(не).

— Это невыносимо! — всплескивает руками Нико, заставая усыпанный ворохом документов кухонный стол, пятнадцать пустых чашек из-под кофе и меланхолично курящую Еву во главе этого полуночного безумия. Документы, вообще-то, секретные и выносу из архива не подлежат, много кофеина вредно для сердца, а курить детектив Поластри начала еще с (не)присутствия в ее жизни Вилланель, чьи снимки облепили стену в гостиной так плотно, как будто она — внезапно обретенный третий член их маленькой семьи. Который вполне закономерно не нравится Нико: — Тебя уволили больше месяца назад! — Это просто отпуск, — «отмирает» наконец-то женщина, бросая тлеющий сигаретный бычок в одну из кружек, — для восстановления здоровья. — Для восстановления после огнестрельного ранения, Ева, — едва ли не шипит Нико, — русская наемница продырявила тебе бок и оставила истекать кровью, ты больше двух недель полежала в реанимации, получила шрам, пять швов и отпуск за свой счет от организации, что даже не удосужилась оплатить твое лечение, потому что ваша работа была, мать ее за ногу, секретна. А сейчас, когда на часах половина третьего ночи, ты не только не находишься в нашей постели, но и чертишь карту потенциальных перемещений этой психички, чтобы что? Вернуть ей долг и всадить пулю в ответ? «Это Вилланель вернула мне долг», — думает Поластри, но благоразумно молчит. Ее муж видит в ней жертву — но никогда еще его суждения не были так далеки от истины. Ева первой всадила в Вилланель нож, бросила раненого Хьюго в отеле, убила Рэймонда топором и была готова сбежать с Оксаной хоть на край земли — послужной список хорош, но узнай Нико хоть об одном из перечисленных пунктов, и вместо кофе и утренних поцелуев он будет переходить на другую сторону улицы и при мимолетной встрече. Ева, если честно, сама на его месте поступила бы так же. Вилланель на его месте была бы восхищена. — Чего ты вообще хочешь, Ева? — устало спрашивает Нико, занимая место за столом. Не соседнее — напротив, и только сейчас черноволосая смотрит на него и видит: и усталую серость лица, и синяки под глазами, и мятую одежду, и чуть подрагивающие пальцы рук. На безымянном пальце Нико больше нет обручального кольца. Свое Ева перестала носить еще раньше. — Я бы очень хотела узнать, каково на Аляске этой осенью, — признается она не столько ему, сколько себе. И добавляет: — пожалуйста, собери свои вещи. Так нам будет лучше. — Кому конкретно? — фыркает ее теперь уже точно бывший муж, — нам с тобой? Или вам с Вилланель? — Посмотрим, — говорит Ева, провожая Нико за порог, — спасибо тебе за все. «Не приходи сюда больше», — висит невысказанным между ними. В воздухе пахнет прощальным пастушьим пирогом. А через полчаса во входную дверь стучат. Не Нико.