Вера, сталь и порох. Прелюдия

      - Когда это уже кончится, к Хорну… Катакомбы, катакомбы, подземелья, мать их… Ишь, понарыли ходов-то каких – как будто они и не люди совсем, а кроты какие-то, которые всю жизнь под землёй сидят. Вот сколько нам ещё так идти, а? Ниже хоть грибы были эти долбаные – а теперь и пожрать нечего. Надо было их побольше с собой набрать – но кто ж знал-то, что дальше такая дрянь пойдёт? Тут же вообще ничего нет, одни тараканы только сплошные да крысы. Скоро завоешь с голоду – или заблеешь, как козёл…       Густав Мюллер возмущался вполне справедливо. Фридрих, конечно, не мог точно сказать, сколько времени они провели в этих заброшенных казематах, но одно знал наверняка: они торчат здесь уже очень долго. Есть хотелось уже давно, а теперь ещё и в сон клонить стало. Они всё идут и идут – но ничего не меняется, не происходит ничего, и поневоле начинает уже казаться, что все их попытки тщетны, что они просто-напросто ходят по кругу и не сумеют отсюда выбраться уже ни за что и никогда.       А ведь сначала всё было прекрасно, всё было даже слишком хорошо – и как он не подумал только, что потом за это придётся платить… Помнится, тогда Батыг принёс им рыбу, много рыбы: той самой, белой, скользкой, слепой, похожей не то на червяков, не то на змей. Огр напихал их буквально всюду, куда только смог: и в карманы позасовывал, и за пазуху, и в штаны – а они ещё и извивались, бились в бессильной попытке отстоять своё право на жизнь. Как Батыг только ещё добежал с такой ношей, бедолага… Правда, он потом сам же и сожрал почти всё – и пришлось им, теперь уже всем вместе, снова идти к тому ручью и снова ловить. Огня, естественно, не было: пришлось есть сырьём, вгрызаясь прямо в мягкую и слизистую рыбью плоть, прикрытую скользкой, лишённой чешуи кожей, предварительно с размаху разбивая несчастным тварям головы о камень.       А потом Густав Мюллер повёл их вперёд, к катакомбам, к остаткам не то какой-то древней тюрьмы, не то затерянного тайного убежища. Вскоре они очутились в узких и сырых коридорах, которые пересекались между собой под самыми разными углами, образуя замысловатый лабиринт. Поначалу Фридрих обрадовался этой перемене: всё-таки, здесь было не так сыро, не так жутко, да и вообще, осознание того, что эти проходы сделаны не кем-то неведомым, а людьми, придавало уверенности. Но это длилось недолго: грибы, сорванные Батыгом в той странной пещере, светили всё слабее и слабее – и, наконец, погасли совсем. И тогда им пришлось довериться огру: хоть тот и не мог видеть в кромешной темноте, ориентировался он, всё же, лучше: по запаху различал те места, где они уже прошли, по звуку определял присутствие в коридорах каких-то подземных тварей – возможно, просто крыс, а возможно, и скавенов или кого похуже – и по совету Фридриха уводил отряд подальше от них. Какие бы существа ещё не обитали здесь, они явно смогут побороть четырёх человек, с рождения полагавшихся на зрение, которое здесь не могло им помочь. Должно быть, они вчетвером сейчас являли собой престранное зрелище: огр, несущий на плече тщедушного человечка в рейкландской униформе, а за ним – ещё два солдата, осторожно пробирающиеся на звук, на всякий случай выставив вперёд руки. Всё-таки, здесь они по крайней мере могут идти во весь рост, а не ползти на четвереньках, словно дикие звери – и не бояться того, что провалятся в какую-нибудь бездонную расщелину или дыру, в обиталище неких безымянных хищных тварей, что то и дело чудились Фрицу – да, наверное, и не только ему одному – во мраке.       Фридрих понимал, что воображение рисует ему гораздо более страшные картины, чем он может увидеть на самом деле. Здесь наверняка живут одни тараканы да крысы – и больше никого. Но уж их-то тут хватает с головой…       Да уж, как это они дошли до жизни такой… Огр ведёт за собой людей – нет, ну это ж надо, вот, вдуматься только… А они идут за ним. Они доверяют ему – потому что доверять больше некому. Да и, в самом деле, Батыг давно уже мог сожрать кого-нибудь из них – но он ведь этого не сделал…       Меньше всех огру доверял Мюллер: когда свет ещё не угас окончательно, он частенько предупреждал Фрица, что-де людоед временами как-то уж очень подозрительно на них косится, как бы не выкинул гадость какую. Фридриху и самому, несмотря ни на что, не по душе было присутствие огра в их отряде. Всё-таки от человека как-то лучше знаешь, чего ожидать – а этот нелюдь вообще непредсказуем. Да, Батыг спас его, отрицать это бессмысленно – но, кто знает, может, взбредёт огру в голову какая дурь в один прекрасный момент, развернётся он, да и набросится на них. И тогда – всё, поминай, как звали. От такой здоровенной твари просто так не спасёшься – тем более, когда кругом темнота, а она неплохо ориентируется по звуку.       На плечо Фридриху упало что-то мягкое, жирное, с множеством длинных ног, молнией рванулось по одежде вниз, отчаянно цепляясь за неё когтями на лапках – но сорвалось и, трепыхаясь, плюхнулось на каменный пол катакомб. Таракан, подумал Фриц. Сколько их тут, интересно знать? Когда ещё было видно хоть что-то, он различал иногда целые стаи, орды этих гадов, здоровенных таких, чёрных, которые разбегались в разные стороны, стоило только подойти поближе. И чего они тут только жрут? Друг друга, что ли? Или, может, ещё слизняков каких, которые на месте тихонько сидят, потому их и не видно было, когда они могли ещё что-то различать. А вот крыс на удивление мало – а жалко. Почему, спрашивается, их мало? Так было бы хоть мясо какое-то – так нет же… Тьфу ты, он уже начинает как Батыг думать. Мясо, мясо всё… А что: огр, вон, тараканов жрёт – и ничего ему не делается. На слух находит – и жрёт. Может, и ему как-нибудь попробовать? Чем он хуже огра, в конце-то концов?       - Опять они, - донеслось спереди слабое ворчание Дитриха, висевшего на плече у Батыга, - Смотрят и смотрят, следят и следят. А чего смотреть, спрашивается?       - Снова бредит, - тихонько вздохнул Фриц, - Всё хуже и хуже нашему Карлу становится. Поскорей бы уже выход найти, а то ведь можем и не успеть…       - Это я вас завёл сюда, - мрачно отозвался Мюллер, - Потащил в эти катакомбы паршивые – а теперь уж и не знаю, может, лучше было ещё там, внизу, поискать какой-нибудь другой выход… более явный, что ли… Я-то думал, мы быстро через эти казематы наружу выберемся. Хотел как лучше – а получилось, как всегда, через жопу.       - Ни в чём ты не виноват, - отрезал Фриц, - Ты всё сделал правильно. Я бы и сам сюда полез, только б подальше от этих глаз зелёных и от пещер этих. Другое дело, что мы, дураки, ещё грибов в той пещере не взяли, прямо перед тем, как отправляться сюда. Даже Карл не догадался… ну, да ему простительно, с другой-то стороны: у него, вон, кости кусок из ноги торчит, а он ещё и пока держаться как-то умудряется. Надо будет, кстати, опять скоро жгут ему снимать, повязку менять. Снова орать будет, как резаный…       Опять замолчали – и вновь пошли в почти полной тишине, нарушаемой только шарканьем батыговых лапищ, стонами Дитриха да звуками их дыхания. Иногда с потолка на пол с каким-то не то стуком, не то хлюпаньем валились тараканы, но Фридрих уже давно перестал обращать на них внимание. Всё смешалось в какую-то монолитную и непрерывную чёрную массу, простирающуюся бесконечно далеко во все стороны, в которой уж невозможно было с полной уверенностью отличить одно от другого. Тоннели, тоннели, тоннели… И как Альтдорф только до сих пор под землю не рухнул? И – кому, и правда, приспичило прокладывать эти подземные коридоры в таких масштабах? Что, наверху места мало?       Спереди огр издал престранный звук, будто втягивая ртом воздух, а затем Фридрих услышал его громкое плямканье.       - Вкусный таракан, - прорычал Батыг, - Мясо… Вот если б вкусный таракан ещё побольше был…       - Ничего нового не замечаешь, Батыг? – уже в который раз спросил гиганта Фриц, - Ну, может, сквозняком, там, откуда-нибудь тянет, или ещё чего…       - Батыг ничего не замечает, - отозвался огр, - Всё так же. Только тараканы бегают да шуршит кто-то иногда. Может, мелкие крысы. Может, здоровые крысы.       - Нет тут твоих здоровых крыс, - раздражённо возразил Мюллер, - Эти тварины, слава Зигмару, там, внизу остались. Тут нет этих глаз долбаных. Видать, спровадили нас, да и забыли: не такие уж мы и важные персоны, в конце-то концов…       - Есть они тут, - простонал Дитрих, - Они вообще везде. Ходят и ходят, смотрят и смотрят…       - Не каркай, - оборвал его Фридрих, - Нет их тут пока что. Это всё у тебя в глазах рябит от раны этой. Это пройдёт… Если б были тут крысюки – мы б их заметили давно. Там, внизу, они что-то не особо скрывались – так с чего бы им здесь-то прятаться? Мы с их территории убрались – и всё, и дела им до нас нет никакого.       - Да как же нет, когда следом за нами они идут, - прошипел Карл, - Это вы ничего не видите, потому как вперёд идёте, а оборачиваться боитесь – а я-то лицом назад вишу и вижу… Прям вот по следу идут они, шныряют, паразиты такие… Вон, опять глаза эти зелёные мигнули, ишь…       Фридрих с Мюллером почти одновременно обернулись – но никаких глаз видно не было. Только слабый шорох вперемешку с едва различимым топотом крысиных лапок долетел до их ушей – и так же внезапно затих.       - Может, ты и прав, - неуверенно протянул Фридрих, с тревогой всматриваясь в черноту, - Кто-то был там – причём, сдаётся мне, покрупней таракана. Ну, может, просто крыса…       - Да не просто крыса это была, говорю я вам, - процедил Дитрих таким тоном, словно объяснял невеждам прописные истины, - Глаза у них зелёные – как там, внизу, были, вот точно такие же. Это точно они. Скавены. Крысолюди. Никак они нас не отпустят. Злые, видать, на нас жутко за то, что мы им на голову свалились. Гонят нас сюда…       - Ага, злые… - усмехнулся Мюллер, - Усрались бы они все, сволочи такие… Нечисто тут что-то. Сдаётся мне, у этих бандюков с ними договор какой. Кидают им… шибко подозрительных, что ли. Вот только с нами, видать, накладка, ошибочка какая-то вышла, раз мы до сих пор живые.       - Вот это меня больше всего и пугает, - признался Фридрих, - Почему эти твари не пытаются убить нас, чужаков? Неужели мы… нужны им живыми? Но – для чего? И притом – не только живыми – это ещё ладно – но и свободными, вот в чём вся суть… Батыг, - снова окликнул он огра, впрочем, без особой надежды на то, что от этого будет какой-нибудь толк, - Эти уроды, которые тебя на цепь посадили… Они с крысами этими якшались или нет? Может, ещё кого до нас в эту дырку проклятую кидали, а?       - Батыг не видел, чтоб злые мелкозубые других мелкозубых в дырку кидали, - отозвался огр, - Злые мелкозубые только сами в дырку спускались. Верёвку они привязывали и лезли туда. И какие-то большие-большие ящики спускали туда. А потом они большие-большие ящики обратно поднимали и сами вылезали. Глупые злые мелкозубые. Зачем злые мелкозубые таскали большие ящики в дырку, а потом таскали большие ящики обратно? Злые мелкозубые могли просто не таскать большие ящики…       - Не скажи, - отрезал Дитрих, похоже, несмотря ни на что, не утративший своего пресловутого любопытства и желании разобраться во всём, в чём только можно, - В ящик можно разное всякое добро напихать… Вот только – какое?       - Ну, обратно-то понятно, что они тащили, - неожиданно для самого себя бросил Фриц, - Варп-камень. Вот откуда они эту дрянь получают. Обменивают они её, стало быть, на что-то. Вот только – на что? На мясо, что ли? Ну, а чего ещё этим крысятинам дрянным может понадобиться: они ж тупые все. Крысы, как-никак…       - С чего ты это взял? - спросил Дитрих, - Может, и не тупые они нисколечко. Кто знает, сколько уже веков они под городом живут да от людского глаза скрываются – а на это, поди, тоже мозги нужны. Да и потом, они, похоже, и правда с этими бандюками торговали, можно сказать – и это тоже о многом говорит. Я считаю, скавенов недооценивать не стоит…       Дитрих взвыл от боли, когда огр вдруг резко подался куда-то в сторону, а по полу молнией пронеслось что-то очень быстрое, чуть задев Фрица длинным голым хвостом. Мюллер громко выругался и, похоже, пнул сапогом наугад в темноту – но, разумеется, ни в кого не попал. Потом всё затихло: существо скрылось так же внезапно, как и появилось, оставив после себя безотчётный серый страх, терзавший теперь их всех – ну, по крайней мере, всех людей.       - Что это было за такое? – спросил, ни к кому особо не обращаясь, Фридрих, первым опомнившийся от испуга, - Гнида, юркнула как… И небольшое что-то совсем, вроде бы. Раз, раз - и нету…       - Батыг думает, это маленькая крыса, - откликнулся огр, - Как здоровая, только маленькая. Батыг по запаху хорошо узнаёт…       - Очень может быть, - встрял Мюллер, - Во всяком случае, в нормальных крыс здесь как-то больше верится, чем в тех, здоровенных. Может, и то, что мы тогда услышали, тоже обычная какая-нибудь тварюга была…       - Да говорю я тебе, глаза там были зелёные! – продолжал гнуть своё Дитрих, - Что, у меня, по-твоему, крыша уже, что ли, ехать начинает? Ну, нет уж, я покрепче буду, чем кажусь… Я уж постараюсь всё это выдержать, раз вы все меня пожалели и с собой взяли, вместо того, чтоб там, в пещере той, оставить. Говорю ж я: видел…       - Видел, видел… - пробурчал Мюллер, - Всё-то ты видел, только почему-то один ты – и больше никто. Мы-то ничего не видели – так, слышали только ерундовину какую-то, которую много что издавать может.       - Там, где есть маленькие крысы, есть и здоровые крысы, - вступился за Дитриха Батыг, - Здоровые крысы там же, где и маленькие крысы, живут. А худой мелкозубый ничего не знает про здоровых крыс. Худой мелкозубый всё время на земле жил. Пусть худой мелкозубый слушает Батыга, Батыг расскажет…       - За дорогой лучше следи, - зло бросил людоеду Мюллер, - Нюхай, там, или что ты делаешь. А мы уж сами как-нибудь разберёмся, без тебя.       - Если бы худой мелкозубый не был другом Фрица – прорычал огр, начиная выходить из себя: ему для этого многого было не надо, - то Батыг бы давно открутил голову худому мелкозубому и сожрал бы его целиком, вместе с костями…       - Заткнулись оба! – прикрикнул на них Фридрих, - Развели тут Тзинч знает, что, понимаешь ты… Потом будете спорить, когда выберемся отсюда, да белый свет увидим, да воздух свежий снова вдохнём. А пока – молчите лучше, если ничего хорошего в голову не приходит. Целее будем мы все.       Сейчас главное, чтобы их отряд не распался, уже в который раз за этот сумасшедший поход подумал Фриц. Если они все переругаются и начнут действовать разобщённо – всё, о верхнем мире можно будет забыть: либо их сожрут здешние обитатели – ну, или огр – либо они просто передохнут здесь от голода, сырости и, может, ещё чего-нибудь похлеще. Потом разберутся, кто есть кто. Потом – но не сейчас.       

