёл, кого просить! Да у него вообще неизвестно что в голове творится. Вот уж кто нам тут точно не нужен. Не видно его на свету пока, да и не слышно - ну, и слава Зигмару.       - Зигмар теперь не с нами, - отрезал Фриц, - Если он сверху вниз и умеет смотреть, то всё равно на землю глядеть будет, а не глубже. Там у него война идёт, забыл, что ли? Следить надо ему… Так что – Зигмара здесь нет. А Батыг – есть. Где-то здесь шатается, если его крысы ещё не слопали, конечно. Или ты думаешь, мне хочется у огра помощи просить? Да чтоб он подавился в следующий раз, когда кого-нибудь жрать будет. Вот только другого выхода я не вижу пока. Я не думаю, что Батыг захочет оставаться здесь до конца своей жизни – или, того лучше, к скавенам в лапы попасть. А значит, у нас с ним общие цели – и мы можем помочь друг другу. Можем объединиться – и попытаться отсюда выбраться. А иначе мы точно все тут подохнем.       - Фриц прав, - поддержал Фридриха Карл, - Сами мы не выберемся, это точно. Я всё равно ни идти, ни ползти не смогу, такой вот я теперь засранец ленивый. Так что – у нас сейчас всего лишь два варианта. Либо отправиться искать этого огра, либо… либо вы можете идти дальше без меня.       - Ещё чего выдумал! – всполошился Мюллер, вновь переходя на крик, и гулкое звонкое эхо, многократно отражаясь от стен, прокатилось по пещере, - Нет уж: либо выбираемся все вместе, либо все вместе тут сидим. Живых не бросают – и точка. Мы не бросаем.       - Без обид, Густав, - вздохнул Дитрих и зашипел от боли, - Я всё равно тут долго не протяну. Живых не бросают, это ты правильно подметил. Но то, что я живой ещё, и исправить просто. Поймите, вы, оба: я там, дальше, только мешать буду. И вас загублю, и сам погибну. А так - может, вы двое, и выберетесь. А я с этой ногой уже не жилец…       - Замолкни! – оборвал его Фриц, - Мы уходим только втроём – и это не обсуждается. Тут я с Густавом согласен. Мы не бандюки какие-нибудь. Мы – солдаты, хоть и гордится тут особо нечем… Но и стыдиться нечего. У нас ещё что-то от людей осталось, как бы ни старались в нас это задавить. Не бросим мы тебя. Не бросим – и всё тут. Я за Батыгом пойду – и попробую его уговорить. Я уже один раз спас ему жизнь – пусть и принудительно. Надеюсь, это и для огра хоть что-то, да значит.       - Ты, что же, один полезешь? – покосился на него Мюллер, - А я-то что?       - А ты с Карлом оставайся, - ответил Фриц, - Он сам за себя вообще постоять не сможет, в случае чего. А я… я справлюсь. А если не вернусь – так хоть вы вдвоём останетесь.       Дитрих не стал возражать, судя по всему, осознав, что спорить здесь всё равно бесполезно. Он лишь вздохнул тяжело и прошептал:       - Там, за мной, чуть в стороне, Фриц – стена этой пещеры. Ползи вдоль неё: так меньше шансов, что заблудишься. Свет этот далеко: как приползёшь туда, так уж нам друг друга слышно не будет – кричать нельзя тут, мало ли что…       - Спасибо, Карл, - поблагодарил его Фриц, - Я это учту. Если огр где-то там, я найду его и, надеюсь, приведу сюда. А если нет… Ну, там, в общем, видно будет. Разберёмся как-нибудь…       А если нет – то Карла уже точно будет не спасти, проговорил занудный голос внутри него. Дитрих и сейчас-то, скорее всего, из последних сил держится – а уж если его тащить будет некому, то тогда точно здесь свою кончину найдёт. Ведь Карл, в сущности, прав. Сейчас им следовало бы прекратить его мучения – и попытаться спастись самим. Так, наверное, те, кто сидит там, наверху, посылают на смерть тысячи – для того лишь, чтобы могла выжить их Империя. Они просчитывают, продумывают – и, в конце концов, принимают очередное взвешенное решение, неизменно выбирая между смертями одних и других. Но ведь он, Фридриха Майер – не из таких. Он никогда не позволит, чтобы хоть один человек из их отряда отошёл к Морру – конечно, до тех пор, пока в его власти что-либо изменить. Он должен среди той смерти, что их окружила, обступила со всех сторон, словно взяв в осаду, найти жизнь – а это сделать непросто. Совсем не просто. Но другого входа нет. Ему доверились – и теперь он, он и никто другой, должен принимать решения. От него зависит, увидят ли они когда-нибудь солнце – или так и сгниют в этих проклятых подземельях.       Фридрих обогнул Дитриха с Мюллером и буквально через десять секунд движения ползком, действительно, наткнулся на стену пещеры – грубую, неровную, местами шероховатую, местами покрытую каким-то слизистым налётом. Он повернулся лицом к далёкому и слабому источнику света – так, что стена оказалась по левую руку – и устремился вперёд, к неизвестности, так быстро, как только позволяла, казалось, ещё больше сгустившаяся вокруг него темнота. И снова скользкие и острые камни, и снова странные грибы на тонких ножках, отвратительно мягкие и податливые, словно куски жира, и снова ручей, воняющий тухлыми яйцами… Это будто какой-то мерзкий, страшный сон, какой-то кошмар, которому давно бы пора кончиться – а он всё продолжает и продолжает длиться, как будто подстёгиваемый чьей-то злой волей. Жить хочется. Непонятно, почему, непонятно, зачем. Что их ждёт там, наверху, если подумать? Снова армейская служба, снова эта засратая, никому не нужная война, уносящая в небытие всё новые и новые жизни. А ещё – Леопольд Кох, лекарство для которого они так и не нашли. Гельмут Крюгер, который прекрасно обойдётся и сам. И те, кто дорог каждому из них. Вот только… его родители остались в Грюнбурге, Фургиль вообще, того и гляди, и вовсе уедет куда-нибудь подальше, как только представится такая возможность – да и Грета теперь видеть его не желает. Но умирать не хочется. Хочется идти вперёд – и даже не ради кого-нибудь или чего-нибудь, а просто так, чтобы идти. Нет, зря он, всё-таки, не ушёл из армии тогда, сразу после битвы за Грюнбург. Зря они все не ушли. Надо было их убедить – ну, или попробовать хотя бы. Чего они все ждали? Ждали, когда эта война закончится? Ага, как же, дождёшься ты…А теперь…       Тяжкие думы одолевали Фридриха – а свет, меж тем, становился всё ближе; всё сильнее и сильнее разгорался он холодным голубоватым огнём. Фриц вспомнил звезду из сна, достичь которой он тогда так стремился – и достиг бы, если б не очнулся от забытья. Что-то общее с тем светом есть и у этого сияния. Оно ведь тоже – цель, единственно возможная, даже необходимая, чтобы продолжать жить дальше. Он сейчас точно так же не знает, что его ждёт – но в этом-то и последняя их надежда. Заранее известна почти всегда одна лишь дрянь. Сейчас же впереди что-то совсем уж непонятное: и кто знает, может, оно-то и спасёт их. Надеяться никогда не поздно, даже сейчас.       Ближе к повороту тоннель расширялся: теперь Фриц ясно видел это благодаря свету, лившемуся живительной влагой в пустыню темноты. Фридрих оглядел валуны, тут и там лежавшие на шершавом полу подземного хода, в надежде на то, что один из них, какой-нибудь самый громадный, окажется огром, как тогда, в темнице у бандитов – но Батыга, как назло, нигде видно не было. Свет всё крепчал, разгоняя тяжёлую пещерную черноту – и, в конце концов, Фридрих уже мог разглядеть зеленовато-бурый налёт на камнях, скользкий и слизистый. Тогда Фриц поднялся, наконец, на ноги – всё тело снова резануло болью, куда более острой, чем он ожидал – и пошёл вперёд, не рискуя теперь провалиться в расщелину, натолкнуться на каменную стену или попасть прямо в лапы какому-нибудь не видимому в темноте чудовищу. Он с трудом разогнулся и встал прямо: длительно передвижение ползком давало о себе знать едва ли не больше, чем давешнее падение – но потом дело пошло куда быстрее. Поскальзываясь на камнях, он добрался-таки до поворота – резкого, крутого, словно бы и тоннель был не вымыт водой, а неумело вырублен кем-то в земле и в горной породе. Фридрих выглянул из-за искривлённой почти под прямым углом стены – и глазам его предстало зрелище, которое здесь, в полумраке подземелья, пожалуй, можно было назвать настоящим чудом. Это тоже были грибы – но не те, мягкие и скользкие, что росли в темноте. Нет, больше всего они напоминали толстые полукруглые пластины, облепившие стены, пол и потолок громадной каверны, размерами превосходившей, наверное, площадь перед грюнбуржской ратушей. Пожалуй, они походили на грибы-трутовики, что растут на деревьях – вот только грибницами уходили не под кору, а прямо под камни, впиваясь глубоко в почву и высасывая из неё всё, что только можно. Но самым главным – и удивительным – было совсем не это. Грибы светились, светились слабым голубовато-зелёным сетом, там самым, что служил ему маяком в темноте. И хотя сияли грибы довольно тускло, это компенсировалось их числом, поистине огромным: в пещере их было столько, что, наверное, и за целый день не сосчитаешь – если здесь вообще можно говорить о дне и ночи.       Фридрих оглядел каверну – и в испускаемом грибами свете без труда различил Батыга, громадно глыбой взгромоздившегося у задней стены пещеры, близ одного из множества тоннелей, отходивших от неё в разные стороны. Огр сидел на заду, скрестив здоровенные ножищи с плоскими ступнями и положив на брюхо жирные руки. Его маленькие глазки тупо и бесцельно глядели перед собой, а губы едва заметно двигались: гигант явно бурчал себе под нос что-то неразборчивое. Теперь можно было рассмотреть лицо – или, скорее, морду – огра лучше, чем там, в подвале бандитов. Плоский скошенный лоб, выпирающий вперёд подбородок, мощные надбровные дуги, корявые зубы, некоторые из которых торчали под разными углами даже из закрытого рта, узкие, раскосые глаза, жидкая чёрная бородка, собранная в две косички – в общем, тот ещё урод… Так, ну, по крайней мере, нашёлся – и на том спасибо. Теперь бы ещё уговорить эту тварь – и не стать ненароком её очередным обедом. И тогда было бы вообще просто замечательно…       Фриц приблизился к огру – осторожно, держа руки ладонями вперёд, чтобы показать чудовищу свои мирные намерения. Если людоед сейчас набросится на него – всё, он уже никак не сможет защититься. Были бы меч с башенным щитом или, допустим, та же аркебуза – он бы ещё попробовал. Но нож… Что нож может сделать с такой горой жира и мыса? А ведь этот гад, небось, уже проголодался, пока тут сидел. Ещё как проголодался…       - Батыг хочет жрать, - прогрохотал огр, завидев Фридриха, - Грибы гадкие. Батыг сожрал уже гору этих грибов – и всё равно Батыг хочет жрать. Плохое место.       - Послушай, Батыг, - неуверенно начал Фриц, всё ещё продолжая медленно приближаться к огру, - Ты же… тоже хочешь выбраться отсюда, так ведь? Это поганое место, тут я с тобой соглашусь. Мы могли бы помочь тебе выбраться наверх. Надо подумать, что можно сделать… Куда идти…       - Главный красный мелкозубый – хороший мелкозубый, - рыкнул Батыг, разводя руки и тоже поворачивая их ладонями вперёд, подражая Фридриху, как будто могучие лапищи огра сами по себе не были грозным оружием, - Главный красный мелкозубый зарезал злого мелкозубого. Главный красный мелкозубый спас Батыга от злых мелкозубых. Что нужно мелкозубому от Батыга?       - Надо отсюда выбираться, - повторил Фриц, сокрушённо вздохнув: похоже, уж чем-чем, а умом природа огров, и правда, обделила, - Я… не знаю точно, что это за пещеры такие и зачем нас сюда швырнули. Но одно ясно: долго мы здесь не продержимся. Нужно выход искать. Ты с нами, Батыг?       - Мелкозубые не смогут вылезти, - угрюмо пробурчал огр, - И Батыг не сможет вылезти. Дырка высоко, Батыг не залезет. А ещё злые мелкозубые дырку закрыли.       - Может, и другие пути есть, - отрезал Фридрих, - Рано сдаваться. Я не собираюсь здесь помирать запросто так. Надо хоть что-то попытаться сделать. Может, не всё ещё потеряно, Батыг.       - Батыг хочет жрать, - заладил по новой огр, - А вокруг одни грибы и большие крысы. Хорошие крысы, много мяса… но их много, а Батыг один. Если Батыг будет гоняться за большими крысами, то они разозлятся и сожрут Батыга. Батыг не хочет, чтобы его жрали.       Чтоб тебе провалиться, жира гора, подумал Фриц. Нет, ну у него вообще голова есть? Может, и есть – но она только о еде и может думать, больше ни на что её не хватает. А что самое противное – ведь он же соображал тогда, когда ещё был прикован к стене. А теперь вот тупит, сволочь такая. А может, придуряется просто? Ждёт, пока они бдительность потеряют – и тогда набросится? А с другой стороны… Не похож Батыг на хитрую тварь какую. Слишком уж огры тупые для того, чтоб всякие там многоходовые комбинации проворачивать. Но ведь – жить-то он тоже хочет, так ведь?       - Послушай меня, Батыг, - снова начал Фридрих, - Пока ты тут на жопе сидишь, ты точно никуда не выберешься. Вот как выйдем отсюда – нажрёшься вдоволь. А сейчас нужно действовать – и действовать вместе. Только так мы сможем чего-нибудь добиться. Только так выжить сможем.       - Батыгу больше некуда идти, - буркнул огр, - Раньше хозяин платил Батыгу, и Батыг хорошо кушал. А потом Батыг сделал большую глупость – и хозяин прогнал Батыга. А потом Батыга поймали злые мелкозубые. А злые мелкозубые Батыга терпеть не могут… И Батыг тоже терпеть не может злых мелкозубых. Поэтому Батыг от них убежал. Но Батыга теперь никто не наймёт, потому что все теперь знают, какой Батыг тупой. И огры теперь Батыга будут не любить… Лучше Батыг будет сидеть тут.       - И тогда Батыг сдохнет, и крысы его всё-таки сожрут, - не вытерпел Фриц, - Хватит тут горячку пороть. Ну, не примут тебя в Альтдорфе больше – уедешь из него, когда отсюда выберемся. Чего ты ноешь-то, не пойму я?       - Мелкозубые теперь будут говорить, что Батыг безголовый людоед, а огры будут говорить, что Батыг слабый, вонючий, худой орк-переросток. Батыг сделал большую гадость – и никто теперь не любит Батыга. Батыг больше никуда не пойдёт. Батыг не хочет, чтобы его сожрали большие крысы, но когда Батыг помрёт, он уже не сможет не хотеть. И будет хорошо.       Батыг вздохну – тяжело и глубоко, так, что брюхо его заходило ходуном – и отвернулся, вперив взор своих раскосых глаз в темноту одного из тоннелей, уходившего вниз, в какие-то совсем уж чуждые людям подземные глубины. Что же у него на уме, а? Или огр так хорошо играет – что вряд ли – или, правда, отчаялся и решил окончить здесь свою огрскую жизнь. Ни то, ни другое не вписывалось в картину мира Фридриха – даже в эту, новую, изменённую, в которой Империя уже перестала быть центром Вселенной. Огры слишком тупые – и для того, чтобы пытаться обмануть человека, и, уж тем более, для того, чтобы жизнь для них могла потерять смысл. Там и терять-то нечего особо: вся суть их существования – в том, чтобы сожрать побольше. Что этот Батыг такого натворил, интересно знать? Бред какой-то, ох, и бред же… Но бред хоть немного убедительный, надо заметить. Бред, в который хочется верить. Может, в Батыге, и правда, чуть-чуть, на самую малость, больше от человека, чем кажется на первый взгляд? Но тогда… Тогда его можно убедить. Пусть пока ноет, что его никто не любит, пусть тут сидит без дела – с ним можно договориться. Надо только постараться – и не угодить сдуру ему в пасть. Батыг в отчаянье, это же яснее ясного – просто человеческий разум отказывается это принимать. Он видит в Батыге лишь чудовище – но, возможно, в нём есть и нечто большее, чем любовь к насилию и обжорству. Может, где-то там, в глубине, под толстыми слоями шкуры, жира и мыса спрятано что-то слабое и уязвимое? Но он же огр, людоед – и этим всё сказано. Чуть лучше козлов или орков, может быть – но не более того. Он не умеет создавать – он может лишь уничтожать, разрушать, сеять кругом смерть и хаос… Но ведь – там, в Грюнбурге, это тоже было. Только творили это не чудовища, а люди. Гельмут пытается оправдать их, пытается выделить людей из всей остальной швали – но на самом-то деле человек может тоже быть ничем не лучше огра… Так что все они тут в той или иной мере не безгрешны, каждый по-своему – и чудовище вполне может оказаться не менее человечным, чем его собратья-солдаты, подданные Империи. Ну, или, точнее, люди могут быть такими же бесчеловечными, как чудовища. Не так уж и велика разница, в самом-то деле. Так что… Нужно представить, что Батыг – человек. Человек… Хотя бы на время. Может, тогда и получиться вывести огра из той апатии, в которой он сейчас пребывает. Нужно убедить его – во что бы то ни стало… И тут уж все средства хороши.       - Послушай меня, - Батыг, - решился, наконец, Фриц после долгого молчания, - Мне плевать, что там тебе говорили, но… ты, знаешь ли… самый нормальный огр, которого я видел. И без разницы, что я никогда раньше не встречал таких, как ты. Всё равно – лучший, - Батыг повернул голову и непонимающими глазами воззрился на него, - Уж получше некоторых людей, это я тебе точно скажу.       - Почему мелкозубый говорит это Батыгу? – прорычал огр, - Почему мелкозубый так хочет, чтобы Батыг выбрался отсюда? Батыг тупой, безголовый людоед, Батыг никому теперь не нужен…       - Я просто хочу помочь тебе, - сказал Фриц возможно более убедительно, сам, впрочем, начиная уже верить в это, - Мало ли, что ты там наделал, мне это без разницы… Или ты думаешь, я не творил глупостей всяких? Нет, творил, и ещё как. Если б было у меня мозгов побольше – так, может, и не болтался бы я здесь, в подземельях, непонятно где… Всякое бывает, Батыг. Я видел смерть, видел жестокость, видел безразличие… И вот теперь я стою перед тобой – потому что я не сдался. Я шёл дальше, и продолжаю идти – хоть и становится кругом всё меньше тех, ради кого стоит жить. За мною идут ещё двое таких же, как я. Эти тоннели… - он замялся на мгновение, не зная, как бы солгать поубедительней, - Их построили скавены, крысолюди. Мы никогда раньше здесь не были – но, знаешь ли… примерно представляем себе систему, по которой здесь всё сделано. Так что – вполне возможно, у нас и получится найти выход. И если ты присоединишься – я обещаю, мы сделаем всё, что сумеем, чтобы помочь тебе.       - Главный красный мелкозубый – добрый мелкозубый, - громыхнуло чудовище, - Добрых сейчас мало. Другие мелкозубые и другие огры теперь не будут помогать Батыгу – а добрый мелкозубый помог… - огр хмыкнул, и нечто осмысленное, так похожее на ту безумную жажду действия, горевшую внутри него в бандитском подземелье, мелькнуло в глаза великана, - Как зовут доброго мелкозубого?       - Фриц, - сказал Фридрих, но руки, конечно, не протянул: страх перед громадным чудовищем, несмотря ни на что, остался тем же, да и вообще огр мог как-то по-своему истолковать этот жест, - Меня зовут Фриц Майер.       - Фриц… - пробурчал огр, - Хорошее имя. Короткое… А почему Фриц не спрашивает, как зовут Батыга?       - Потому что Батыга зовут Батыг, - не удержался от вздоха Фриц, - Что, не так, разве?       - А Батыг сказал шутку, - рыкнул огр и исторг из груди вымученный отрывистый хохот, разнёсшийся эхом по подземелью – словно бы, и правда, придумал нечто смешное, - Батыг – тупой огр, но Батыг не самый тупой в мире. Орки тупей Батыга, - произнёс он значительно, будто тут было, чем гордиться, - Просто Батыг плохо знает язык мелкозубых.       Да уж, это заметно, подумал про себя Фридрих. Язык ты знаешь ещё хуже, чем гномы и купцы кислевитские, которые с севера приезжают. А с другой стороны… может, Батыг от этого, и правда кажется глупее, чем на самом деле? В конце концов, поговаривают, будто бы там, на востоке, за Краесветными горами, у огров даже своё государство есть – хоть и ни в какое сравнение оно с Империей не идёт, понятное дело. А для того, чтобы чего-нибудь такое построить, тоже, поди, хоть какие-то мозги нужно иметь… А ещё они, вроде как, и огнестрельное оружие используют. И что с того, что они его у гномов передрали – вон, у козлов или, там, к примеру, у зелёных даже на это ума не хватило. Так что – он вполне мог этого Батыга недооценить. Совсем немного, правда, но всё же…       - Ну, так что? – спросил Фриц, желая удостовериться, что пока всё течёт, как задумано, - Ты с нами идёшь, или как?       - Батыг пойдёт вместе с мелкозубыми. Батыг не знает, хочет он возвращаться наверх или не хочет – но Батыг поможет мелкозубому, который один раз спас его шкуру и теперь хочет её снова спасти. Батыг поможет Фрицу.       - Дело-то всё вот в чём, - протянул Фридрих, - Один из нас ногу сломал и теперь, может, вообще ходить не будет больше – а идти надо. Я видел, как ты тогда ладонями череп человеку смял, как бумаги лист – так что, думаю, тебе не трудно будет его понести, так ведь?       - Ну, хорошо, - пробасил огр, вставая на ноги и осматривая пещеру со светящимися грибами – так, словно бы только что попал сюда, - Батыг понесёт мелкозубого, если так надо. Кстати, - оживился он, - А ему… другу твоему… сильно нужна нога, которую он сломал? А то Батыг жрать хочет…       - Сильно нужна, - развеял его надежды Фриц, - Даже и не думай, что раз он ногу сломал, то его теперь жрать сразу можно. Не выйдет. А если он потом чего не досчитается из частей тела – я тебе, огрская морда, покажу, что такое имперское правосудие. Везде найду, вот так и знай…       - Ладно, - буркнул огр, - нет – значит, нет. Будет Батыг, значит, по дороге жратву искать, может, он повкуснее этих грибов чего-нибудь найдёт. А то грибы гадкие…       - Да слышали уже, - в нетерпении оборвал его Фриц, - Знаем. Пошли, давай, хватит уже тут языком чесать. Выбраться надо отсюда – и чем скорее, тем лучше. Как свету мало станет, я на карачках поползу – а ты уж как-нибудь по звуку ищи меня и ползи следом. Ты, кстати, как в темноте такой видишь? Лучше нашего – или также?       - Батыг чуть-чуть лучше по темени видит, чем мелкозубые, - ответил гигант, - Совсем чуть-чуть лучше видит. Батыг не любит, когда темно.       - А я, думаешь, люблю? – вздохнул Фриц, - Ага, как же, целыми днями только и мечтаю, как бы по какой-нибудь такой жопе мира побродить, где не видно ни хрена. Скавенов – ну, в смысле, крыс этих здоровенных – ты в этой темени видел. И я тоже. И мне, знаешь ли, как-то не особо хочется с ними поближе знакомиться. Ты лучше смотри в оба, раз хоть что-то видишь – будешь мне говорить, что впереди. В случае чего предупредишь, понял?       - Батыг всё понимает, - прорычал огр, - Батыг только не знает, в какую чёрную дырку лезть. Чёрных дырок тут много, у Батыга голова от них кружится.       В какую чёрную дырку… В какую… А ведь, и правда, в какую, в самом-то деле? Ну, вот торчит, тёмная такая, рядом совсем. Вон там, подальше – ещё, другая, с щербатыми краями какими-то, а выше и левее неё, так что и не залезешь, третья… А вон ещё четвёртая есть, ровная такая, почти круглая, как дуло аркебузное. А вон – широкая такая и низкая. А рядышком притулилась, наоборот, узкая, но высокая… Из какой же дырки он сам вылез-то? Ну, понятно, что из нижней, сверху бы падать пришлось – но ведь и нижних-то тоннелей сюда, в эту пещеру, десятка полтора ведёт… Вот ведь дурак, вот же баран, ну, похлеще огра, в самом-то деле… Он же даже не помнит пути, по которому пришёл. Он же… заблудился. Следопыт сраный, сам себя запутал… Нет, не может быть… Должен же найтись, в конце концов, какой-то выход из положения, не может он вот так вот, запросто, потерять Карла с Густавом… Так, когда он вылез, Батыг в дальней части пещеры сидел – значит, это не соседний тоннель точно, да и не следующий за ним – тоже. Это какой-то из тех, что там, далеко… Но таких самых далёких – тоже целых четыре штуки. И все тёмные, и около всех грибы растут, и с потолка конусы свисают каменные, и на полу такие же точно… Говно, короче. Не помнит он ничего. Не помнит.       - Вон туда, - наконец, указал рукой Фридрих на один из тоннелей, самый дальний, особенно тёмный и широкий, - Вроде бы он. Если ошибёмся вдруг – значит, полезем в другую дырку, не беда.       Фриц выбрал тоннель наугад: ничем таким особенным тот не выделялся из всех остальных. Может, он, а может, и не он, кто ж его знает-то… Тут пробовать надо – а иначе они до смерти своей в этой пещере проторчат. Ничего, ничего, попытался успокоить себя Фриц. Густав с Карлом всё равно никуда без них не уйдут: у Дитриха нога сломана. На месте они будут – если, конечно, ничего не случится. А случиться здесь, в темноте, может всякое. Батыг – он хоть и огр, но с ним всё как-то поспокойней, побезопасней будет. Уж вместе-то они от скавенов должны отбиться, если те вдруг осмелеют и накинутся на них…       Что-то тёмное мелькнуло впереди, в глубине тоннеля – и не какие-то несколько мгновений Фриц увидел два горящих во мраке, словно пара фонарей, зелёных глаза, таких же точно, как и той памятной ночью. Чуть погодя они исчезли – и ничто уже не напоминало о существе, прошмыгнувшем в темноте совсем рядом с Фрицем: даже того шума, что слышал они с Леопольдом, не было. За ними следят. Да, похоже, Дитрих прав. Этим тварям не всё равно: они своих гостей без внимания не оставят. И теперь он снова столкнулся с одной из них. Темнота… Темнота – вот главное оружие этих проклятых крыс, которых он даже и не видел толком ни разу. Они-то видят в темноте, а люди – нет.       - Слушай, Батыг, - не выдержал Фриц, приблизившись к входу в тоннель, где грибы росли уже немного реже, - Посмотри внимательно туда, в дырку эту долбаную. Крыс видишь там? Бегают? Сидят? Или нет никого?       - Батыг не видит здоровых крыс, - ответил огр, - Здоровые крысы очень хорошо умеют прятаться. Батыг их может увидеть, только когда они сильно близко. Батыг видит только ход дальше. Каменюки лежат. И кости лежат. Кости голые, белые все, ни одного кусочка мясца не видит Батыг. Это кто-то нехороший так издевается над бедным Батыгом, наверное…       - Нет, туда мы не пойдём, - решил Фридрих, - Кости какие-то… Не было там костей, вроде бы, когда я сюда лез… А может, не натыкался просто? Много там костей этих, Батыг?       - Костей много. Сначала чуть-чуть много, потом сильно много, потом совсем много. Потом одни кости лежат, вместо каменюк.       - Понятно, тяжело вздохнул Фриц: происходящее нравилось ему всё меньше и меньше, - А чьи кости-то, определить можешь? Только не лезь туда, дальше, я тебя прошу…       - Батыг хорошо знает, где чьи костомахи, - не без гордости в голосе заметил огр, - Батыг много кого ел. Мелкие крысы есть, много. Здоровые крысы есть, тоже много. Мелкозубые есть, тоже много, но чуть-чуть. Ещё есть одна очень большая крыса, у неё башка больше, чем у Батыга…       - Уходим отсюда, - оборвал его Фриц, - нечего нам здесь делать, если не хотим точно так же костями лежать. Пойдём вправо… И вообще, подожди-ка…       Фридрих подошёл к ближайшей пластинке светящегося гриба, достал армейский нож и резанул по основанию плодового тела. Гриб оказался удивительно прочным: нож прорезал его пальца на четыре – а затем застрял в плотной, грубой ткани. Фриц схватил полукруглую пластинку, скользкую и твёрдую, левой рукой, рванул её не себя, правой пытаясь сдвинуть рукоять ножа вниз, кромсая плодовое тело гриба. Фот же ж гад, прочный какой, из чего тебя, сволочь такую, только сделали… Ну, ничего, наша же всё равно возьмёт своё, против ножа ты не попрёшь, зараза… Ткань гриба поддавалась: медленно, но верно разрезал её армейский нож и разрывала рука. Вот уже половина осталась…       Внезапно что-то звякнуло, хрустнуло, и лезвие солдатского ножа переломилось у места своего соединения с рукояткой. Клинок остался торчать к грибной пластине. Фридрих тупо уставился на то, что осталось от единственного оружия, которое у него было. Нож – не меч, конечно, но, всё же, лучше, чем ничего. А теперь вот и его нет. Ну что за дрянь такая: что ни сделаешь, всё не так… То хоть какая-то защита была, а теперь так и вообще ничего не осталось. Теперь хоть камень бери и ходи с ним в руках: так-то всё поспокойней будет…       - Пусть Фриц отойдёт, - прогрохотал огр, - Батыг сильнее мелкозубых, Батыг сейчас поможет…       Фриц отстранился, пропуская вперёд огра. Батыг схватил недорезанную пластину гриба своей здоровенной лапищей и дёрнул её вниз. Пластина хлюпнула и отломилась, оставив на стене вцепившееся прямо в камень основание, пористое внутри, словно пчелиные соты. Батыг разорвал свой трофей на две части и одну, с ладонь размером, протянул Фридриху, а другую, чуть побольше, сразу же закинул себе в рот, скорчив кривую рожу.       - Куда ты его жрёшь? – всполошился Фриц, - Я его не для того сорвать хотел, чтоб брюхо набить себе! Он светится – и даже после того, как мы его отломали, будет светиться. А свет, как ни крути, нам обоим нужен. Не видно же ничего.       - Фриц хочет светить грибом? – промычал Батыг таким голосом, словно ему здесь объясняли что-то запутанное и непонятное, - Мелкозубый хочет факел с гриба сделать?       - Да, да, факел, - подтвердил Фридрих, - И лучше себе потом такой же сорви: чем больше света, тем лучше… Глянь в правый проход, Батыг: что там такое? Костей нет? Подозрительного ничего не видно?       Огр проковылял к входу в тоннель, тяжело сопя, и принялся вглядываться в темноту, словно бы пытаясь раздвинуть её своим неподвижным твёрдым взглядом в стороны.       - Батыг не видит костей, - произнёс, наконец, странный спутник Фридриха, - Костей там совсем нет. Батыг видит одни каменюки. И грибы. Другие грибы, которые не светятся. Батыг их тоже пробовал. Они тоже гадкие.       - Ну, тогда пошли, - сказал Фриц, - Будь, что будет. Как тут ни выгадывай, а всё равно почти что вслепую делать всё придётся. Если вдруг поймём – уж не знаю, как – что эти крысы на нас напасть собираются – становимся спина к спине, понял? А то они нас быстро окружат и прищучат. Только надо поскорее остальных найти: все вместе, вчетвером, поди, сильнее будем, чем двумя кучками отдельными – и уж тогда-то эти твари вряд ли осмелятся на нас вякать.       Хотелось бы верить, на самом-то деле, что это, действительно, так, что число хоть как-то защитит их от возможной опасности. Но никто из них ведь не знает, сколько вокруг этих крыс – и сколько разом набросится на каждого из них, если здешние жители решат-таки покончить с чужаками. Может, на каждого голов по десять придётся – тогда-то им уже точно ничто не поможет. А ведь может у скавенов быть и дальнобойное оружие. В конце концов, был же у того убитого крысолюда какой-то странный ящик с раструбом. Вряд ли скавены сами способны создать такое: они же, всё-таки, крысы, как-никак. Вот только они вполне могли научиться использовать аркебузы – а луки, там, или арбалеты – так и вовсе, возможно, даже сами умеют делать. Возьмут, да и расстреляют их всех издалека – и всё, и спета их песенка. А то, может, это пока что скавены не видят в них угрозы – а как только они все вместе объединятся, так и решат крысы устранить их – так, на всякий случай, чтоб гадостей никаких не наделали? Может, они, наоборот, к своей верной смерти идут? Или тут вообще повсюду смерть – и неважно, куда ты идёшь: всё равно придётся с ней встретиться рано или поздно…       Фриц нагнулся и подобрал первый попавшийся камень, скользкий от наросшего на него буро-зелёного налёта, острый с одного края, там, где от него, похоже, недавно откололся кусок. Фридрих взвесил камень в руке: вроде тяжёленький такой, неплохой… Наверное, если по башке им треснуть, мало не покажется. Главное – попасть, конечно… Фриц вытянул вперёд и вверх руку с зажатым в ней куском светящегося гриба и осторожно двинулся в темноту тоннеля, сделав знак Батыгу следовать за ним. Огр с мерзким хлюпаньем сорвал со стены ещё один гриб и пошёл следом за Фридрихом – навстречу неизвестности. Непонятно, конечно, сколько продержатся такие ненадёжные источники света, как их импровизированные факела: может быть, ненадолго их хватит. Но пока что видно лучше – и то хорошо.       Фридрих по совету Дитриха шёл вдоль стены, дабы совсем уж не заплутать, игнорируя боковые ответвления тоннелей, уводящие то вглубь, то, наоборот, куда-то вверх. Но того странного ручья, вонявшего тухлыми яйцами, всё не было и не было. Те жирные мягкие грибы были, и даже в слишком больших количествах – а вот ручья не было. Да, скорее всего, он опять ошибся… Это не тот проход. Они уже долго идут – а одного из главных ориентиров всё нет и нет. Да и звуков никаких не слышно: Карл не стонет, Мюллер не говорит ничего. Или… нет? Или есть какие-то звуки? Да, есть, точно есть… Но это совсем не то. Их не человек издаёт, нет, не может человек так шуршать, он для этого слишком… медленный, что ли. Он слышал уже эти мерзкие шелестящие звуки, перемежающиеся чавканьем, чмоканьем, скрежетом когтей и топотом маленьких лапок. Это уже было той ночью, когда они шлялись по Альтдорфу: ведь сначала пришли звуки, а за ними последовали и глаза. Но здесь всё, похоже, наоборот: сначала глаза, потом звуки… Ишь, шуршат как, гады… Аж мороз по коже. Видать, возятся там с чем-то: работают, что ли, ну, или едят так. Крысятины проклятые…       - Ты тоже это слышишь? – в тревоге спросил Фриц у Батыга – просто так, чтобы не держать страх в себе, чтобы хоть как-то высказаться, рассказать всё своему спутнику, будь он хоть трижды огр, - Шорохи эти дурацкие. Ишь, занятые какие… Делать им, что ли, больше нечего? Или это они нас так напугать пытаются?       - Батыг всё слышит, - отозвался огр, - Здоровые крысы шумят. Батыг думает, это они жрут так. А Батыгу не оставят ничего. Жадные твари. Но Батыг не сильно обидится. У здоровых крыс всё равно жратва гадкая, как эти грибы…       - Слушай, ты можешь не думать о жратве? – не выдержал, наконец, Фридрих, - Что, других забот сейчас нет, что ли? Только и слышно, что Батыг хочет жрать, да грибы гадкие, да всё гадкое… Или ты думаешь, я есть не хочу? Да уж не отказался бы, это точно. Хоть бы уже эту похлёбку дрянную солдатскую, что ли, плевать уже мне, что там вместо мяса жир и что её водой разбавляют…       - Пакость – твоя похлёбка, - прорычал Батыг, сплюнув на камни тоннеля, - Батыг ел, когда ещё был у мелкозубых наёмником. У нас гноблары так едят, как ваши солдаты. А кушать надо хорошо. Если огр не будет кушать, он помрёт…       Шорох в темноте всё усиливался. Теперь это больше всего походило на какой-то подземный столярный цех, жуткие работники которого не только всё время, без остановки, пилят, строгают и скребут когтями по дереву, но ещё и что-то жуют, периодически фыркая и попискивая. Вот вновь показались те же светящиеся зелёные глаза, обладателя которых не разглядеть было в тусклом свете импровизированного фонаря – но они тут же скрылись, и только неровная, горбатая тень мелькнула в фосфорических лучах гриба. Чуть правее Фридрих тоже заметил движение: кто-то быстро, рывком, перебежал с места на место и вновь затаился в темноте. Сзади что-то зашелестело: слабо так, осторожно, словно бы не желая быть услышанным. Слева тоже послышался топот: похоже, один из скавенов спрыгнул с какого-то здоровенного валуна и теперь шлёпал то ли по каменистому полу, то ли по одной из колоний грибов, разбросанных по тоннелю. Они повсюду. Они везде. Вон, даже сверху какие-то шорохи слышатся. Только в круг света почему-то ни один из них до сих пор не зашёл – хотя чего им бояться, казалось бы?       И тут глаза показались снова, уже в который раз – вот только теперь их было куда больше. Одна пара, другая, третья, четвёртая… Они сияли тем же жутким жёлто-зелёным светом, маленькие, но злобные, внимательные, вызывающие какой-то безотчётный страх. Они, казалось, смотрели отовсюду, откуда только можно: спереди, с боков, даже сверху, и сзади – тоже, хоть и меньше… Да сколько же тут этих тварей, в самом-то деле? И, главное, почему они до сих пор ждут, почему ничего не предпринимают?       Но скавены не ждали. Они действовали, хоть и медленно, но неумолимо, и ничто, казалось, не могло остановить их неспешную поступь – движение тех, кому некуда спешить, тех, кто застал чужаков врасплох в своих владениях. Фридрих застыл на месте, как вкопанный – но глаза всё продолжали приближаться. Фриц видел, как умирают люди, он сам убивал, сам казнил. Он повидал достаточно за эти два месяца – для того, чтобы вынести ещё один ужас, подобный битве за Грюнбург. Но он не был готов к этому. Не был готов к тому, чтобы стоять в темноте бок о бок с огром-людоедом и смотреть, как со всех сторон подбираются неведомые твари, исчадия самых глубоких подземных мещер и тоннелей, смотреть, как они идут к нему, к тому, кто нарушил вековой покой их гнилого тёмного царства. Фриц не думал, что, пережив штурм родного города, снова сможет бояться, как всякий нормальный человек – но он ошибался. Страх вернулся, ядовитым гноем проникая в его нутро, сковывая цепями руки и ноги и обдавая тело могильным холодом. Фридрих уже не мог пошевелиться. Он мог лишь наблюдать, как глаза крысолюдей неотвратимо приближаются к нему, слушать их шуршание, чавканье и топот в ожидании того, что скоро, вот уже совсем скоро, в голубоватом свете гриба покажутся отвратительные волосатые морды с громадными резцами, и кривые когтистые лапы протянутся к нему со всех сторон, схватят, поволокут в неизвестность и бросят в ещё одну дыру, в подземелья, откуда не возвращался ещё никто. Он ждал, скованный первобытным ужасом, словно бы и не гордый сын Империи, а какой-то безголовый норскийский варвар. Он ждал, потому что все чувства подсказывали ему: они оба уже обречены. Выхода нет.       - Больших крыс сильно много, - боязливо промычал Батыг, втягивая голову в плечи и затравленно озираясь по сторонам, - Батыг не понял, откуда они взялись. Батыг никогда раньше столько здоровых крыс не видел. Батыг не справится… Фриц умный, - жалобно, почти умоляюще пробасил он, глянув на своего спутника, - Пусть Фриц что-нибудь придумает, а то большие крысы сожрут и Фрица, и Батыга тоже…       Придумать… Нечего тут больше придумывать. Раньше надо думать было, чтоб сюда, в эту их засаду, не попасть. А теперь… Теперь-то что… Придумать… Придумать… Что бы сделать такое… Нет, ну, должен же быть какой-то выход… Должно же быть решение… Просто должно…       Нюхая воздух, в тусклом свете гриба показалась здоровенная, поросшая серовато-бурой шерстью крысиная морда. Жёлтые гнилые резцы, выступающие из-за губ, чуть изгибались дугой и сходились попарно, не давая до конца закрыться пасти чудовища. Маленькие округлые уши, одно из которых было разорвано пополам, непрерывно двигались из стороны в сторону, хотя, казалось, существу и не к чему было прислушиваться, неоткуда было ждать угрозы. Тело скавена скрывало мешковатое чёрное рубище, из недр которого высовывались тонкие костлявые лапки, непрерывно дрожавшие, словно в каком-то приступе страха: левая то и дело судорожно сжималась в кулак и разжималась снова, а в правой существо держало длинный кривой нож, смазанный зеленоватого цвета слизью – наверное, именно таким нанесли Леопольду ту самую рану, из-за которой они и оказались здесь. Сзади выглядывал длинный грязно-розовый хвост, почти абсолютно голый, лишь кое-где покрытый редкими не то волосками, не то щетинками. Скавен, дитя подземелий, стоял на двух широко расставленных в стороны задних лапах, сгорбленный, подавшийся всем телом вперёд, удерживая равновесие при помощи хвоста, извивающегося, словно червь-паразит. Казалось, всё в этой твари шевелилось, двигалось в каком-то безумном экстазе, словно бы она вообще не могла усидеть на месте, словно бы подобное вообще было в принципе невозможно. От чудовищной крысы буквально веяло некоей непонятной, бессмысленной быстротой: она движется быстрее человека, они думает быстрее, она живёт быстрее. Это сейчас скавену некуда было спешить – но чувствовалось, что, если понадобится, он сможет отреагировать на малейшее изменение намного быстрее, чем человек. Словно заворожённый, смотрел Фридрих на обитателя тёмных тоннелей, не в силах отвести от него взгляда. Это не зверолюды, нет, это нечто совсем иное, в куда большей мере чуждое всему человеческому, чем даже дети Хаоса. Варп-камень, почему-то вспомнил Фриц. Говорят, их изменило то, что исходит от варп-камня…       Серые глаза имперского солдата встретились с зелёными буркалами скавена, с острым пытливым взглядом, словно бы стремившимся расчленить всё на части, разложить по полочкам – чтобы затем использовать в своих целях. Такого взгляда он не видел ещё ни у кого – да его, наверное, ни у кого больше и нет. Как тут можно сопротивляться, как можно вообще даже думать о каком-то сопротивлении… Всё новые и новые скавены вступали в круг тусклого, слабого света, непрерывно двигая челюстями, шевеля ушами, поводя хвостами из стороны в сторону. Одни были одеты в тёмное грязное тряпьё, как и самая первая тварь, которую увидел Фридрих, другие, совсем мелкие и тщедушные, несли на шеях ржавые ошейники, как у рабов тёмных эльфов из рассказов деда, третьи и вовсе были облачены в корявую шипастую броню, а в передних не то лапах, не то руках сжимали уродливо искривлённые сабли и причудливой треугольной формы щиты. Да что же это такое… Куда они попали, к конце-то концов? Как может такое твориться прямо под ногами жителей крупнейшего из городов Империи, её столицы? Кто, зачем и сколько раз должен был закрывать глаза, чтобы допустить это? От них не уйти, снова мелькнуло в сознании Фрица. Они заполонили собою всё. Всё…       А потом Фридрих, словно бы в каком-то кошмарном сне, увидел, как крысолюди расступаются – и в круг света входит ещё один скавен, одетый в рваную серую рясу, дряхлый, с седой шерстью и проплешинами на шкуре, сжимающий в дрожащих крысиных лапках кривое древко посоха, с навершия которого свисает ржавый колокольчик, неведомо как лучащийся всё тем же проклятым жёлто-зелёным светом. Но, что самое странное, уродливую голову крысочеловека венчали причудливо изогнутые рога вроде козлиных, казавшиеся слишком тяжёлыми для его тонкой шеи. Тварь смотрела на Фридриха – не на них с Батыгом, нет, а, казалось, именно на него одного. Серый провидец, вспомнил Фриц давно слышанные жуткие истории, которые он прежде, как и все нормальные люди, считал бабкиными сказками. Мир вокруг знакомо крутнулся несколько раз вокруг какой-то неведомой оси – и всё кругом поплыло в туман, в неизвестность…       Кто-то с силой дёрнул Фридриха за руку и потащил назад – он потерял равновесие и упал, выпустив из рук кусок гриба, этот слабый источник света в пучине кромешной тьмы. Фриц ударил наугад камнем, всё ещё зажатым в левой руке, пальцы которой до боли сжали его неровную поверхность, попытался упереться ногами в пол пещеры – но всё было тщетно. Его продолжали тащить куда-то во мрак, мимо вспыхивающих тут и там зелёных глаз и крысиных морд – и казалось, что этому уже никогда не придёт конец, что он так и будет нестись по этому страшному коридору, слово в бреду, и когда-нибудь непременно сойдёт с ума – если ещё не сошёл… А потом были писк, и рёв, и вой, и отрывистые рокочущие слова на непонятном грубом языке. Он уже не мог толком осознать, что видит и слышит – просто внутрь ему лезли какие-то непонятные образы, уродливые, не имеющие ничего общего с тем, где он находился сейчас, фантасмагорические, смешавшиеся друг с другом в полнейшем беспорядке, слово попавшие в неведомый вихрь, закрутивший их, засосавший в воронку – и объединивший друг с другом непонятно как…       Старый алебардист, потерявший равновесие после неудачной атаки, пятится от него на четвереньках, глядя расширенными от ужаса глазами на своего противника… Знак Хаоса, выложенный на выжженной земле окровавленными внутренностями и частями человеческих тел, красуется на месте одного из разрушенных ныне домов некогда благополучной деревушки… Лезвие меча лейтенанта Рихтера входит глубоко в изрезанное осколками мортирного снаряда тело Крейцнера… Пауль Кеммерих недвижно лежит на камнях с пробитым пулей черепом… Зверолюд, отчаянно и неистово рыча, держится за изуродованную руку, на которой не хватает нескольких пальцев… Тело Эммы покоится у него на руках, безжизненное и