"Амицитас". Полёт 3. День миссии 337
"Арес III" Сол 332
СТЕНОГРАММА ОБМЕНА СООБЩЕНИЯМИ ВОДЯНОГО ТЕЛЕГРАФА МЕЖДУ ЭКА БАЛТИМЭЙР И КОРАБЛЁМ ЭКА "АМИЦИТАС". ЭКА: Балтимэйр вызывает "Амицитас". Приём. АМИЦИТАС: "Амицитас" вызывает Балтимэйр, это должно быть срочно, что случилось? Приём. ЭКА: Мы испытываем прототип магических ускорителей для взлёта. В случае успеха мы отправим данные об их характеристиках и рекомендации по их созданию. Это потребует очень длинных сообщений в течение нескольких следующих недель. Приём. АМИЦИТАС: Рады слышать. Мы будем готовы. Приём. ЭКА: Ориентировочный план: зачаровать три прочных кристалла, по текущим оценкам в сто килограммов каждый, и установить их на нижней стороне первой взлётной ступени над соплами двигателей транспортного модуля. Заклинание свяжет все три кристалла с пятнадцатью проекторами поля отталкивания, которые необходимо будет запитать от батарей увеличенного размера, которые уже изготовили. Эта связь гарантирует, что корабль и только корабль подвергнется действию заклинания. Зачарование будет настроено на отталкивание без указания направления, поэтому управление кораблём должно осуществляться с использованием его собственных химических ракет. Приём. АМИЦИТАС: Хорошая идея. Какие-то предварительные цифры? ЭКА: Система ещё не испытывалась с целевыми блоками. Предварительные испытания показали недостаток контроля, но потенциально можно разогнать семитонный объект до скорости в 1200 м/с менее чем за минуту. Мы ожидаем, что финальная система будет намного более эффективной. АМИЦИТАС: Это потрясающе! Разработка подобной системы значительно снизит вес и стоимость ракет-носителей! Отлично! Приём. ЭКА: Нам всё ещё нужно провести больше испытаний. Мы не хотим передавать вам данные, основываясь лишь на одном успешном испытании. Но мы можем надеяться на успех, основываясь на том, что мы узнали из этого теста. АМИЦИТАС: Очень рады слышать! Мы будем ждать! "Амицитас", конец связи.* * *
«Гермес» – День миссии 466
Защитные экраны на всех иллюминаторах "Гермеса" оставались закрытыми, как будто самый большой космический корабль, когда-либо созданный человечеством, собирался предпринять тормозной манёвр в атмосфере планеты. Конечно, ничего такого не планировалось как минимум в течение ближайшего года, но сегодня и в течение многих последующих недель, как во множество предыдущих, экраны сдерживали силу, потенциально более смертоносную, чем воздух, движущийся с гиперзвуковыми скоростями, силу, более неотвратимую, чем микрометеориты, космический мусор или любое другое физическое препятствие. Они сдерживали солнечный свет. На расстоянии всего лишь девяноста пяти миллионов километров от Солнца "Гермес" поглощал в два с половиной раза больше солнечного излучения – света, тепла и других куда как более неприятных вещей – чем он когда-либо получал на орбите Земли. Большая часть фотонов как в видимом, так и в инфракрасном диапазонах отражалась белой краской и серебристыми рёбрами охлаждения корабля, но их оставалось достаточно, чтобы охлаждающие системы на борту работали практически на пределе. Насосы охлаждения крутились на максимальной скорости почти всё время, несмотря на вращение корабля для обеспечения имитации марсианской гравитации в кольцевом модуле жилого отсека и, в качестве бонуса, пассивного контроля тепла или ПКТ, как его называли в дни "Аполлона", или, что было более популярным термином, "крутить как барбекю". Против более серьёзных видов излучения у "Гермеса" был корпус, плюс экспериментальный генератор электромагнитного поля, который, находясь в открытом космосе, создавал пузырь, очень похожий на магнитное поле вокруг Земли, но в миниатюре. Два слегка смещённых полюса, один чуть ниже воздушного шлюза в носовой части корабля, другой чуть выше дюз двигателей VASIMR. Теоретически, заряженные альфа- и бета-частицы солнечного ветра должны были проходить относительно далеко от астронавтов. Если бы у "Гермеса" была атмосфера, полярные сияния были бы просто фантастическими – и пугающими – но в почти абсолютном наружном вакууме этот дополнительный (теоретически) слой защиты был совершенно невидим. И, конечно, была последняя линия обороны: в случае солнечной бури, достаточно мощной, чтобы поставить под угрозу здоровье астронавтов сверх допустимых пределов безопасности, установленных НАСА, экипаж эвакуировался в камеру, наиболее надёжно защищенную от радиации и лучше всего обеспеченную дополнительными системами охлаждения… правильно, в реакторный зал. Уотни и Мартинес, когда они впервые услышали об этой процедуре, оба смеялись и шутили над иронией того, что для защиты от продуктов реакции огромного термоядерного реактора снаружи необходимо как можно ближе подойти к маленькому реактору. Это было больше трёх лет назад. Теперь Уотни застрял на Марсе, а Мартинесу больше не хотелось смеяться – не только потому, что сценарий "опасной комнаты" имел серьёзную вероятность сбыться, но и потому, что вариант поджариться в одной из небольших солнечных