***

      Время шло. Движение его никуда не делось, да и не могло деться: это они, возможно, ходили на одном месте, а время текло всё вперёд и вперёд, не желая замедлять свой ход. Фридрих уже давно потерял надежды научиться хоть как-нибудь его здесь измерять. Снова сняли Дитриху жгут, чтобы затем перетянуть по новой: кровь хлестала всё так же, как и прежде. Может быть, это следовало сделать гораздо раньше, а может, напротив, было ещё не время для повторной перевязки – этого определить не могли. Судили только по ощущениям Карла да по своему субъективному «чувству времени», которое подсказывало иногда, что-де «прошло уже много и надо бы хоть что-нибудь сделать, а то так и совсем нога может отвалиться».       Иногда внизу пробегали какие-то юркие и резвые твари – Батыг почему-то упорно называл их «маленькими крысами», но они сами не были так уверены в том, что существа, которых они встречают на своём пути – всего лишь обычные грызуны. Эта небольшая перемена ненадолго заставила их невесть по какой причине воспрянуть духом – но вскоре и шорохи, и беготня этих суетливых тварей порядком приелись, и теперь они уже почти не обращали на здешних обитателей внимания – лишь Батыг, обнаруживая каждый раз «маленькую крысу», принимался топать своими ножищами в надежде раздавить зверюгу и заполучить своё драгоценное мясо – но, увы, безуспешно.       А есть, меж тем, хотелось всё сильнее и сильнее. Ни Фриц, ни Густав так и не заставили себя взять в рот таракана, хоть те и падали на них изредка с потолка. Огр пока перебивался насекомыми – но Фридрих уже нутром чувствовал, что терпение людоеда на исходе, и если им вдруг не подвернётся под руку еда, то Батыг-таки, в конце концов, может и вспомнить о том, что мясо идёт и с ним рядом тоже – и даже на плече у него висит. Здесь на самом деле всё решала удача. Фридрих давно уже сказал себе, что от них теперь ничего не зависит – всё здесь в руках пресловутой случайности, которая кидает их из стороны в сторону, как захочет. Но в полной мере он осознал это именно теперь, когда понял, что другого выхода, кроме как идти вперёд и надеяться на лучшее, у них просто нет. Да, вот поэтому люди и молятся богам. Очень уж хочется верить, что их жизнью управляет не слепая случайность, а некто разумный – причём разумный ровно настолько, чтобы к нему мог обратиться с просьбой простой подданный Империи. Так жить гораздо проще. Всегда есть надежда на то, что когда-нибудь, когда станет совсем плохо, всё вдруг изменится к лучшему… Вот только боги пока что молчат. То ли им давно уже нет дела до мира смертных, то ли они там, у себя на небе, перебил друг друга со скуки, то ли и не было их вовсе никогда.       Положись на случайность, Фридрих Майер. Пусть она ведёт тебя всё вперёд и вперёд, словно по зыбкому болоту, где на каждом шагу можно провалиться в трясину по пояс. Иди за ней, за случайностью – ведь больше тебе не на что надеяться. Да, этот путь опасен – но ты ведь и раньше не один раз сталкивался с опасностями и каким-то образом умудрился остаться в живых. Может быть, ты останешься в живых и теперь. Главное – суметь вовремя отреагировать, вовремя защититься, когда это будет необходимо. Главное – сохранять бдительность. И тогда всё обойдётся… может быть.       Путь в темноте закончился внезапно, совершенно неожиданно – но, собственно, так, как он и должен кончаться. Кругом была тьма – и вдруг после очередного поворота она исчезла. Мрак уползал в углы коридора, скапливаясь под потолком и в пустых стенных нишах – а далеко-далеко впереди слабым огненно-рыжим квадратом забрезжил свет, словно бы кому-то в этом чёрном подземелье приспичило – и удалось – разжечь костёр. Хоть свет и был совсем слабым, но даже он после стольких часов хождения по беспроглядной темноте резанул Фридриха по глазам, словно ножом – так, что, ему сперва показалось, будто он ослеп уже окончательно – и теперь не увидит больше ничего ни в темноте, ни при свете. Но слепота постепенно сходила, как будто бы болезнь, прежде целиком и полностью завладевшая им, теперь неохотно и неторопливо убиралась в небытие. Вот Фриц уже снова видел перед собой каменный коридор, проход, проложенный непонятно кем и непонятно зачем. По стенам сидели здоровенные чёрные тараканы, местами сбиваясь в настоящие банды, а на полу то тут, то там лежали похожие на личинок цепочки их яиц, облачённые не то в какие-то странные кожистые коконы, не то в оболочки из слоя слизи. Чуть дальше каменная кладка пола была местами разбита, и в ней красовались широкие трещины, заполненные водой, зеленоватой и затхлой.       - Зараза… - пробурчал Мюллер щурясь от казавшегося им всем таким ярким света, - Предупреждать же надо… Идёшь, идёшь, а тут вдруг – раз, и вот это… И как только мы раньше внимания на этот костёр не обратили – или что там, впереди, маячит? Должны же были заметить, из-за угла-то…       - Могли и не заметить, - отрезал Фриц, - за спиной нашего Батыга-то. Тем более что свет – он совсем слабый, он же там только, самом конце коридора. Вот и не видно было из-за поворота. Другой вопрос – откуда он здесь?       - Да откуда угодно может быть, - вздохнул Дитрих, - Может, бандюки какие костёр разожгли: сидят, понимаешь, греются, от закона имперского прячутся. А может, и того похлеще – сектанты какие-нибудь дрянные…       - Как ни крути, а это точно люди зажгли, - решительно, как-то даже чересчур уверенно, заявил Мюллер, - Больше некому. Крысюки там, ниже, и без огня прекрасно обходятся, а кроме них да людей здесь и быть никого не может… Ну, я по крайней мере, на это надеюсь.       - В любом случае, - вставил Фридрих, - больше нам идти некуда. Либо лететь на свет, как мотыльки – либо сгинуть здесь, в темноте. Я не удивлюсь, если там, впереди, нас уже ждёт ловушка – ну, что ж, если и так… разберёмся там, что к чему. А ежели не разберёмся – ну, значит, там и конец нам придёт.       Они шли довольно долго, прежде чем Фриц, наконец, начал понимать, что же это такое светит им из темноты. Это был не разведённый какими-нибудь уголовниками костёр, не приманка и не огонь на жертвенном алтаре. Это были факела – факела, выстроившиеся в два ряда по правую и по левую руку, факела – живые, горящие огнём, невесть кем принесённым в это до жути сырое место сверху. Так… что же это там такое? Выходит, в этих подземельях ещё люди есть, помимо них? Неужели они, наконец, нашли выход отсюда, из этой мерзопакостной темноты – наверх, к солнцу?       Дальше тоннель изменился ещё сильнее: тут и там им начали встречаться самые настоящие камеры, кривые, низкие, уродливые, в которых человек не имеет возможности ни сесть, ни лечь, ни даже распрямиться в полный рост. Некоторые из них были закрыты ржавыми решётчатыми дверями, иные просто смотрели на здешний тесный и замкнутый мир пустыми дырами проёмов. Примерно две трети камер пустовало – оставшиеся же держали в нутре своём безжизненные, потемневшие от времени костяки, которым, казалось, давно уже пора было рассыпаться в прах. От нечего делать Фридрих принялся разглядывать останки тех несчастных, что некогда были погребены здесь, в этой жуткой подземной тюрьме – и вскоре об этом пожалел. Не нужно было обладать даже дитриховыми познаниями в анатомии, чтобы понять: конец узников, кем бы они ни были при жизни, был ужасен. Расколотые пополам, пробитые, раздавленные черепа, раздробленные и разломанные кости предстали глазам Фридриха, словно бы он глядел сейчас на жертв какого-то древнего чудовища. Но он прекрасно понимал, что никакая катастрофа, никакое буйство природы, никакие звери не способны были сотворить того, что могут сделать лишь разумные существа. Их всех убили, убили зверски, безжалостно, словно бы с какой-то особой целью, руководствуясь неведомой извращённой философией. Кому понадобилось сотворить такое? И – зачем? И что же ещё может скрывать Альтдорф, внешне такой величественный и безупречный?       - Глядите, - прошептал Дитрих, покосившись на одну из камер, - Там, за решёткой этой… Череп козлиный.       Фриц глянул туда, куда указывал Карл – и, действительно, среди внешне похожих на человечьи костей разглядел рогатый череп, как у козы, только с громадными острыми клыками и резцами спереди, а рядом – и то, что когда-то было ногами с раздвоенными копытами. Зверолюд. Здесь, выходит, не только их соплеменники лежат. Здесь всё гораздо более запутанно. Кому-то, стало быть, нужно было держать в клетках… Кого? Узников? Мясо? Подопытных? Средство для забавы?       - Опять глаза показались, - пролепетал Дитрих, - Ну, что им ещё-то надо? Почему они никак не отстанут?       - Батыг тоже видел зелёные глаза, - откликнулся огр, - Зелёные глаза сбоку были, в другом проходе… Короче, там, где два прохода пересекались. Но Батыг не поведёт туда мелкозубых. И сам Батыг туда тоже не пойдёт.       Фридрих прислушался – и снова уловил его, этот топот маленьких лапок за спиной. Теперь он больше не сомневался, что скавены следуют за ними по пятам, хоть и боятся пока выходить из того полумрака, в который здесь превращается мир уже шагах в десяти от человека, несмотря ни на какие факела. Теперь назад уже точно не свернёшь – остаётся только идти дальше. И они продолжали шагать вперёд, всё дальше и дальше по этому коридору смерти – и вот уже почти из-за каждой решётки смотрели на них пустыми глазницами черепа: одни – человечьи, другие – похожие на козлиные, третьи – скуластые, со скошенными лбами и маленькими коническими рожками, четвёртые – с огромными мощными челюстями и длинными, острыми, загнутыми назад зубами, пятые, самые редкие – как крысиные, только гораздо крупнее. Иной раз выходили они на перекрёстки – и тогда взору их порой являлись целые сонмы зелёных глаз, что пялились на них из мрака не одного, так другого прохода, похожие на стаи светлячков июньской ночью. Пока что Батыгу удавалось находить путь, свободный от скавенов – но Фриц почему-то уже был уверен в том, что ещё немного – и крысолюди загонят их в какой-нибудь тупик, откуда нет выхода, соберутся, навалятся всем скопом – и останутся от них четверых только рожки да ножки. Эти твари всё смелее и смелее становятся – видать, не просто так же. Скоро всё закончится…       А потом скавены снова исчезли – так же внезапно, как и появились. Только что топали, шумели, шуршали, скреблись эти твари у них за спиной – а теперь вдруг взяли, да и затихли, как будто и не было их вовсе. И даже глаз их зелёных не видно стало. Что, привиделось им всем это, что ли? Что за бред-то такой… Чего они этим добиваются, хотелось бы знать… Пугают так – или что? Нервы треплют им? Хотят из себя вывести, показать, что они здесь хозяева? Так это давно уже стало понятно….       - Ишь, гонведы, разгулялись как… - проворчал Мюллер, - Сволочуги такие. Бросить бы сюда пару наших отрядов имперских, чтоб порядок навели: уж где-где, а тут не зазорно всё спалить и всех вырезать. Так нет же, нам же важнее с синими разбираться, друг друга резать – а то, что под столицей такой бардак творится – это что… На это нам плевать. Вот ударит потом как-нибудь этим крысам проклятым моча в голову – и повылезают они из нор своих наверх, наружу… Что тогда эти умники, которые там, наверху, сидят, делать будут? Вот тогда-то, тогда они за головы и схватятся – да только поздно будет…       Они пошли дальше – так же, как и раньше, как будто ничего не произошло. Молчат скавены – и на том им пока спасибо. Может, хоть мешать больше не будут, уроды такие, подумал Фридрих. Он тяжело вздохнул и вновь принялся оглядывать коридор с его жуткими каменными нишами, служившими могилами стольким живым существам. Фриц заметил, что камер почему-то стало меньше. Теперь всё реже и реже они попадаются – но вместе с тем и кости всё светлеют, молодеют, хоть и ненамного. А это значит, что они приближаются к более молодой части этих проклятущих казематов. И факела на стенах всё ближе и ближе становятся друг у другу, как будто сомкнуться хотят у них над головами, и потолок вроде бы тоже пониже стал. Вот, ещё чуть-чуть – и Батыг будет башкой своей цепляться за него: пригибаться огру придётся, а иначе и не пройдёт. Тоннель сужается – а это может указывать либо на то, что их ждёт тупик, либо на то, что они подбираются к какой-то новой лестнице. Может, опять, вниз – а может, и наверх.       Но Фридрих ошибся: они наткнулись не на глухую каменную стену, не на ступени, ведущие наверх, к свету, и не на чёрную пропасть, провал в темноту, откуда они пришли. Путь им преградило то, что они меньше всего ожидали здесь увидеть: тяжёлые дубовые двери, окованные железом, с вделанным в них громадным металлическим кольцом – не древние, полусгнившие от времени, нет крепкие, толстые, под стать каменным стенам тоннеля, такие, что словно бы сразу говорили посторонним: вам здесь не место, поворачивайте назад – а не то пожалеете. Это были не двери даже – сросшаяся воедино с каменной стеной преграда, предназначенная для того, чтобы охранять от всякой мелочи то, что было внутри… или снаружи? Не это ли самый верный знак того, что они на правильном пути? Ну, факела-то ладно, факела здесь везде зажжены – непонятно, как и непонятно, для чего. Но дверь… Раз такую дверь здесь поставили, и притом, обновляли, похоже, не так давно: в здешней-то сырости она недолго продержится – значит, это нужно кому-то. А, стало быть, там, за дверью – выход. Ну, не прямо за ней, конечно – иначе бы сюда свет солнечный пробивался – но уж чуть дальше-то должен быть. Значит, дело за малым…       - Заперто, - сказал Мюллер, поравнявшись с Батыгом и дёрнув за железное кольцо, - Ну, а чего ещё ждать-то? Конечно, запрут люди – вишь, какая тут жуть творится.       - Факела-то, однако ж, позажигали, - протянул Дитрих, - Выходит, и патрули здесь, по катакомбам этим, должны ходить – ну, а как же иначе?       - Ходят-то они, может, и ходят, - буркнул Фриц, - Но только мы что-то до сих пор ни с одним патрулём не встретились - а иначе бы давно уже были снаружи. Где они шляются, хотелось бы мне знать… А, вообще говоря, - добавил он, - это их проблемы. Батыг, - обратился он к огру, - Ты эту дверь разнести сможешь, или как?       - Фриц смеётся над Батыгом? – обиженно рыкнул великан, оборачиваясь к Фрицу, отчего Дитрих на его плече заболтался, как тряпичная кукла, и жалобно застонал, - Батыг может прогрызть зубами маленькую дверь…       - Не выделывайся – одёрнул его Фриц, - Давай, пни лучше эту деревяшку хорошенько…       - Только сначала на землю меня не забудь положить! – предупредил Карл, когда огр, не обращая внимания на свою ношу, начал примериваться, как бы поточнее пнуть дверь, обрадованный, что можно её разнести в щепки, - А то я не хочу себе ещё что-нибудь сломать, помимо ноги-то… Мы, люди, существа хрупкие…       - Батыг знает, - проворчал огр, осторожно опуская Дитриха на землю и стараясь не повредить его изуродованную ногу, - Батыг это очень хорошо знает… Батыг один раз стукнул мелкозубого, для порядку просто – а мелкозубый пополам поломался, как стебель.       - Давай, делай уже своё дело, - поторопил людоеда Мюллер, - Некогда разговаривать тут.       Батыг недовольно что-то буркнул и стал напротив двери. Пару секунд он тупо смотрел на неё, словно бы в подземелье ему все оставшиеся мозги вышибло – а затем довольно-таки неуклюже ударил своей здоровенной ножищей. Впрочем, деревянной громадине и этого хватило: что-то хрустнуло, треснуло, и тяжёлая дубовая дверь с грохотом, казавшимся особенно громким в подземелье, рухнула на пол. Взору их открылся узкий и низкий проход, для огра, да ещё и с такой ношей, как Дитрих с его покалеченной ногой, как минимум, тесноватый. Там было не так светло, как здесь: факела хоть и имелись, но, похоже, в куда меньших количествах.       - Я вперёд пойду, - сказал Фриц, на всякий случай снимая с ближайшего держателя факел, чтобы можно было освещать им дорогу на самых тёмных участках пути, - Ты, Батыг, поднимаешь Карла и встаёшь в центр, ты, Густав, замыкаешь. Понятно?       - А почему это именно так? – спросил Мюллер, - Почему вдруг я замыкаю? Пусть огр становится, ему проще отбиться будет, если какая дрянь со спины наскочит.       - Батыг сзади не пойдёт, - отрезал Фриц, - В этих в коридорах узких он с Карлом на плечах будет нашим самым слабым звеном…       - Согласен, - вздохнул Дитрих, - Вот говорил я вам: не надо было меня с собой брать…       - …А впереди пойду я, - продолжал Фридрих, не обращая внимания на причитания Карла, - потому что спереди… В общем, первым буду идти я – и всё.       - Ага, не доверяешь, значит, мне дорогу выбирать, - буркнул Густав, - Хотя, как по мне, мы с тобой в этом деле оба одинаково хороши…       - Не хочешь – можешь убираться восвояси, - неожиданно для самого себя выпалил Фриц, - Если тебе чего-то не нравится – пожалуйста, выбирайся сам: посмотрим, как это у тебя получится.       - Ну, полегче! – осадил его Мюллер, - Думаешь, раз ты с бандюками за всех говорил, так сразу стал у нас тут самым главным? Ага, как же, размечтался, держи карман шире! Я тебе во всём подчиняться не буду, как слуга какой…       - Да хватит вам уже, слушайте! – простонал Дитрих, - Всё и так хреново, а вы ещё и друг с другом ругаетесь, петушитесь, как не знаю кто…       Но Фридрих уже не обращал на Карла внимания. Какая-то бешеная, безотчётная, едкая злоба вдруг нашла на него, какая-то тупая ненависть сродни той, что пылала в нём, когда он убивал того мародёра в день после штурма Грюнбурга. Ишь, сволочь какая независимая этот Мюллер. Всё-то ему надо по-своему сделать, во всём своё мнение паскудное иметь… Раз такой умный – так и вёл бы их всех вперёд с самого начала, а он, Фриц, Майер, шёл бы за ним – так нет же, за такую работу мы не возьмёмся, такая работа не для нас совсем, ты что… А ведь так просто, вдруг подумал он, взять да и огреть этого Густава со всей дури факелом по голове – так, чтобы дух вышибло, так чтобы уже не поднимался никогда. Вечно человек проблемы всякие плодит, которых вроде как и быть-то не должно. А вот дюбнешь этого человека по башке – так и проблем никаких не будет. Это же очень легко, в самом-то деле: взять и убить его, человека. Он это уже проходил, он это уже много раз видел и делал сам. Почему тех несчастных грюнбуржцев он мог убивать – а Мюллера не может? Ведь это же универсальный, самый простой и вместе с тем самый действенный метод решения любой проблемы. Взять – и прикончить…       - Ты будешь замыкающим, - совладав, наконец, с собой, бросил Фриц Густаву, - Ты будешь делать так, как я говорю – или пойдёшь отсюда прочь, своей дорогой. Правильной. А разброда нам тут не надо. Я сказал – значит, потрудись выполнять. А ежели каждый будет делать то, что захочет – тогда уж точно никто из нас наружу не выберется.       - Как это так у нас получается, - процедил Мюллер, - что всеми командуешь ты? Почему это, хотелось бы мне знать? Что, Рихтером каким-нибудь себя возомнил, или кто там у вас руководит… Так вот, все эти хмыри, которые теперь наверху сидят, они тоже вот так вот начинали. Сначала группе людей указывали, потом – отряду, там, потом – провинции, потом – стране… И теперь точно так же указывают – и один Зигмар ведает, сколько уже людей сгубили. Ты таким хочешь стать, что ли, Фриц? Таким, а?..       - Если худой мелкозубый сейчас не заткнёт свою пасть, - бесцеремонно перебил Мюллера огр, - то Батыг натянет худому мелкозубому глаз на жопу. Худой мелкозубый сильно много говорит и думает, но ничего не делает совсем.       Мюллер с ненавистью глянул на Батыга, но промолчал: всё-таки, как бы ни был он зол, всё равно понимал прекрасно, что с огром лучше не спорить – тем более, когда он голодный. Вместо этого Густав угрюмо встал следом за Батыгом, всем своим видом демонстрируя, что, так и быть, согласен пока подчиняться их предводителю, хоть и считает его приказы бессмысленными и несправедливыми. Большего, впрочем, Фридриху и не надо было. Потом они, быть может, и выяснят, кто есть кто – но пока что думать об этом рано, даже более чем…       - Пошли дальше уже, - проговорил Фриц, с факелом в руке направляясь к узкому проёму в стене, который прежде прикрывала выбитая Батыгом дверь, - Нечего здесь время терять.       И они двинулись дальше, поминутно озираясь по сторонам, словно параноики, в поисках зелёных глаз скавенов, прежде преследовавших их повсюду – но крысолюди почему-то совсем перестали показываться: то ли они наконец-то решили оставить в покое четверых несчастных путников, то ли просто прятались слишком уж умело, так, что их присутствие не могло выдать ничто. Скелетов, замурованных в холодных и сырых камерах за ржавыми решётками, здесь и вовсе не было: по обе стороны возвышались лишь голые серые стены, кое-где украшенные уродливыми корявыми держателями, словно громадные железные змеи, обвивавшими факела.       Их маленький отряд прошёл ещё немного, несколько раз натыкаясь на тупики, возвращаясь к тем же самым развилкам и выбирая дорогу, которая – Фриц говорил себе это каждый раз, когда подобное случалось – уж точно должна была привести их к выходу из этого непонятного подземелья. Они шли, пока Батыг внезапно не остановился, как вкопанный, на месте – так, что Мюллер, понося огра казарменной руганью, чуть не врезался в него – и принялся принюхиваться, жадно втягивая воздух своим широким приплюснутым носом.       - Чего ты тут застрял, Хорн тебя дери? – вскинулся Густав, - Либо иди вперёд, либо пропускай меня, нечего тут стоять!       - Мясо… - прорычал Батыг глухим гортанным голосом, от которого у Фрица сердце сразу ушло в пятки, а то и ещё ниже, под землю куда-нибудь, - Мясо… Наконец-то Батыг пожрёт…       - Какое ещё мясо? – одёрнул его Фриц, - Рано ещё про мясо думать. Мясо потом будет. Пошли дальше, нам тропиться надо: Карлу всё хуже и хуже становится. Это всё мерещится тебе с голодухи…       - Мясо… - тупо повторил огр, - Мясо.       Внезапно Батыг вместе с Дитрихом, висевшим у него на плече, подался вперёд, толкнул Фридриха своей жирной рукой и, всё так же без умолку повторяя своё заветное слово, ринулся вперёд, в темноту.       - Вернись, ты, ненормальный! – крикнул ему вдогонку Фриц, - Куда побежал? Сожрут вас там обоих и не подавятся…       - Вот тебе и огр, - с укором бросил Фридриху Мюллер, - Говорил я тебе, нечего на него надеяться, ничего хорошего не выйдет из того, что ты придумал – так нет же…       - Замолчи ты! – прикрикнул на него Фриц, - За ним побежали, быстро!       И он, не обращая внимания на негодующие возгласы Густава, бросился следом за Батыгом, стремительно удалявшимся от них и уже погружавшимся в какую-то ненормально густую и тёмную пучину полумрака. Рыжий свет факела дрожал, и неровные, горбатые тени падали на каменный пол. Где-то сзади, в хвосте, бежал Мюллер, всё ещё кричавший ему что-то предостерегающее и неодобрительное. Пусть себе орёт, подумал Фриц, пусть бежит, раз уж ему так хочется – всё равно он всё делает по-своему. Надо догнать Батыга. Может, эта тварь и спасла ему жизнь – но оставлять с ней Дитриха одного нельзя ни в коем случае. Ишь, всё мясо ему да мясо… Как бы не выкинул огр чего-нибудь совсем уж не того, не сотворил какую-нибудь совсем уж откровенную дрянь. Ну, а как они ему могу помешать? У него, простого имперского солдата, есть только факел, даже нож он сломал – а Батыг на этот факел срать хотел, он схватит человека ручищами своими, да и на две части разорвёт – что с оружием, что без. Вот так и получается, что он, возможно, бежит навстречу собственной смерти – ещё и Густава за собой тянет, болван этакий. Впрочем, Густаву-то что: у него своя голова на плечах, он сам за ним тянется, раз хочет… И в этом есть свои плюсы. Пусть себе сам и выбирается, если что – а с него хватит этих пререканий никому не нужных. И так с огром да с Карлом сплошные проблемы: один всё время чудит, а второй скоро и вовсе помрёт, если они отсюда не выберутся. Нет уж, не надо этого. Только не Карл… Только не ещё один из тех, кто хоть немного дорог ему. Он уже потерял Эмму – и хватит. Хватит с ним шутить так. Шутники долбаные… Все кругом умирают – а его ничего не берёт, словно бы заговорённый он какой-то. Деревенские жители, Крейцнер, Эмма, Пауль Кеммерих… Кто следующий? Кто ещё должен отправиться к Морру, чтобы то чудовищное, что правит их несчастным Старыми Светом, наконец, насытило своё чрево, которое будет, пожалуй, повместительней огрского… Что ещё должно произойти, чтобы вся эта дрянь, наконец, закончилась?..       Фриц настиг огра на небольшой площадке, освещённой четырьмя факелами, каждый из которых красовался над здоровенной дверью: одна из них, та, что встала на пути Батыга, разделила судьбу недавно выбитой, две других казались крепко запертыми, а последняя – та, что напротив – была едва заметно приоткрыта и выдавала себя тихим и жалобным скрипом, словно бы скулила раненая собака. Огр стоял на четвереньках и громко, как свинья, чавкая и разбрасывая во все стороны внутренности, выдирал своими кривыми жёлтыми зубами куски мяса из окровавленного и изуродованного человеческого трупа, лежавшего на холодных камнях подле него. Карл Дитрих сидел рядом, нелепо вытянув свою искалеченную ногу и с опаской поглядывая то на батыгову трапезу, то на ещё одно тело, лежавшее тут же, неподалёку от открытой двери. Но если первый труп был уже исковеркан ненасытным огром, то второй ещё сохранил хоть какие-то человеческие черты. Это был алебардист, самый обыкновенный, ничем не отличавшийся при жизни от остальных альтдорфских солдат, молодой ещё, с подкрученными кверху усами и синяком под глазом, вероятно, доставшимся ему в ходе какой-то бестолковой кабацкой драки. Раскрытые, словно окна с распахнутыми настежь ставнями, глаза алебардиста выражали крайнее удивление. В горле его, глубоко засев одним из четырёх лучей в мясе, торчала плоская металлическая звёздочка с заточенными краями. Он был жив ещё совсем недавно, наверное, от силы пару часов назад – а теперь вот лежал на голых камнях недвижным окоченевшим трупом. Кем он был? Почему пришлось ему спуститься в эти подземелья как раз когда скавены, очевидно, были не в духе? Наконец, почему крысолюди, убив этого солдата и его товарища, оставили в живых их отряд, вдвое больший? Вопросы, вопросы, вопросы… Куда ни сунься – везде одни сплошные вопросы, на которые ответов не сыщешь, как ты ни пытайся.       - Что тут творится вообще? – задыхаясь после продолжительного бега, спросил подоспевший Мюллер, - Батыг, кончай это делать, быстро! Крыс лучше жри – а людей не тронь. Ни живых, ни мёртвых.       - Оставь ты его, - одёрнул Густава Фриц, - Пусть брюхо себе набьёт: может, посговорчивей станет. Смотреть на это нас никто не заставляет.       Странно, и страшно, и отвратительно было то, что поступок огра не показался сейчас Фридриху таким ужасным, каким мог бы предстать перед его взором совсем ещё недавно. Фриц видел уже слишком многое, там, в изуродованном родном городе. Он видел, как люди убивали людей, сжигали их, вывешивали их трупы на всеобщее обозрение и на корм воронам. Он видел, как рвало людей на куски взрывами мортирных снарядов, видел то царство огня и хаоса, в которое превратили площадь без конца падавшие с неба ракеты. И теперь его уже не могло даже удивить то, что огр, ненасытное чудовище, волею случая ставшее их попутчиком, пожирает человеческий труп. Пусть жрёт уж, раз без этого никуда. И даже давиться не надо. Батыг, по крайней мере, не убивал этих людей – а вон те двое мародёров, которых отправили к Морру они с Гельмутом, готовы были убить – и не для того даже, чтобы насытиться, а просто-напросто из жажды наживы. Труп оскверняет? А вот красные, помнится, целое кладбище перерыли, когда ракетами палили по городу – и ничего, и благополучно забыли об этом и даже заново так и не предали земле тех, чей покой нарушили. Так что же такого особенно чудовищного в том, что творит Батыг – настолько чудовищного, что оно смогло бы перекрыть, отодвинуть на задний план те преступления человека, которые он, Фридрих Майер, уже имел несчастье лицезреть?       - Нельзя так, - поддержал Мюллера Дитрих, - Надо бы хоть похоронить их как-то, что ли, раз уж такое дело. С мёртвыми не шутят…       - Как ты их похоронишь-то? – хрипло, сам удивившись своему голосу, рассмеялся Фриц, - Они, считай, уже сами себя похоронили, как залезли сюда. Мы под землёй – ты, что, забыл, Карл? Все когда-нибудь попадают под землю. А вот чтобы вернуться назад, про это я как-то не слышал никогда. На нас и так все наплевали – так вот и нам надобно плевать хоть иногда. А иначе – отправимся мы прямиком следом за теми, кто лучше нас был – и потому раньше ушёл.       - Не закапывай ты нас раньше времени, Фриц, - одёрнул его Мюллер, - Посмотрим ещё, кто кого: мы или эти подземелья говённые… Ну, уж я-то точно посмотрю, по крайней мере.       - Я тебе уже говорил, - раздражённо бросил Густаву Фридрих, - Можешь прямо сейчас уйти вон и посмотреть, кто кого сильнее, ты или крысы эти, раз я у тебя такой дурак, а ты такой умный. Чего привязался-то, прилип, как пиявка, раз сам всё можешь, всё умеешь? Нам помочь хочешь, что ли? Нет уж, не надо. Спасибо, конечно, но мы как-нибудь сами разберёмся, без тебя.       - Да что на тебя нашло такое? – пробормотал Мюллер, - Что, уже и сказать нельзя ничего?       - Вот именно. Ничего. Стой и молчи в тряпочку, раз всё равно ничего дельного сказать не можешь. Опять спорить надумал, что ли? Нам уже совсем чуть-чуть осталось, немного совсем. Вот, уж и кто-то здесь, кроме нас, бродил – стало быть, и выход уже близко. А ты всё заладил: то не так, это не этак…       Препирания их закончились, застопорились, увязли в каком-то непроходимом болоте – да так и сгинули там с концами, никому не нужные. Они оба уже слишком устали для того, чтобы спорить. Слишком измотала их эта проклятущая беготня по подземным коридорам. Она-то, с одной стороны, раздражительней делает человека, а с другой – последние силы у него, в конце концов, отнимает, высасывает, словно пиявка какая – и получается вообще не пойми что. Вот идут они, идут всё – а выхода, как ни крути, не видно и не видно – только намёки на него всякие разные. Ну, да что толку с этих намёков, сыт-то ими не будешь…       Фридрих не дал Батыгу закончить его жуткую трапезу: похоже, огр намеревался обглодать изувеченный труп до костей, не оставив на них вообще ни одного кусочка мяса – потому готов был, видимо, просидеть здесь ещё с час, затем, возможно, планируя перебраться к другому телу, ещё не тронутому – и осквернить его точно так же, как и это. А меж тем, нужно было идти дальше: похоже, убитые скавенами солдаты, какая бы нелёгкая ни загнала их сюда, под землю, пришли из того прохода, куда вела чуть приоткрытая дверь, еле заметно ходившая взад-вперёд на петлях.       - Кончайте тут, пора дальше идти, - сказал Фриц, обращаясь, прежде всего, к огру, - Вон, дверь как гуляет, видите? Стало быть, это сквозняк какой-то мотает её туда-сюда – а значит, и проход наружу есть, и не один даже, а два, скорее всего. Так что – давайте, ноги в руки, и пошли. Совсем чуть-чуть же нам осталось, последний рывок, можно сказать – и выберемся на волю наконец-то. А уж потом я больше ни в трущобы, ни в подземелья эти паршивые ни ногой. Задрало уже тут лазить, чтоб оно провалилось куда-нибудь поглубже, к Хаосу…       - Вот именно, пошли уже, - неожиданно поддержал его Мюллер, - Теряем время, как-никак.       С трудом удалось им оторвать Батыга от его излюбленного занятия. Огр ворчал, бухтел без перерыву, уверял, что после еды ему полагается поспать – но, в конце концов, видимо, и у него в мозгу что-то встало на своё место, туда, где давно должно уже было стоять. Батыг поднялся на ноги, напоследок напихав в окровавленную пасть мяса и внутренностей несчастного алебардиста, рыкнул что-то утвердительно-неразборчивое, подхватил Дитриха и повернулся мордой к полураскрытой двери, всем своим видом выражая готовность к дальнейшим действиям.       - Послушайте, - простонал Карл Дитрих, когда огр снова водрузил его на плечо, - Мне всё хуже и хуже становится, с ногой-то. Не знаю я, почему – может, уже дрянь какая успела мне в рану залезть, а может, ещё что-то повредил я, глубже, внутри, когда падал… В общем, если я вдруг затихну – бросайте меня и идите дальше. Что-то подсказывает мне, что я отсюда вряд ли живым выйду. Там, в Грюнбурге, мне повезло сильно, куда сильней вашего – ну, так теперь вот Ранальд, видно, от меня за это безобразие и отвернулся. Я уже, ребята, одной ногой там, у Морра – не возитесь со мной особо. Надо, чтоб хоть кто-нибудь выжил…       - Я тебя понял, - оборвал его Фридрих, - значит, пойдём быстрее. У нас теперь ориентир есть, сквозняк дует же… Пошли, всё! Чем скорее выберемся – тем лучше.       И они снова чуть не бегом пустились по коридорам, по этим однообразным бесконечным ходам, почему-то, несмотря на свою угловатую форму, вызывавшим у Фридриха ассоциации с норами, которые червяк проделывает в яблоке. Факелов становилось всё меньше и меньше: казалось, они вновь возвращались в ту кромешную тьму, из хватки которой им по счастливой случайности удалось вырваться. Впрочем, здесь не было и развилок: если и отходили какие-то тоннели в бок, они были закрыты тяжёлыми решётками на манер тех, что они видели в зверинце у господина Шмидта – и пока что путь был только один, что не могло не радовать.       - Ребята,- промямлил Дитрих еле слышно, когда они, как казалось Фридриху, прошли уже порядочное расстояние от того места, где наткнулись на трупы,- Я, кажись, понял, где мы. Решётки эти, ходы – как же, помню, такое забудешь… Это подземелья под Колледжем Металла. Ну, или под каким-то другим Колледжем – но это вряд ли, остальных вообще не видно под заклятьями, туда так просто мы бы не попали. Правда, я и других подземелий раньше не видел…       - А, ну правильно, - выдохнул Мюллер, не сбавляя шагу, - Это, стало быть, магики тех людей в клетках держали вместе со зверолюдами и ещё Хорн знает, с кем. Что они с ними делали, гад возьми… Извращенцы ещё. А всё притворяются, будто бы они доброжелательные такие, будто бы всегда помочь народу готовы… Уроды. Да, похоже, всё-таки, неправильный путь я тогда выбрал, надо было ещё поискать…       - Не обязательно те скелеты – дело рук колдунов, - возразил Дитрих, - Те камеры очень уж старые: мало ли что тут ещё могло быть до здания Коллегии. Другое дело, что до сих пор не убрали, хотя факела зажигают…       - Нам-то какая разница? – одёрнул его Фриц, - Колледж – значит, Колледж. Нам всё равно, где вылезать, главное – вылезти. Только что-то далековато у них этот выход. Бедные солдаты, которым тут, по тоннелям эти, патрулями шататься да факела зажигать – вот уж не завидую…       Но путь их по тоннелям продолжался ещё совсем недолго. Вскоре проход стал расширяться, словно бы раструб какой – и вот глазам их уже предстало тускло освещённое факелами подобие зала с отходившими от него разные стороны коридорами – и с углублением в полу, заполненным медленно текущей зловонной водой. А в противоположном конце зала, там, далеко, в рыжеватом огненном свете Фридрих увидел ступени – ступени, которые вели вверх. Ещё ближе к солнцу, к свободе, к привычному миру, где хотя бы при свете дня правят люди… Уже не заботясь о собственной безопасности, Фриц бросился туда, к ступеням, увлекая следом за собою Мюллера и Батыга с Дитрихом на плече. Право же, кто теперь им может помешать? Даже если изо всех дыр, изо всех нор, изо всех щелей сейчас повыскакивают скавены – разве смогут эти твари остановить их на пути к вожделенной свободе, к свежему воздуху, к солнечному свету, ко всему тому, что крысы вместе с этими проклятыми уголовниками отобрали у них четверых? Да сейчас они сметут любую преграду, которая вздумает встать у них на пути – хоть скавенов, хоть козлов, хоть минотавров. Пусть лезут, пусть ползут, пусть прутся им наперерез – они всё равно отсюда выберутся, они глотки всем порвут – но уж вырвутся на волю. Уж он постарается, чтобы вырвались… Крысы и тараканы, единственные постоянные обитатели этого мрачного, чёрного зала, разбегались от них во все стороны, словно бы вторя мыслям Фридриха. Вот уже ближе, и ближе, и ближе эти самые ступени, цель их, мечта их. Хоть бы на пару метров выше подняться, хоть бы чуть-чуть – всё лучше, чем ничего. Пусть потом снова будут нескончаемые коридоры, снова ряды факелов, снова глаза – в конце концов, такими вот маленькими шажками выберутся они, выйдут наружу…       Но впереди были не скавены, не призраки и не какие-нибудь легендарные чудовища. Не успели они пробежать и половины расстояния до ступеней, как Густав остановил их:       - Стойте все! И – тихо! Я слышал что-то… кажется. Какие-то… голоса. Человеческие.       Фридрих прислушался. Сначала он не уловил ничего, кроме тихого плеска бегущей по каменному жёлобу воды да осторожного, еле слышного топота крыс. Но потом в сознание вторгся и какой-то иной, казавшийся таким неуместным в этих подземельях, звук, осторожный и приглушённый. Сомнений быть не могло: это говорили друг с другом, не слишком громко, но и не так, чтобы шёпотом, два человека – там, дальше и выше, куда Фриц вёл их отряд. Только слов не разобрать было: всё-таки, расстояние давало о себе знать, и никакое эхо не могло сделать звуки их голосов столь хорошо слышными, чтобы можно было различить, о чём говорят эти неведомые люди.       - Только тише, ради Зигмара, тише, - зашипел Мюллер, - Мы не знаем, кто они такие и что с нами сделают, если узнают, что мы тут по их катакомбам шляемся.       - Да тут уже не до хорошего, - неуверенно протянул Фриц, - Наоборот, надо, чтоб услышали нас. Там потом разберёмся, что к чему.       - А если не разберёмся? - осадил его Мюллер, - А вдруг это колдуны здешние, из Коллегии этой самой? Что-то мне кажется, они не сильно обрадуются, когда про нас узнают. Возьмут и спалят к Хорну – и правильно сделают. Я бы именно так на их месте поступил. Вот уж не думаю, что эти их клетки с костями – кто бы эти кости там не оставил – для простого солдатского глаза предназначались. Наверняка мы тут уже столько видели, что нам уже за одно это могут всем головы посносить. Если подумать, то мы и о скавенах под землёй тоже знать не должны…       - Ну, ладно, - нехотя согласился Фридрих, - пока что пойдём тихо, постараемся выяснить, кто они такие. Если солдаты, ну, или, там, слуги какие-нибудь – попробуем договориться: не думаю, чтоб с нашим Батыгом это так трудно было сделать. Если же кто-нибудь похуже… ну, что ж, тогда ждём, когда они уйдут – другого выхода я не вижу. И, знаете, что… давайте я пока один пойду. Ты, Батыг, с Карлом на плечах только шуму наведёшь там.       - А я, что, по-твоему, тоже наведу? – набычился Мюллер, - Почему это ты один пойдёшь? Я тебя одного туда не пущу, как ты тут ни командуй. А ну как дадут тебе по башке – кто тебя тогда вытаскивать будет, а?       - Ладно, делай, как знаешь, - бросил ему Фридрих, - Тебе всё равно по барабану, кто что думает.       Фриц и сам понимал, что одному отправляться на разведку опасно и что это его геройство никому ровным счётом не нужно, понимал, что лучше бы им идти вдвоём. Но, во-первых, не хотелось оставлять Дитриха наедине с огром, который, похоже, ни капли не насытил своё брюхо, когда жрал мертвечину – а во-вторых, к Мюллеру тоже доверия у него становилось всё меньше и меньше. Нет, Карла он бы покараулил – а тут… тут может и сорваться. Какой-то он становится всё более нервный и нервный, этот Густав – как будто он уже убедил себя в том, что там, в конце пути, их неизменно ждёт что-то ужасное – и теперь идёт вперёд, словно бы на убой. Но его же попробуй переубеди – нет уж, если он упёрся, если решил себе что-то, спорить с ним уже бесполезно. Только время зря тратить.       Так и получилось, что они оставили позади Карла вместе с Батыгом – и пошли дальше вдвоём, надеясь хотя бы разузнать, что же сулит им встреча с теми неведомыми людьми, которые встали у них на дороге. Что они такое: очередная помеха, опасность или же, наоборот, путь к спасению? Сейчас, сейчас они всё узнают. Нужно только ещё чуть подняться, ещё малость самую…       Когда ступени закончились, они оказались в крошечной комнатке, которая была бы совсем пустой, если бы не груда какого-то мусора в углу – беспорядочная куча тряпья, гнилых досок и чего-то железного, давно уже проржавевшего насквозь – и ещё один труп имперского солдата, в этот раз доппельзольднера, лежавший чуть поодаль с перерезанным горлом. Странно, странно… Что же это тут творится такое, а? Почему именно сейчас, когда они ищут выход из подземелья, скавены решили заняться истреблением здешних охранников?       Если бы Фридрих всерьёз задумался тогда над этим, он наверняка нашёл бы ответ, столь же простой, сколь и ужасный – но в это время за дверью, единственной в этой маленькой комнатушке, вновь послышались голоса – теперь уже гораздо более громкие и отчётливые. Фридрих приник к двери и прислушался.       - …Мне, всё же, хотелось бы понять, чем обусловлено ваше желание помочь нашему делу, господин Швафт, - говорил первый голос, торопливый, отрывистый и нервный, какой обычно приписывают командирам и политикам, голос человека, словно бы обременённого каким-то тяжким невидимым грузом у себя на плечах, - Право же, вы почти сразу согласились на моё предложение, хотя и прекрасно понимали, с каким риском оно сопряжено. Должны же быть какие-то особые причины… Или, может быть, они сугубо личного характера, и мне не следует расспрашивать вас о них?       - Причины очевидны, господин фон Юнгинген, - заговорил его собеседник голосом низким и глубоким, словно рёв воды в горной реке или, скорее, шум ветра в кронах лесных деревьев, - Я достаточно хорошо осведомлён о нынешнем политическом положении в Империи. Мощь Рейкланда всё слабеет – и скоро настанет момент, когда Альтдорф полностью потеряет контроль над остальными провинциями. А это грозит расколом всей нашей державе. Между тем, Мидденхайм набирает силу, и Бориса поддерживают северные провинции Империи. Кто, как не он, сможет навести порядок в стране и покончить с движением сепаратистов? Поэтому я считаю, что в данном случае просто необходим переворот: тихий, относительно мирный, с минимальным числом жертв, который никак не отразится на большинстве жителей Империи и даже Альтдорфа.       - Вы точно уверены, что здесь мы можем говорить спокойно, господин Швафт? Да, конечно, все входы в эту комнату стерегут преданные мне люди, в которых я нисколько не сомневаюсь – но… вы абсолютно уверены в том, что никто здесь не сможет нас подслушать с помощью магии?       - Я уже говорил вам, господин фон Юнгинген, что абсолютно все комнаты в Колледжах защищены контрзаклятиями от прослушивания с помощью колдовства. Можно было бы собраться в любом из них – но я выбрал резиденцию магов Металла: всё-таки, получить доступ именно сюда мне намного проще, чем в другие Колледжи. Меня ведь знает его Патриарх, так хорошо известный нам обоим…       - Что ж, будем надеяться, господин Швафт, вы знаете, что делаете. А теперь – непосредственно к делу. Я рад, что вы разделяете мою точку зрения. Впрочем, чего ещё можно ожидать от патриарха Янтарного ордена Коллегии, ученика Бальтазара Гельта – и, возможно, того, кто займёт его место в дальнейшем… Однако, вы, на мой взгляд, не совсем верно поняли суть нашего плана: то, что будет предпринято для установления нового правительства в Империи и возведения на трон нового Императора, будет не слишком походить на обычный дворцовый переворот, о котором вы, сдаётся мне, подумали. Альтдорф будет взят штурмом: вы ведь знаете, как, собственно, и Совет, и Император, что в Карробурге, совсем недалеко отсюда, стоит наша, мидденландская, армия. Вот только Совет не придаёт этому значения – а зря. Они думают, что мы не осмелимся на такой отчаянный шаг, как открытый мятеж… Да мы бы и не осмелились на него совсем ещё недавно – вот только нынче всё изменилось. Если бы мы не сумели договориться с раскольниками, подобный план любому мало-мальски опытному стратегу показался бы просто смехотворным… Но ведь синие согласились сотрудничать – и тем самым развязали нам руки. Конечно, мы не позволим им сохранить свою Суверенную Провинцию, как обещали – это было бы просто верхом абсурда – однако, с другой стороны, договор наш останется в тайне, так что никто, кроме посвящённых в неё, не будет знать, что Мидденланд… некоторое время сотрудничал с бунтарями. По сути дела они практически ничего не могут нам предложить – от них требуется лишь самая маленькая услуга…       Фридрих стоял под дверью ни жив ни мёртв, застыв на месте, подобно каменной статуе. Внутри всё похолодело и свернулось в какой-то тугой, скользкий комок, потихоньку подбиравшийся к горлу. Куда же он в этот раз залез? В какое такое новое дерьмо вступил? Куда-то не туда, совсем не туда…       - Итак, - продолжал, меж тем, господин фон Юнгинген, - Всё, о чём я говорил вам прежде, остаётся в силе. Корпус синих послужит приманкой для армии Фолькмара: он заведёт её в ловушку, в засаду, которую организует ещё одна наша, мидденландская, армия: она уже подтянулась к Карробургу и сейчас готовится пересечь Рейк и вступить в столичную провинцию…       - Насколько надёжна эта ваша засада, господин фон Юнгинген? Великий Теогонист не раз водил в бой армии, и его не так-то просто застать врасплох. Что, если он разгадает ваш замысел?       - Вот тут как раз в дело и вступаете вы, господин Швафт. Армию, которая будет стоять в засаде, скроет наш маг Теней – он своё дело знает, об этом можете не беспокоиться. Возможную магическую активность неприятеля должны фиксировать вы, как колдун при армии – но в этот раз вы просто её не заметите. Серый маг создаст густой туман, который внешне ничем не будет отличаться от самого обыкновенного, но… может появиться в не слишком подходящее для тумана время, скажем, в полдень, при абсолютно чистом небе… Ваша задача – убедить Фолькмара в том, что дымка никак не связана с целенаправленным колдовством: можете сослаться, например, на аномальную активность Ветров Магии или на что-нибудь ещё – вам виднее… Я понимаю, это будет непросто сделать: Великий Теогонист – параноик, каких нужно ещё поискать, он видит угрозы даже там, где их в принципе быть не может. И тем не менее – ему нет причин не доверять вам. Вы – ставленник и ученик Бальтазара Гельта, а Верховному Патриарху Фолькмар доверяет… в известной мере. Конечно, было бы проще, если бы армию возглавил кто-нибудь менее опытный – но Император назначил командующим именно Фолькмара, и здесь уже ничего нельзя поделать. Но, если посмотреть на это с другой стороны… Великий Теогонист, как ему и положено, презирает магию и слишком часто не принимает её всерьёз – и это сыграет нам на руку. В общем, от вас требуется, чтобы армия подпустила туман возможно ближе к себе – а там уже в дело вступят наши мидденландсике волки.       - И что же мне делать, когда Фолькмар поймёт, что я обманул его? – обеспокоенно спросил патриарх Янтарного ордена, - Могу я рассчитывать на некоторую помощь от ваших… бойцов, господин фон Юнгинген? Если Великий Теогонист поймёт, что я – предатель, то, уж поверьте мне, он попытается схватить и уничтожить меня, даже когда уже начнётся бой.       - Всё уже продумано, господин Швафт. Если подготовка к операции пройдёт удачно, ставку командования атакуют наши рыцари: многие из них, конечно, полягут – всё-таки, мозг армии Рейкланда, как я понял, защищён очень хорошо, уж об этом-то Фолькмар позаботился – но зато это даст вам прекрасную возможность покинуть поле боя. У вас ведь, как у мага, есть пегас, господин Швафт?       - Я летаю на грифоне, - отозвался маг Зверей, - И он меня ещё ни разу не подводил.       - Грифон… - протянул фон Юнгинген, - Это несколько усложняет дело: всё-таки, он летает заметно медленнее, чем пегас. А, впрочем, главное, что летает: ведь с началом боя ваша миссия ещё не закончится…       - Даже так, господин фон Юнгинген? - удивлённо вымолвил Швафт, - И что же от меня будет требоваться ещё?       - Сначала мы хотели завербовать другого, ещё одного, человека, господин патриарх – но затем решили, что такой риск ни к чему и данное задание лучше поручить вам. Если всё пройдёт успешно и армия Великого Теогониста попадёт в ловушку, вам надлежит немедленно лететь в Карробург, дабы принести весть об этом нашей второй армии. Тогда войско двинется на Альтдорф и возьмёт его в осаду вместе с императорской армией, которая останется в городе. Войско Фолькмара, которое могло бы помочь снять осаду, будет разбито – и Карлу Францу придётся либо предпринять вылазку с теми силами, что у него имеются – скорее всего, безнадёжную, ведь в столице как раз останутся части, которые прежде участвовали в походе на Грюнг Цинт, а они ведь пострадали куда сильнее, чем те отряды, что участвовали штурме Грюнбурга – либо уступить оружию, против которого не мог ещё устоять никто. Голоду. Важно лишь не медлить и взять Альтдорф возможно скорее, чтобы обезглавить Рейкланд, пока остальные игроки не опомнились и не поняли, чем здесь запахло. Если мы слишком задержимся, ситуация может выйти из-под контроля. И дело не только в курфюрстах других провинций, которые только того и ждут, чтобы объявить об отделении от Империи. Двухвостая Комета уже на подходе – и, возможно, воинства Хаоса уже готовы к наступлению и ожидают лишь подходящего момента, чтобы при поддержке демонов начать вторжение в Старый Свет. Поэтому лучше всего было бы воспользоваться связью посредством магии – но установка, благодаря которой она осуществляется, из-за своих размеров слишком уж неудобна для того, чтобы использовать её в тех условиях, в которых будете находиться вы. Кроме того, насколько я знаю, создание магической связи также занимает время – и неизвестно, получится ли вообще передать сообщение этим способом быстрее, нежели традиционным: до Карробурга ведь совсем недалеко…       - Вы правы, господин фон Юнгинген. Вдобавок ко всему, такое сообщение могут перехватить и альтдорфские колдуны – а уж это точно поставит под угрозу срыва всю операцию. Так что, действительно, лететь – самый лучший вариант… Однако же, остаётся ещё один немаловажный вопрос: как вы планируете всё обставить, чтобы Мидденланд в глазах как дворянства, так и бюргерства, не выглядел агрессором – а Борис, соответственно, узурпатором?       - А вот это, господин Швафт, ещё одна причина, по которой мы поддерживаем раскольников, - ответил фон Юнгинген, - Пока что мы настаиваем на том, что их движение имеет право на существование. Имперские войска безжалостно подавляют мятеж – а мы пытаемся защитит повстанцев… Всё это, конечно, до поры до времени: потом, после того, как Императором станет Борис, синие по каким-то таинственным причинам изменят свой политический курс – а иначе будут вновь объявлены вне закона… там придумаем, почему. Пока что сотрудничество с раскольниками выгодно Мидденланду. Под предлогом их защиты мы и вступим в эту междоусобную войну – и, надеюсь, переломим её ход двумя почти одновременными ударами.       - Но, господин фон Юнгинген… Когда же вы планируете открыто объялять войну, если армия Фолькмара выступает этим утром – и, учитывая направление, в котором двинется корпус синих, подойдёт к Рейку через день-другой?       - Если всё пойдёт так, как было запланировано, господин Швафт, то бой начнётся послезавтра – точнее, уже завтра – вечером. Наше войско не будет стоять на месте, а двинется на юг, хоть и под прикрытием тумана – и, вероятно, в итоге атакует армию Фолькмара с тыла. Однако война будет объявлена раньше. Завтра утром в императорский дворец приедет из Мидденхайма наш посол – и предъявит Императору ультиматум: или правительство официально признаёт существование Суверенной Республики Рейкланд и возвращает ей Грюнбург, или Мидденланд вступает в войну. Карл Франц, конечно же, ответит отказом: во-первых, он, похоже, уже смирился с тем, что полномасштабная гражданская война неизбежна, и ждёт лишь начала её, а во-вторых, он ничего не знает о нашей второй армии, которая подстерегает Фолькмара.       - Но, если вдруг Император почует подвох и согласится… война ведь всё равно будет, не так ли? Как я понимаю, уже слишком многое подготовлено, чтобы изменить ваши планы…       - Именно, господин Швафт. Война в любом случае начнётся – даже если у нас не будет видимого повода для неё. Сейчас слишком удачный момент, чтобы его упускать. Мы могли бы ударить и раньше – но тогда север остался бы практически без защиты от налётов норскийцев. Теперь же Вульфрик Странник вновь схватился с Троггом, королём троллей – и потому варвары из-за Моря Когтей некоторое время не будут представлять для нас угрозы. Как видите, господин патриарх, всё просчитано. Вам остаётся лишь выполнить свою миссию – а мидденландская армия сделает всё остальное. Единство вернётся в Империю. Мы сможем преодолеть этот кризис, усмирить сепаратистов и достойно встретить грядущую бурую, если она, всё же, случится. А уж Борис Хитрый вас не забудет, в этом можете мне поверить. Бальтазар Гельт слишком уж явно поддерживает Карла Франца – поэтому ему, вполне возможно, придётся подыскать достойную замену…       - Хорн вас всех… во все места, - прошептал потрясённый Фридрих, не веря своим ушам, - Это что же такое, а… Это же…       - Похоже, зря мы сюда пошли, - буркнул Мюллер, заметно взволнованный и ещё более нервный, чем обычно, - Меньше знаешь – крепче спишь. А с такими знаниями…       Да, вот ведь дела какие… Император воюет с раскольниками – а угроза, меж тем, возникает прямо в его лагере, внутри, в самой сердцевине, словно бы гниль какая, которая медленно-медленно точит дерево – так, что дерево это не выдерживает и валится потом под собственной тяжестью. Но это же чушь… Это же бред просто какой-то… Два заговорщика совещаются в тайне ото всех в какой-то Зигмаром забытой подземной коморке – и тут вдруг на них натыкаются два самых что ни на есть простых имперских солдата, волею случая попавшие в эти катакомбы, и узнают нечто страшное, то, чего они никогда, ни под каким предлогом, узнать были не должны. И что, что теперь? Что делать, когда на плечи внезапно лёг такой вот груз? Забыть это, как будто и не было ничего? Не подавать виду, что знаешь чужую тайну? Но ведь теперь ты понимаешь, что всё висит над пропастью на какой-то тонкой-тонкой нити, что Империю отделяет от краха всего ничего… Что там говорил этот фон Юнгинген? Рейкланд не сможет навести порядок, не сможет удержать в подчинении другие провинции – и держава, две с половиной тысячи лет назад заложенная Зигмаром, развалится на куски. Рейкланд не сможет… а они, что, смогут? Ничего они не смогут, нечего чушь всякую нести этому фон Юнгингену, самого себя в своей же правоте убеждать. Вот если бы они объединились, если бы Мидденланд помог Императору подавить восстание… Но ведь этого не будет. Вместо того, чтобы сотрудничать с Альтдорфом, Борис, оказывается, строит свои козни, надеется прибрать власть к рукам… Но разве что-то изменится от того, что он сядет на трон? Разве он будет намного лучше Карла Франца? И вообще – разве в правителе дело тут?..       Нет уж, хренушки вам. Ничего не поменяется, ничего… Всё останется, как было – всё равно Империя будет бороться с бунтарями, всё равно междоусобица продолжится. А теперь вот ещё и Хаос, оказывается, где-то там снова зашевелился. Этот хмырь что-то говорил о Двухвостой Комете… но ведь она, наоборот, символ Зигмара, она не может быть никаким боком связана с Хаосом… или может?       Впрочем, какая ему-то разница? Какая вообще, к Тзинчу, разница, кто победит в этой жуткой игре? Что Альтдорф, что Мидденхайм – наверняка же всё одно и то же. Если уж этому Борису Хитрому так хочется жопой своей трон погреть – пожалуйста, пусть лезет на него, пусть плетёт свои интриги, пусть армии в засады загоняет, пусть берёт Альтдорф…       Он вспомнил ракеты, яркими огненными полосами прочерчивавшие небо над обречённым городом. Вспомнил, как горели дома, как пламя пожирало их деревянную плоть, оставляя обугленные чёрные каркасы, так похожие на скелеты каких-то громадных зверей. Вспомнил, как в ужасе выбегали из горящих домов прежде спокойно и мирно жившие здесь люди: кто-то катался по земле, пытаясь сбить пламя, пожиравшее кожу и плоть, кто-то всё ещё тщетно надеялся спасти свои пожитки, кто-то просто метался из стороны в сторону, словно обезумев, с выпученными глазами и с пеной у рта. Фриц вспомнил Эмму, погребённую под завалом, Эмму, которую он так и не сумел спасти. Она всё лепетала что-то своё, детское, всё просила его, чтобы он её вытащил, спас оттуда, откуда спасения нет… А он – не смог. Сволочь такая. Он уже видел, как погибает один город, его родной город, Грюнбург. Он знает, что случается, когда сильные мира сего начинают делить между собою власть. Тогда достаётся всем – и в основном как раз тем, кто ни в чём не виноват. Тогда погибают все без разбора – в том числе и те, кому ещё нельзя умирать, те, кто ещё даже жить не начинал. Это всё было в Грюнбурге… а теперь придёт в Альтдорф. Это, что же… снова смерть? Почему же она теперь повсюду, почему никуда от неё не деться, почему, кто скажет… Эти гады разбираются, кто тут главный – а страдать, как всегда, должен маленький человек. Вот не должно так быть, не должно, слышите вы… не должно. Дрянь какая получается, а, вот хоть на стену лезь. Альтдорф обречён – и он уже знает это, знает, но ничего не может поделать. Скоро тот кошмар, что творился совсем недавно в Грюнбурге, нагрянет и в столицу. Какими бы ни были эти альтдорфцы, как бы ни презирали жителей провинциальных городов… они не заслужили такого. Всё равно. Этого вообще мало кто заслуживает. Чтоб он усрался и подох, этот Борис Хитрый, или фон Юнгинген, или кто там такую дрянь моги придумать… Да лучше уж их всех к стенке за такое поставить – и расстрелять на хрен. Вот почему Пауля аркебузировали, хотя он ничего такого страшного не совершал – а эти мерзавцы жили, живут и будут жить? Перевешать бы их всех. Головы бы посносить. На кол бы каждого жопой посадить, чтоб подрыгались. Была бы его воля… Но ведь он всего лишь простой имперский солдат, пушечное мясо для достижения великой цели. Он ничего не может.       Если бы у него только были силы что-то изменить, как-то сорвать эти их поганые планы, разбить их, к Нурглу, вдребезги… Если бы… Но ведь кое-что он может, внезапно мелькнула в голове какая-то странная, сумасбродная мысль вроде тех, что во множестве роились в ней до битвы за Грюнбург и до последовавшего за ней прозрения. Не переиначить, не изменить всё, кончено, но… нагадить может – причём крупно так… Если Совет узнает о планах Мидденланда, если армия Фолькмара останется в столице вместо того, чтобы лезть в уже подготовленную для неё ловушку – Мидденхайму придётся либо идти на Альтдорф, в котором засядут две рейкландские армии и одна – талабекландская, либо хотя бы на время отказать от планов по захвату столицы и ждать другого удобного случая. Разговор этих двух засранцев только они вдвоём слышали… а нужно, чтобы о нём узнала верхушка. Нужно предупредить их, что Мидденланд готовит нападение на Альтдорф, заставить их поверить в это – и тогда они, возможно, что-нибудь, да предпримут – если вообще можно что-либо изменить в такие короткие сроки.       Предупредить? А тебе это ничего не напоминает, Фриц? Ты же как раз с этого-то и начинал, ты же и в Альтдорф шёл, прежде всего, затем, чтобы рассказать о том, что Грюнбург предал Империю. И что из этого получилось – помнишь, да? Или, может, ты всё забыл уже? Может, ты у нас снова фанатиком заделался, у которого все мозги промыты насквозь? Можешь жопу рвать, можешь из кожи вон лезть – ты всё равно ничего не изменишь, всё равно случайность всё по-своему провернёт…       Заткнись ты уже, с раздражением одёрнул Фридрих своего внутреннего противника. Ты-то тут вообще при чём? Тебя мне тут не надо – можешь вообще там, внутри, помереть, сгнить к шутам – мне всё равно, так даже лучше, наверное, будет. Я могу всё изменить – и я должен попытаться. Плевать мне на Империю, но если я ничего не стану делать, то погибнут люди. Тысячи людей, которые никогда не желали войны и которые ни в чём не виноваты. А ещё – этот хмырь говорил, что они уничтожат и армию, которую возглавит Фолькмар – судя по всему, ту самую, которую прежде Курт Хельборг вёл на штурм Грюнбурга. Ту самую, где остались и Гельмут, и Леопольд – если он, конечно, вообще очнулся у Шмидта – и Рихтер, какой-никакой, со своим собачьим лаем… Все они либо погибнут, либо попадут в плен к мидденландцам – а там их тоже, вполне возможно, ждёт смерть. Так что – понятно, кто здесь его враг, а кто – союзник. Понятно, против кого ему следует сражаться. Он выберется наверх тем же путём, которым пришли сюда фон Юнгинген вместе с этим проклятым колдуном – а потом уж как-нибудь найдёт способ донести всё до Совета… и убедить его в том, что всё висит на волоске.       Фридрих глянул на Густава: того всего било нервной дрожью, словно параличного. Мюллер напряжённо теребил правой рукой бело-красный рукав форменной одежды и напряжённо поглядывал то на Фридриха, то на закрытую дверь, из-за которой доносились прежде голоса, теперь уж затихшие. Ну, вот, а ещё говорят, он всё слишком близко к сердцу принимает… Фриц взялся за тяжёлое кольцо и осторожно, медленно потянул дверь на себя. Дверь почему-то оказалась не запертой – то ли убитый скавенами несчастный доппельзольднер не счёл нужным запирать её в этот раз, то ли вообще она никогда не запиралась – ну, а что, кто там это заметит, кто проверять будет, кому это надо… Везёт, однако же – ну, так ведь должно же ему повезти когда-нибудь…       - Куда ты? – шёпотом спросил Мюллер, ухватив Фрица за руку, - Что, совсем жить надоело? Надо другой путь искать – здесь мы и себя погубим, и Карла с огром твоим.        - Ты, что, не понял ещё? – взвился Фриц, - Тут, может, скоро всему Альтдорфу каюк будет, если мы не поторопимся – а ты чего-то там про другой путь говоришь.       - Ну… а что мы можем сделать? – как-то неуверенно выдавил из себя Мюллер, - Пусть грызут друг друга, раз уж им это так нравится – может, поумнеют. Мы и так уже узнали слишком многое…       - Они хотят столицу штурмом брать! – взорвался Фридрих, - Альтдорф твой родной взять хотят, хотят, чтобы с ним то же самое произошло, что и с Грюнбургом, понимаешь ты это или нет? Или ты, Густав, забыл уже, что там творилось?       Мюллер колебался. Он явно хотел что-то сказать, что-то ещё, что было и у него на уме, то, что он считал важным – но промолчал, потупив глаза, переминаясь с ноги на ногу. Решается он. Думает. Нечего тут решаться, действовать надо, времени нет уже.       - Ты как знаешь, а я пойду дальше, - твёрдо, неожиданно твёрдо, словно командир, отдающий приказы имперским бойцам, сказал ему Фридрих, - Постараюсь найти путь, которым пришли эти двое. Я бы и дальше вас вёл, конечно – но теперь времени терять нельзя. Возвращайся к нашим, Густав – и постарайся вывести их той же дорогой, если только, конечно, совершенно точно не будешь уверен в том, что там, дальше, всё охраняют, и не проскочить никак. Обо мне не думай – надо Карла спасти. Ты там за главного будешь.       - Опять ты всё один, Фриц, - пробурчал Мюллер, - Бред же это всё, бред полнейший, эта вся твоя затея планы их сорвать. Не получится же ничего, всё без нас уже давным-давно решили… - Густав внезапно оборвал себя, словно бы поймав на том, что чуть было не сказал какую-то дрянь – и нервно сглотнул, озираясь по сторонам, будто из окружавшей их темноты в любой момент могла появиться орда скавенов, - А, впрочем… главный у нас всё равно ты. Решать тебе…       Фридрих собирался было уже прощаться с Мюллером, чтобы в одиночку отправиться в новый путь, ещё более жуткий и непонятный – но внезапно в коридоре за дверью послышались чьи-то тяжёлые, торопливые шаги.       - Ну, и что это ты несёшь такое, Штольц? – донёсся до Фрица грубый, словно бы железный, голос, выдававший в обладателе своём опытного солдата, - Чего это ты тут услышал? Нет тут никого. Закусывать просто больше надо…       - Я вам говорю, герр лейтенант, вот только что голоса какие-то слышал, бормотали чего-то – там, за дверью, где Клаус на часах стоит. Только Клаус один, а голосов было два, вроде как – и оба незнакомые…       - Всё, засыпались мы! – с тревогой бросил Фрицу Мюллер, - Бежим обратно!       - Орать не надо было потому что, - невесть зачем огрызнулся мимоходом Фридрих, начиная торопливо спускаться вниз по ступеням.       - А кто орал-то? – набычился Мюллер, - Да ты же громче всех и болтал…       - А ну стоять, козлиные вы дети! – громыхнул позади них голос охранника, - Оружие на пол, матерь вашу, стрелять будем!       Ага, оружие, как же, пронеслось у Фрица, пулей пустившегося вниз по лестнице. Оружие… Держите карман шире: ничего у нас нет. Голодранцы мы… Сердце отчаянно билось, словно запертая в клетке птица, пот уже градом катился со лба, а в висках что-то тупо, но настойчиво ухало, будто бы некто стучал изнутри о стенки черепа. Всё, попались. Подслушали - теперь нате, получите. А они ещё скавенов боялись… Смешно просто. Люди-то похлеще крысюков будут…       - Отставить это! Живьём брать их! – крикнул невидимый лейтенант.       Но его возглас запоздал, не успев остановить какого-то не в меру самостоятельного стрелка: позади грохнул выстрел аркебузы, в узком коридоре прозвучавший нестерпимым шумом камнепада; запахло пороховым дымом. Что-то маленькое и невероятно быстрое, слово муха какая, резануло Фридриха по руке чуть выше локтя и полетело дальше. Руку пронзила уже знакомая острая боль, по коже тёплыми ручейками побежала кровь – но Фрица это не остановило. Подумаешь, царапнуло малость – в Грюнбурге было и похуже. Одна аркебуза сработала – это уже хорошо, лишь бы у них этих стрелков сраных немного было…       - Именем Императора, стоять! – взревел позади лейтенант, - Вы незаконно проникли на территорию владений Золотого Ордена Коллегии! Сдавайтесь – и с вами обойдутся по-человечески!       - Хорн бы тебя побрал с твоей человечностью! – крикнул в ответ Фридрих, обернувшись через плечо, но не замедлив бега, - В гробу я вашу хвалёную человечность видал!       В проход за ними ввалилась целая орда охранников Коллегии: Фридрих успел различить несколько отбрасывавших огненные блики аркебузных стволов, но куда больше было громадных цвайхандеров и тяжёлых пехотных лат. Всё понятно. Здесь в основном доппельзольднеры. Эти быстро не бегают, да и долго тоже – ещё бы, столько железа на себя понавешали. Выдохнутся в конце концов – и устанут… Главное только в тупик самих себя не загнать. Вот будет весело тогда…       Несмотря на крики лейтенанта, вскоре грянул ещё один выстрел из аркебузы – и Густав Мюллер как-то надсадно, надрывно вскрикнул, ругнулся не своим, слишком высоким голосом – и повалился на каменный пол тоннеля. Фридрих пролетел ещё несколько шагов – и лишь затем заставил себя остановиться и посмотреть назад. Густав лежал на боку, держась руками за живот, насквозь пробитый пулей. Из раны струёй хлестала кровь – униформа, руки Мюллера и серые камни медленно окрашивались в её тёмно багровый цвет.       Густав, Густав, как же ты так подставился?.. Что делать теперь? Бежать вперёд, бросить его? Они уже близко, уже слишком близко – и аркебузы у них есть ещё. Но как же? Как?       Он смотрел на Густава Мюллера, слово бы во сне, наблюдая, как тот тщетно пытается встать, опираясь скользкими от крови руками о булыжник – но сам не шевелился. Куда теперь, тупо соображал он. А может – никуда? Может, это и есть он, тот самый конец – может, здесь он, а вовсе не в сожжённом имперцами Грюнбурге? Да пошло оно всё…       Фридрих бросился к Мюллеру, схватил его за руку и рывком поставил на ноги. Густав захрипел, пошатнулся и снова рухнул на пол, цепляясь пальцами за холодные серые камни.       - Вставай, давай, кончай валяться тут! – в сердцах закричал Фриц, понимая уже умом, что всё безнадёжно, - Надо отсюда выбираться, слышишь ты?       Он глянул на преследователей: один из доппельзольднеров, вырвавшийся вперёд, был уже в каких-нибудь десяти шагах от них. Тут никак не успеть… И ничего же нет с собой, и даже жизнь свою дорого не продашь… Нужно бросать его. Бросать Густава и бежать дальше. А иначе…       Но этого не потребовалось. Внезапно раздался звук глухого удара, сопровождавшийся мерзким хлюпаньем – и доппельзольднер, коротко вскрикнув, упал замертво с раздроблённым камнем виском. Другой, бежавший следом за ним, взвыл от боли, когда в глаз ему вонзился один из лучей метательной звёздочки, споткнулся о труп своего павшего товарища и тоже повалился на каменный пол. А в тёмных проходах, прежде закрытых решётками, Фриц увидел глаза. Зелёно-жёлтые, яркие, как звёзды на ночном небе – которые нельзя было не узнать, нельзя было спутать ни с чем другим. Одна пара, другая, третья… Преследователи остановились, озираясь по сторонам: казалось, они напрочь забыли о двух нарушителях. Из темноты доносились шорохи и уже знакомое плямканье вперемешку с топотом и скрежетом зубов. Скавены вернулись.       