лёгкое… Мародёр-талабекландец пытается закрыть руками чудовищный разрез на животе, откуда выглядывают похожие на червей кишки… Худой и бледный дворянин вещает перед ратушей о переходе Грюнбурга под контроль Суверенной Провинции Рейкланд… Образы из прошлой, прежней жизни стремительно пронеслись перед его мыленным взором – а потом пришли и другие, совсем другие, пугающие и непонятные…       Девушка с соломенными волосами, одетая в небесно-голубое платье, стоит на балконе огромной, возвышающейся над снежными пиками гор башни, стены которой выложены белым и синим камнем. Суровый северный ветер треплет её волосы, непривычно короткие, и склоняет к земле вековые ели далеко внизу. Ещё дальше плещется неспокойное тёмное море, истачивая волнами скалистые берега. Девушка поворачивает голову – и он видит её глаза, голубые и бездонные, словно два озера…       По бесплодной пустыне, иссушённой и изжаренной солнцем, шествует не то армия, не то просто огромная беспорядочная орда уродливых коренастых существ, ростом чуть превосходящих человека, с неимоверно широкими плечами и зелёной кожей. Их слюнявые пасти, полные кривых жёлтых зубов, раскрыты в едином громовом крике, имеющем для них какой-то тайный, сокровенный смысл. Навстречу чудовищам торжественным маршем движется другое войско: стройные, безупречно ровные ряды потемневших от времени скелетов, облачённых в чёрно-красную броню. Расправив зловещие чёрные крылья, в небо взлетает костлявый дракон, устремляя на зеленокожих взгляд своих пустых глазниц. Из нестройной толпы орков выступает один, жирный и низкий, с зелёными глазами и нелепым подобием флаг на спине. Одной рукой он держит поводя и ведёт за собой нелепую рогатую тварь жёлто-бурого цвета, тоже с крыльями летучей мыши…       Могучий воин, закованный в сверкающие доспехи цвета незастывшей лавы, тремя лишёнными зрачков глазами смотрит на обнесённый высокой стеной город с золочёными куполами храмов и устремлёнными в небо шпилями дворца. На голове его – исчерченный светящимися рунами закрытый шлем, украшенный двумя не то рогами, не то бивнями какого-то неведомого существа. Во лбу горит вделанный прямо в шлем колдовской третий глаз, яростный и безумный, от взора которого не способно укрыться ничто. В руке у воителя – пылающий пламенем меч, за спиной – чёрный, подбитый мехом плащ, украшенный человеческими черепами…       - Батыг почти обосрался. Батыг так не пугался много-много лет. Батыг думал, ему крышка пришла – и мелкозубому тоже пришла…       Как… Что это… Что произошло… Почему… Скавены… Они же только что были повсюду – а теперь их даже и не слышно… И ещё – серый провидец… Как так?.. Что с ним только что произошло?.. Что за бред такой… Фридрих открыл глаза – и увидел склонившегося над ним Батыга, обеспокоенно что-то мычавшего. Отовсюду лился знакомый голубоватый свет: похоже, они опять были в той пещере, где росли светящиеся грибы. Ненавистных зелёных глаз видно не было. Что же это такое?.. Они, что… отпустили их? Но – зачем? И – что происходило с ним всё это время? Что, неужели он вот просто так взял, да и в обморок от страха грохнулся? Позорище. Солдат Империи, как же… Крыс переросших увидал – и сознание потерял от страха. Трус несчастный…       Но тогда – что же это были за видения? Откуда они взялись в его голове? Откуда они вообще могли взяться? И причём тут, во имя Ульрика, та тварь с козлиными рогами на крысиной голове?.. Нет, сначала были воспоминания, всё то, что он пережил со дня грюнбуржской бойни – пусть и шли они в каком-то совсем неправильном, ненормальном порядке. А вот то, что было потом… Он нигде не видел, да и не мог видеть такого – и даже не думал ни о чём подобном. Та девушка в голубом платье… Это была Грета. Это только она могла быть: он сразу узнал, даже когда ещё не видел её лица. Волосы светлые такие, вот точь в точь как у неё – только слишком короткие почему-то. И всё бы ещё ничего – но она стояла на балконе какой-то башни, высокой такой, узкой… Имперцы так точно не строят: им надо, чтобы здания были не изящными и симметричными, а мощными, величественными, подчёркивающими могущество крупнейшего государства в Старом Свете. А такой шпиль… даже вряд ли вообще люди построили. Эльфы почему-то на ум приходят – но он ни их построек, ни их самих не видел никогда, разве что от Хайнриха слышал чуток. Тогда – почему ему привиделось это? Почему? Откуда он это взял?       Но это ещё полбеды, это могло как-то само собой в голове сложиться, ведь он не так давно разговаривал с Гретой, да и думал о ней потом немало. А вот то, что последовало за этим видением… Орки… Нежить… К чему это вообще? Если бы он видел, как имперская армия сражается с зеленокожими или с вампирами – это было бы ясно, понятно, такое он и во сне не раз и не два видел – а тут… Почему они, орки и мертвецы, сходились – но при этом, Ульрик свидетель, сражаться не собирались? А потом – эта странная фигура, этот воитель в рогатом шлеме… Так описывают обычно чемпионов Хаоса, самых могучих из тех бойцов, что присягнули на верность Разрушительным силам в обмен на запретное знание, власть и мощь. Они ведут за собой орды грабителей и безумцев, поклоняющихся тёмным богам, а ещё – чудовищных тварей, изменённых Хаосом, уродливых и нелепых, и демонов, пришедших извне, из-за пределов этого мира. И самый могущественный, самый безжалостный, самый фанатичный из них нарекается Навеки Избранным – и в назначенный час становится во главе бесчисленной орды хаоситов, которой предначертано нести смерть и разрушение в империи и королевства смертных – как будто там этого и без них мало. Хаос… Когда он вообще в последний раз всерьёз думал о Хаосе? Ещё в Грюнбурге, после похорон Эммы – но не позже. Тогда почему он видел этого воина с тремя глазами? Почему не зверолюдов, не синих, не тех же скавенов… Что, в самом деле, произошло?       Да, конечно, там был серый провидец – что-то вроде колдуна у скавенов, если верить легендам. Может, он и способен вытворить с человеческим разумом что-то совсем уж несуразное и невообразимое – вот только зачем? Не проще ли наброситься всей толпой – и порвать незваных гостей в клочья? Почему их щадят-то? Ответа нет. Не знает он этого – и всё. Он – простой имперский солдат, волею судьбы заброшенный в подземелья. Он не маг, не пророк, не воин-жрец Зигмара и не обкуренный норскийский шаман. Он не должен видеть такого. Он – просто заплутавший человек, который потерял своих товарищей и которому теперь нужно как-то выбраться из этих проклятых пещер. Он даже не может помочь себе сам: его спасает огр. Ему везёт, сильно везёт, этого у него не отнять – вон, даже людоеда встретил какого-то шибко разборчивого, который не жрёт тех, кто спас ему жизнь…       - Батыг, - обратился к огру Фриц, вставая на ноги оглядывая уже знакомую пещеру, - А ты когда от скавенов бежал… ничего такого не видел… ну… не такого, в смысле? Совсем не такого… Или… Может, я чего говорил, а?       - Батыг видел только здоровых злых крыс. Злых крыс было много, но Батыг взял мелкозубого, распихал злых крыс и прибежал сюда. Фриц всё время как дохлый висел, только тёплый был, поэтому Батыг решил его пока не кушать. Фриц ничего Батыгу не говорил, пока лежал.       - Подожди… То есть как это – распихал? – не понял Фриц,- Пробивался, ты хотел сказать?       - Батыг плохо знает, как говорят мелкозубые. Батыг шёл назад, одной рукой тащил Фрица, а другой пихал крыс. Стоит здоровая крыса там, куда Батыг идёт – Батыг толкнёт её в сторону и пойдёт дальше. Это как называется?       - Да вот именно, что распихивал… - проворчал Фридрих, всё больше мрачнея: похоже, теперь он вообще перестал что-либо понимать, - И они, что… не сопротивлялись совсем? С саблями на тебя не наскакивали, с ножами, камнями, там, не кидались… Нет?       - Здоровые крысы серливые попались, - прогрохотал огр, - Они все боялись Батыга. Злые крысы решили не злить Батыга, чтоб Батыг их всех в мясо не порвал и не сожрал потом. Здоровые крысы не нападали. Они назад отходили, когда Батыг с мелкозубым на плечах шёл.       Странно. Очень странно. И паршиво. Скавены могли убить их обоих, это ясно – но зачем-то оставили в живых. Что же им нужно-то, этим крысам поганым? На что они рассчитывают? Такое впечатление, что хотят их просто всех вытурить из подземелья – но никого не убить… И какой же в этом смысл-то? Какая скавенам выгода от того, что они двое останутся в живых, а не погибнут в этих пещерах? А выгода, меж тем, должна быть во всём. Крысы – это тебе уж точно не паладины бретонские, они просто так, по доброте душевной, вряд ли чего-нибудь хорошее для людишек делать станут. Но тогда – в чём она, эта выгода?       Ладно, кончай уже, оборвал его занудный внутренний голос – и в этот раз снова пришлось признать, что невидимый соперник прав. Хватит тут думы думать – а то будете сидеть здесь ещё пару дней, пока скавенам это вконец не надоест, и они не решатся-таки вас прикончить. Нужно продолжать искать Густава и Карла. Если скавены пощадили их с огром, непонятно, почему – то, может, и товарищей его не тронут тоже. Всё-таки, от тех двоих угрозы ещё меньше – тем более что Дитрих ногу сломал, пока падал. А ещё… здесь может быть варп-камень. Не зря он ему тогда вспомнился, когда кругом крысолюди были. Если здесь живут скавены – то где-то рядом, возможно, есть и варп. В конце концов, их глаза, как и паразит этот на руке у Коха, почти того же ядовито-зелёного цвета, в который окрашивается варп-камень, когда начинает светиться. Свет-то его вроде бы больше желтоватый, но сам он – без малого такой же точно, как эти проклятые глаза… Так что – возможно, как это ни смешно, бандиты, сами того не желая, в каком-то смысле приблизили их к цели поисков. Вот только теперь уже не о камне надо думать, а о том, как ноги отсюда унести. Но если вдруг варп под руку подвернётся – почему бы и не прихватить по дороге?       Тот проход, откуда они бежали, Фридрих без труда отличил от других по изуродованным грибам, оставленным ими с Батыгом. Грибы эти – неплохая вещь, надо будет ещё один взять… Но туда они больше не полезут, это точно. Надо ещё правее взять, в следующий тоннель пойти. А если и там чего не то будет – в последний тоннель податься, влево. Уж он-то должен быть тот самый, если так… Да и какой у них выбор-то?       - Полезем вот в эту дырку, Батыг, - сказал Фриц огру, указывая на чёрный провал очередного прохода, - Посмотрим, что там такое. И гриб мне ещё один сорви, а то я тот потерял, когда ты меня нёс.       Поначалу третий тоннель ничем не отличался от двух предыдущих: те же жирные мясистые грибы, тот же каменистый пол, те же расщелины и покрытые непонятной слизью глыбы. Однако, во всяком случае, здесь не было ни костей, ни скавенов. Они всё шли и шли вперёд – но ничего подозрительного не попадалось. Вроде бы и хорошо, а вроде бы и не слишком. Тревожно как-то тут, когда никакой гадости рядом не видно. Может, она где спряталась, эта гадость – и думает, как бы их врасплох застать, как бы так ударить, что уж не оправиться было…       - Батыг вонь чует, - неожиданно прорычал огр, - Поганая такая вонь, несъедобная совсем.       - Какая ещё вонь, - встрепенулся Фридрих, - Я не чувствую ничего, сырость только – ну, да она здесь везде. Чем прёт-то?       - Яйцо тухлое воняет, - поморщился Батыг, - Гадкая штука. Батыг один раз её сожрал – потом изо рта всё полезло вместе со злыми карлами, которых Батыг тоже сожрал…       - Ну, вот, а говорят, огры всё подряд едят…       Слабая надежда загорелась у Фрица где-то глубоко внутри. Неужели они наконец-то идут по правильному пути? Неужели нашли-таки тот самый тоннель, по которому он прошёл к пещере со светящимися грибами? Тогда где-то здесь должны быть и его товарищи. Уйти-то они не могли: Карл не в том состоянии.       Фридрих пошёл быстрее, лишь изредка посматривая под ноги, чтобы не вступить ненароком в какую-нибудь трещину или щель меж двух здоровенных камней. Сзади ещё оживлённее затопал Батыг, тяжело дыша ртом: по-видимому, выносливость не входила в число сильных качеств жирного огра. Прошло совсем немного времени – и Фриц тоже уловил его, этот отвратительный запах, казавшийся сейчас лучом надежды во мраке сгустившейся вокруг неизвестности. Где-то здесь и ручей должен быть…       И правда: в конце концов, они услышали впереди журчание воды – а затем в свете оторванных частей гриба Фридрих увидел бегущий меж камней ключ, тоненький, словно чёрная змейка. В воде, метавшись из одного места в другое едва различимыми тенями, плавали какие-то рыбы, светлые, почти белые, и длинные, словно черви.       Не нужно было жить с ограми бок о бок несколько лет, чтобы предвидеть действия Батыга, когда тот увидел потенциальную еду – хватило и краткого знакомства с ним. Услышав плеск воды и увидев длинные червеобразные тела, гигант торжествующе взревел, упал на колени и принялся ловить рыб своими жирными руками, лишь казавшимися жутко неловкими и неуклюжими. Фридрих не был уверен в том, можно ли вообще есть эту дрянь: огр-то, хоть и разборчивый в едесамую малость, а всё равно его, наверное, никакой яд не возьмёт – а вот он, простой человек, может от этой рыбёшки и дубу дать. Но Фрица давно уже донимал голод – хоть и, разумеется, не такой сильный по сравнению с тем, что мучил Батыга – поэтому он тоже опустился на колени и принялся ловить рыбу.       Со стороны это, должно быть, выглядело по-идиотски: человек и огр склонились над чёрными водами какого-то мелкого, едва различимого ручейка и руками перебирали что-то в воде. Но Фрицу было не до смеха: рыба, скользкая и холодная, в руки не шла, а только забивалась в щели меж камней, откуда её никак было не выкурить. А ведь если Батыг не сожрёт ни одной, он ещё, чего доброго, проголодается по-настоящему – и тогда лучше не думать о том, чем это всё может кончиться… Наконец, когда Фридрих уже отчаялся и решил было на свой страх и риск уходить прочь от ручья, Батыг изловчился-таки и поймал одну: она оказалась абсолютно слепой, с какими-то чуть тёмными пятнышками на том месте, где должны были располагаться глаза, и червеобразными конечностями вместо плавников, при помощи которых она, возможно, могла передвигаться и по суши. Лучше рассмотреть рыбу огр не дал: он почти сразу же закинул её целиком в пасть и, не торопясь, разжевал, захрюкав от удовольствия.       - В вонючей воде живёт хорошая рыба, - прорычал великан, - Сейчас Батыг ещё поймает хорошую рыбу. А то хорошая рыба маленькая…       - Пойдём дальше, - прервал его Фриц, - Хватит жрать. Мы правильно идём, я этот ручей узнал. Уже чуть-чуть осталось совсем. Вот найдём остальных – тогда, может, все вместе сюда вернёмся. А сейчас – надо торопиться.       - Батыг бы тут ещё остался, - недовольно заворчал огр, - Рыбы всё равно лучше грибов. Но раз Фриц так спешит, Батыг пойдёт дальше, так уж и быть. Батыг всё равно тупее Фрица…       И они двинулись дальше, вдоль стены, навстречу тем, кто точно так же провалился в эти проклятые подземелья. Прошло совсем немного времени, и вот уже до Фридриха донёсся крик Карла, похоже, заметившего их приближение – скорее всего, по тяжёлому дыхания Батыга и по фосфорическому сиянию грибов:       - Кто идёт? Фриц, это ты, что ли? Я тут, тут: влево от стенки забирай, если она рядом с тобой, слышишь?..       - Я это! - крикнул в темноту Фридрих, - Точнее, мы с Батыгом. Не пугайтесь там, мы идём уже…       По совету Дитриха Фриц взял влево – и вскоре наткнулся на здоровенный плоский камень, словно нарочно кем-то отшлифованный: похоже, он вернулся-таки к тому месту, откуда начал свой путь. Фридрих поднял кусок гриба, светившийся уже гораздо слабее, чуть выше – и глазам его предстал Карл Дитрих, сидевший в одиночестве на этой природной площадке. Правая нога его была перетянута полоской ткани, оторванной от форменной солдатской одежды; в районе голени белел уродливый обломок кости, больше походивший на какой-то шип, на нечто инородное, вонзившееся в человеческую плоть. Дитрих весь дрожал, дыша быстро и неглубоко, словно в лихорадке, да и вообще выглядел неважно. Ясно было, что, если они возможно скорее не вынесут Карла и не доставят к лекарю, который сможет оказать помощь – ну, хотя бы к тому же господину Шмидту – то его уже ничто не спасёт. Вот так и получается: хотели спасти товарища, а теперь сами в такую дыру попали, что и не поймёшь, как выбираться…       - Долго ж тебя не было… - вздохнул Дитрих, осматривая его с головы до ног, - Ну и вид у тебя… Немногим лучше, чем у меня, наверное…       - На Фрица и на Батыга напали здоровые крысы, - встрял огр, поднимаясь на камень и выходя из-за спины Фридриха, которая, впрочем, могла скрыть его тучное тело от глаз Карла в лучшем случае наполовину, - Фриц говорил Батыгу про больного мелкозубого. У больного мелкозубого нога поломалась…       Карл Дитрих ошарашенно глядел на людоеда, похоже, не зная, радоваться тому, что его товарищ нашёл огра или, наоборот, тревожиться из-за этого.       - Меня Карлом звать, - неуверенно протянул человечек, - Я один из тех, кого… сбросили сюда.       - А Батыга зовут Батыг, - пробасил огр, зачем-то похлопав себя по жирному брюху, - Батыг согласился нести Карла на себе. Мелкозубые лёгкие. Только Фриц сказал, что ногу есть нельзя…       - Ладно, хватит трепаться тут, - прервал их разговор Фридрих, - По пути наболтайтесь, надеюсь. Где Густав, куда уже он делся? Опять куда-то уполз, что ли? Тут двигаться дальше надо, а его нет…       - Он на разведку пополз, - ответил Карл слабым голосом, - Я его всё отговаривал… Говорил: не лезь ты никуда, одному тут опасно лазить – так нет же, попёрся. Он же разве послушает кого… А глаза эти никуда не делись: всё тут где-то, то в одном месте появятся, то в другом… Эти твари, что, правда, на вас напали? – встревожился Дитрих, - А то меня они пока что не трогали…       - Батыг рейкшпиль плохо знает, - объяснил Фридрих, кивнув в сторону огра, - Не то, чтобы напали, но… окружили, в общем. И вели себя нагло как-то особенно. Раньше они не показывались – а тут, глядишь, даже серого провидца привели…       - Серый провидец? – встрепенулся Дитрих, и в глазах его загорелся знакомый, хоть и слабый теперь, огонёк любопытства, - Здесь, что ли? И какой он из себя-то? Такой, как в страшилках бабкиных – или нет?       - Не такой. Они все не такие, - бросил Фриц, хоть и не имел ни малейшего понятия о том, как карлова бабка описывала скавенов, - Сказки правды не расскажут – тем более, про этих тварей, который мало кто вообще в глаза видел. Как крысы они, только здоровые и на двух ногах. Крысолюди, одним словом. Пониже человека, но ненамного. Да, быстрые очень…       Дитрих задал Фрицу ещё несколько вопросов о скавенах и их колдуне. Время шло – а Мюллер всё не появлялся. Фридрих начал уже тревожиться из-за этого, несмотря на слова Карла, который заявил, что их товарищ и раньше куда-то отлучался, причём ненадолго – но всегда возвращался. Батыг угрюмо отмалчивался, сидя в сторонке и водрузив подбородок на здоровенные лапищи. Но потом огру это занятие надоело, и он, заявив, что пойдёт ловить хорошую рыбу, поднял уже заметно потускневший кусок светящегося гриба и ушёл к ручью. Фридрих не стал возражать, опасаясь, как бы огр, сильно проголодавшись, не обратил-таки внимание на более близкую и доступную пищу. Всё же, людоед – он людоед и есть. Не знаешь, какая дрянь ему в его башку дурную прийти может. Да, Батыг вроде как помогает им, и даже ему, Фридриху, жизнь спас – но, всё же, полностью довериться ему было бы, по меньшей мере, опрометчиво. Из двух зол, как известно, выбирают наименьшее – но ведь оно от этого не перестаёт быть злом. Хотя… а он сам, что, весь такой из себя святой? Столько людей к Морру отправил ни за что – просто потому, что они служили врагам Империи. Ну, не всех прямо так уж и ни за что – но всё же… А ещё – целую деревню подставил. Коха с собой потянул в этот поход сраный… Эх, сложно всё, сложно…       - И как ты только с этим амбалом общий язык нашёл? - заговорил Карл, у которого, похоже, тоже не шёл из головы огр, - Видать, неспроста, совсем неспроста ты в нашем отряде главным стал. Есть в тебе что-то такое, чего в нас нет. Вон, даже огр за тобой пошёл…       - Я просто сказал ему то, что он хотел услышать, - отмахнулся Фриц, - Батыг далеко не такой тупой, как те же зверолюды. Конечно, это не отменяет того, что он огр, и убить человека для него намного проще, чем, например, для меня, но, всё же… он на самом деле несчастная тварь, Карл. Натворил какую-то свою огрскую глупость – башка-то всё одно варит слабо – и теперь его и знающие люди недолюбливают – а остальные точно так же ненавидят, как всегда ненавидели – и огры тоже не уважают. Он наёмником был, как и многие другие огры, которые в Империи живут – а потом, по-видимому, допустил какую-то оплошность… ну, или сожрал кого-то не того, не знаю я… и его выперли на хрен со службы. И попал он к бандюкам, которым тоже успел насолить… А ещё – если бы не он, я б сейчас с тобой, может, и не разговаривал. Это он меня от крысолюдей спас, прорвался через их кольцо, когда я… в общем, в отключке лежал. Эти твари-то вроде бы и не нападали – но что-то мне слабо верится, что у них добрые намерения были…       - Ну, если бы не ты, его бы, может, уже уголовники там, в темницах, замучили, - заметил Дитрих, - Так что тут всё справедливо. Но то, что он не бросается на всё, что шевелится… это, знаешь ли, уже радует. Пусть несёт меня, я не возражаю. Я, конечно, даже в этом случае для вас обузой буду, но… знаешь, Фриц, лучше так, с огром, чем умирать тут. Не хочу я тут. Страшное это место. Умру – и даже похоронить негде будет в этих пещерах проклятых. Ну, а вообще… ты имей в виду, Фриц. Всё равно. Если что – идите дальше сами. Толька, прошу вас – не оставляйте меня здесь одного живым. Уж лучше добейте.       - Опять ты заладил? – взвился Фридрих, - Добейте, добейте… Хрен тебе. Не добьём. Я же уже сказал тебе: либо все вместе отсюда выбираемся, либо никто. Забыл, что ли?       - Да ничего я не забыл, - вздохнул Дитрих, - Просто знаешь, как это мерзко – чувствовать, что ты всем только мешаешь, и толку от тебя никакого… Но на самом-то деле я тоже понимаю, что… вы меня так просто не бросите здесь – к добру ли, к худу ли. Не из таких вы. Вот господин Шмидт, он говорил мне когда-то, что в человеческих поступках вообще не стоит искать логики. Человек делает то, что он хочет делать. Даже если он должен, обязан что-то совершить – ему всё равно придётся захотеть сделать это. А иначе никак.       - Ага, да, конечно… Я вот усраться как хотел прыгать в эту проклятую дыру, как же… - с иронией протянул Фриц, - Вот так хотел, что прям аж не удержался… Бред это всё. А знаешь, почему? Потому что сказал это человек, который в жизни не видел ничего. Так рассуждать каждый дурак может – вот только что толку с этого? Ничего этот Шмидт твой не знает. А я знаю. Человек делает что-то… просто потому, что он это делает. Иногда для этого есть причины – но их может и не быть совсем. Везде случайность, Карл, везде она, родимая… Она здесь правит – и ничто больше.       - Да нет, ну, это ты уже совсем загнул, - возразил Дитрих, и Фриц невольно подивился тому, что этот маленький, неуверенный в себе человечек может спорить на такие отвлечённые темы, когда у него из ноги торчит обломок кости, - У всего есть причина. И у наших поступков – тоже. Человек делает то, что хочет делать, верит в то, во что хочет верить – у него вообще на самом деле неприлично много свободы, у человека-то. Гораздо больше, чем мы привыкли думать…       Фридрих махнул рукой и промолчал. Какая ему, вообще-то, разница? Пусть думает себе Карл, что хочет. Это всё равно не важно. Важно сейчас только одно: наружу выбраться, к солнцу… А Густава всё нет и нет. Где-то он шатается, паразит такой? Нет, ну, правда, вот где сейчас его носит? Карл ни передвигаться нормально не может, ни защитить себя – а этот хмырь взял, да и оставил его одного. А если бы вдруг скавенам чего в голову взбрело?.. Вот придёт этот Мюллер – надо будет по ушам ему надавать. Пусть думает – головой, а не другим местом.       Как и следовало ожидать, он не смог определить, сколько времени прошло, пока Густав не вернулся: здесь, в этих тёмных подземельях, вообще невозможно было понять, который час. Никаких ориентиров не было – и, главное, ничего не происходило. Всё словно бы застыло на одном месте – и только жёлто-зелёные скавенские глаза вспыхивали то тут, то там, да то и дело издалека доносилось приглушённое эхо радостных воплей Батыга, очевидно, означавших, что рыбалка идёт неплохо. А потом появился Мюллер.       Сначала Густав окликнул издалека Дитриха – тот крикнул в ответ, помогая Мюллеру сориентироваться. Вместе с Карлом и Фридрих бросил в темноту своё «Здесь мы! Сюда иди!», чтобы показать Мюллеру, что Дитрих теперь не один. Чуть погодя показался и сам Густав: судя по всему, он отправился на разведку в направлении, противоположном тому, в котором прежде видел огра. В тускнеющем свете гриба Мюллер казался особенно худым, оборванным и каким-то узким, словно бы он был и не имперский солдат никакой, а нищий из трущоб. Пока Густав ползал в темноте по подземелью, он успел содрать ладони и получить несколько ссадин и здоровенных синяков на руках: похоже, эта его рекогносцировка прошла не настолько успешно, как ему хотелось бы. Вот не надо было лазить…       - Фриц… Ты вернулся всё-таки? – вымолвил Мюллер, словно бы чем-то удивлённый, - А мы уж ждали тебя, ждали… Думали, всё уже, сгинул ты где-то в дыре этой. Ну, хорошо, что ты живой… Огра этого… не удалось найти, да? - с какой-то затаённой надеждой в голосе произнёс он, - Ну, и ладно. И не надо. Сами Карла понесём, так хоть поспокойней будет…       - Огр у речки-вонючки рыбу ловит, - возразил Фриц, - Пользу приносит, между прочим. Ну, я, по крайней мере, надеюсь, что, когда он сюда вернётся, нам жратвы тоже достанется малость.       - Так значит, он, всё-таки, пошёл за тобой, - помрачнел Мюллер, - Не думал я, что у тебя получится с этим боровом жирным договориться… Ну, ладно… Надеюсь, ты не прогадал, и он нам и правда поможет – а не сожрёт в один прекрасный момент, когда у него рыбка закончится. Тут и людям-то не всем доверять можно, а приходится ещё и с огром дело иметь…       - Он уже помог мне, - раздражённо перебил Густава Фридрих: ему казалось, что вопрос с Батыгом давно решён, и все уже поняли, что это как раз тот случай, когда из двух зол нужно выбрать наименьшее, - Он меня от крысолюдей спас. Да-да, они не такие пугливые, как кажется: не только зырить могут глазёнками своими зелёными. А ты тут лазишь, где ни попадя. Что, делать больше нечего? Зачем Карла одного оставил? Не знаешь, что ли, какая дрянь у него с ногой? Нам тут нельзя без крайней нужды разлучаться: вместе всё равно как-то безопасней, да и не потеряемся, когда рядом идём.       - Так не случилось же ничего! – взвился Мюллер, - Ни со мной, ни с Карлом. Я смотрел, что тут ещё есть, разведку проводил, можно сказать. Не знаю, может, на вас эти тварины зеленоглазые и напали, а нас они тут до сих пор не трогали…       - Но могли тронуть! – оборвал его Фридрих, - Откуда ты знаешь, что за дерьмо такое у них в головах творится? А ты взял да и полез куда-то. Плюнул на всё. Карла оставил одного, с ногой этой. Это как называется, а? Послушай, Густав, я всё понимаю, но если мы трое выжить хотим, то такого вот разгильдяйства быть не должно. Чтобы такого не было больше, понял?       - Остынь ты! – повысил голос Мюллер, - Думаешь, если ведёшь нас, так всем теперь можешь указывать, что и когда делать? Я своей головой думать умею, ты уж извини. Я тоже не просто так шлындрал, пока ты тут с дипломатической миссией к этому людоеду ходил. Я тоннель нашёл, который наверх ведёт. И это, поди, поважнее твоего огра будет. Там ход тёмный такой, всё выше и выше забирает, и потом в казематы какие-то выводит, каменные. Их явно люди делали, имперцы.       - А ветер там… тянет откуда-нибудь? - спросил Дитрих, - А то, может, ты и выход уже нашёл?       - Нету там ветра, - проворчал Густав, - Я не заметил, по крайней мере. Но те коридоры заброшенные – всё равно лучше, чем пещеры эти сраные. Там хотя бы не так сыро. И глаз этих мерзостных нет.       Ну, вот, зараза… Только облаял Густава – а оказалось, что он молодец, и ещё какой. Рисковать-то рисковал, конечно – но ведь и не с пустыми руками вернулся. Вести добрые с собой принёс. Раз есть катакомбы – значит, есть и вход в них оттуда, сверху. Ну, раньше точно был, точнее. Только бы не завалило его… Уж тогда-то они выберутся. Он выведет их, всех троих… нет, четверых. Он постарается.       - Прости, Густав, - выдавил Фридрих, - Разорался я что-то в пещере этой… А ты, может, спас нас всех. Теперь нам хотя бы есть, куда идти. Но в одиночку тут лучше всё равно не ходить. Мало ли, может, здесь кто-нибудь ещё есть, кроме крыс этих…       - Да понятно это всё, - отмахнулся Мюллер, - Не пропадём, не боись. С тобой – точно не пропадём. Ты, главное, как Рихтер этот твой не стань, - усмехнулся он, - А то доконаешь нас обоих своими приказами…       Ну, вот и всё, подумал Фриц. Похоже, места лидера в этом маленьком отряде за ним теперь прочно закрепилось. Вот только – почему? Что он такого сделал? Ладно уж, никто из них ничем таким особенным не выделяется, да и дело тут совсем не в этом – но вот что он такого особенного совершил? Ведь за кем попало никто не пойдёт, ты сначала себя показать должен, чтобы поняли все, что за тобой идти – лучше, чем самим по себе. Но он ведь не сделал ничего. Совсем ничего такого. Он просто… Вылез один раз, вылез другой, вызвался там, вызвался сям… И за ним пошли. И идут. Но – почему? Что, мало им обоим своих мозгов, что ли? Обязательно нужен кто-то, кто будет их вести? Ну, Густав-то хоть возражает, хоть не всегда подчиняется – и это хорошо. Легче всего слепо исполнять чужие приказы – и в случае неудачи свалить всё на голову тог, кому выпало несчастье командовать. Но… всё равно – ведь он же теперь впереди, в голове процессии – и этому должно быть какое-то объяснение. Почему, отчего именно он – главарь? И, главное, как быть, если он заведёт их всех куда-нибудь в такую яму, откуда и выхода-то никакого нет? Ну, ладно ещё, себя одного – так нет ведь, пойдут же они все. Карл. Густав. Батыг даже, может быть. Теперь он ведёт их, теперь в его руках их судьбы, в его власти провести их той неведомой дорогой, которую отыскал Мюллер, или обречь на погибель. Так уж сложилось – и ничего с этим не поделаешь. Может, кто-то сказал бы, что такова его судьба. Но уж он-то знает, что никакой судьбы нет и никогда не было – а если и есть, то у неё, очевидно, какое-то странное чувство юмора, которое заставило его прийти с мечом в тот город, что был его домом без малого двадцать лет. Всем правит случайность, слепая, злобная, безразличная к смертным Старого Света. И тому есть своё доказательство, столь же мощное, сколь и простое, как дубиной по башке: вроде бы и тупо, без хитростей всяких там, а вроде бы и череп разнести можно. Так вот и тут: не видел он ни этой легендарной судьбы, ни богов, которые, поговаривают, нет-нет, да и вмешиваются в те странные дела, что творятся здесь, внизу. А вот случайность он видел. Много-много раз видел, и видит, и будет видеть – и никуда он от неё, от этой случайности, не денется. Она вечна. Она всюду. От неё не убежишь. Её можно только принять – для того лишь, чтобы идти дальше своим собственным путём. По сути, вся жизнь его – это всего лишь борьба со случайностью, столкновения, в которых ему не так-то уж и часто удаётся одерживать победу. Вот и теперь – случайность забросила его в это подземелье, откуда им нужно найти выход. А потом – ещё куда-нибудь забросит, ещё в какую-нибудь пакость – и снова придётся думать, что делать, как быть… Конечно, в том случае, если им удастся всё-таки выбраться отсюда.       Фриц Майер посмотрел на своих спутников, лица которых были освещены тусклым голубоватым светом. Густав Мюллер, жалкий, ободранный, какой-то особенно тощий и угловатый сейчас, похожий на некое диковинное насекомое. Взгляд его глаз, усталый, но всё такой же острый и ершистый, как раньше, словно пылающий изнутри жарким пламенем жажды действия, не оставляет сомнений: этот пойдёт до конца. Карл Дитрих, маленький, съёжившийся, словно мышь, смотрит на свою искалеченную, перетянутую полоской ткани ногу, из которой торчит белеющая в полумраке кость. Он поднимает голову, вздыхает тяжело – и устремляет свой взор в темноту, словно пытаясь выловить из неё что-то, чего даже он не замечал раньше. Он ещё не потерял воли к жизни. Он не сдастся.       - Ну, что ребята, - протянул Фриц, - Решено, значит… Ждём огра – и отправляемся в путь. Никто уже тут нам не поможет – только мы сами.       