вспышек занимал пятое место в списке тех вещей, о которых ему стоило сегодня беспокоиться. Номером четыре была кровать. Две недели назад он заметил, что потеет по ночам. Когда он не спал, то особой жары не чувствовал, по сравнению с тем временем, когда он служил на авиабазе Эдвардс в Калифорнии, но потовые железы не врали. Что-то было не так с системой охлаждения в районе его каюты. Ему придётся поговорить об этом с Йоханссен, а может быть, и с Беком. Номером три была подготовка к запуску МВМ. Все МВМ могут управляться дистанционно; в конце концов, именно так каждый из них и был посажен на поверхность, за исключением самого первого. Но НАСА ещё не приняло решение, будет ли Мартинес дистанционно управлять кораблём или управлять вручную будет командир пони – Черри Берри. И, что ещё важнее, НАСА так и не пришло к окончательному решению, какие модификации МВМ необходимо будет провести, что делало невозможным провести корректную симуляцию взлёта. Мартинес хотел уже начать тренировки, и чем скорее, тем лучше. Номером два был Марк Уотни сам по себе, с его друзьями где-то далеко внизу списка. О, инопланетяне, конечно, были крутыми, но Марк был его товарищем по команде и другом. Они провели годы, тренируясь вместе, только чтобы быть разделёнными цепью странных несчастных случаев. Теперь они собирались вернуть его, и ни дня не проходило, чтобы Мартинес не вытащил чётки, сделанные чтобы заменить потерянное распятие, и молча не помолился за дальнейшее благополучие своего приятеля. Обычно Марк находился на первом месте, но вчера кое-что новое сдвинуло его оттуда. Теперь Мартинес сидел на мостике в кресле пилота, пытаясь не вскакивать каждые тридцать секунд, чтобы заглянуть через плечо Йоханссен на экран управления радиосистемами "Гермеса". Со вчерашнего дня компьютеры корабля пытались установить связь с "Патфайндером". Мало того, что "Гермес" был далеко впереди Земли по орбите вокруг Солнца, но он был на три световых минуты ближе к Марсу. Таким образом, имело смысл пытаться возобновить ретрансляцию данных "Патфайндера"... если он всё ещё работал. В данный момент Йоханссен даже не было на мостике. Мартинес находился там один. Командир занималась диагностикой реактора. Льюис и Фогель были в лаборатории, выполняя свои ранее запланированные эксперименты – НАСА не собиралось впустую тратить дополнительное время в глубоком космосе – в то время как Бек находился в своей каюте, выполнявшей при необходимости роль и лазарета и операционной, проверяя образцы, взятые у экипажа, на наличие признаков радиационного облучения. Поэтому, когда консоль Йоханссен пискнула, Мартинесу потребовалось время, чтобы осознать, что это было... и ещё секунда для понимания, что именно этого он и ждал последние полтора дня. Канал данных с "Патфайндера" был восстановлен. Зонд всё ещё работал и, если солнце слегка успокоится, они смогут поговорить с ним. Мартинес включил корабельную связь. – Обновление статуса, – произнес он. – У нас есть сигнал связи "Патфайндера". Повторяю, у нас есть сигнал связи "Патфайндера". – Уже иду, – немедленно ответила Льюис без хотя бы секундной паузы между последним словом Мартинеса. Менее чем через минуту все были на мостике и собрались вокруг терминала Йоханссен. Не то чтобы это имело какой-то смысл – все они знали, что на любое их сообщение раньше чем через почти час ответ не придёт. Но они всё хотели быть здесь, поскольку Йоханссен отправила команду запуска чата и набила самое простое из возможных сообщений: [13:21] ГЕРМЕС: тест И они ждали, изредка переговариваясь в течение пятидесяти одной минуты, прежде чем они могли хоть что-то получить, но в основном молча ждали. Затем стали приходить ответы… или по-крайней мере попытались. [14:16] СИСТЕМНАЯ ОШИБКА – Повреждение сигнала превышает порог восстановления – Невозможно отобразить [14:18] СИСТЕМНАЯ ОШИБКА – Повреждение сигнала превышает порог восстановления – Невозможно отобразить [14:19] СИСТЕМНАЯ ОШИБКА – Повреждение сигнала превышает порог восстановления – Невозможно отобразить [14:20] УОТНИ: Фродо жив! [14:22] СИСТЕМНАЯ ОШИБКА – Повреждение сигнала превышает порог восстановления – Невозможно отобразить Первое сообщение об отказе вызвало стоны. Второе, удивление – они не ожидали нескольких ответов так быстро. Но последние сообщения об невозможности декодировать сигнал были едва замечены. – Фродо жив? – спросил Фогель. – Это имеет какое-то особое значение? – Я читала о подобном, – ответила Льюис. – Но мне казалось, что надо быть лет на двадцать постарше, чтобы видеть это воочию. Мартинес не мог удержаться от улыбки. – Будем надеяться, что помехи уменьшатся довольно быстро, – сказал он. – Если это последний сигнал, который мы смогли получить от Дома, то теории заговоров расцветут куда пышнее, чем от "Кроатоан". – Я думаю, что мы должны видеть в этом и светлую сторону, – произнес Фогель. – И какую именно? – поинтересовался Бек. – Только два слова смогли преодолеть помехи, – сказал Фогель. – И ни одно из них не было матерным.