Из бокового прохода вынырнул крысолюд в чёрных ржавых доспехах, вооружённый саблей и прикрывавшийся странным деревянным щитом треугольной формы – и бросился на одного из аркебузиров. За ним чуть погодя показались ещё два скавена – а затем из других тоннелей высыпали целые отряды подземной нечисти, каждый численностью по три-четыре твари, стекаясь в одну громадную, монолитную орду. Аркебузир ударил прикладом ближайшего крысочеловека, целясь в голову – но тот, молниеносно отреагировав, закрылся своим причудливым щитом. Раздался звук удара дерева о дерево, скавен пошатнулся и принялся, попискивая, трусливо отступать назад – но в тот же миг другой крысочеловек прыгнул на бойца сбоку, занося саблю для удара, а третий – кубарем катнулся ему под ноги. Аркебуз споткнулся, упал – и тут же череп его раскроило саблей, разрубив кость на две части и обнажая серо-розовый окровавленный мозг. К скавену бросился очередной доппельзольднер, похоже, намереваясь своим огромным двуручным мечом перерубить крысолюда пополам – но тварь так же стремительно, как и прежде, отпрыгнула назад, избежав удара. Тому скавену, что бросился врагу под ноги, повезло меньше: как ни была быстра его реакция, он не усел подняться с каменного пола и приготовиться к новой схватке, когда на помощь ветерану имперских войск подоспел другой мастер меча. Свистнул в воздухе цвайхандер, и голова скавена вместе с волосатой лапой, державшей саблю, отделилась от тела и со стуком упала на землю; вверх ударил фонтан неестественно тёмной крови. Но это немногое могло изменить: всё новые и новые крысолюди прибывали из боковых тоннелей, пополняя и без того уже внушительную толпу подземных обитателей. Бой начался.       Не теряя время попусту, Фриц снова схватил Мюллера за руку и потянул прочь от разразившейся бойни. Пока что появление скавенов сыграло им на руку – но ведь эти уроды могут и на них ополчиться, раз уж на то пошло. Судя по всему, если группу из четырёх заблудившихся жителей верхнего мира крысолюди ещё терпели, то ту ораву, что явилась из Коллегии, вынести было уже выше их сил.       Фридрих не знал, откуда в нём взялось столько прыти. Он просто бежал обратно, к ступеням, то и дело оглядываясь назад – а Густав насилу тянулся за ним, держась за окровавленный пробитый пулей живот. Нужно спрятаться как-то, уйти от погони – от людей, а возможно, и от крыс. Только бы побыстрее, пока они друг другом заняты – а то ж ведь это ненадолго…       Наконец они оказались в уже знакомом тёмном зале, где остались Дитрих и Батыг. Огр с Карлом на плече стоял рядом со ступенями наверх и напряжённо прислушивался ко всё усиливавшимся звукам боя.       - Уходим отсюда, быстро! – бросил Фриц, задыхаясь и таща за руку обессилевшего и побледневшего Мюллера, - За нами охранники гонятся. Или крысюки. Или и те, и другие…       - Не могу больше… - прохрипел Густав, уцепившись за его руку, - Совсем паршиво, Фриц, совсем… Простите меня…       - Тише ты! – в отчаянье прикрикнул на Мюллера Фридрих, не желая верить в то, что Густав уже стоит на пороге царства Морра, - Без твоего нытья тошно!       Но Мюллер не мог больше идти: он снова повалился на пол, увлекая Фридриха за собой. Фриц освободился из его хватки, пытаясь сообразить, что делать дальше. Но выхода не было – вообще никакого… Мюллера вырвало – обильно, с кровью – он свернулся, скрючился, слово личинка, и забился в какой-то судороге.       - Простите все… меня… - произнёс, наконец, Густав, - Это я… виноват во всём. Это из-за меня… из-за меня мы все сюда попали… Это же я…       Внезапно раздался громкий и резкий хлопок, напоминавший аркебузный выстрел – и Мюллер замолчал. Голова его безвольно поникла, словно у безжизненной куклы. Во лбу зияла уродливая тёмная дыра. Фридрих оглянулся на звук – и успел увидеть тёмную горбатую фигуру скавена, облачённого в какое-то тряпьё и сжимавшего в лапах нечто громоздкое и вытянутое, вроде аркебузы, только ствол заметно длиннее и тоньше. Крысочеловек торопливо оглянулся на них своими зелёными глазами, вскинул своё нелепое оружие на плечо и шмыгнул в темноту – наверное, в один из невидимых тоннелей.       Всё, стукнуло у Фрица в голове. Кончился Мюллер. Погиб, ушёл к Морру – непонятно, почему и за что. Чего это такое нашли именно в нём скавены, из-за чего понадобилось вышибать ему мозги своей – да, похож, именно своей, а не у бандюков купленной – машиной убийства? Нет больше Густава… вот только и ему теперь, похоже, всё равно, есть он или нет его. С Эммой, помнится, не всё равно было – а тут… А тут по барабану совершенно. В кого он превращается, если вдуматься вот так вот? В чудовище? В такого же, как эти вот скавены?       - Пусть мелкозубый скажет Батыгу, что делать дальше надо, - пророкотал огр, вновь вырвав Фридриха в реальный мир, - Много-много мяса всё дерётся и дерётся там, дальше, а мы стоим. И умный мелкозубый, который ногу сломал, что-то затих. Но он живой вроде, тёплый… А худой мелкозубый лежит теперь…       Огр недвусмысленно покосился на лежавшее чуть в стороне тело Мюллера, давая понять, что, если бы Фридрих разрешил сожрать труп их мёртвого товарища по несчастью, он тотчас бы так и сделал. Фриц проверил Карла: тот был цел – насколько это вообще возможно с открытым переломом ноги – и жизнь в нём всё ещё теплилась – но вот сознание уже уходило, улетучивалось, испарялось, как вода в кувшине в жаркий летний день. Дитрих был в отключке, и со стороны могло показаться, будто его дни уже сочтены. Но это не так. Нет уж, только не Карл. Хоть кто-то же должен остаться…       - Пошли, - бросил Фриц Батыгу, - Будем другой ход искать. А тут… - прибавил он, глянув на то, что совсем недавно было Густавом Мюллером, - Тут мы уже ничем не поможем.       И они в спешке направились дальше, к очередному тоннелю – а недвижное тело Мюллера осталось лежать позади на голых холодных камнях. Оно станет пищей для тараканов и крыс – да и для скавенов тоже, может быть. Оно будет лежать здесь, непогребённое, в темноте, дожидаясь, пока какие-нибудь отвратные подземные твари не наткнутся на него и не сожрут его до костей – а кости потом тоже растащат, растянут по углам, чтобы совсем уж ничего не осталось от человека. Вот так вот и умирают. Казалось бы, совсем недавно ещё был ты – ну, или какая-нибудь часть тебя, какие-нибудь ошмётки, по крайней мере – а теперь вот тебя уже нет, и то, что осталось от тебя, постепенно-постепенно так тоже начинает таять, исчезать, разлагаться в угоду времени. И всё кончится тем, что о тебе забудут почти все – и даже те, кто будет тебя помнить, тоже в конце концов умрут – и всё, и не останется от тебя даже памяти. Что ни совершай, как ни издевайся над собой – всё равно конец твой давным-давно уже предопределён. Уж он-то у всех одинаков. Умирают все без разбору.       Фридрих понимал, что это свинство, хамское, беспринципное и беспардонное – оставлять тело Мюллера на растерзание подземным тварям. Густав стал его товарищем, хоть и совсем ненадолго – и следовало теперь хотя бы похоронить его, воздать должное человеку – но он не сделал этого. И дело было не только, а возможно, и не столько, в том, что им нужно было спешить. Он не хотел этого делать. Может быть, вся порядочность его прежняя за последние несколько месяцев куда-то подевалась, или опостылели ему уже эти мертвецы, которые в Грюнбурге кое-где целыми горами поперёк улиц валялись. Не было скорби, не было желания отомстить. Ничего не было. То есть – совсем. Он просто бежал дальше вместе с Батыгом – и не мог уже думать о павшем товарище. Разучился, видать…       А может, и прав был Густав, когда не признавал тебя главарём вашего горе-отряда, пронеслось у Фрица в голове, пока они с Батыгом, что нёс по-прежнему пребывавшего в беспамятстве Карла, бежали в одной из боковых стен этого странного зала, непонятно, кем и зачем построенного. Он вёл их – и вот во что это вылилось. Ему доверились – а он… А он не смог вытащить отсюда их всех. Уже не смог, и не сможет, как бы ни пытался. Мюллер убит… Но что он мог сделать, в этом-то случае? А ничего он не мог, ничегошеньки… Да это и так понятно было, с самого начала. Ведь он точно такой же, как и все те, кого он вёл за собой… Вот и гляди, что из этого получатся, вот и подавись. Ты думал, ты делаешь то, что должен делать – но так ли это на самом деле? Куда вы запёрлись, как теперь отсюда выбираться – тем более что эти засранцы-наёмники, похоже, переполошили всех скавенов в округе? И – как ты теперь будешь жить, зная ту тайну, которую совершенно случайно подслушал?       Они были, наверное, примерно на середине пути, когда в том злосчастном проходе, по которому бежали они с Мюллером, словно бы прорвалось что-то – и из него с топотом и руганью выбежало человек пятнадцать бойцов, все до одного – хорошо вооружённые и экипированные доппельзольднеры, аркебузиры и алебардисты. Но им уже было не до нарушителей, вторгшихся в подземелья Колледжа. Отряд бежал, отступал, загоняя сам себя ещё глубже в обиталище скавенов – а за ним следом мчалось нечто огромное, копошащееся, грязно серое, сверкающее множеством жёлто-зелёных глаз. Именно такой казалась со стороны преследовавшая наёмников орда крысолюдей – и не было, казалось, такой преграды, которая способна была остановить эту скребущуюся и пищащую лавину грязи, мяса и шерсти. Похоже, охранники попали в ловушку: скавены ухитрились атаковать их не только из боковых тоннелей, но и сзади. Имперцы смогли прорубиться через эту бурлящую, беспорядочно шевелящуюся массу подземных тварей и выбраться сюда, в этот зал – но теперь вряд могли надеяться выбраться отсюда живыми. Многие доппельзольднеры уже выглядели израненными и измотанными, равно как и другие бойцы. Огромные цвайхандеры мастеров меча были окрашены в тёмный багровый цвет кровью крысолюдей, а доспехи, покрытые царапинами и вмятинами, вид имели крайне жалкий. Скорее всего, они уже обречены, подумал Фридрих, замедляя свой бег к заветной, хоть и неизвестной, цели. Тзинч знает, зачем, на самом деле – может быть, затем лишь, чтобы быть уверенным в том, что одним врагом скоро станет меньше.       - Построились все! – взревел лейтенант, пытаясь собрать воедино отряд, уже начинавший распадаться на части, - Держать оборону, уроды, козлы вы недобитые!       Солдаты спешно строились подобием каре, готовясь отразить новую атаку скавенов. Доппельзольднеры и алебардисты встали в первом ряду, аркебузиры – во втором, расположившись в шахматном порядке. Фриц вновь услышал звуки выстрелов, и группу, столь маленькую в сравнении с ордой крысолюдей, окутал пороховой дым. Несколько скавенов упали на каменный пол – но другие твари даже не замечали этого, продолжая бежать вперёд и затаптывая своих умирающих собратьев. Толпа подземных тварей летела на имперское каре – бездумно, безудержно, бестолково, подобно морю, что раз за разом набегает на непоколебимую скалу. Фридрих смотрел, как вновь завязывается битва, как валятся скавены, словно скошенная трава, разрубаемые на части цвайхандерами и алебардами. Каждый крысолюд был слабее имперского солдата, даже самого хилого, и дрался хуже, несмотря на великолепную реакцию – но здесь это не имело значения. Возможно, наёмники и смогли бы выстоять в бою против той оравы, что гналась за ними изначально, хоть и понесли бы при этом тяжёлые потери – но скавены всё прибывали и прибывали, они лезли из каких-то едва заметных в темноте расщелин и дыр, выбегали целыми толпами из тоннелей, даже падали откуда-то сверху, наводняя собою всё вокруг – словно бы в подземелье внезапно неведомо откуда хлынула какая-то странная серая вода.       Но что было самое странное – так это то, что крысолюди не обращали никакого внимания на Фридриха с Батыгом – временами они вообще, казалось, нарочно обходили их стороной, стремясь разобраться с отрядом охранников – и только с ним… Что-то не так здесь. Совсем не так… Фриц забился в ближайший угол зала, тёмный и мокрый, надеясь переждать битву: сейчас, когда, казалось изо всех лазеек, подобно гною из раны, лезли тысячи скавенов, покинуть это место уж точно не было никакой возможности       - Здоровые крысы совсем с ума все посходили, - пробурчал Батыг, пристраиваясь рядом с Фридрихом, - Вообще на Батыга не смотрят, а только мелкозубых всё бьют. Зато мяса потом будет много…       - Не будет мяса, - одёрнул его Фриц, - Спешить надо. Вот подождём только, пока всё более-менее утихнет: а то не хочется что-то под горячую руку им попадаться. А ты лучше за Карлом нашим следи, чтоб не стряслось с ним ничего.       - А что с этим Карлом может стрястись? Ничего с этим Карлом не может стрястись, Карл у Батыга на плече висит…       Фридрих продолжал наблюдать за боем, исход которого, впрочем, был уже предрешён. Скавены обрушились на отряд наёмников, казалось, всей мощью, которая только могла у них быть. Беспорядочные толпы крысолюдей наскакивали на имперский отряд и откатывались снова и снова – но с каждой атакой скавенов ряды охранников редели, а их самих словно бы и не становилось меньше. То и дело слышались знакомые уже хлопки: по-видимому, это стрелял из темноты скавенский снайпер – и новые бойцы уходили к Морру, неизменно с пробитыми насквозь черепами. Ишь, как быстро заряжает-то, сволочь этакая, подумалось Фрицу. Аркебузу, поди, так не зарядишь. Каким бы образом эти крысы такую гадость ни делали, она… надо признать, явно получше имперского оружия будет.       Солдаты падали один за другим, окружённые крысолюдьми, уступая неимоверной силе безликой, но злобной и отчаянной массы, пищащей, визжащей и скрежещущей множеством длинных и кривых жёлтых резцов. Одного бойца забили до смерти камнями скавенские пращники, другого изрубили саблями – так, что труп его и человеческий-то напоминал весьма отдалённо – третьему какой-то особенно ловкий скавен перерезал сухожилия, затем повалил на пол и проткнул ножом горло – снизу вверх, так, словно бы хотел достать и до мозга тоже…       Когда из некогда внушительного отряда остались лишь два полуживых доппельзольднера да лейтенант, Фридрих опустил взгляд в пол. Всё уже и так понятно – досматривать вовсе не обязательно. Да и не хочется, по правде говоря. Сейчас вся надежда на то лишь, что крысы, добив наёмников, по каким-то причинам не примутся сразу за них троих – в конце концов, вот так, с ходу же их не убили, хотя и могли. А если нет… Ну, что ж, тогда окружат их, запихнут ещё глубже в этот угол долбаный, в котором он сидит – чтоб и не думали даже вылезти – и прищучат. Огра наверняка пристрелят издалека, а их с Карлом – зарежут. Давно бы уже могли это сделать, а самом-то деле, чтоб не тянуть уж так сильно. Нет, гад возьми, всё же им надо по-своему, по-крысиному… Можно, конечно, прямо сейчас в один из тоннелей забраться: скавены вроде пока лезть перестали – и уйти куда-нибудь вперёд, в неизвестность, в темноту… Но что толку с такой спешки? Какой смысл? Всё равно если захотят найти, то найдут, найдут обязательно – и всё, и конец. Вон, Густава уже достали – и их достанут тоже. Избирательно как-то убивают: то одних, то других… Ну, да какая им-то разница? Может, если бы не эти говноеды стражники, можно было бы выбраться спокойно и крыс ни разу не спровоцировать. Но теперь-то они уже на взводе… Вряд ли что-нибудь получится, вряд ли… Ну, хоть смерть свою силы остались встретить в случае чего – и то хорошо.       Но тогда – Альтдорф не получит тех вестей, которые могут спасти его от захвата мидденландцами. Не узнает тогда Совет о заговоре, который готовит Борис. Армию Фолькмара уничтожат, столицу возьмут штурмом – и вновь повторится то, что он видел в Грюнбурге. Будут гореть дома, будут гибнуть люди, которым не посчастливилось встать на пути у великих перемен. Такие, как Эмма, как Грета, как его родители. И всё это для того, чтобы одну верхушку сменила другая…       Но так же нельзя. Не должно такого случится, не должно… А значит, ему нельзя умирать, нельзя сдаваться. Он знает слишком многое. Раньше он просто не хотел, чтобы это заканчивалось, а теперь… Теперь он не имеет на это права. Он должен выбраться отсюда – выбраться, чтобы спасти людей. Десятки тысяч невинных жизней. Он должен выйти отсюда – любой ценой, чего бы ему это ни стоило. Да, это всё понятно – вот только отдавать ему уже почти нечего. Чем жертвовать? Нечем же. Вот так всегда: когда готов всё отдать, когда нужно всё отдать – у тебя ничего нет. Но это же не может быть конец, затравленно подумал Фриц, вновь бросив взгляд на то, что творилось в центральной част зала: теперь уже лейтенант один, словно скала на берегу, возвышался среди скавенов, окровавленный и бледный, отчаянно отбиваясь от всё новых и новых крысолюдей, наседавших на него. «Это ещё не конец, Фриц, совсем не конец, - вспомнил он слова Крюгера, - Поверь мне, было бы слишком просто, если бы этим всё закончилось. Когда-то я тоже думал, точно так же, как и ты сейчас, что пришёл конец – а вот, гляди, до сих пор живой». Выход есть – такой, что поможет ему выбраться отсюда независимо от того, что там себе думают скавены… И нужно всего-навсего принять его. Это самое сложное – но придётся, по-видимому…       Офицерский меч обрушился на голову одного из скавенских бойцов – череп крысочеловека лопнул, раскололся, как переспелый арбуз, напополам, загаживая всё вокруг кровью и сероватыми мозгами. Бургиньот лейтенанта с лязгом зацепил булыжник, пущенный из пращи – но солдат лишь пошатнулся да выругался, озираясь по сторонам, словно загнанный в западню зверь. Он держался из последних сил, исходя кровью – но ведь держался же. Ишь, как жить хочет, подумал Фридрих. Хотя – зачем бы ему? Всё равно пропьёт всё, что только ни заработает, прогуляет… Смысл ему в этой его жизни…       Снова хлопнула скавенская аркебуза – или что это там у них было – и офицера словно бы толкнуло назад что-то незримое, повалив с ног. Однако в этот раз снайпер, по-видимому, просчитался. Лейтенант коротко вскрикнул, из дыры в его кирасе хлынула кровь – но он был всё ещё жив. Воин попытался рывком подняться на ноги – но на него наскочил ещё один скавен, облачённый в грязное чёрное тряпьё. Лейтенант заехал по отвратной морде крысочеловека кулаком, облачённым в кожаную перчатку. Удар сбросил подземную тварь с солдата, но крысолюд, злобно пища, быстро поднялся на ноги – и готовился вновь атаковать своего противника. В этот же миг ещё один скавен прыгнул на солдата со щербатой саблей, занесённой для удара – офицер с силой ударил его щитом, отбросив чудище в сторону и переломав его хрупкие и тонкие кости. Лейтенант вновь попытался встать на ноги – но не успел. В спину ему вонзился кривой шип какой-то нелепого вида алебарды – прямо между лопаток, дважды пробив броню и выйдя из груди. Солдат захрипел, плюнул кровью, как некогда фон Раухенбах, в агонии засучив руками и ногами. Скавен, что возвышался над ним – здоровенный, с изуродованной шрамами мордой и выцарапанным когтями какого-то особо злобного сородича правым глазом, облачённый в тяжёлую броню из неизвестного Фрицу тёмного металла – молниеносным движением вынул алебарду из тела поверженного противника, перехватил её и для верности обрушил ещё один удар – сверху на шею лейтенанта. Голова солдата упала на пол и покатилась по холодным серым камням, глядя вокруг широко раскрытыми невидящими глазами. Схватка закончилась.       - Оставайся тут пока, Батыг, - сказал Фриц огру дрожащим голосом, поднимаясь на ноги, - Если эти тварины будут наглеть, бей их и жри. Я пойду, разведаю, что там дальше: нам всем сразу туда тащиться смысла нет.       Прозвучало это не слишком убедительно – а вернее, если сказать по совести, совсем не убедительно, как откровенная и бесстыдная ложь, которую только что сляпали и теперь вот пытаются тебе всучить, сырую и ничем не прикрытую. Конечно, им лучше бы не разделяться – если они все хотят выжить. Конечно, огр в одиночку не выстоит против орды скавенов, среди которых, тем более, есть и пращники, и стрелок этот непонятный – да и вообще он не выберется без помощи людей отсюда. Но иначе риск будет слишком велик. Может, эти твари отвлекутся на огра с его странной ношей, если он останется здесь, в зале, где только что шёл бой. Иногда приходится чем-то жертвовать. Чем-то – или кем-то. У него, и правда, не осталось в этих подземельях ничего – кроме, разве что, одного-единственного товарища да человекоподобной твари, которая спасла ему жизнь. А теперь… теперь он должен бросить их, чтобы выбраться самому. Он может спасти многие и многие жизни – и потому не имеет права умирать. И потом… Карл, скорее всего, всё равно не выживет – вон, сколько он уже в отключке у Батыга на плече висит, со своей ногой-то. А Батыг… А Батыг – всего лишь огр. Ни больше, ни меньше. Возможно, он и не такое чудовище, каким кажется на первый взгляд – но хорошего в нём мало, как ни крути. Да, Батыг спас его – но это была, в конце концов, всего лишь благодарность, надлежащая благодарность, не проявив которую, огр так и вовсе оказался бы последней свиньёй. Он – людоед. Пожиратель трупов. Здоровенная туго соображающая груда мяса. Может, он и достоин жить в Старом Свете, в отличие от некоторых людей – но сейчас не тот случай. Если нужно выбирать между умирающим калекой, которого несёт на себе великан-огр, и тысячами альтдорфцев – он предаст своих товарищей. Должен предать. Как-никак, из двух зол всегда выбирают меньшее… Интересно, а что бы Гельмут сказал, если бы узнал о его решении?..        Да уж, выходит, Грета была права, подумал Фриц, направляясь к ближайшему тоннелю и оставляя за спиной безмолвного Батыга, уныло смотрящего ему вслед. Он становится чудовищем – потому что взвалил на себя слишком многое. То, что обычному человеку в жизни не поднять. А вот чудовище – то поднимет, и ещё как, и отнесёт куда надо, и сбережёт, и всё, что надо, сделает – потому что сил у него больше. Вот только есть одно «но»: ничего он на себя не взваливал – сейчас, по крайней мере. Оно само на него свалилось – неожиданно так, как снег на голову – и теперь надо как-то с ним разбираться. Вот он и разбирается по мере своих сил. Попробовали бы ещё найти того, кто это без жертв всё сделает, в самом-то деле…       Фридрих снял со стены ещё один факел – взамен того, утерянного в спешке, когда они бежали от охранников – и посветил в проход, опасаясь – а может, и втайне надеюсь – увидеть там ощерившиеся морды скавенов, невесть как скрывших зелёный огонь своих глаз. Но тоннель был пуст: похоже, то ли крысолюди все находились в зале, на месте недавней битвы с наёмниками Коллегии, то ли они просто не считали нужным что-либо охранять. Странные они, всё же, твари: вроде бы и оружие у них есть ничуть не хуже имперского, а вроде бы и здравого смысла в их действиях не видно. Хотя – им, может, и видно что-нибудь…       Фридрих в последний раз оглянулся на Батыга, всё ещё стоявшего в углу зала с Карлом на плече и бестолково глядевшего на копошащуюся на месте сражения орду скавенов, по-видимому, обиравших трупы. В голове у Фридриха загорелась надежда – может, удастся, всё же, им убежать вместе – но огонёк её быстро потух, когда он увидел отделившийся от толпы отряд крысолюдей с алебардами, облачённых в тёмную броню, вроде той твари, что убила лейтенанта – непривычно упорядоченный для скавенского. Строй крысолюдей двигался прямо на них – быстро, но, всё же, не быстрее обычного имперского отряда: мешали доспехи – ощетинившись древками алебард. Что-то снайпер молчит, подумал Фридрих – а ведь мог бы давно убить и ещё кого-нибудь из них. Может быть, тоже мародёрством занят…       Он отвернулся и зашагал прочь, не желая знать, чем всё это закончится. Батыгу вряд ли удастся спастись, а Карлу – уж тем более. Пусть, может, в кои то веки, случится какое-нибудь чудо, и они выберутся наружу, и огр даже не сожрёт Дитриха, а отнесёт его к тому, кто сможет выходить. Бред это, конечно – но ведь должно же хоть что-то хорошее произойти посреди всего этого говна. А то дрянь уже до того надоела…       Дальнейшее Фриц помнил смутно. Он всё шёл и шёл вперёд по тёмным тоннелям – наугад, без какой-то особенной системы, благо ответвлений почти не было – а те, мимо которых он проходил, как правило, были закрыты решётками. Изредка спереди или в этих самых боковых ходах маячили пары зелёных скавенских глаз – тогда Фридрих возвращался к ближайшему повороту, где хоть один проход был свободен от каких-либо препятствий – и шёл дальше другим путём, проклиная скавенов, как только мог, за массу потраченного впустую времени. Но подобное происходило нечасто – он больше всё шёл вперёд, не разбирая толком дороги и надеясь всё на то, что пройдёт ещё самое большее час – и он точно выберется отсюда. Надежда эта медленно таяла, но уничтожить её подчистую, растоптать, разрушить до основания – этого не могли ни мрак, ни серые и зловонные коридоры, ни даже скавены, почему-то, как ему начало вскоре казаться, вновь сторонившиеся его и избегавшие показываться на глаза.       Так продолжалось до тех пор, пока Фриц снова не оказался в просторном тёмном зале, вроде того, где он оставил Батыга с Дитрихом. Да, действительно, словно одни и те же зодчие это создавали – причём они, похоже, и не заморачивались особо из-за того, что творения их будут похожи друг на друга, как две капли воды – иначе и не скажешь. Правда что: те же здоровенные квадратные колонны, тот же широкий каменный жёлоб, по которому течёт вода, тот же высокий потолок, теряющийся во тьме, несмотря на свет факелов, та же пустота, незаполненность какая-то, что и у первого зала. И тоже по полу шмыгают тут и там жирные серые крысы, разожравшиеся на тараканах. И вода в жёлобе такая же мерзостно-зловонная, словно бы гнилая, как и там, откуда он пришёл… А там, ближе к центру, какая-то куча валяется – от неё вообще так прёт, что и приближаться не хочется ни на шаг. Скавенами воняет – уж теперь-то он их запах надолго запомнит. Как у крыс, только более резкий, что ли, наглый такой, всё в ноздри залезть норовит и до мозгов продрать… От зверолюдов не несёт так, нет – от них тоже воняет будь здоров, но по-другому как-то…       Гадят они здесь, что ли, отстранённо подумал Фридрих, озираясь вокруг, словно во сне. Может, ещё и шляются где-то тут, поблизости. И ходов отсюда, наверное, тоже много ведёт: не один и не два. Ну, да чего уж там, уж какой-нибудь он-то обязательно выберет – и тогда, в конце концов, непременно выйдет, сбежит отсюда, оставив Карла и Батыга на произвол судьбы…       Фриц подобрался поближе к мерзкой зловонной груде, темневшей в центре зала – и вскоре глаз его стал различать изуродованные трупы крысолюдей, зарубленных мечами и алебардами, заколотых, застреленных из аркебуз. И солдаты имперские здесь тоже лежат – большинство не по уставу одеты, явно наёмники, и… Зараза… Ну, да, как он сразу-то не подумал… Сволочуга ты тупая, Фриц, свин ты обосратый – правда, что тупее чем огр… Не другой это зал, а тот же самый, Хорн тебя дери! И ты по кругу всё это время ходил, дубина…       Фридрих в сердцах пнул труп одного из скавенов – тот недовольно отозвался глухим звуком удара обо что-то мягкое и скатился в воду. Да чтоб оно всё провалилось, в самом-то деле… Это, что, кто-то посмеяться над ним решил, что ли? Сколько ходил, сколько по тоннелям тем шатался – и товарищей своих бросил на произвол судьбы, чтобы сами выбирались… Зачем? Чтобы обратно, твою мать, вернуться? Да, хорош, спаситель Альтдорфа, нечего сказать. Тебе себя бы спасти для начала – а ты на такое позарился… Ну, давай, давай, чеши куда-нибудь ещё – чтоб потом снова здесь оказаться. Вот так и будешь ты бродить туда-сюда, покуда не подохнешь – или пока скавенам это не надоест…       Но, постой… Ведь тут только крысолюди – и наёмники те. И всё. А Карла-то с огром и нет. А это значит… Это значит, что их либо утащили – а это вряд ли, учитывая то, что с остальными так не возились – либо Батыг смекнул-таки своей тупой башкой, что надо уходить – и ему вместе с Дитрихом удалось сбежать. И получается, для Карла ещё не всё кончено. Стало быть… может, они ещё встретятся. Вряд ли, конечно – ну, хоть какая-то надежда есть. А сейчас… Сейчас ему пора идти дальше. Может быть, он снова вернётся сюда – но ведь другого пути, другого выхода, всё равно нет. Ничего, он ещё посмотрит… Он ещё повоюет, ещё покажет этим крысюкам, на что способен имперский солдат…       Тем более, подумал он, что ему есть, куда идти. Знает же он и вполне определённую – хоть и наверняка не самую просту. – дорогу, которая точно ведёт наверх. Они же с Густавом хотели идти ей с самого начала. Туда, вверх, по тому же пути, по которому пришли двое заговорщиков. Просто тогда его охраняли – а теперь скавены, похоже, всех наёмников перебили и этим невольно сыграли ему на руку. Лишь бы там, в Коллегии об этом не прознали и не подняли переполох. Потому что, вообще говоря, если разобраться, в таком-то случае ему точно ничего не светит – и плевать, какой именно путь он выберет. Это уже не от него зависит, узнают колдуны о том, что крысы патруль перебили, или же нет. А, впрочем, зная, как солдаты с офицерами к своим обязанностям относятся – можно быть почти уверенным в том, что проникнуть в Коллегию получится. А там уж он расскажет всё. Они выслушают его – уж тут-то он постарается. Главное – чтобы поверили. И успели что-нибудь предпринять. Ну, а на это он тоже повлиять не в состоянии. Он сделает всё, от него зависящее – а уж там дело за сильными мира сего…       Фридрих пересёк зал, поднялся по ступеням, скользким от человеческой и скавенской крови, и пошёл дальше по коридору, заваленному трупами тех, кто погиб в бойне, о которой даже не подозревали бюргеры, что ходили у них над головами. Ничего, ничего, мы ещё увидим, снова повторил про себя Фриц. Ещё посмотрим, что может и чего не может один-единственный маленький человек. Пусть все эти умники, что командуют нами всеми с разных сторон, собаку съели на плетении всяких там интриг – иногда планы рушатся и от одного самого-самого слабого, самого-самого простого вмешательства. Они ещё поймут… Они ещё научатся уважать маленького человека…       До двери он добрался без приключений: скавены все куда-то делись – не исключено, что большую их часть, всё же, отвлёк на себя Батыг, хоть и непонятно в таком случае, как он умудрился ускользнуть от них там, в зале – а стражников, похоже, и правда, всех перебили. По крайней мере, на этом участке – а остальным-то и дела нет. Фридрих осторожно приоткрыл дверь, озираясь по сторонам, словно бы ожидая какой-нибудь ловушки, подлянки – но всё было чисто. Он оказался в небольшой комнатке, уставленной железными клетками, в одной из которых лежал скелет какого-то мелкого зверолюда – унгора, судя по всему. Стены комнаты были увешаны различного рода инструментами – не то исследовательскими, не то пыточными, не то и теми, и другими одновременно. Фриц не стал долго задерживаться здесь – он устремился дальше, к противоположной двери. Отворил – тоже никого. Только длинный-длинный коридор, совершенно пустой, с факелами на стенах – и ещё одна дверь в конце него. Она тоже не заперта, скорее всего – ведь наёмники, очевидно, пришли этим путём, а после них, в свою очередь, сюда никто не входил – а иначе этот кто-то давно уже весь Колледж бы на уши поставил, увидев, что стражников на местах нет.       Чуть погодя, приблизившись к двери, Фридрих понял, что ошибся – хотя это, по существу, ничего и не меняло. Поперёк коридора лежал ещё один труп: это был даже не солдат, а какой-то слуга, которому некстати приспичило пройти здесь. Ему перерезали горло – почти точно так же, как и тому доппельзольднеру у входа. Может быть, даже один и тот же скавен орудовал. Ох, и везёт же ему, однако, ох, и везёт же… Не к добру это всё. Словно бы вдруг, ни с того ни с сего, ему стало помогать какое-то божество – ну, а как иначе объяснить то, что как раз там, где он идёт, охрана оказывается перебитой подчистую – и даже скавены вдруг ни с того ни с его находят себе какие-то дела вместо того, чтобы за ним гоняться. Как будто кто-то дорогу ему расчищает, в самом-то деле. Да, везёт, ух, и везёт же тебе, Фриц Майер, нечего сказать. Смотри, как бы не пришлось за это расплачиваться потом…       Без каких-либо помех Фридрих добрался до двери в конце коридора, отворил её – и взору его предстала ещё одна комната, такая же холодная и серая, как и предыдущая. Вот только никаких клеток и орудий для пыток здесь не было. У стен стояли столы и целые стеллажи, уставленные колбами, ретортами, аппаратами непонятного назначения и пузырьками с каким-то ещё более непонятным разноцветным содержимым, наглухо закупоренным, чтобы, упаси Зигмар, ничего не пролилось и не испарилось. Ядовито-зелёные, фиолетовые, ярко-жёлтые, небесно-голубые и алые, под цвет крови, растворы, разлитые по бутылям и колбам, были здесь повсюду – и Фридрих невольно подумал, что эти маги из Коллегии, видать, и не такие уж умные, как их обычно себе представляют, раз держат такие важные вещи прямо под носом у скавенов – и, как выяснилось, под такой охраной, которую тем почти ничего не стоило перебить. А может, если попробуешь тут что-то взять, так сразу какое-нибудь защитное заклинание сработает – и всё, и поминай, как звали? Лучше не пробовать, во всяком случае. Нужно дальше идти – а не любопытствовать тут.       Фридрих направился к одной из двух дверей, что вели прочь из лаборатории, попутно рассматривая то, что стояло на полках. Внимание его привлекли какая-то безволосая когтистая лапа, определённо, напоминавшая правую человеческую руку, что была заспиртована в здоровенном жбане – и крыса, тоже разделившая её судьбу. Крыса с жёлто-зелёными – совсем как у скавенов – глазами. Что ж, выходит, это правда: то, что подземные твари произошли от обычных крыс под действием не то варп-камня, не то Ветров Магии. И колдуны, видать, активно их изучают. А простым людям, конечно же, ни слова – пусть живут себе дальше, пусть жрут, пашут, плодятся… А вот полезут в один прекрасный день орды скавенов из этих самых подземелий – и что тогда делать? Хотя – крысюкам, вполне возможно, и не нужно будет Альтдорф крушить, если они захотят избавиться от людишек у себя над головами. Скоро, возможно, эти людишки сами обо всём позаботятся. Раскурочат столицу на хрен безо всяких там скавенов – просто потому, что так захотелось…       Эх, ну и гадство же… Устал он от всего этого – вот так устал, что уж и в обморок человек должен свалиться давным-давно – а он почему-то до сих пор не падает. Может, он просто-напросто не понял ещё, насколько сильно устал? Ну, что же, скоро поймёт, видать… Тяжёлая-тяжёлая такая голова, вот как будто целиком из железа отлитая, уж и на шее почти не держится – упадёт скоро совсем, да и потянет его на пол. Отдохнуть бы нужно – но нет, здесь нельзя, только не здесь, ему ещё дальше идти… Хотя надо бы: вон, уже и в ушах звенит… Так и сдохнуть-то недолго, между прочим: во всяком случае, ощущения именно такие, как будто ему уже немного осталось. Гудит всё, зудит, вибрирует словно бы, мотается из стороны в сторону… И этот непонятный звон в ушах – точнее, нет, уже не звон никакой, а писк…       Фридрих почувствовал, как две тёплые струйки крови потекли из ноздрей по губе. Это ещё откуда, Тзинч его… Надо дальше идти, дальше… Нужно рассказать всё… успеть… Но как идти, когда мир вокруг ходит ходуном, мерцает, прыгает, словно всё здесь уже давно сошло с ума? А может, это у него с головой не всё в порядке? Что это такое опять с ним творится, что это за… Магия, чтоб её… Видать, тут, всё же, не только стражники были. Похоже, ещё чего-то такое поганое магики поставили… Надо убираться отсюда… Как-то… Куда-то…       Фридрих попробовал было сделать ещё несколько шагов к двери – но сознание изменило ему. Оно отказалось бороться – и снова наступило небытие.       