***

       Рабочий кабинет генерала фон Круппа больше походил на место, где несёт свою службу какой-нибудь чиновник, политик или судья, но никак не военный человек. Фолькмар мысленно вернулся в свою крохотную келью, как бы желая удостовериться, что и она, и это громадное помещение призваны использоваться для схожей работы – а затем вновь, уже в который раз, принялся осматривать генеральский кабинет. Фон Крупп обставил комнату образцово, с удобством и с роскошью – и это несмотря на то, что работал он на территории альтдорфской военной части. Правда, вместе с тем, с первого взгляда видно было, что в искусстве, ценителем которого генерал себя выставляет, он на самом деле не смыслит ничего. По сути, в свой кабинет фон Крупп натаскал всё подряд, без разбору: главное, чтоб было подороже да смотрелось покрасивше – в общем, всё самое лучшее, разумеется, после того, что украшало родовое имение. Были здесь и фарфоровые катайские вазы, расписанные голубой краской, что стояли на полках вдоль одной из стен, и роскошный пурпурного цвета диван на манер арабийского у другой стены, и оружие – имперское, бретонское, гномье и даже, похоже, эльфийское – висевшее прямо над ним. Рядом красовалась искусно выполненная – явно не людскими мастерами – картина, изображавшая первого эльфийского же Короля-Феникса Аэнариона, в одиночку сражавшегося с ордами безобразных демонов Хаоса. В руках герой высших эльфов сжимал легендарный Сеятель Вдов, меч Кейна, бога убийства, словно налитый изнутри кровью. Лик его лучился желтоватым светом, слово бы на Ултуане зажглось новое, хоть и слабое, солнце – и демоны в испуге пятились назад, а ошмётки особо смелых из них устилали землю сплошным уродливым ковром. Да уж, подумал Фолькмар отстранённо, за такие вот изображения и по голове бить можно, желательно прямо посохом. Король-Феникс, ишь ты… По всем правилам на этой картине должен быть Зигмар, основатель Империи и единственно верный бог детей её, сражающийся, допустим, с Нагашем и его легионами мертвецов, или с толпой хаоситов, или с зеленокожими… Что у нас с идеологией, а? Почему эльфийская морда в кабинете висит? Что он такого важного сделал для Империи? А ничего он не сделал. Когда он помер, ещё и самой Империи не было. Вот пусть эльфы и вешают – а нам своей культуры хватает. Можно, конечно, фон Круппу ещё и за это выговор сделать – вот только времени на подобную ерунду у него просто нет. Пусть охотники на ведьм, профессиональные борцы с инакомыслием, этим занимаются – а у него есть дела и поважнее. Тем более что генерал, похоже, уже и так готов пистоль к виску приставить и мозги вышибить себе – все, которые у него ещё остались.       Пока Фолькмар Мрачный Лик в очередной раз осматривал кабинет, помимо эльфийской картины остановив взгляд также на угловатых самурайских доспехах из далёкого Ниппона и стоящем на столе золотом идоле, изображающем змеебога Сотека, что, судя по всему, был привезён из не менее далёкой Люстрии, генерал фон Крупп сбивчиво объяснял положение дел, пытаясь ответить на незамысловатый вопрос Великого Теогониста, суть которого состояла в следующем: почему армия не готова к предстоящей операции?       - Понимаете, господин Великий Теогонист, - тараторил фон Крупп, грузный краснолицый человек лет пятидесяти, с лицом, украшенным седеющими бакенбардами, - восстание синих в целом и штурм Грюнбурга в частности явились для армии полнейшей неожиданностью… Да что там скрывать, о том, что придётся предпринимать столь решительные действия, ещё недавно даже не думал никто, включая членов Совета…       - Я лучше знаю, господин фон Крупп, что мог думать Совет, а что не мог. Как-никак, из нас двоих член Совета – я, а не вы, - оборвал генерала Фолькмар, с отвращением следя за тем, как фон Крупп постепенно словно бы съёживается, худеет, пытаясь стать меньше ростом, чтобы никто не видел этого его позора, - Вы продолжайте, продолжайте, я вас внимательно слушаю. Почему же армия находится в таком плачевном состоянии? Куда делась та часть оружия и амуниции, которая должна быть по уставу, но которая почему-то затерялась неизвестно где? Почему солдаты так плохо питаются: где то что, опять же, положено им по закону? Наконец, почему с бойцами не ведётся пропагандистская работа? Почему аркебузиры показали такой низкий результат, когда я попросил провести показательные стрельбы? Право же, это всё уже начинает напоминать мне какой-то акт саботажа, господин фон Крупп. Может, здесь уже давно работает какой-нибудь подрывной агент синих – а вы этого даже не заметили? – не без иронии в голосе спросил Фолькмар.       - Работа по выявлению возможных агентов неприятеля ведётся, и притом весьма успешная, - забубнил фон Крупп, похоже, больше всего желавший сейчас провалиться сквозь землю, - Ещё ни одного шпиона синих или мидденландцев… обнаружено не было, - генерал запнулся, только теперь осознав, что он сказал, и ещё больше покраснел, сделавшись похожим на переспевший помидор, - Мы… делаем всё возможное, господин Велики Теогонист. Но… всё, действительно, произошло очень неожиданно. Довольно много оружия, боеприпасов и амуниции оказалось утеряно после битвы за Грюнбург… Да, армия была не готова к сражению: распоряжения Совета брать один из мятежных городов никто не ждал. Мы, признаться, полагали, что активные боевые действия начнутся после прибытия в Альтдорф императорской армии…       - Скажите, - бесцеремонно перебил генерала Фолькмар Мрачный Лик, - Зачем, по-вашему, Империи нужна армия? Для какой, в самом деле, цели Совет выделяет столько средств из государственного бюджета ради того, чтобы поддерживать вооружённые силы страны в надлежащем состоянии?       - Армия нужна для того, чтобы отстаивать политические интересы Империи, - отчеканил фон Крупп заученную фразу, - Империя без армии не сможет долго занимать лидирующее положение среди государств Старого и Нового Света…       - Армия, - перебил его Фолькмар, и жёсткий взгляд его зелёных глаз встретился с затравленным и испуганным взглядом генерала, - нужна Империи, прежде всего, для того, чтобы иметь возможность дать адекватный ответ на внешние и внутренние угрозы. А теперь, господин фон Круп, вспомните хотя бы одну угрозу интересам нашей с вами Родины, которую бы ждали заранее, бурю, к которой успели бы подготовиться. Что, не получается? И вполне справедливо: такой угрозы, о которой бы мы заранее всё знали, угрозы, которая была бы столь предсказуема, что мы без труда смогли бы предугадать дальнейшие действия противника, просто не было. Настоящая опасность всегда приходит неожиданно, она сваливается, как снег на голову – и армия обязана суметь устранить, ликвидировать её: в любое время, в любом месте, любыми возможными средствами… и любой ценой. Вы должны уметь реагировать на действия врага возможно более быстро, молниеносно – так, чтобы он, лишь только столкнувшись нос к носу с имперской армией, понял: здесь ему ловить нечего. Вот потому мы и тратим на вас, военных, такие деньги, потому и позволяем вам слишком многое. Вы должны уметь защитить наш народ - неважно, как, главное – защитить! И не надо говорить мне о том, что вы чего-то там не ждали. Всё понятно, господин фон Крупп?       - Всё, господин Великий Теогонист, - промямлил генерал, вконец разбитый и униженный, - Право же, вы… на многое мне открыли глаза. Я пересмотрю свои взгляды на организацию армии… Обязательно…       - Непременно пересмотрите, - согласился Фолькмар, - Давно бы уже пора… Сейчас, конечно, нет смысла что-либо затевать: скоро мы выступаем в поход против синих. Но вот потом, когда всё это закончится… Я буду ждать от вас результата, господин фон Крупп. Вы поняли меня? Результата, а не красивых слов, которыми вы кормите меня сейчас. В противном случае, генерал… можете не сомневаться – мы найдём вам достойную замену. Мне известно немало представителей высшего офицерского состава, которые справились бы с вашей задачей гораздо лучше вас – но, отдавая должное вашим прежним заслугам, я не буду принимать слишком уж поспешных решений. В любом случае, время у вас есть – а там уж видно будет, вняли вы моим словам или нет.       Фолькмар Мрачный Лик, Великий Теогонист Церкви Зигмара, лгал – и он отдавал себе в этом отчёт. Конечно, нет у них никакой такой достойной замены всяким там ворам и бюрократам типа фон Круппа: всюду, куда ни глянь, Императора окружают жулики, лизоблюды и потенциальные изменники. Как ни хотелось Фолькмару закрыть на это глаза, умом он и сам понимал, что Бальтазар Гельт прав, и Империю могут вывести из того хаоса, в которой она погрузилась, лишь четыре человека… Ну, или три, если не считать самого Верховного Патриарха, который, хоть и выражает готовность к сотрудничеству, но, всё же, слишком много темнит, скрывает что-то. Какую игру ведёт этот Бальтазар Гельт? Что у него на уме на самом деле? Не может ли оказаться, что он – игрок какой-то другой, ещё одной, стороны, которой пока что выгодно сохранить Империю единой и могущественной?       Доверять нельзя никому, с горечью подумал Великий Теогонист. Что там Бальтазар Гельт – даже Курт Хельборг может скрывать какую-то свою, особую, тайну, умело сопрятанную под внешней преданностью их великой державе… Он должен оставаться бдительным. Никто не знает, какие чудовищные морды скрываются под масками его единомышленников. Угроза может прийти отовсюду – и он тоже не должен допустить, чтобы она застала его врасплох. Слишком многое поставлено на карту, чтобы доверять кому попало. Слишком многим они рискуют, чтобы позволить себе проявлять малодушие. Империя должна выстоять в грядущей буре – вот что самое главное. Пусть рушатся и сгорают дотла целые города, пусть кладбища заваливают трупами, превращая их в гигантские братские могилы – это всё жертвы по необходимости. Иногда полезно пожертвовать несколькими пешками, которые всё равно не изменят общей картины, для того, чтобы выйти победителем в этой кровавой игре…       - Мы выступаем завтра на рассвете, господин фон Крупп, - заговорил, наконец, Фолькмар после долгой паузы, длившейся, наверное, не меньше минуты, - Потрудитесь, чтобы хотя бы к этому армия была готова. Пока что всё складывается в нашу пользу. Нам выпал шанс разгромить синих по частям – и было бы непростительной глупостью не воспользоваться им. Мы уничтожим корпус сепаратистов – а затем объединённая армия Талабекланда и Рейкланда двинется на запад. И тогда раскольники заплатят за всё, что они содеяли. Мы возьмём Богенхафен, сердце восстания – и вырвем эту гнилую поросль с корнем. Великий Зигмар завещал нам Империю, совершеннейшее и сильнейшее из государств нашего мира – и долг каждого патриота Империи сохранить его, чтобы наши потомки могли жить в Старом Свете, не думая о том, доживут ли они до завтрашнего дня. И мы все должны служить достижению этой цели. Все до единого. А кто не захочет – найдёт своё место на свалке Истории. Уж я об этом позабочусь.