***

       Вот что это снова такое было, а, Карл? Ты зачем ещё лазил туда, можешь мне ответить? Ведь это же… Нет, просто уму непостижимо… Наверное, целое поколение людей трудилось, чтоб наш Альтдорф от всякой дряни оградить – и всё равно находятся такие, кто ей навстречу лезет, прямо в самую пасть. И – кто бы мог подумать – среди них – мой сын… Ну, что ты молчишь? Что ты молчишь всё, Карл?       - Я… мам, правда… Я у самого ж края… Так только, глянуть одним глазком – и сразу обратно. А… что это, правда, за дрянь такая, которую ты так боишься? От кого нас ограждают так усердно? Я там, за стеной, никого не видел, кроме людей: ни зверолюдов, ни мертвецов всяких там…       - Не строй из себя дурака, Карл. Ты, прекрасно понимаешь, что тебе в этот раз просто повезло. Смотри: вот выйдешь ещё раз за стену, выскочат из лесу зверолюды и утащат тебя в самую чащу.       - Зверолюды, зверолюды… А какие они, эти зверолюды? Я их ни разу не видел. И, если они такие плохие – почему их до сих пор куда-нибудь подальше не прогонят солдаты наши?       - Вот станешь взрослым – тогда и поймёшь всё. А сейчас… Не след тебе такие вопросы задавать. И не смей больше от своих учителей сбегать. Ты должен хорошо усвоить всё, что они говорят тебе. Когда ты вырастешь, тебе придётся защищать нас от тех чудовищ, что живут за стеной. Ты станешь пистолетчиком – может быть, если получится… Нет, обязательно. Пистолетчиком – а то и рыцарем, Карл. Мы денег не пожалеем. Если будешь учиться…       - Не хочу я быть рыцарем. Рыцари только и делают, что ездят по городу туда-сюда да в кабаках безобразничают. Я буду колдуном. В мантии, и с посохом, и на пегасе – как полагается… И чтоб мантикору мог вызвать…       - Да что ты такое говоришь, Карл? Каким таким колдуном? Чтобы в Коллегии учиться, что ли… Нет, Коллегию мы… мы… не потянем точно… Нет, Карл, мы всё давно уже решили…       - А я не буду драться. Не люблю я драться – и не умею. Это только орки всякие, чуть что – так сразу лупить друг друга. А я…       - Ты должен уметь драться, Карл. Если бы мы не дрались, если бы не защищались – то и Империи бы уже не было. Нас бы тогда давно уже уничтожили зверолюды, или вампиры, или варвары, или ещё кто-нибудь похуже…       - А кто ещё похуже может быть? Хаос, да? И ещё… эти… ну, те которые вроде под землёй живут, только их никто никогда не видел…       - Великий Зигмар, ну зачем это сейчас тебе?.. Карл… Тебе же сейчас совсем другое нужно… Что, опять в библиотеке был? Опять читал? А я тебе что говорила по поводу того, что ты в библиотеке часами сидишь и совсем не то, что нужно, читаешь? Ну, не слушаешь меня – в следующий раз скажет отец, значит…       - Нет, мам, я … Я вот чего не пойму… Если там, на небе, Зигмар, и если он такой сильный, как говорят про него – почему он тогда не уничтожит всех этих… зверолюдов… орков… тёмных эльфов… чтобы мы, люди, могли спокойно жить?       - А потому что… потому что… Маленький ты ещё, Карл. Когда-нибудь ты поймёшь всё – но не сейчас. Любопытство до добра не доводит, это уж точно. Будешь слишком любопытным – придёт Тзинч, да и заберёт тебя к себе. Толку сейчас тебе от этих знаний не будет, один только вред…       - А Тзинч – это бог чего? Это один их тех четверых, да? А почему он меня заберёт? Зачем я ему нужен? Не понимаю…       - И не поймёшь, Карл. Ты больше слушай нас с отцом да учителей своих – и меньше читай того, что тебе не нужно пока. В этом мире слишком много чудовищ – и совсем не обязательно знать и помнить их всех. Почти все вокруг – чудовища, поверь мне. Вот только не надо об этом думать. Не надо. Когда-нибудь ты вырастешь – и всё поймёшь…       Сломанную ногу пронзила жуткая боль – такая, что хотелось орать во всю глотку, словно ты ненормальный вконец, до потери голоса орать – хоть и понимая, что толку с этого всё равно будет ноль. Вот же дрянь какая… У него что-то из ноги торчит… Откуда, отчего… Что, торчать больше неоткуда?.. Ах, да…       Карл Дитрих открыл глаза, с трудом удерживая себя от того, чтобы закричать от боли, как резаный. Мир вокруг него – тёмный, почти чёрный даже, только кое-где светившийся островками серого – ходил из стороны в сторону, содрогаясь в каком-то невообразимом ритме вместе с тем, что несло Карла на себе. Он лежал на чём-то грубом, шершавом, изнутри словно бы напичканным жиром – на чём-то здоровенном таком, мощном и… живом, определённо. И это что-то прямо сейчас несло его непонятно куда.       Медленно, по крупинкам вспоминал Дитрих то, что произошло с ними. Падение в бездну, скавены, катакомбы под Колледжем, потом какой-то зал… Дальше ничего не вспомнить. Вот хоть убей… Не вспомнить – и всё. Словно бы он тогда канул в какое-то густое и вязкое забытьё, которое не желало ничто более пропускать ни вовнутрь, ни наружу себя… Да, пожалуй, так оно и было…       - Фриц! Густав! – слабым голосом позвал Карл, висевший у огра на плече лицом назад, - Где вы есть-то, в самом деле? Очнулся я, не бойтесь!       Никто не отозвался. Только Батыг продолжал неутомимо шагать вперёд, одной рукой придерживая свою ношу, а другой – со всей дури хлопая себя по брюху в такт какой-то незамысловатой дикарской песенке, которую он напевал своим низким людоедским басом.       - Доброго мелкозубого и худого мелкозубого с нами нет, - наконец заговорил огр, - Остался только маленький мелкозубый и Батыг. Всё, больше Батыг сейчас никого не видит. Батыг думал, - разочарованно добавил он, - что маленький мелкозубый скоро совсем помрёт, и Батыг тогда будет его кушать. Но маленький мелкозубый совсем не хочет помирать – а Батыг боится его живого есть, вдруг Фриц потом узнает… Фриц сказал, везде найдёт…       - Постой, Батыг… Они все вообще где? – спросил Дитрих упавшим голосом, боясь услышать ответ, - Что с ними стало?       - Худого мелкозубого убила здоровая крыса из длинной-длинной стрелялки – прорычал огр таким тоном, словно бы они здесь говорили о каких-то обыденных вещах, - А добрый мелкозубый… Фриц… он ушёл искать дырку отсюда и сказал, чтоб Батыг его ждал. Но потом вылезли очень-очень злые здоровые крысы, все в железяках, и захотели сожрать Батыга. А Батыг не хотел, чтоб здоровые крысы его жрали – и убежал. А маленький мелкозубый висел у Батыга на плече.       - Подожди, подожди… - остановил его Карл, пытаясь привести свои разрозненные, раскиданные по всей голове мысли в порядок, - Так, что, эти скавены… Ну, крысы эти… Они, что, всё-таки напали на нас? Они же нас не трогали…       - Худой мелкозубый и добрый мелкозубый пошли по ступенькам смотреть, что такое есть дальше. А потом Фриц и худой мелкозубый прибежали обратно, а за ними прибежало много-много злющих красных мелкозубых, а за ними прибежало совсем много злых здоровых крыс. А потом злые красные мелкозубые стали бить здоровых крыс, а здоровые крысы стали бить злых мелкозубых. Там потом было много-много мяса, Батыг так хотел это всё сожрать, но Фриц сказал Батыгу, что это нельзя. А потом здоровые крысы прибили злых мелкозубых, а Фриц ушёл, а здоровые крысы побежали к Батыгу. А Батыг побежал в какую-то дырку, а здоровые крысы побежали за ним. Батыг думал, что здоровые крысы сожрут Батыга и маленького мелкозубого. Но потом прибежали много мелкозубых и побили кучу здоровых крыс, а остальные здоровые крысы убежали.       - Не понял я… - вконец запутался Дитрих, - Ты же говорил, их всех скавены перебили… ну, здоровые крысы, в смысле… Людей этих…       - Одних мелкозубых перебили, - нетерпеливо рыкнул Батыг, - Другие мелкозубые прибежали. Это же совсем просто. Было два раза много мелкозубых.       - А откуда вторая-то группа взялась? Ну, ладно, на одну, похоже, Фриц с Густавом напоролись – а другая? Тут им, что, проходной двор, что ли, что они тут шатаются?       - А Батыг не знает, откуда пришли вторые мелкозубые, - рыкнул огр, - Батыг бежал от злых крыс – а потом услышал, как злые крысы с кем-то дерутся. Батыг посмотрел и увидел, что крысы дерутся с мелкозубыми. Батыг хотел остаться и подождать, чтоб потом покушать, но потом вспомнил, что Фриц ему сказал не жрать. И Батыг пошёл дальше. А потом мелкозубые бежали за Батыгом и кричали, чтоб Батыг остановился, и что Батыг – тупая скотина, и что они Батыгу голову оторвут. Но Батыг не хотел идти к куче мелкозубых и убежал. У мелкозубых были стрелялки – но они в Батыга не стреляли. Батыг не знает, почему.       Карл мысленно проклял огрскую дурость: возможно, если бы не Батыг, они бы давно уже были на поверхности. Хотя, по правде сказать – всего лишь возможно… И потом – непонятно, где теперь искать Фридриха. Куда это он пошёл? На какую такую разведку собрался, когда любому дураку ясно, что разделяться без крайней необходимости им ни в коем случае нельзя – тем более, теперь, когда скавены начали действовать. Сам же, помнится, не так давно Густава ругал, что тот его, Карла, раненого одного бросил. А теперь вот – и сам так же поступил. Наедине с огром его оставил… Может, всё-таки, подумал-подумал, да и решил сам спасаться, один, без него? Ну, что ж, он, Карл, им всем это и говорил с самого начала. Говорил , что будет обузой, говорил, что надо его бросать – но нет, не слушали… А теперь вот – Фриц послушал-таки, и то не до конца. Он, помнится, просил сначала прикончить его, а потом уже уходить – чтоб хотя бы одному тут от страха не дрожать. Глупо было просить их сделать это, на самом-то деле. Не смог, видать, Фридрих. Не смог – и всё. Не в чем его винить, конечно – но и благодарить не за что. И всё же… Фриц оставил ему хоть какой-то шанс – призрачный, эфемерный, едва заметный, но ведь и за него можно уцепиться, в конце-то концов. А Густав… Если верить Батыгу, то он мёртв. Мёртв… А, казалось бы, такое упорство, такая воля к жизни… Но если судьбе – или случайности, какая разница, как называть это – вдруг моча в голову ударит, ничего ты с этим уже не поделаешь. Придётся умирать, как бы ты ни боролся. А Фриц правильно сделал, правильно… Но всё равно – что-то здесь не то. Совсем не то. Чего-то он не знает… или не замечает… или не понимает… или не хочет понимать…       Ногу вновь резануло жуткой болью, словно раскалённым лезвием ножа, когда Батыг спрыгнул с какого-то невысокого уступа и с шумом приземлился на каменный пол. Карл коротко вскрикнул и помимо своей воли разразился потоком ругани, пожалев на мгновение, что не знает столько гадости, сколько Фриц с Леопольдом – но Батыг даже не обратил внимания на это. Огр шёл дальше, непонятно куда, практически на ощупь, в клубящуюся тьму неизвестности. Ему вообще, похоже, было глубоко наплевать на свою ношу. Баты хочет выбраться сам – а он, Карл Дитрих, ему нужен… да ни для чего не нужен, на самом-то деле. Просто так огр его на спине несёт – видать, в силу природной тупости людоеда, которая до сих пор мешает Батыгу сообразить, что если он сожрёт того, кто на нём так бессовестно повис, никто уже всё равно ничего не сможет ему сделать.       Но надежда всё же, есть. Она появилась нежданно-негаданно, как в сказках, когда уже не во что верить, когда остаётся только опустить руки и ждать собственной кончины. Батыг говорил что-то про отряд, который всё ещё, наверное, бродит где-то по этим проклятым подземельям. Непонятно, конечно, что у этих людей на уме – но ведь они хотя бы люди, а это уже многое значит. И они спасли их от скавенов – опять же, по словам огра. Надо только дотянуть… Продержаться, пока Батыг будет искать. Надо только не помереть по дороге, дело за малым…       - Установка меняется, Батыг, - со вздохом произнёс Дитрих, - Попробуем найти вторых мелкозубых.       

***

      - Итак, господа офицеры, время не ждёт. Мы перегнали отряд раскольников – и теперь можем спокойно расположиться на вот этих трёх холмах, - вещал Фолькмар Мрачный Лик, водя указательным пальцем по карте будущего поля боя, составленной во многом благодаря стараниям господина Швафта, - Как вы видите, возвышенности расположены треугольником: две – ближе к тому, что вскоре станет передовой, одна – дальше, в наших тылах. На двух холмах – лес, не слишком густой, правда, но и его вполне достаточно для того, чтобы спрятать наши орудия; третий холм – один из тех, что ближе к синим – несёт на себе остатки какого-то гномьего фортификационного сооружения. На стенах можно заметить символы зеленокожих – но господин Швафт заверил меня, что ни орков, ни гоблинов на территории укрепления нет. Там и будет располагаться большая часть наших адострелов. Чуть меньше установим на второй холм – а в тылу, на последней возвышенности, расположим лагерь командного состава. Основной нашей силой в тот раз послужат залповые орудия и пехота: на кавалерию рассчитывать не стоит, лес, всё же, достаточно густой для того, чтобы она не могла принести нам значительной пользы, да и местность холмистая. С другой стороны, в этих условиях и ракеты синих будут не столь эффективны – а это позволит значительно сократить потери личного состава. Итак, мы решили, что в авангарде пойдут отряды мечников и копейщиков. Стрелков оставим позади, на возвышенностях: в редколесье от них тоже толку будет не слишком много, а вот возвышенность даст им определённое преимущество – там и деревьев меньше, и подножье неплохо просматривается. Тяжёлую кавалерию расположим близ нашего лагеря, благо, её не слишком много: мы ведь с самого начала рассчитывали дать раскольникам бой в лесу. Лёгкая кавалерия и ополченцы станут по флангам. На них особых надежд возлагать тоже не стоит, как и всегда… Но, всё же, думаю, определённый толк от них в данной ситуации тоже может быть – хотя бы в качестве разведчиков. Даже несмотря на то, что господин Швафт пока отлично справляется со своей задачей.       Офицеры молча кивали, каждый на свой манер: кто – степенно, кто – медленно, флегматично, кто – напротив, излишне энергично, так, что, казалось, голова от такого кивания может отвалиться… Но кивали все. Решения здесь принимает он, командующий армией – и только он. Он в ответе за то, какая судьба постигнет войско и каков будет исход операции. Вся ответственность лежит на нём – а им достаточно лишь только кивать да поддакивать. Инициатива, как известно, наказуема. Вякнешь ты что-нибудь не то – и будешь потом виноват. А не вякнешь – так весь спрос будет с того, кто над тобой стоит, если вдруг что стрясётся…       - Господин Великий Теогонист, - неожиданно подал голос фон Крупп, по-видимому, желавший выслужиться перед Фолькмаром после того памятного выговора, - Не стоит ли, всё же, направить ещё одну группу разведчиков к тому аномальному туману, что на юго-востоке от нас? Конечно, мы все доверяем господину Швафту и, тем более, уже имели случай убедиться в его компетенции – но, всё же, на мой взгляд, излишняя осторожность ещё никому не вредила.       - Я не считаю подобные меры необходимыми, господин фон Крупп, - ответил Фолькмар, даже обрадовавшись тому, что заговорил ещё хоть кто-то, кроме него, - Ваши опасения мне понятны: я и сам, по правде говоря, испытываю нечто подобное. И, тем не менее, господин Швафт вполне убедительно объяснил существование аномального тумана возмущениями Ветров Магии – и даже, помнится, подкрепил их некоторыми весьма занятными теоретическими выкладками, чем, признаться, немало заинтересовал меня, человека, который тоже кое-что понимает в искусстве чародейства. Да, господин Швафт предупредил, что туман может оказаться опасным для наших бойцов – и, действительно, первая и пока единственная группа разведчиков, которую мы туда послали, до сих пор не вернулась – и, думаю, уже не вернётся. Но пока что туман не движется – более того, он ещё и перекрывает синим один из возможных путей отступления. Сейчас не время гадать, что это такое и откуда оно взялось. Синие не моли сотворить подобное: у них и колдунов-то нет. Поэтому пока что, повторяю, на данную аномалию не следует обращать особого внимания. Мы должны закончить начатое, должны разгромить этот корпус раскольников – а остальные проблемы могут и подождать хоть немного. У нас есть задача – и мы либо выполним её, либо, по крайней мере, заставим неприятеля дорого заплатить над победу над нашим войском. Хотя – не думаю, что до подобного дойдёт… Синих мы разгромим – если только, конечно, не произойдёт что-нибудь совсем уж непредвиденное – и я надеюсь, вы понимаете, господа, что мы обязаны сделать это с минимальными потерями. Солдаты ещё пригодятся Империи, не стоит разбрасываться ими так, будто их на заводах сотнями отливают, как пушки. Чтобы воспитать солдата, защитника Империи, нужно затратить немало времени и сил. А вот чтобы убить его – увы, многого не надо… Но это так, к слову… Может быть, есть ещё какие-нибудь вопросы или предложения?       - Господин командующий, - подал голос один из офицеров, костлявый, худой такой, как шпиль императорского дворца, командир артиллерии, имени которого Фолькмар не помнил, - И всё-таки, осмелюсь заметить… Мне довелось один год обучаться в Коллегии магов, прежде чем… неважно, в общем… И эта самая дымка… она чем-то напоминает мне результат активности Ветра Тени. Во всяком случае, мои ощущения говорят именно об этом. Я, конечно, не специалист и ничего не знаю об аномальной активности Ветров, но… я бы сказал, что здесь кто-то задействовал магию. Этот туман… Мы не знаем, что там, внутри, однако… что-то подсказывает мне, что он не мог появиться сам по себе, спонтанно… Кто-то создал его. И вряд ли этот кто-то – наш союзник…       - Даже если и так, - оборвал его Фолькмар, - то что прикажете в таком случае делать? Возвращаться в Альтдорф с позором? Сорвать операцию из-за того, что мы испугались какого-то тумана, о происхождении которого можем только гадать? В Старом Свете ещё осталось предостаточно таких вещей, которых мы не понимаем. Если бы мы боялись их – Империя давно уже перестала бы быть одной из сильнейших держав по обе стороны Великого Океана. Многие наши враги используют различного рода оружие, о сути и механизме действия которого опасаются лишний раз говорить даже маги Коллегии. Но мы стоим. И побеждаем. И будем стоят и побеждать, если в наши головы не закрадётся тень сомнения. Да, я осторожен. Но я не их тех, что трясётся в страхе перед каждым своим следующим шагом – тем более, на войне. Иногда рисковать необходимо – и уж кому-кому, а вам, господа, пора бы это понять. Хотелось бы, конечно, чтобы это «иногда» случалось пореже – но тут уж нас никто не спрашивает… Вы думаете, я не понимаю, что всё это вполне может оказаться очередной ловушкой синих, или Мидденланда, или даже самого Хаоса?.. Нет, я отдаю себе отчёт в том, что, возможно, веду на смерть всех тех, чьи судьбы мне вверил Император. Но иначе нельзя. Выбор у нас невелик: либо действовать, либо сразу приставить себе пистоль к виску и вышибить мозги. Кончилось то время, когда мы сидели на месте и ждали, что же предпримут наши враги в этот раз. Настало время нанести удар – и мы нанесём его. Плевать на ту дрянь, что они нам приготовили – мы покажем им всем, насколько страшную ошибку они совершили, когда пошли против Империи. Даже если у синих есть, кому создать этот туман – я почти уверен в том, что они навели его специально для того, чтобы сбить нас с толку. Они ждут, что мы в очередной раз проявим осторожность и отступим – но этого не будет! Не будет, говорю я вам! – с жаром воскликнул он, - У синих уже нет ничего такого, что они могли бы нам противопоставить – и мы все прекрасно заем это. Но… если же я ошибаюсь, и это в самом деле, какая-то ловушка, которую подстроил ещё один, новый – а может, и старый, игрок… Ну, что же, господа… за нами Альтдорф. Мы не должны проиграть, даже если силы всех четырёх богов Хаоса обрушатся на нас. Мы не имеем на это права – и точка. Мы покроем свои имена величайшим позором, который не в силах будет смыть даже время – а оно, как известно, стирает в порошок почти всё. Если мы проиграем – в Альтдорфе останутся наиболее малочисленные и потрёпанные отряды. Если хитрость врага возьмёт верх над нашей доблестью – владычеству Рейкланда в Империи придёт конец. Старый порядок рухнет – а с ним рухнет и всё то, что с таким трудом созидалось в течении более чем двух с половиной тысячелетий. Вы понимаете это, господа? Мы в ответе за будущее нашей родины, за то, какой она достанется грядущим поколениям: могучей державой, оплотом Порядка – или множеством городов-государств, которые без конца грызутся друг с другом за власть. На нас лежит самая ответственная из всех задач, какие только могут быть. Мы – щит и меч Империи…       Да, и за это вам платят баснословные деньги, закрывают глаза на такие ваши прегрешения, за которые простой бюргер или даже солдат давно бы в петле болтался, подумал Фолькмар. Может, надо было им это тоже сказать, конечно – но он промолчал. Ни к чему сейчас поднимать старые, как сама Империя, вопросы. Всё равно ничего не изменится – даже если пройдёт ещё пару сотен лет. Время течёт себе да течёт – а человек остаётся человеком – и никак ему не избавиться от тех пороков, которыми он с древних времён наделён… Скоро бой, подумал Великий Теогонист. Скоро вновь начнётся та жестокая и бессмысленная игра, которую они, сильные мира сего, так любят – но без которой вполне можно было бы и обойтись. Если бы они ещё знали, как… Он вот тут распинался, распинался перед офицерами – непонятно зачем, просто потому, что ему захотелось так – но это всё пустое, это всё напрасно, зря это… Никакой такой доблести они проявлять не будут – просто засядут на отдалённом холме и станут отдавать распоряжения. И он, Фолькмар Мрачный Лик, будет вместе с ними, в окружении своих верных флагеллянтов, наблюдать за ходом сражения – и лишь изредка колдовать что-нибудь из арсенала воинов-жрецов. Кому-то это может показаться трусостью, или подлостью, или даже предательством – командовать армией, прячась за спинами тех, кто отдаёт жизни за своё отечество. Но таков естественный ход событий, порядок вещей – и менять его не имеет смысла. Кому, скажите на милость, будет лучше от того, что он, Фолькмар фон Хинденштерн, Великий Теогонист Церкви Зигмара, сломя голову бросится на врага во главе отряда Истерзанных Душ – и погибнет от какого-нибудь случайного арбалетного болта? Разве что синим…       Тяжкие думы терзали Фолькмара накануне сражения. Ну, а что, если он, действительно, ведёт войско в ловушку, не желая замечать того, что находится у него перед глазами? Что, если армию ждёт поражение, полный разгром – из-за того, что он не прислушался к советам офицеров и не проявил должной осторожности? Как ему это всё надоело, если бы кто только знал… Кругом война, война, война… Всю жизнь думаешь: ну, это ничего, нужно выстоять, нужно продержаться – и настанут другие, лучшие времена… Вот так и держатся они, пока могут – вот только лучшие времена пока что приходить не спешат. Всё не наступают они: видать, застряли где-то, причём надолго так, крепко застряли… Ну, да что с них взять…       Фолькмар ещё раз окинул взглядом карту местности, где им предстояло дать сражение корпусу раскольников. Скоро, совсем скоро здесь ступить негде будет от человеческих трупов – красных и синих. Скоро они узнают, что на самом деле означает этот проклятый туман…       Побоище, которое историки позже окрестили Битвой Кровавых Сосен, начиналось.